Текст книги "Опасная игра"

В общем, тут как раз пришла Лиз. Я тихонечко подползла к двери, как питон, – хотела послушать, о чем они говорят. Вдруг обо мне? И точно.

Лиз пристала, как клещ, – что на этот раз случилось? Кэм сперва крепилась, а потом все выболтала: оказывается, маленькая Трейси деньги ворует. И еще кое о чем порассказала. Ну да, взяла я у нее шариковую ручку на время… У Кэм их полно! И еще дурацкий медальон, который ей мама подарила. Я не хотела его ломать, просто попробовала выяснить, как он открывается.

Вообще-то ябедничать нехорошо! А Лиз еще и поощряла ее – якобы нельзя держать все в себе, иногда нужно выговориться и поплакать. Вдобавок всяких глупостей наплела, будто я ворую, потому что мне не хватает внимания. Сразу видно, что учительница. Учителя и соцработники вечно всякую бредятину вещают. А мне просто деньги понадобились, и ручка тоже, и… Ну да, и медальон понадобился. Я хотела туда наклеить мамину фотографию. Моей родной мамы. На фото она такая шикарная, настоящая кинозвезда, и улыбается так! А знаете, кому она улыбается? Крошечной малышке у себя на руках, которая тянет прядку ее чудесных белокурых волос. Эта малышка – я!

Были бы у Кэм длинные волосы… Была бы она шикарная, хоть немножко похожая на кинозвезду! И улыбалась бы почаще. А она целыми днями сидит в каких-то старых тряпках и грустит. Из-за меня.

Она разревелась при Лиз и стала говорить, что она плохая приемная мама и ничего у нас с ней не получается. Она думала, все будет по-другому.

Так я и знала! Я знала, что она не захочет со мной жить. Ну и наплевать!

Лиз сказала, что это всего лишь временный этап и что я просто пытаюсь определить границы дозволенного.

– Она скоро меня до грани доведет! – сказала Кэм.

– А ты не поддавайся! – сказала Лиз. – Развлекись как-нибудь. Нельзя, чтобы вся твоя жизнь вертелась только вокруг Трейси. Смотри, ты никуда не ходишь. Даже курсы бросила.

– Я же не могу оставлять Трейси одну по вечерам. Я пробовала заговорить о приходящей няне, она страшно обиделась.

– А плавание по утрам? Ты уже неплохо подтянулась… Может, тебе ходить вместе с Трейси по утрам, перед школой? Джейн говорит, ей понравилось в бассейне.

– Времени нет! Она и так еле успевает в школу к девяти. Ох, вот еще несчастье… Трейси никак не приживется в новой школе. Директор без конца мне звонит. Просто не знаю, что делать!

– Может, скажешь Трейси, что тебя это огорчает?

– Мои переживания Трейси не волнуют. Для нее важно только то, что она сама чувствует. Да, ей сейчас тоже нелегко, и она срывается на мне.

– Попробуй хоть раз дать ей отпор! Поставь ее на место! – говорит вреднюга Лиз.

– В том-то и дело! Поэтому с ней так трудно. У Трейси никогда не было своего места, вот она и не знает, что это такое.

Мне стало хорошо оттого, что Кэм это понимает, и в то же время очень плохо – я не хочу, чтобы она меня жалела и только поэтому оставила у себя. Я хочу, чтобы она взяла меня к себе, потому что ей одиноко и я наполняю ее жизнь смыслом и вообще жутко ей нравлюсь. Она говорит, что привязалась ко мне, но на самом деле она меня не любит так, как любят настоящие мамы. Не покупает мне вкусности каждый день, не дает кучу денег и не разрешает сидеть дома, а заставляет ходить в эту ужасную школу. Не пойду туда больше! Можно прогуливать каждый день, запросто.

