Текст книги "Девчонки и слезы"

Жаклин Уилсон
Девчонки и слезы

Jacqueline Wilson

Girls in tears

Text copyright © Jacqueline Wilson, 2002

Illustrations copyright © Nick Sharratt, 2002

This edition published by arrangement with David Higham Associates Ltd. and Synopsis Literary Agency

Соколинская А., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Хорошо иметь подругу. А еще лучше – сразу двух. И чтоб обе – самые близкие. Элли, Магда и Надин учатся в девятом классе. Эту великолепную троицу я придумала всего за полчаса! Я гостила у своей дочери Эммы, и она терпеливо обучала меня пользоваться ее компьютером. У меня нелады с техникой, и я очень медленно усваиваю новые вещи. Из-за непривычного расположения букв на клавиатуре я без конца делала ляпы, и это изрядно расстраивало и даже раздражало.

В конце концов я решила немного развеяться и сочинить какую-нибудь историю про подростков. Я напечатала заголовок – «Три девчонки». Пусть первую девочку зовут Элли, подумала я и напечатала «Элли». Она будет рассказчицей. Элли – веселая, с богатой фантазией и способностями к рисованию. Она совсем не красавица с умопомрачительной фигурой, а самый заурядный подросток и слегка обеспокоена своей полнотой. Я наградила свою героиню маленькими круглыми очками, копной непослушных кудрявых волос – и осталась очень довольна собой.

У Элли, конечно же, должна быть подруга – странноватая девочка-гот. Пальцы словно сами настучали имя «Надин». Пусть она увлекается альтернативной музыкой и одевается во все черное. Надин более отчаянная, чем Элли. Она из тех девчонок, которые могут целый день жевать шоколадные батончики и при этом оставаться тонкой, как тростинка.

Третью девочку – блондинку и хохотушку – я назвала Магдой. Магда помешана на мальчишках, слегка избалованна, но при всем при этом верная подруга.

Вот так. К тому времени как я закончила первую страницу, у меня уже были три героини, я освоила новую клавиатуру и была готова начать повествование.

Об Элли, Магде и Надин вышло четыре книги. «Девчонки и слезы» – четвертая книга из этой серии. Элли, Магда и Надин попадают в истории, которые заканчиваются для каждой из них довольно плачевно. А в какой-то момент они серьезно ссорятся – помирятся ли они снова?

Жаклин Уилсон

1
Девчонки плачут от счастья

В жизни не догадаетесь, что со мною происходит! Я счастлива до беспредела. Хочется смеяться, петь, кричать, и даже тянет всплакнуть. И не терпится поделиться своей радостью с Магдой и Надин.

Я спускаюсь к завтраку, маленькими глотками прихлебываю кофе и грызу гренок, при этом руку аккуратно пристраиваю рядом с тарелкой – пусть все видят!

Жду, когда кто-нибудь обратит на нее внимание. Блаженно улыбаюсь папе и Анне, моей мачехе. Даже посылаю улыбку братцу Цыпе, хотя у него простуда и из носа текут противные зеленые сопли.

– Элли, ты чего скалишь зубы? – гнусавит Цыпа, не переставая жевать гренок с толстым слоем клубничного джема. У нас нет масла, и Анна выдала ему двойную порцию джема. – Хватит на меня пялиться.

– Больно ты мне нужен, Соплюшкин. Можно подумать, на тебя приятно смотреть.

– Ну и не смотри. Я и не собираюсь никому нравиться. – Цыпа так громко шмыгает носом, что мы все морщимся.

– Сынок, дай спокойно позавтракать, – папа легонько шлепает Цыпу газетой «Гардиан».

– Возьми платок, Цыпа, – бросает Анна, не отрываясь от блокнота, в котором она чертит выкройку очередного свитера.

Ладно, может, я чересчур многого хочу от папы и Цыпы, но ведь у Анны глаз наметанный.

– Платки кончились, – победоносно заявляет Цыпа, выдувая из ноздрей пузыри.

– Ой, точно. Вчера не удалось зайти в «Уэйтроуз», – говорит Анна. – Тогда оторви кусок туалетной бумаги.

