Текст книги "Божественное левое движение"

Самое нелепое заключается в том, что Французская коммунистическая партия и ее генеральный секретарь Жорж Марше по-прежнему мнят себя историческими пугалами, с фальшивым выражением лица заявляя: «Нет, мы хотим власти!» На протяжении целых двадцати лет они упорно клялись в своей невинности: «Нет, мы не хотим власти», чтобы быть принятыми в политический концерт, и вот теперь по иронии судьбы их стали подозревать в том, что они этого и впрямь не желают. Никогда мир не лицезрел лучшего примера политического аппарата, ставшего ярким символом издевки над собой. Но все в глубине души аплодируют этой роли, потому что всем нужна ФКП такой, какой она стала вследствие изменившей ее политической кастрации – чванливой, высокомерной, скоморошьей наподобие жителей воображаемой деревушки Клошмерль[14]14
  «Клошмерль» – сатирический роман (1934) французского писателя Габриэля Шевалье (1895–1969). Слово clochemerle вошло во французский язык в качестве нарицательного в значении большого конфликта по глупому, незначительному поводу (роман восхитительно описывает жизнь воображаемой деревни в регионе Божоле, раздираемой на части бурлескными ссорами, не представляющими интереса или последствий для остального мира).


[Закрыть], к тому же шовинистической, управленческой, олицетворяющей нынешнее лицо революции – до сих пор невиданное лицо революции, спутника, бесконечно вращающегося на орбите капитала.

Но все другие партии, и, вероятно, мы сами внутри себя, будучи в ужасе при мысли об исчезновении французской коммунистической партии, все еще раздувают безмерно ее значение. Что ни говори, она – последний большой след целой эпохи в политике, канувшей в Лету. Сила ее в том, что она держит нас на крючке и заставляет тосковать по прошлому. И в этом ее нынешний триумф – в том, что она не дает ситуации сдвинуться с места, блокирует ее на уровне архаичной проблематики (национализация, национальная оборона, уровень жизни трудящихся масс), в которую, в лучшем случае, и сама не верит. Французская коммунистическая партия имела смысл только в перспективе наступления диктатуры пролетариата. Ныне она оказывается перед лицом инерции масс, вероятно, скрывающей в себе новое насилие, но перед лицом этого распада социального, этой размытой и непонятной смеси, в которую превратилось как социальное, так и политическое, французская коммунистическая партия, как и многие другие партии, беспомощна.

И все же мы должны постараться понять ее. Не так легко в обществе, находящемся в состоянии революционного поворота в сторону мягких технологий (включая технологии власти), поддерживать жесткий аппарат и незыблемую идеологию. Монополия, централизация, программирование, бюрократия, ядерная оборона – Французская коммунистическая партия остается последним серьезным противником расслабленной, склонной почивать на лаврах, самоуправляющейся, экологической, способной к контактам, но не договороспособной социальности. Противостоя современному «психо-обществу» с включенными в него порнографией, либидо и шизофренией, Французская коммунистическая партия все еще придерживается некоего подконтрольного госаппарату, действующего в принудительном порядке общества, общества несвободы, находится на стороне так называемого паноптического[15]15
  Всевидящий (греч).


[Закрыть] пространства – сталинского по сути, но без политического насилия сталинизма, – так сказать, на стороне круизно-туристического сталинского общества, щеголяющего новомодной одеждой, которая делает его похожим на трансвестита современной истории.