Я все точно рассчитала и вернулась как раз вовремя. Кэм сидела на своем старом диване-развалюхе и строчила в блокноте очередную убогую историю. Когда я влетела в комнату, Кэм вздрогнула, но сразу улыбнулась. У меня появилось какое-то странное чувство, как будто я по ней соскучилась, что ли. Я с разбегу плюхнулась рядом с ней на диван.

– Эй, Трейс, осторожнее! – сказала Кэм, когда снова села прямо. – Диван развалишь. И мне все кости переломаешь!

– Там половина пружин все равно давно сломаны.

– Слушай, я и не говорила, что живу в прекрасном дворце!

– Скорее в уродской хибаре.

Я встала и прошлась по комнате, пиная обшарпанную мебель.

– Трейси, прекрати! – резко сказала Кэм.

Ага! Решила дать мне отпор! Ну ничего, я и сама ей могу дать отпор. Еще и ноги об нее вытру.

Кэм заметила, что я расправила плечи, и сразу сникла:

– Трейси, пожалуйста, не начинай! У меня был тяжелый день. Помнишь, я столько времени работала над статьей?

– Не приняли?

– Поэтому я в унынии. И четвертая глава романа что-то не идет…

– А ты напиши такой роман, чтобы хорошо продавался! Динамичный!

Я махнула ногой, как будто исполняла прием карате. Я не задела Кэм, но она все-таки моргнула.

– И веселый!

Я запрыгала на месте.

– И побольше секса!

Я вильнула бедрами и похлопала ресницами.

– Да-да, – вздохнула Кэм.

– Вот увидишь, я, когда стану писательницей, сразу разбогатею! – Я заглянула в блокнот Кэм, там были набросаны какие-то отрывки. – Ну-у, я в сто раз больше могу написать! Вот сегодня столько страниц накатала, целую книгу практически!

– Это вы сочинение писали?

– Да нет… Ой-ой, осторожнее! – Это я просто сама для себя. – На перемене.

– Можно посмотреть?

– Нет!

Я не хотела, чтобы Кэм увидела мой фиолетовый блокнот. А то задумается еще, когда это я успела его купить. И где деньги взяла. Начнет снова проверять кошелек – а зачем нам еще один скандал?

– Понимаю, это личное. Ну хоть заглянуть-то можно?

– Ты прямо как наша Рвота Мешкли! Она нас заставила сочинение писать на автобиографическую тему, любопытство ее замучило. «Моя семья» и так далее…

Кэм сразу напряглась и о моей личной писанине забыла – чего я и добивалась!

– Говорит, чтобы я написала о своей приемной маме…

– А ты?

– А я написала о настоящей! Что она не может ко мне приехать, потому что снимается в Голливуде… Ну, ты знаешь.

– Да… Я знаю.

– А Рвота не поверила! Она меня высмеяла, при всех.

– Это ужасно!

– Ты-то мне веришь, Кэм? Насчет моей мамы?

Я внимательно за ней наблюдала.

– Ну-у… Я знаю, Трейси, что мама очень много для тебя значит.

– Ха! Ты считаешь, я все выдумала, так?

– Нет! Если… если ты сама считаешь, что все это правда.

– Конечно неправда! – заорала я. – Я сама все это сочинила! Дурацкие детские выдумки! Никакая она не актриса! А не приезжает, потому что ей нет до меня дела!

– Трейси, этого мы не знаем…

Кэм попробовала меня обнять, но я сбросила ее руку.

– Я знаю! Я ее столько лет не видела! Раньше, в детдоме, я ее все время ждала, ждала… Прямо как ненормальная. А она никогда не приедет! Ее кто-нибудь спросит: «Помнишь такую Трейси Бикер?» – так она, наверное, ответит: «Постойте, Трейси? Что-то смутно знакомое… Кто это, вообще?» Плевать ей на меня. И мне тоже плевать! Не нужна она мне!

Я сама не ожидала, что такое скажу. Кэм на меня уставилась во все глаза. А я на нее. В горле вдруг пересохло, и под веками защипало. Я чуть не заплакала… Только я никогда не плачу.