– Где я ее возьму? – Цыпа вертит головой, точно к нам на кухню вот-вот должны ворваться щенки, как в рекламе, и приволочь рулоны туалетной бумаги. – Мам, ты чего рисуешь? Кролика? Дай посмотреть.

Он тянет к себе лист. Анна не выпускает его из рук. В итоге бумага рвется пополам.

– О боже, Цыпа, я мучилась с этими кроликами с шести утра! Пойди в туалет, возьми бумагу и немедленно высморкайся! Я уже от тебя устала, слышишь?

Цыпа вздрагивает и обиженно сопит. Он выбирается из-за стола и трусливо пятится вон из кухни, в руке – половинка листа бумаги. Он виновато бросает добычу на пол и кидается к дверям, губы у него дрожат. В следующий миг из холла доносится громкий рев.

– Анна, он плачет, – говорит папа.

– Слышу. – Анна берет новый лист бумаги и опять принимается за эскиз.

– Какая муха тебя укусила? Он всего-навсего хотел посмотреть. – Папа складывает газету и встает, на лице его написана мука. – Пойду успокою беднягу.

– Давай, – говорит Анна сквозь зубы. – Он ведь и твой сын тоже, хотя когда он ночью пять раз просыпался из-за заложенного носа, ты, насколько мне помнится, спал как сурок.

– Неудивительно, что у него забит нос, раз ребенок не может высморкаться. Почему, скажи на милость, в доме нет ни носовых платков, ни масла? Я, признаться, полагал, что это предметы первой необходимости.

– Кто бы спорил. – Анна продолжает рисовать, но рука у нее чуть дрожит. – Они появляются словно по волшебству, потому что один из нас каждую неделю таскается в супермаркет.

Это просто невыносимо. Еще немного, и от моего приподнятого настроения не останется и следа. Пальцы на магической руке сжимаются в кулак. Что такое творится с папой, Анной и Цыпой? Почему они никак не уймутся? Неужели папе так трудно пойти Анне навстречу и раз в неделю ходить за продуктами? Неужели Анне так трудно придержать язык? Неужели Цыпе так трудно высморкаться? Почему вместо всех этих элементарных вещей они устраивают дурацкую сцену: папа кричит, Анна вот-вот заплачет, Цыпа орет, будто его режут?

Это я подросток. Это мне положено вопить дурным голосом и истерически хохотать. Но только взгляните на меня. Я Элли Брызжущая Весельем, а все потому, потому, потому, потому…

Я вытягиваю руку и демонстративно растопыриваю пальцы. Анна поднимает голову. Смотрит на меня. Бросает мимолетный взгляд на мою руку. Но ее голубые глаза остаются пустыми. Она ничего не видит вокруг себя, кроме своих дурацких кроликов.

Я подхватываю рюкзак. Прощаюсь с Анной и папой. Они меня едва замечают. Я отыскиваю поникшего Цыпу в ванной на первом этаже и обнимаю его. И совершенно напрасно. Цыпа тыкается мокрым носом в мой школьный пиджак, и на нем остается зеленая слизь. Затем братишка поднимает на меня глаза.

– Элли, ты чего такая добренькая? – спрашивает он подозрительно.

В нашей семье корчить из себя госпожу Добродушие и Ласку – пустая трата времени. С таким же успехом можно вредничать и ныть.

– Хорошо, когда я вернусь, я буду злой как фурия, – шиплю я, скаля зубы и изображая руками, будто кого-то душу.

Цыпа нервно хихикает – видно, он не уверен, шучу я или говорю серьезно. Я протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, но он уклоняется. Тогда я улыбаюсь и пулей вылетаю на улицу – у меня нет ни малейшего желания слушать, как Анна с папой ссорятся на кухне.

Папа и Анна ведут себя так, будто терпеть друг друга не могут. Даже жутковато становится. Странно: ведь когда папа только женился на Анне, я ее на дух не переносила. Отдала бы все на свете, лишь бы они разошлись. Я считала ее исчадием ада. Но тогда я была совсем маленькой. Многого не понимала. Мне казалось, что Анна пытается занять мамино место, и за это я ее ненавидела.