Конечно, текучее и осязаемое, тактическое и психоделическое общество, в которое нас ведут, эта эпоха мягких технологий не менее свирепы, чем эпоха и общество жестких технологий, и перед лицом пугающей странности симуляции можно даже пожалеть о диктатуре пролетариата с ее ясной и энергичной концепцией (даже если это была диктатура по отношению к пролетариату, для утопической прозрачности концепции это не суть важно). Ныне уже нет даже пролетариата, осуществляющего насильственную диктатуру по отношению к самому себе при посредничестве деспота, что является ставкой в борьбе и политической пружиной тоталитарных государств, ставкой на истребление, крайней формой которого считаются лагеря, ставкой, сопровождаемой безумной мечтой деспота покончить с собственным народом (в 1945 году Гитлер приговорил немецкий народ к смерти). Сегодня же есть только неуловимые и безмолвные массы, переменные данные всевозможных опросов, предметы постоянного тестирования, которые, подобно кислоте, растворяют их. Тестировать, зондировать, контактировать, опрашивать, информировать – это микробная тактика, тактика вирулентности, при ней социальное уничтожается путем рассеивания на бесконечно малые величины, и у социального уже нет даже времени на кристаллизацию. Тогда как в прошлом насилие кристаллизовало социальное, порождало антагонистическую социальную энергию. Такое созидание в области социального путем насилия было присуще сталинизму. А сегодня нами управляют мягкие информационные технологии, всякие там семиургии и семиологии[16]16
  Семиургия – деятельность по созданию новых знаков. Семиология – общая теория знаков и знаковых систем.


[Закрыть].

Вопрос о возможном сопротивлении этому все поглощающему мягкому давлению, об отмене симуляции на основе смерти социального остается открытым. Налицо проблема «десоциализированной» туманности, в которую превратилось современное общество, и новых процессов имплозии, в нем происходящих. Но мягким технологиям Французская коммунистическая партия противопоставляет лишь искусственное поддержание социального аппарата «масс» и архаичную идеологию «мобилизации», в то время как все пребывает в гораздо более подвижном состоянии, чем она считает, все циркулирует и меняется с неконтролируемой быстротой, включая саму ФКП. Вступив, подобно остальным и вопреки себе в тактическое движение, не имея отныне никакой стратегии, реальных социальных или исторических ориентиров, она сама давно уже переработана, однако отчаянно провозглашает противоположное – якобы она по-прежнему опирается на прочные инфраструктуры и неизменные цели. Но само это архаичное сопротивление по-прежнему служит толерантному обществу, иными словами, обществу терпимости функциональным пугалом, а также идеологическим алтарем для сохранения масс.

Французская коммунистическая партия имеет представление о массах, об экономике, о политике и о революции столь же отсталое, как и представление о культуре, которую она всегда воспринимала как некий буржуазный декоративный реализм и левый научный объективизм. Она является сторонницей социально-фигуративного направления, политического эквивалента фигуративного реализма в живописи. Все свершившиеся с XVIII века революции в области формы, пространства и цвета остались мертвой буквой в политике, и особенно в революционной политике, которая упорно придерживается «исторического» принципа истины, реальности и рациональности. Не только нельзя вообразить ничего эквивалентного деконструкции объекта в живописи, абстракции (деконструкции политического пространства, субъекта истории, классовой референции?), но новая спираль, ведущая к гиперреализму, к многократно усиленной игре репрезентации en abyme[17]17
  Mise en abyme – процесс, состоящий в представлении произведения внутри аналогичного произведения, например, в явлении «фильм внутри фильма», или путем инкрустации изображения самим этим изображением.


[Закрыть], к гиперсимуляции реальности до сих пор не имеет аналогов в политической сфере. Есть ли в головах политиков или политиканов хотя бы какая-то мысль, какой-нибудь проблеск, свидетельствующий о том, что их энергия и высказывания превратились в нечто вроде гиперреалистичных представлений, то есть в гиперрепрезентации непрослеживаемой реальности?

Стол всегда остается тем, что он есть, но больше нет никакого смысла представлять его таковым, «как он есть».

Товар всегда остается тем, что он есть (хотя Маркс и показал, что он уже не тот, что раньше), но больше нет смысла говорить о его потребительной стоимости, как и, возможно, о его меновой стоимости, которая все еще является репрезентативным пространством данного товара.

Власть всегда остается тем, что она есть, но больше нет смысла рассуждать о том, что она собой представляет, как и воображать ее в качестве «реальной».