В глазах все расплывалось, и Кэм превратилась в какое-то неясное пятно. Я шагнула к ней, протягивая руки, как будто нащупывала дорогу в тумане.

И тут зазвонил телефон. Мы обе так и дернулись. Я проморгалась и сняла трубку. Кэм сказала – пусть звонит, но я так не могу.

Это звонила Илень-Мигрень. Она попросила позвать Кэм, что характерно. Она же мой соцработник! И речь шла обо мне, а она сначала Кэм все рассказала, а мне потом.

Ни за что в жизни не угадаете.

К ней обратилась моя мама.

Она хочет со мной встретиться!

Дома у Илень

На самом деле я пришла не домой к Илень, а на работу. Она постаралась навести там домашний уют. На стене разместила фотографии детей – где-то там и я есть. Илень взяла тот снимок, где я глаза скосила и язык высунула. На шкафчике с папками сидит точно такой же косоглазый медведь и пугает малюсенького сиреневого вислоухого кролика. На письменном столе у нее стоит открытка-валентинка. Я незаметно заглянула внутрь, там написано «Моей милой Крольчишке от Большого Медведя». Фу-у! Еще она держит в кабинете фотографию в рамочке, на фото жутко тощий тип в очочках. Видимо, это и есть Большой Медведь. Еще на стенах висят разные девизы, например: «Чтобы здесь работать, не обязательно быть психом, но это помогает». Еще стихи о старушке в лиловом и какое-то нудное рассуждение о том, что надо прислушиваться к своему внутреннему ребенку.

Нечего Илень заниматься своим внутренним ребенком. Я – ее внешний ребенок, и мне бывает жутко тяжело до нее докричаться, хоть надорвись от воплей.

– Трейси, успокойся! – сказала Илень.

– Не успокоюсь! – проорала я в ответ. – Я хочу увидеть маму! Я этого так долго ждала! Годы! Хочу увидеть маму, сейчас же!

– Криком ты ничего не добьешься, – заявила Илень. – Ты уже большая, должна понимать, что так дела не делаются.

– Да они вообще никак не делаются! Почему нельзя вот прямо сейчас увидеться с мамой?

– Потому что к встрече нужно подготовиться.

– Подготовиться? Я полжизни к ней готовлюсь! Готова давно, куда уж больше!

– В том-то и дело. Трейси, мы не хотим тебя слишком волновать.

– То есть сказать, что мама хочет со мной повидаться, а потом сообщить, что мне нельзя с ней встретиться, – это не значит волновать?!

– Я не говорила, что с ней нельзя встретиться. Конечно, вы обязательно увидитесь.

– Когда?

– Когда мы все организуем и выберем подходящее время.

– Кто это «мы»?

– Я же должна буду присутствовать. И Кэм тоже.

– Зачем? Почему нельзя нам с мамой встретиться вдвоем?

Когда-то мы с ней жили вдвоем, только она и я, больше никого. Я до сих пор помню! Нам было так весело… Мама у меня потрясающая красавица. Чудесные длинные волнистые волосы, и нарядное платье, и туфли на каблуках. Мама очень красивая. Была. Когда мы с ней в прошлый раз виделись. Вообще-то довольно давно.

Очень-очень давно.

Я правда помню нашу последнюю встречу. Поначалу мама меня навещала в детском доме. Куклу подарила и сводила в «Макдоналдс». Мы так чудесно провели день! Она поцеловала меня на прощание. Я помню, как ее светлые локоны щекотали мне щеку и как от нее сладко пахло пудрой. Я обхватила ее за шею крепко-крепко, и когда мама выпрямилась, я так и висела на ней, как мартышка, и мама рассердилась, потому что я ей шикарную черную юбку изгваздала кроссовками. Я испугалась, что теперь она больше не захочет ко мне приезжать.

Я спросила:

– Мама, ты еще приедешь? В следующую субботу? И мы опять пойдем в «Макдоналдс», обещаешь?

Она пообещала.

И не приехала. Я и в следующую субботу ждала, и в следующую, и в послепослеследующую.