Мама умерла, когда я была совсем крохой. Но я до сих пор каждый день о ней вспоминаю. Не то чтобы постоянно, в основном когда на душе муторно. Я люблю мысленно с ней общаться – мне кажется, она мне отвечает. Естественно, я прекрасно понимаю, что сама придумываю эти беседы. Но все-таки на сердце становится легче.

Раньше я думала, что ходить с Анной по магазинам или смотреть по телику «Друзей», прикорнув рядом на диване, – подло и гадко по отношению к маме. От этого я чувствовала себя очень скверно и срывала раздражение на Анне – хотелось ей тоже подпортить настроение. Но сейчас вижу, насколько была глупа. Можно ведь хорошо относиться к Анне и любить свою мамочку. Все проще простого.

В конце концов, у меня есть две лучшие подруги, и я не извожу себя вопросами, кого люблю больше: Магду или Надин. Я люблю их обеих, а они обожают меня – скорее бы им показать, что у меня есть!

Я бегу на автобус – хочется попасть в школу пораньше. Сворачиваю за угол, крутя рюкзаком, и налетаю прямо на блондина, в которого когда-то втюрилась с первого взгляда. Парня Моей Мечты – правда, оказалось, он голубой. Впрочем, и не будь этого, – зачем такому писаному красавцу намного старше меня бочкообразная очкастая девятиклашка с кудлатой головой, которая каждые десять минут краснеет, точно ее мажут румянами?

Ну вот, опять вспыхиваю.

– Привет. Снова спешишь? – ухмыляется он.

– Ой, извини. Стукнула тебя рюкзаком по коленке?

– Вроде того. Но я тебя прощаю. В школу, что ли, не терпится?

От удивления брови у меня ползут наверх. Корчу гримасу:

– Учеба – не моя стихия, примерной ученицей меня точно не назовешь. Просто хочется поскорее увидеться с подругами.

– Завидую я девчонкам – у них всегда есть что обсудить. У парней тоже бывают приятели, но между ними нет настоящей близости. Ну пока, еще увидимся.

– Пока. Постараюсь в следующий раз в тебя не врезаться.

Оставшуюся часть пути я иду пританцовывая и раскачивая рюкзаком. Неужели мы подружимся? Какой же он симпатичный! Несколько месяцев назад я была бы уже на седьмом небе от счастья – парила бы выше звезд, выделывала пируэты среди планет и носилась мимо солнца. Сейчас мне, конечно, приятно, но не более того. Парень как парень. Знаю, у него есть друг – ну и что, у меня тоже есть.

Рассел мне дороже самого распрекрасного принца. Точнее, он и есть распрекрасный принц. Вот так. Я в нем просто души не чаю. А он во мне. Вчера вечером я в этом убедилась. И мне не терпится похвастаться Магде и Надин!

Я мчусь со всех ног, вскакиваю в автобус, приезжаю в школу, а подруг еще нет. Впервые за два с половиной года я пришла раньше их. Определенно, сегодня не совсем обычный день.

Ну же, Магда и Надин! Куда вы запропастились? В классе уже сидят несколько зубрил вроде Анны. Интересно, каково это – быть круглой отличницей и звездой класса? Правда, по рисованию я легко заткну ее за пояс, а все прочее меня мало беспокоит.

Обожаю рисование. Мой папа преподает в художественном училище. Говорят, я пошла в него. Но мне хочется думать, что я пошла в маму. У нее тоже был художественный талант. У меня сохранилась потрясающая книжка с картинками, которую она для меня нарисовала, когда я была маленькой. Это чудесные истории про мышку по имени Мертл. У нее большие фиолетовые уши, маленькая сиреневая мордочка с острым розовым носиком и голубые усики – в тон ярко-синему хвосту.

При мысли о Мертл у меня щемит сердце. Может, нарисовать продолжение маминой сказки? Мне нравится придумывать мультяшных персонажей. Мое любимое творение – слоник Элли, и он чем-то похож на меня, а я уж точно не мышонок по габаритам. Своими пропорциями смахиваю на толстокожего бегемота, впрочем я решила не комплексовать по этому поводу.

В прошлой четверти я сидела на дурацкой диете и чуть не довела всех до ручки. Сходила с ума, если съедала чуть больше ложки творога и листика салата. Бананы я не ем даже сейчас, ведь в каждом из них – семьдесят пять калорий.