Само реальное всегда то, что оно есть, но больше нет смысла воспринимать или осмысливать его как таковое.

Сама Французская коммунистическая партия, как все реальное и социальное, всегда является тем, что она есть, но не более. То есть она истощает себя в старании стать собственным подобием. Чем-то вроде гиперреалистичного представления.

Ведь, в сущности, тот самый процесс (который даже не является отправлением траура по бывшему общественному строю, потому что траур все еще не лишен меланхолической референции и все еще ведет, как и трансфер[18]18
  Трансфер, или перенос – феномен в психодинамической психологии, заключающийся в бессознательном перемещении ранее пережитых (особенно в детстве) чувств и отношений, проявлявшихся к одному лицу, на другое лицо.


[Закрыть], к определенному решению; смерть, задействованная в отправлении траура, все еще является реальным психическим событием и частью чьей-то истории) деконструкции, абстракции и гиперреализации, который был в области визуальной репрезентации и сенсорного восприятия, вероятно, также имел место, пусть никто об этом и не догадался, в политической, экономической и социальной сферах, так что постоянно растущее в прошлом верховенство социального уже давно не более чем мертвая или гиперреальная социальность, так же как постоянно растущее верховенство труда не более чем мертвый труд, навязчивые воспоминания о почившем рабочем процессе, так же как верховенство сексуального не более, чем сексуальная модель, гиперреализовавшаяся во всепроникающих признаках сексуального освобождения, в неизбежном сценарии наслаждения, в бесконечном стремлении законченности желания.

Все это весьма далеко от явного дискурса нашего мира, погруженного, от левых до правых, в свой политический реализм. А вдруг эта реалистическая слепота затрагивает только тех, кого принято называть «политическим классом», единственных, кто верит в политику и политическое представительство, подобных рекламщикам, единственным, кто верит в рекламу?

До социального, до идеи социального, до политического, до идеи политического, вероятно, дело было лишь меньшинству. Вместо того чтобы мыслить социальное как некое изначальное состояние, как положение дел, включающее в себя все остальное, как трансцендентальную априорную данность, как некогда мыслили время и пространство (но как раз время и пространство с тех пор были релятивизированы в качестве кода, чего так и не было совершено в отношении социального – напротив, оно укрепилось в качестве естественного и очевидного факта; все стало социальным, мы погружены в социальное, как в материнскую плаценту, социализм даже увенчал его, записав в качестве будущей идеальной реальности, в результате чего все до изнеможения занимаются социологией, исследуя малейшие повороты, малейшие нюансы социального, не подвергая сомнению саму аксиому социального), так вот, вместо этого следовало бы спросить: кто породил социальное, кто регулирует этот дискурс, кто развернул этот код, кто разжег универсальную симуляцию? а не дело ли это рук некой культурной, техницистской[19]19
  Техницизм – чрезмерное увлечение технической стороной какого-либо дела в ущерб его сущности.


[Закрыть], рационализирующей, гуманистической интеллигенции, нашедшей в этом способ осмыслить все остальное и вписать его в универсальную концепцию (возможно, единственную), постепенно превратившуюся в грандиозную систему референций – безмолвные массы, из которых, как кажется, исходит сущность и излучается неисчерпаемая энергия социального. Но задумывался ли кто-нибудь ли о том, что бо́льшую часть времени ни эти пресловутые массы, ни индивиды вообще не воспринимают себя как нечто социальное, то есть не соотносят себя с этим перспективным, рациональным, паноптическим пространством, где отражаются и социальное и его дискурс?