Мама так и не приехала. Ее пригласили в Голливуд, и она стала сниматься в суперпопулярном фильме, и…

Ну почему я опять плету все те же ерундовые детские выдумки? Наверное, мама никогда не была актрисой. И уж точно не снималась ни в одном известном фильме. Просто ей неохота было приезжать. Она оставила меня в детском доме на много лет.

В детдом меня забрали, потому что мама плохо обо мне заботилась. Она все время уходила со своим приятелем, а меня бросала дома одну. Потом у нее появился новый друг, такой страшный – когда я плакала, он меня бил. Я подсмотрела в моем личном деле и сама немножко помню. Мне до сих пор кошмары снятся.

Так почему я так хочу увидеться с мамой?

Совсем даже не хочу!

Нет, хочу.

После того как она так со мной обращалась?

Все равно она моя мама.

Теперь у меня есть Кэм.

Кэм не мама, она приемная. И вообще я ей уже надоела.

Правда надоела?

Не знаю.

Надо бы поговорить с Илень.

К следующей нашей встрече с соцработником я приняла решение.

Илень так и лучилась счастьем, словно кролик на грядках с салатом:

– Ах, Трейси, могу тебя обрадовать: мы обо всем договорились, и ты сможешь встретиться с мамой.

– А я не хочу.

Илень по-кроличьи дернула носом:

– Что-что?

– Я говорю: не хочу. Я не обязана с ней встречаться.

– Трейси, ты меня в гроб загонишь!

Илень прикусила губу своими кроличьими передними зубами, а потом слегка прищурилась. Я знала, что она сейчас ме-едленно считает до десяти. Она всегда так делает, когда я ее довожу. Досчитала и улыбнулась широкой неискренней улыбкой.

– Трейси, я все понимаю…

– Ничего вы не понимаете.

– Ты волнуешься, это естественно. Встреча с мамой много для тебя значит. Вдруг что-то пойдет не так? Страшно рисковать. Но мы с твоей мамой несколько раз беседовали по телефону. По-моему, она не меньше тебя хочет встретиться. Я уверена, Трейси, на этот раз она обязательно придет.

– Я сказала, что не хочу ее видеть! – заявила я, хоть и понимала, что Илень мне не обмануть.

Зато теперь уже она решила пойти на хитрость:

– Ну ладно, Трейси, не хочешь – как хочешь. Позвоню ей и все отменю.

И начала набирать номер.

– Ой, подождите! – крикнула я. – Не надо торопиться!

Илень захихикала:

– Ага, попалась!

– По-моему, дразниться непрофессионально, – сказала я свысока.

– Да ты профессионального святого выведешь из терпения! – ответила Илень и растрепала мне волосы. – А с Кэм как у вас дела?

– Нормально вроде.

– Знаешь, она целиком и полностью поддерживает идею твоей встречи с мамой, но ведь ей, наверное, сейчас тяжело…

– Так в этом же и состоит роль приемной матери, разве нет? Отойти в тень, когда нужно. Поощрять контакты с природной семьей. Я читала в брошюрках.

– Какая ты добрая, Трейси, – вздохнула Илень.

– Ага, как же. Я совершенно бессердечная и бездушная!

И вот… Завтра я увижу маму! Наверное, потому и не могу заснуть. Сижу без сна в три часа утра, строчу в блокноте и гадаю, какая она сейчас. Правда придет или нет?

Ой-ёй! За стенкой какое-то шевеление. Кэм заметила, что у меня свет включен.

Позже. Я думала, Кэм рассердится, а она заварила нам чаю, и вот мы с ней устроились на разных концах моей кровати, каждая со своей чашкой. Вообще-то я не люблю ее дурацкий чай с травами, но она купила специально для меня клубничный, он не такой противный.

Я думала, Кэм захочет поговорить по душам (хоть я и бездушная), но она, слава богу, просто стала рассказывать о том, как была маленькая и, когда не могла заснуть, сочиняла сама для себя историю.