Ну наконец-то! В класс вплывает Надин, темные глаза сияют, длинные черные волосы обрамляют белое как мел лицо. Надин удается выглядеть как королева готов даже в школьном свитере и юбке. Правда, сегодня не скажешь, что в ее лице нет ни кровинки. На щеках алые пятна. Это единственный признак того, что Надин не на шутку взволнована. Она изо всех сил старается сохранить маску невозмутимости, но в глазах пляшут колдовские огоньки.

Я машу ей. Но она глядит куда-то мимо меня. В знак приветствия только шевелит пальцами с черными перламутровыми ногтями.

– Слушай, Элли, в жизни не догадаешься, о чем я сейчас тебе расскажу!

Она так тарахтит, что я не могу ввернуть даже словечко, не то чтобы поделиться своей потрясающей новостью.

2
Девчонки плачут, когда подруги говорят обидные вещи

Так себя вести вполне в стиле Надин! Я ее нежно люблю, хотя ей всегда хотелось меня перещеголять. Когда мы были совсем крохами, я не могла нарадоваться своей первой в жизни Барби, самой обычной, без всяких выкрутасов, а Надин получила в подарок коллекционную Барби – Королеву Ночи, с длинными волосами и в красивом темно-синем платье до пола. Куклу полагалось хранить в прозрачной пластиковой коробке, но Надин ее достала, расчесала ее пышные волосы и заставила летать. Синие юбки развевались, когда Королева Ночи колдовала и наводила чары. Моя плебейская Барби не шла с ней ни в какое сравнение. И та отказалась с ней дружить. Сказала, что она глупая, примитивная, не способна сотворить ни единого волшебства и годится разве что в служанки. Так что пришлось моей Барби быть у Королевы Ночи на побегушках и выполнять всю черную работу. Такое положение вещей ее мало устраивало – и меня тоже.

Затем мама Надин обнаружила, что волосы Королевы Ночи все в колтунах, а на юбке дыра – слишком уж энергично она занималась магией. Королеву Ночи конфисковали и заключили в пластиковые хоромы, а Надин на две недели было строго-настрого запрещено с ней играть. Но запрет мало смутил Надин. Она высунулась из окна своей комнаты и стала вопить так, что прохожие останавливались от испуга:

– Помогите! Мама меня заперла и выбросила ключ!

Когда мне исполнилось десять, мне впервые позволили пойти на школьную дискотеку в туфлях на высоких каблуках – Надин заявилась в остроносых сапожках на шпильках. Во время танцев она трижды шлепнулась, но все равно выглядела что надо.

Потом мы перешли в среднюю школу, и стало еще хуже. Надин постоянно меня обгоняла – первые месячные, первый поцелуй, первый бойфренд. Лиам полнейший придурок, но внешне он довольно смазливый, а кроме того, ему восемнадцать. Они расстались, потому что Надин узнала про него кучу гадостей, – и все-таки она вспоминает о нем с грустью. Вернее, вспоминала до сегодняшнего дня.

– Элли, я познакомилась со сногсшибательным парнем! Он очень классный, можно сказать, мой идеал и само совершенство. Кажется, будто я сама его выдумала.

Надин приподнимает одну бровь. У нее это здорово получается. Легкий намек на то, что некоторые придумывают себе бойфрендов и настолько вживаются в свои фантазии, что городят ложь за ложью. Некоторые – вроде меня. Я поддалась соблазну, когда Надин объявила, что встречается с Лиамом. Магде, моей второй лучшей подруге, вообще ничего не стоит закадрить любого мальчишку, на которого она положит глаз. Я чувствовала себя настолько выброшенной из жизни, что наплела им про Дэна, парня, с которым познакомилась во время каникул в Уэльсе и который успел меня изрядно достать. Превратила его в писаного красавца и супермена. Начала врать, и меня понесло. Здорово, что больше не нужно сочинять небылицы. Придумывать байки про Рассела. Тем более теперь… Я смотрю на руку. Широко растопыриваю пальцы.

– Элли, ты меня слушаешь? – спрашивает Надин. – И кстати, зачем ты нацепила это пошлое малышовое колечко?

