Текст книги "Смерть Гитлера"

23 апреля 1945 года

«Я знаю, что Геринг продажен»

(Адольф Гитлер)

Кризис, случившийся накануне, оставил глубокий след в обоих бункерах. Часть генералов и руководителей нацистского аппарата покинули убежище, как бегут из зоны, зараженной смертельным вирусом. Круг ближайших соратников понемногу сужается. Остались лишь последние непоколебимые опоры, каторжники Рейха, включая Геббельса, который прибыл в фюрербункер накануне с женой и детьми, верная Ева Браун и услужливый Мартин Борман.

Приняв решение оставаться в Берлине до конца, Гитлер выглядит успокоившимся. Произошло облегчение. Конечно, его физическое здоровье остается хрупким, его левая рука дрожит все сильнее, и он постоянно жалуется на боль в правом глазу. Линге вынужден ежедневно мазать ему глаз мазью, содержащей 1 % кокаина. Впрочем, его психическое здоровье, по свидетельствам обитателей бункера, не ухудшилось.

Однако поступившая радиограмма сильно поколебала хрупкое спокойствие Гитлера. Сообщение приходит в конце дня из Оберзальцберга, и подписано оно Герингом. Командующий люфтваффе был проинформирован о решении Гитлера дать ему возможность вести переговоры от своего имени. Вещь немыслимая в обычное время, настолько Гитлер привык все решать сам. Из этого сообщения наследник режима делает вывод, что его хозяин больше не свободен ни в своих передвижениях, ни даже в своих действиях. Он уже в руках русских? Или технически не в состоянии донести свои приказы до разных штабов германской армии?

Как бы то ни было, находясь на своем командном пункте в Баварских Альпах, он делает вывод, что Гитлер больше не в состоянии возглавлять Рейх и что он должен занять его место. Но, будучи осторожным, Геринг все же считает нужным уведомить своего хозяина о таком намерении и оставляет ему возможность подтвердить или приостановить процесс. Вот содержание радиограммы: «[…] я счел себя обязанным сообщить, что если до 22 часов не последует ответа, я буду считать, что вы предоставляете мне свободу действий. В таком случае я должен применить положения Вашего указа и принимать необходимые решения ради блага нашей нации и фатерланда».

Едва телеграмма поступила в бункер, как Борман перехватывает ее. Секретарь фюрера ликовал. Наконец-то он сможет избавиться от Геринга – того, кого многие годы считает как недееспособным, так и коррумпированным. Он появляется перед Гитлером с радиограммой в руке и кричит о перевороте, об ультиматуме, о предательстве. Он предлагает немедленно отправиться в Оберзальцберг, чтобы восстановить порядок в Рейхе и заковать Геринга в кандалы.

Борман наводит справки и узнает, что в тот день, 23 апреля, на юго-западе Берлин еще свободен, и там можно найти проход для бегства. Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружений и боеприпасов, а также главный архитектор Рейха, является свидетелем сцены. Поначалу разглагольствования Бормана не производят никакого эффекта на Гитлера. Но тут приходит вторая радиограмма от Геринга.

Срочное сообщение!

Только для сведения офицеров!

Радиограмма № 1899. Робинсон – Принцу Электору,

23-4, 17 ч. 59. Рейхсминистру фон Риббентропу.

Я попросил фюрера дать мне разъяснения не позднее 22 часов 23 апреля. Если к этому времени выяснится, что фюрер не в состоянии руководить Рейхом, вступает в силу его указ от 29 июня 1941 года, согласно которому я становлюсь его преемником на всех занимаемых им постах. Если до полуночи 23 апреля 1945-го Вы не получите иных указаний непосредственно от фюрера либо от меня, прошу Вас немедленно вылететь ко мне.

Подписано: Геринг, рейхсмаршал.

Борман ликует еще больше: вот новое доказательство двуличия Геринга. «Геринг затеял измену! – заявляет он потрясенному Гитлеру. – Он уже посылает телеграммы членам правительства и извещает их о своем намерении на основании будто бы имеющихся у него полномочий сегодня в полночь занять Ваше место, мой фюрер!» Шпеер так вспоминает реакцию фюрера: «Побагровевшее лицо, выпученные глаза, казалось, Гитлер забыл о тех, кто его окружает. “Я давно об этом знал! Я знал, что Геринг совершенно разложился! Он развалил наши военно-воздушные силы! Это из-за него в нашем государстве расцвела коррупция! Ко всему прочему, он уже долгие годы не может обойтись без морфия! Я давно, давно все это знаю!”»[28]28
  Albert Speer, Au cœur du Troisième Reich, op. cit., p. 667–668.