Я сказала:

– Ага, я тоже придумываю для себя истории, жутко страшные, с привидениями!

– Нет, упырик ты мелкий! Это такая специальная уютная история.

Кэм в детстве представляла себе, что ее одеяло – это большая белая птица, которая несет ее на спине при свете звезд, а потом они прилетают к озеру и плавают по нему в темноте, а потом забираются в громадное гнездо, сплетенное из мха…

– Ага, там полно тины и птичьих какашек, да?

– А вот и нет! Там чисто и очень мягко, потому что гнездо выстлано птичьим пухом, и я забиралась под крыло к большой белой птице и слушала, как под белоснежными перьями бьется ее сердце.

– А, понятно. Это такая специальная история, чтобы меня усыпить!

Но когда Кэм забрала мою чашку, подоткнула одеяло и потрепала меня по волосам (ну почему они все меня по голове треплют, как непослушного щеночка?), я осталась одна в темноте и попробовала на себе эту ее историю. Только я Трейси Бикер, а не какая-нибудь размазня вроде Кэм, и я живу в пещере с летучими мышами, так что я представила себе большущую черную летучую мышь. Мы с ней вместе мчались по ночному небу, влетали в окна и кусали Р.М. за шею, а Роксану тяпнули за нос. Те давай визжать, а мы раз – и в окошко! Потом, кажется, летучая мышь принесла меня к себе, в настоящую пещеру, и мы висели вниз головой под потолком вместе с ее братиками и сестричками, только я к тому времени уже совсем заснула.

Сейчас я уже опять проснулась. Очень рано. Сижу и жду.

Придет, не придет?

Пришла, она пришла!!!

Кэм проводила меня к Илень, а сама осталась ждать снаружи, и – чудо из чудес – Илень осталась вместе с ней. Так что встреча века состоялась без посторонних. Только я и моя мама.

Я сидела в кабинете Илень и вертелась на стуле на колесиках, все кругом и кругом, и тут входит женщина, стоит и смотрит на меня. Невысокая такая, с очень светлыми волосами и очень яркой губной помадой, в очень коротенькой юбке и на очень высоких каблуках.

Красавица с длинными белокурыми волосами и очаровательным лицом, в стильной одежде.

Моя мама.

Я ее сразу узнала.

А она меня – нет. Поморгала, как будто ей тушь в глаз попала:

– Трейси?

И оглядывается по сторонам, как будто тут целая толпа детей.

– Привет! – пискнула я дурацким тоненьким голоском.

– Ты не моя Трейси! – Мама покачала головой. – Ты слишком большая!

Вообще-то я для своего возраста очень даже маленькая и худенькая, так что сперва даже не поняла, о чем это она.

– Моя Трейси – совсем малышка! Смешная девчонка с нелепыми косичками. Какие скандалы закатывала, когда я ее причесывала! – Мама присмотрелась ко мне поближе. – Это и правда ты?

Я дернула себя за прядку волос и сделала вид, будто заплетаю косичку.

– Ну и характерец у тебя был, не приведи боже! – сказала мама. – Так это в самом деле ты? Моя Трейси!

– Мама…

– Ну надо же!

Наступила пауза. Мама протянула было ко мне руки, но сразу передумала и сделала вид, что просто потягивается.

– Надо же, – повторила она. – Как ты поживала, дорогая? Скучала по мне, а?

У меня сразу год за годом пронеслись в голове. Столько всего вспомнилось… Я хотела рассказать маме, каково мне было, но слова не шли на язык. Я же страшная болтушка, спросите кого хотите – а тут смогла только кивнуть.

Маму это, кажется, разочаровало:

– Я тут с ума схожу, все думаю о тебе! Столько раз хотела тебя забрать, но жизнь такая суматошная. То одно, то другое…

– Съемки в кино? – прошептала я.

– Угу.

– В Голливуде?

– Не совсем.

– Но ты же правда актриса, мам?