Голова у меня дергается, точно она влепила мне пощечину. Я отшатываюсь, не веря собственным ушам. Как только у нее повернулся язык! А еще подруга называется. Взять и плюнуть мне в душу. Я смотрю на Надин до тех пор, пока белое лицо и длинные черные волосы не превращаются в пятно.

– Элли, что с тобой? Ты плачешь?

– Ничего я не плачу, – огрызаюсь я. По щекам у меня катятся слезы.

– Элли, я тебя обидела? – Надин обнимает меня за плечи.

Я пытаюсь вырваться, но безуспешно.

– Ну же, Элли, скажи. Я правда не понимаю – ты ведешь себя так, будто я сделала что-то ужасное. Ну, подколола тебя из-за кольца. Подумаешь.

– Ты сказала, оно пошлое, – жалобно бормочу я.

– Но оно действительно пошлое. У нас Наташа носила такое, и у нее весь палец позеленел. Я ей сказала, что у нее гангрена и что ей надо немедленно отрезать палец, иначе сгниет вся рука. Наташа сделала вид, что испугалась, заревела и нажаловалась маме. Но она притворялась, это были не настоящие слезы, не то что у тебя. – Надин протягивает руку и аккуратно вытирает мне глаза.

– У Наташи такое же кольцо? Серебряное, с сердечками?

– Это не настоящее серебро, глупышка. Ты ведь не покупала это колечко, верно? Его прикрепили к обложке нового детского журнала «Влюбленные сердца».

– Да, не покупала, – шепчу я. – Мне его подарил Рассел.

А ведь все было так романтично. Вчера вечером Рассел пришел ко мне домой. Из-за дурацких уроков мы не встречаемся по четвергам – только по пятницам и субботам. К тому же Расселу приходится вставать каждое утро ни свет ни заря, поскольку он разносит газеты.

Газеты… Ах, вот оно что. Он никуда не ходил, не выбирал кольцо специально для меня. Он увидел его в киоске, когда забирал свою порцию газет, и отодрал от журнала комиксов.

– Рассел преподнес тебе бесплатный подарок от «Влюбленных сердец»? – удивляется Надин. Больше она не произносит ни слова. В этом нет надобности.

Ее тон мне неприятен. Ей никогда не нравился Рассел. Может, она чуть-чуть ревнует? Надин постоянно находит себе придурков, которые относятся к ней как к грязи. Рассел добрый, талантливый, умный. Он воспринимает меня как личность, как близкого друга. Он ни разу не пытался зайти в наших отношениях слишком далеко. Надин часто называла его размазней и намекала, что он не способен по уши влюбиться. Ничего подобного. Рассел бывает очень страстным. Вчера вечером, когда мы сидели у меня в комнате, я едва от него отбилась.

Рассел сказал Анне, что принес пастель для проекта по ИЗО. Он и вправду ее принес, и мы прошмыгнули ко мне наверх. Анна была слишком занята и ничего не заметила – она сражалась с Цыпой, стряпала ужин и одновременно колдовала над новой коллекцией свитеров с кроликами.

Мы с Расселом робко сидели на краешке кровати. Он показал, как пользоваться пастелью, хотя на самом деле я рисую такими мелками чуть ли не с семи лет. Потом сделал несколько набросков моего натюрморта с овощами: ярко-красные перцы, желтые початки кукурузы, а для контраста – фиолетовые баклажаны. Получилось очень живописно, но мне хотелось разложить овощи так, чтобы вышел портрет. Из крошечных молодых картофелин можно сделать лицо, из ярко-красных чилийских перчиков – губы, из гороха в стручках – глаза, а из крошечных морковок – волосы.

Я гордилась своей задумкой, но Рассел разнес мою идею в пух и прах. Сказал, что за несколько веков до меня такой натюрморт уже нарисовал какой-то итальянский художник. Может, не стоит ничего придумывать, а просто рисовать обычные натюрморты? Тем более что у Анны нет ни перцев, ни горошка. Единственное, что отыскалось в доме, это несколько крупных картофелин, пожелтевший кочан цветной капусты, завалявшийся в холодильнике, и здоровенная упаковка замороженного горошка. Сомневаюсь, что старый мастер вдохновился бы этим жалким набором.