Существуют же общества без социального, так же как и общества без письменности. Это кажется абсурдным только в силу того, что сами термины абсурдны. Если они не являются обществами, то что же это такое? Может, различные группы, этнические, например, или категории: мы возвращаемся все к той же проблеме терминологии – диспропорция между гипотезой и дискурсом непоправима. Не ссылаясь на другие «общества», как могли бы мы обозначить здесь и сейчас то, что в «массах» (якобы воплощающих неясность и всеобщность социального) существует в пределах социального, или за его пределами, или вне социального? Что происходит на данном уровне? Как обозначить эту бессмыслицу, этот безымянный остаток? Речь не об анархии, асоциальности, десоциализации, а о глубоком, радикальном безразличии к общественным отношениям и к социальной детерминации как коду и как априорной гегемонистской системе. Речь идет не о прорехах, дырах и случайностях социального, не о тех, кто противостоит ему своей особенностью (сумасшедшие, наркоманы, гомосексуалисты) – это, по сути, пилотные категории социального, и однажды они увидят, как им отведут место во всеохватывающей социальности. Это нечто иное, не остаток, не излишек, не исключение, а массивное, банальное и неопределенное, более мощное, чем социальное, не превосходящее его, но просто не знающее ни его законов, ни принципов. Это нечто иное, не поддающееся представлению, поскольку социальное и политическое относятся к сфере представлений и законов. Что нам известно об этом массовом, но не пассивном безразличии, об этом вызове, возникающем по инерции в самом сердце манипуляции? Что нам известно об этой зоне, где социальное, которое по сути является смыслом, возможно, никогда смысла не имело?

Январь – апрель 1978. Павана[20]20
  «Павана для мертвой принцессы» – сочинение Мориса Равеля (1875–1937) для фортепиано.


[Закрыть] для мертвой левой принцессы

Отчего смеется Жорж Марше?

30 января

Что придает Жоржу Марше этот вид победителя, эту фантастическую наглость, когда все остальные несчастны? Такая радость может быть порождена только тем особого рода ликованием, которое исходит от уверенности в проигрыше, при том, что выказаны все противоположные признаки решительной воли к победе. Это не что иное, как злорадство от достижения цели: тебе отказано во власти, какой ты не желал, а также от использования этого отказа для сохранения положения оппозиционной силы. Радость от манипулирования противниками, мобилизованными против их воли для достижения твоих собственных задач. Сарказм, радость изображения оскорбленного достоинства и удаления в свое искусственное гетто, радость негативного свойства, но глубокая, идущая из самых глубин политической подлости, порожденная радикальным отказом от любой политической воли или стратегии и черпающая силу в этой манипуляции наоборот. Ничего не скажешь, захватывающий пример партии, положившей все силы на то, чтобы отбить охоту у потенциального большинства избирателей привести ее к власти! Знаменитый исторический девиз пролетариата «Отрицать себя как такового» никогда не будет претворен в жизнь, поскольку само понятие и реальность «класса» исчезнут еще до того, как он сможет преодолеть себя «как такового». Отсюда и sine die[21]21
  Откладывание на неопределенный срок (лат.).


[Закрыть], то есть откладывание на неопределенный срок революции, – девиз, в полной мере реализованный самой партией как политическим инструментом, больше не берущим на себя никакой позиции власти, кроме той, какая нужна ему внутри его собственного аппарата, секретирующим только минимальную, гомеостатическую дозу власти, необходимую для функционирования этого аппарата, и направляющим все силы на поддержание и совершенствование потенциала, который не будет задействован. Изощренность средств в ущерб целям, инфляция организации, дефляция ставок в игре и политической воли, глубинная экологическая практика. Французская коммунистическая партия щадит свои силы, действуя на основе строжайшей экономии и самодостаточности. Она бессознательно отвечает на вопрос: как сэкономить на власти, от которой ничего не осталось или осталось ничтожно мало? Как сэкономить на дефицитном и исчезающем ресурсе? Как заставить политику функционировать с наименьшими затратами, с минимальными инвестициями, рисками и отказавшись от определенных сроков? Как создать иллюзию воли к политической власти, избежать политической игры и при этом не нанести вреда принципу собственной реальности? Вот поистине прекрасная программа для будущих поколений, призванных здесь, как и везде, управлять остатками власти и восполнять недостающее как в области политического, так и в области сырьевых ресурсов!