– Да, золотце! Еще в модельном бизнесе работаю, то да се… Так я говорю – я давно собиралась тебя вернуть, но я хотела все устроить идеально, понимаешь?

Я не понимала, но промолчала.

– Все время мне попадаются какие-то не те мужики, – доверительно сообщила мама, присев на край письменного стола и роясь в сумочке.

– Я помню, – ответила я осторожно. – Был один… Я его ненавидела.

– Ну да, ну да, всякие были… А мой последний! Полная свинья!

Мама, тряхнув головой, закурила и глубоко затянулась.

У Илень в кабинете курить строго запрещается. И вообще в здании. Сотрудники и посетители, если уж совсем невтерпеж, мерзнут на улице у черного хода. Я испугалась, что вот-вот взвоет противопожарная сигнализация.

– Мам!

Я кивнула на плакатик с перечеркнутой сигаретой, висящий на видном месте на стене.

Мама презрительно хмыкнула и сделала еще затяжку.

– Я отдала этому человеку свое сердце! – Она похлопала себя по груди, осыпая джемпер сигаретным пеплом. – А знаешь, что он с ним сделал? Растоптал!

Мама дернула ногой в туфельке на высоком каблуке, как будто сама растоптала чье-то сердце.

– Мужчины! – сочувственно отозвалась я.

Таким тоном часто говорили Кэм, Лиз и Джейн.

Мама уставилась на меня и вдруг залилась звонким смехом. Я, чувствуя себя ужасно глупо, снова закрутилась на стуле.

– Ой, перестань, у меня от тебя голова кружится! Иди лучше сюда. Столько лет не виделись – разве ты не поцелуешь мамочку?

– Конечно, – смущенно ответила я, хотя вообще-то всякие чмоки-чмоки не люблю.

Мама наклонилась ко мне, повернув лицо чуть вбок. Я коснулась губами ее напудренной щеки и вдруг, от этого сладкого запаха, обняла ее изо всех сил.

– Осторожней, золотце! Сигарета! Ну, не надо так драматизировать. Слушай, да ты у нас прямо маленькая актриса! – Мама потрогала мою щеку. – Настоящие слезы!

– Нет, – ответила я, шмыгая носом. – Я никогда не плачу. Это аллергия.

– На что? – Мама обвела взглядом кабинет Илень.

На кончике сигареты снова нарос пепел, и мама его стряхнула в любимую кружку Илень с нарисованными кроликами. Надеюсь, Илень заглянет в кружку, когда соберется пить кофе.

– У меня на все аллергия, – объяснила я и вытерла рукой нос.

– Эй-эй, у тебя что, платка нету? – Мама покачала головой. – Надеюсь, на меня у тебя нет аллергии?

– Может, это из-за духов? Хотя аромат чудесный!

– А-а! – Мама утерла мне лицо бумажным платочком. – Духи «Пуазон». Название означает «яд»… Этот свинтус, прежде чем свалить, расщедрился на большой флакон. Я бы его самого отравила! Наглец! Бросить меня ради какой-то соплячки, не намного старше тебя!

– Типичный случай, – вздохнула я.

Мама опять засмеялась:

– Откуда у тебя эти чудные словечки?

– Кэм постоянно так говорит, – брякнула я, не подумав.

– Кто это – Кэм? – спросила мама.

У меня екнуло в животе.

– Моя… Моя приемная мама.

Тут мама выпрямилась и швырнула промокший бумажный платок в мусорную корзинку. Промахнулась, но не обратила внимания.

– Ах вот как!

Мама двумя пальцами затушила сигарету и ее тоже бросила в корзинку. Опять промахнулась.

– Это та, которая тебя пригрела? Твоя соцработник… – мама чуть понизила голос. – Как там ее зовут?

– Илень. Илень-Мигрень.

Мама перестала хмуриться и вновь захихикала:

– Точно, такая и есть! А ты все-таки следи за языком.

Я высунула язык и скосила глаза, как будто за ним наблюдаю.