Рассел стал излагать свой взгляд на построение композиции, и я не сумела подавить в себе раздражение. При этом всеми клеточками я ощущала его теплое тело рядом с собой. Мне нравился его сосредоточенный взгляд, морщинка на лбу, два верхних зуба над полной нижней губой, бархатная кожа… Не удержавшись, я погладила его по щеке, а он повернулся и поцеловал меня. Альбом свалился на пол, пастель покатилась по ковру, но нам было все равно.

Скоро нам стало неудобно сидеть прямо. Как-то само собой получилось, что мы откинулись на подушку и оказались в объятиях друг друга. Формально мы не были вместе в постели, но уж точно лежали на кровати. Было немного чудно, что вокруг царит девчачий беспорядок, за нами на подушке сидит развалившись мой старенький плюшевый мишка. Я закрыла глаза и сосредоточилась на Расселе.

Правда, уши оставались открытыми. Хлопнула входная дверь – наконец-то папа дома, он явно припозднился. Что-то крикнула Анна, и Цыпа заверещал как резаный – не самый романтичный звуковой фон. Затем раздались звуки шагов – это Цыпа неуклюже взбирался по лестнице. Шлеп, шлеп, шлеп. Мы отстранились друг от друга – испугались, что сейчас он ворвется в дверь.

Слава богу, пронесло, а вот папа вполне на это способен, если узнает, что я тут сижу наедине с Расселом.

– Извини! С моим семейством нам не будет покоя. – Я провожу рукой по непокорным кудрям.

– Ничего страшного, я все понимаю. – Рассел играет моими волосами. Берет локон, распрямляет его, а потом отпускает, чтобы он снова завился.

– Не волосы, а кошмар, – жалуюсь я.

– А мне нравятся, – признается Рассел. – Я люблю тебя, Элли. – Он глядит на меня, на лице его играет улыбка. – Ой, чуть не забыл! У меня для тебя подарок.

Он шарит в кармане и вынимает оттуда небольшой круглый сверток в розовой бумаге. Я сразу же подумала про кольцо. А потом усомнилась. Нет, не глупи, Элли, кольцо – это чересчур восхитительно и романтично, а ты встречаешься с Расселом не так уж давно, тем более что сегодня не день твоего рождения и даже не Рождество. Наверное, это какой-то милый пустячок – шоколадка в форме сердечка, значок с надписью «Я тебя люблю» или талисман в виде медвежонка. Но я попала пальцем в небо. В свертке действительно лежало кольцо, красивое, изящное серебряное кольцо с сердечком.

– Ах, Рассел! – только и смогла я произнести, поскольку слова застряли в горле.

– Надень.

На какой палец примерить кольцо? Оно выглядит таким малюсеньким – может, на мизинец? И потом, если даже оно налезет на безымянный, Рассел может подумать, что я воспринимаю все чересчур серьезно и веду себя так, будто мы с ним обручились.

– Сам его мне надень, – предлагаю я.

Рассел потянулся ко мне и надел кольцо прямо на безымянный палец.

Я растаяла. И поклялась никогда не снимать кольцо. Но теперь, сдвинув его поближе к суставу, вижу, что кожа под ним стала грязно-зеленой.

– Ой, мамочки, придется тебе тоже отрезать палец, – шутит Надин, голос у нее мягкий и вкрадчивый.

– Ладно, плевать, пусть оно ничего не стоит. Все равно это колечко мне дороже всего на свете, потому что это подарок Рассела, – произношу я твердо.

И это действительно так – но куда приятнее было бы, если бы Рассел взял свои сбережения, отправился в ювелирный магазин и выбрал кольцо – специально для меня. Но если он отодрал его от обложки детского комикса – это совсем другое дело.

– Ну и отлично, – говорит Надин. – Ладно, давай я тебе дальше расскажу про этого парня. А вот и Магда. Значит, я расскажу вам обеим…

Но тут Надин запинается, и мы обе изумленно смотрим на Магду.

Глаза у нее покраснели и почти приблизились к цвету волос. По щекам градом катятся слезы.