Уже сейчас Французская коммунистическая партия процветает на этой основе и рекрутирует в свои ряды молодежь. Коммунистическая партия – гостеприимная структура для всех disoccupati[22]22
  Безработные (ит.).


[Закрыть] политики. Антидепрессант, средство от уныния, дозатор гормона роста в сфере политического, она по-прежнему является гаванью, залитой лучами социального солнца, для всех тех, у кого нет будущего. Она занимается политической безработицей так же, как Национальное бюро занятости – профессиональной безработицей. Вряд ли она скоро исчезнет, поскольку все указывает на то, что в ближайшие годы число политических сирот будет только расти. У нее впереди целая вечность, поскольку она черпает свои силы именно в разочаровании в политическом факторе. Прибегает к механизму инерции и выведения из строя политического, как капитал пользовался выведением из строя производительных сил через механизм инерции «резервной армии» безработицы.

Коммунистическая партия одерживает победу по всем статьям. Однако кто знает, не лопнет ли та ловушка, которую партия устраивает всему политическому обществу, и не произойдет ли на мартовских выборах неожиданный поворот, а именно победа левых вопреки отчаянным усилиям коммунистической партии? Некая тайная ирония судьбы, похоже, неумолимо влечет левых к большинству голосов. Я имею в виду общеисторическую иронию, суть которой в том, что сами массы приводят левых к власти вопреки их ожиданиям.

Существует ли объективный закон (своего рода механизм, самозапустившийся вместе с самой историей), некий закон инерции, отныне работающий на левых, в то время как до этих пор всегда работал на правых? Этот закон инерции можно было бы сформулировать как закон обратного движения к социализму, когда левые получают доступ к пустующему месту политического и заполняют данную пустоту эффективной монотонностью социального и общественного управления, просто управляя «бесхозностью политического» (Ханна Арендт[23]23
  Ханна Арендт (1906–1975) – немецко-американский философ, политический теоретик и историк, основоположница теории тоталитаризма.


[Закрыть]) и приходя к власти, чтобы, как обычно, взять на себя ответственность за жертвы (см. декларации Ламы и итальянской C.G.I.L.).

Немыслимость гипотезы в том, что коммунистическая партия могла бы понять это и тотчас отказаться от этого, но что толку в мечтах?

Более обнадеживающим выглядит этот своего рода вызов левым силам, и, в частности, французской коммунистической партии со стороны масс, которые избрали бы ее, несмотря на ее разобщенность, – просто в силу желания «увидеть карты», как при игре в покер. Возможно, без особой надежды, но неумолимо выполняя что-то вроде обещания, которое давалось ей массами. Поразительно, что так называемая «база», преисполнившись неразрывной смеси исторической ностальгии и ожидаемого разочарования в возможных последствиях, как будто восстает против политической воли аппаратных работников, принуждая их участвовать в игре и подталкивая их тем, возможно, к катастрофе. Будь что будет: надо непременно сделать так, чтобы левый сценарий состоялся. Нужно обязательно пойти и посмотреть, что из этого выйдет, – пусть даже только ради шоу, ради чести, ради престижа, ради смеха. Так получается?

Все социальные «классы» разделяют этот зуд, этот левый зуд, даже если их идеология запрещает это. Помимо интереса, состоящего в том, чтобы избавиться от власти, который могут иметь правые (но, похоже, они не готовы совершить или инсценировать свою смерть с таким же умом, как де Голль в 1969 году, с помощью референдума), все ждут этого события, потому что оно является частью обязательной комбинаторики политической сферы. Это уже не вопрос выбора – необходимо кинуться в воду, принять вызов, брошенный статистикой, которая сообщает о 53 % в пользу левых сил. Массы, поскольку их задействуют в качестве живой силы для опросов, не позволят, чтобы статистика была попрана, они против этого. В общем, левые силы тоже вынуждены подчиниться воле масс, выражающих свое мнение посредством силы статистики, не свободной от случайностей.