Мама с укором покачала головой:

– Вот нахальная девчонка! Словом, эта Илень мне позвонила – наконец-то собралась! – и сказала, что эта дама появилась неизвестно откуда и забрала тебя из детдома. Так?

Я кивнула.

Мама раскурила еще одну сигарету. Она снова начала сердиться:

– А ты зачем согласилась? Ты же не хочешь жить у этой тетки, правда?

Я совсем растерялась. Не знала что сказать и только плечами пожала.

– По-моему, это подозрительно! Одинокая женщина, денег лишних не водится, судя по твоему наряду. Где она тебе одежду покупала, на распродаже?

– Точно.

– Быть не может! Надо бы строже отбирать приемных родителей. Неужели никого получше не нашли? И вообще, тебе никакие приемные мамы не нужны. Ты же не сирота. У тебя родная мама есть. Я.

Я только глазами захлопала.

Мама опять вздохнула, выпустив струйку дыма:

– Я бы предпочла, чтобы ты оставалась в детском доме, там спокойно, надежно, там за тобой присмотрят.

– Я не хочу обратно! – не удержалась я.

Мама сощурила глаза:

– Что там с тобой делали?

– Там ужасно! – заторопилась я. – Чуть что – запирают в «комнате для раздумий», и вообще там все ко мне придирались. Если что случится – сразу я виновата. А еще там была одна старшая девчонка, Жюстина, она меня била! Правда, я ее тоже колотила. А когда мы играли в подначки, я была в сто раз храбрее, чем она! Я пробежалась по саду совсем без одежды, а Жюстина всего-то червяка съела, а я потом двух съела, хотя они так дрыгались…

– Постой, постой, да ты чумовая прямо! Видно, в детдоме на тебя плохо влияли. Ну не волнуйся, ты туда не вернешься.

– Значит… я у Кэм останусь?

Мама наклонила голову к плечу:

– А ко мне переехать не хочешь?

Я уставилась на нее во все глаза. Мне хотелось включить повтор записи, чтобы слушать это снова и снова. Я никак не могла поверить. А вдруг она пошутила?

– С тобой, мам? По правде?

– Я же говорю.

– Надолго? На целую неделю?

– Какую неделю! Насовсем.

– Ух ты!

Мама все еще держала в руке сигарету, так что я не стала виснуть у нее на шее. Я плюхнулась на стул Илень и завертелась изо всех сил.

– Прекрати, у меня сейчас голова лопнет! – крикнула мама.

Я тут же затормозила.

– Пора нам с тобой воссоединиться, дорогая, – мягко сказала она. – Я так соскучилась по моей любимой дочке! Будем жить вдвоем, только ты и я.

Как будто мама взяла меня за руку и повела по золотой лестнице прямо в небо… И вдруг я споткнулась, потому что кое-что вспомнила.

– А Кэм как же?

– А что такое? – Мама затянулась напоследок и резким движением затушила сигарету в кружке с кроликами.

Я так и представила, как им прижгло пушистые хвостики.

– Не волнуйся за эту Кэм, она нам чужая. Ах, Трейси, как мы с тобой хорошо заживем! Первым делом купим тебе новую одежду. Надо тебя принарядить…

– Я принаряжусь, мам, можешь не беспокоиться! Дизайнерскую одежду?

– Для моей дочки – только самое лучшее! Никакой дешевки из универмага. Ты должна выделяться среди других детей!

– Ну еще бы! – Я еще разочек крутанулась на стуле. – От настоящих дизайнеров, не с поддельными ярлычками, как на рынке?

– Да за кого ты меня принимаешь? Кто я, по-твоему? – спросила мама, уперев руки в бока.

– Ты – моя мама!

Ну и вот… Настал счастливый конец моей сказки, а блокнот еще и наполовину не исписан! Я буду жить с мамой. Обязательно буду, вот только с Илень договоримся.

– Я с ней разберусь! – сказала мама.

И еще, конечно, Кэм…