5 февраля

Вот почему коммунистическая партия тоже отчаянно цепляется за статистическую планку: она согласна принять участие во власти только при условии, что на выборах преодолеет барьер в 25 % голосов. Прямо скажем, сюрреалистический ультиматум, ибо встает вопрос, кому он адресован? Другим партиям? Даже если бы они того и захотели, ни у одной из них нет никакого способа передать ей хотя бы долю своих голосов. Адресован ли этот ультиматум анонимным избирателям, тому самому молчаливому большинству? «Если вы хотите власти левых, то сначала вам нужно совершить чудо в области статистики», – вот что он означает. Массам брошен вызов, планка слишком высока, чтобы ее можно было преодолеть (на самом деле, это лишь тот самый вызов, который коммунистическая партия бросает своим «массам»: вы должны ослушаться и голосовать за другие партии, чтобы быть незаконно представленными ими).

В любом случае, даже если планка была бы преодолена, коммунистическая партия все равно отказалась бы от власти, поскольку она решила не подвергаться испытанию ею. Все, к чему она стремится, – это нарастить свою численность, чтобы усилить идеологический шантаж. Нас, мол, обделяют, нас отстраняют от власти! Такая ситуация для нее идеальная – это ситуация оппозиции, якобы несправедливо лишенной прав, выигрышная позиция негодования. Чтобы этот шантаж увенчался успехом, необходимо, чтобы в массах продолжала жить идея, будто партия несправедливо отстранена от власти. Эта простая идея диктует всю стратегию коммунистической партии, но данная стратегия может быть выведена из строя одной неожиданной формой вызова: «Вы хотите власти, так получите ее!» Призывая левые партии идти до конца их предполагаемой цели, массы ускорят пиррову победу партийных аппаратов и доведут систему репрезентации до самоубийственного крушения.

Все партии, политические силы будут обмануты уже не левыми (это было бы слишком просто), а неким трансполитическим запросом масс на зрелища и игры, некой провокационной силой инерции, которую никто из них уже не сумеет держать под контролем!

Коммунистическая партия надеялась ускользнуть от власти путем очередного программирования и перепрограммирования. Но массам наплевать на ее программу, противоречия и тонкости которой они глубоко презирают и, скорее всего, все равно приведут ее к власти. Что же в итоге? Власть без программы, в то время как изначально ее лозунгом было: программа против власти! Поистине странный разворот!

Для Французской социалистической партии ситуация не менее опасная. Ей, на деле стремящейся к власти, придется действовать на основе идеализма определенной программы. Тысячи интеллектуалов социалистического толка в данный момент разрабатывают – на основе политической иллюзии, полностью оторванной от реальности, – все решения, какие нужно будет принимать после выборов марта 1978 года, от атомного сдерживания до продолжения брюссельских переговоров по Ломейским конвенциям[24]24
  Ломейские конвенции – ряд соглашений о преференциях для стран Африки, бассейна Карибского моря и Тихого океана (АКТ).


[Закрыть], и задают себе вопрос, что делать на встрече ЮНКТАД[25]25
  ЮНКТАД – Конференция ООН по торговле и развитию – орган Генеральной Ассамблеи ООН.


[Закрыть], которая состоится в Женеве до начала лета. Идеалисты до мозга костей, донельзя наивные, они думают, что власть состоит из конкретных и смелых решений; в силу этой запрограммированной добросовестности они уже оказываются в той же шкуре, что и Сальвадор Альенде[26]26
  Сальвадор Гильермо Альенде Госсенс (1908–1973) – президент Чили с 3 ноября 1970 г. до своей гибели в результате самоубийства во время военного переворота.


[Закрыть], и обречены на самоубийство. Миттеран, тот всегда выглядел как самоубийца (у Жискара только его полная достоинства голова выдает приговоренного к гильотинированию). В любом случае социалистическая партия также будет не на том направлении, о котором заявляла, поскольку, если массы изберут ее, то вовсе не за какую-то программу, а чтобы видеть ее у власти.

Тут возникает полное недоразумение, и оно придает этим выборам скромное очарование. Власть в реальном политическом понимании этого слова, такая, от которой стараются увильнуть все силы, являющиеся теперь лишь исполнителями определенной программы, эта власть просто-напросто поглощена властью другого типа – властью-зрелищем, единственной властью, какой заправляют ныне подвижные, подлежащие статистике массы. Давайте не будем обманывать себя: на следующем выборном повороте массы переизберут правых, но это не имеет значения – им необходимо зрелище, спектакль, а не изменения в обществе! Массам нужно красивое шоу, а не хорошая программа!

Массы не хотят быть «представленными». Они предпочитают присутствовать на представлении. (Они даже не желают сами «представлять» себя, самоуправление оставляет их равнодушными). Они устали от любого вида репрезентативной судьбы. Они желают воспользоваться зрелищем репрезентации. Все представители масс (партии, профсоюзы) используют «социальные требования масс», надеясь увильнуть от политического (и они правы: управление обществом осуществляется на основе социального – Коммунистическая партия, если бы не ее трусость, была бы абсолютно права в своем недоверии по отношению к той политической власти, которая уже не существует или является не более чем ловушкой представительства, как она права в своем полном доверии к повседневному, «муниципальному» управлению социальным), но массы понимают это иначе: рациональному управлению социальным они предпочитают зрелище политического, пусть и гротескное, пусть и смехотворное.

Возможно, массам не совсем нравится предыдущий опыт социального? Тот исторический эксперимент, начатый от их имени и на их спинах, им вовсе не по душе? Они не хотят, чтобы их воспринимали как массы и заставляли нести историческую ответственность? Они сыты по горло реальным и рациональным, конкретными и «объективными» проблемами, особенно собственными? Они предпочитают барочный театр конца политического, абсурдное очарование политического класса, который, соперничая с другими в демагогической подлости, согласно известной формулировке, «отрицает себя как таковой» и выходит на улицу, как в какой-нибудь антитеатр, потакая массам, приглашая сборщиков мусора в Елисейский дворец[27]27
  20-й президент Французской Республики Валери Рене Мари Жорж Жискар д’Эстен пригласил на Рождество 1974 г. трех мусорщиков африканского происхождения позавтракать с ним в Елисейском Дворце.


[Закрыть], или всячески стараясь, чтобы их самих пригласили в этот самый дворец? Наверное, все это они предпочитают социальным экспериментам, какие проводятся на их спинах и о чем они слишком хорошо знают?

Массы не настолько глупы, чтобы можно было перекладывать на их плечи представительство, власть, ответственность – все эти прогнившие, изношенные за долгую историю ценности, за какие им придется расплачиваться, если они их взвалят на свои спины. Они рады, что могут перекладывать все это на плечи своих «представителей». Это тот же трюк, что и у женщин. Утверждается, будто они подвергаются эксплуатации. Чушь! Они добровольно отказываются от власти. Желание властвовать, ответственность, сама власть – это нечто ненормальное, опасное и в наше время нелепое. Это то, что боги посылают роду человеческому, чтобы угробить его. Массы, начиная с древнейших, доисторических времен, всегда в силу какой-то тайной иронии позволяли героям бросаться навстречу смерти в качестве искупительных жертв и наслаждались зрелищем их гибели. Ничего не изменилось с тех пор, и странная трещина, появившаяся на политической шахматной доске, хранит следы этой бурлескной комедии – массы приговаривают к власти тех, кто больше не хочет власти или того, что от нее осталось. Такова тихая и полная иронии действенность случайных большинств, уже давно на них проводились эксперименты с социальным, теперь они проводят эксперименты с политическим, или тем, что от него осталось, на самих представителях политического класса. Ополчившись на своих защитников и, предположительно, против своих собственных интересов, молчаливое большинство, склонившееся ныне влево, стремится к неясной цели, которая, со всей очевидностью лежит не в области повышения качества жизни, или удовлетворения потребностей, или «права на социальное».

«Чем больше женщина является женщиной, – говорил Ницше, – тем сильнее она защищается от всякого права». Чем больше масса является массой, тем сильнее она сопротивляется всякого рода представительству. А молчаливые большинства пусть себе продолжают плыть дальше…

20 февраля

Левые, скорее всего, в итоге не победят. Коммунистическая партия не снимет свою кандидатуру во втором туре. Она не преминет зайти так далеко в стремлении добиться провала. Ничто не послужит ей помехой в желании затормозить и все порушить. Но она, несомненно, одержит победу над массами с их непонятным (и, возможно, притворно-простодушным) желанием увидеть левых, этих божественных, неповторимых левых за работой, посмотреть, на что они способны. Однако это будет смертельной битвой между, с одной стороны, партийным аппаратом, решившим подорвать политическую волю масс, и, с другой стороны, самими массами, вынуждающими его вступить по-настоящему в политическую игру (но не стоит питать иллюзий: у аппарата достаточно бюрократических средств, чтобы даже под давлением масс увильнуть от всех рисков власти). В конце концов, массы потерпят поражение из-за окончательного предательства и коварства аппарата (так что исключения из исторического закона, гласящего, что массы всегда в проигрыше, не будет!)

Последний нюанс. Возможно, коммунистическая партия так отчаянно сопротивляется воле собственных масс только потому, что подозревает: эта воля состоит в том, чтобы подтолкнуть ее к катастрофе, то есть заставить ввязаться в игру и проиграть. Затем, чтобы зрелища ради посмотреть, что будет, для того, чтобы довести историю с коммунистической партией до предела и уничтожить революционное отложенное обязательство, которое уже так долго висит над всеми, ничем не разрешаясь, и вскоре будет окончательно преодолено, так и не осуществившись. Что это, искушение противопоставить более жестокое событие, катастрофу, ордалию[28]28
  Ордалия, или «божий суд» – средневековый способ определения виновности или правоты обвиняемого путем пыток огнем, раскаленным железом и т. п.


[Закрыть] медленному выведению из строя политического? Желание противопоставить смерти медлительной смерть принудительную?

5 марта

Новый эпизод в стратегии сдерживания коммунистической партии. Рассчитав, что отказ от снятия кандидатуры во втором туре выборов будет иметь катастрофический психологический эффект, коммунистическая партия выбрала противоположный путь, а именно путь, излюбленный правой пропагандой – путь угрозы коммунистическим пугалом. Резко изменив свою прежнюю позицию, которая заключалась в отказе прийти к власти, если не получит 25 % голосов (статистический шантаж), теперь она рьяно требует доли власти, то есть пропорциональной доли министерских кресел. Это столь же нелепое требование, тартаринада[29]29
  Тартаринада – смешное преувеличение, хвастовство, его никто не принимает всерьез, но оно забавляет. Слово происходит от имени героя романа «Тартарен из Тараскона» (1872) Альфонса Доде (1840–1897).


[Закрыть], чтобы напугать всех, не имеющая под собой никаких оснований и реальной цели, кроме как загнать левых в угол. Эта тактика, несомненно, будет более успешной. Поскольку распад Союза левых не повлиял на результаты опросов, коммунистической партии не оставалось ничего иного, кроме как прибегнуть к безотказному оружию: воскресить антикоммунизм, всем известный образ коммуниста «с ножом в зубах»[30]30
  Намек на афишу антикоммунистической направленности, появившуюся в 1934 г., на которой изображен Сталин с ножом в зубах.


[Закрыть], который даже правым не удавалось более внедрять в сознание масс. Вот так коммунистическая партия, чтобы перекрыть самой себе путь к власти, постепенно доходит до того, что уподобляется правым.