[Закрыть]. У Геринга не будет возможности защититься. Борман берется сам составить радиограмму своему врагу:

Герману Герингу, Оберзальцберг.

Ваши действия представляют собой государственную измену фюреру и национал-социализму. Наказание за измену – смерть. Но, учитывая Ваши прошлые заслуги перед партией, фюрер не станет применять высшую меру наказания, если Вы сложите с себя все полномочия. Отвечайте «да» или «нет».

Командующий войсками СС в Оберзальцберге одновременно получает другое сообщение от Бормана. В нем сказано, что Геринг предал, что его надо немедленно арестовать и что в случае, если в ближайшие дни Берлин падет, Геринг должен быть казнен.

Через полчаса в бункер канцелярии приходит ответ Геринга. Официально он оставляет все свои посты из-за тяжелой болезни сердца.

24 апреля 1945 года

«Солдаты, раненые, берлинцы, все к оружию!»

(Обращение Геббельса в берлинской прессе)

Берлин практически окружен. Расположенный в юго-восточном пригороде аэропорт Шёнефельд пал. Жуков и Конев форсируют наступление. От исхода этой битвы зависит их карьера. Выиграет тот, кто первым возьмет Берлин и захватит Гитлера.

Каждый час тысячи немцев гибнут под бомбежками советских войск. В основном это гражданские лица, женщины и дети, оказавшиеся в берлинской ловушке. В немецкой армии расширяют возрастной ценз для призыва на службу. Мобилизованы подростки и пенсионеры, которых тут же посылают на это апокалипсическое поле битвы.

Отказ воевать или желание сдаться русским, чтобы положить конец этой обреченной на поражение войне, означает не менее трагический финал. Группы нацистских фанатиков днем и ночью бродят по улицам Берлина в поисках «предателей», чтобы расстрелять их или повесить публично.

Надежно укрытый в своей маленькой комнате в фюрербункере, Геббельс переполнен энергией. Столица Рейха вот-вот падет, а министр пропаганды все множит свои бредовые и грозные сообщения. Он призывает всех берлинцев, здоровых или раненых, прийти и пополнить собой ряды нацистских бойцов. Те, кто колеблется, – это «сукины дети». В свою очередь, немецкое радио непрерывно распространяет такие сообщения: «Фюрер думает за вас, вы должны только выполнять приказы!» или: «Фюрер – это Германия».

Ежедневная нацистская газета «Панцер Бар» (в переводе с немецкого «Бронированный медведь», со ссылкой на медведя, историческую эмблему Берлина) 24 апреля 1945 года публикует на первой странице обращение Гитлера, которое станет его последним публичным выступлением.

«Помните:

Кто поддерживает или хотя бы просто одобряет распоряжения, ослабляющие наше упорство, тот предатель! Его надо немедленно приговорить к расстрелу или повешению».

Почти в 10 метрах под землей Гитлер и те последние из его близкого окружения, кто сохранил ему верность, даже представить себе не могут, в каком аду живут берлинцы. И не зря они не решаются выйти на поверхность. Только эсэсовцы, отвечающие за безопасность бомбоубежища и его обитателей, имеют сношение с внешним миром. Но их мнение о происходящем никто никогда не спрашивал, впрочем, и им самим даже в голову не приходит доложить об этом фюреру. Что касается попытки покинуть убежище, то даже эти закаленные воины вздрагивают при одной только мысли об этом.

С 20 апреля военное положение объявлено по всему Берлину. Рохус Миш, телефонист бункера, не скрывает своей тревоги: «Я боялся, что меня арестует гестапо, если поймает на развалинах города […] Мы с Хентшелем (его коллега по телефонной станции бункера. – Прим. авт.) были уверены, что тайная полиция убьет нас, если когда-нибудь захватит»[29]29
  Rochus Misch, J’étais garde du corps d’Hitler (1940–1945), op. cit., p. 201.


[Закрыть].

Фюрербункер с каждым часом все больше превращается в могилу для своих обитателей.

Тем не менее жизнь постепенно как-то налаживается в толстых железобетонных стенах бункера. Ежедневно и монотонно одна скверная новость приходит на смену другой. Близится последний акт всей этой гитлеровской трагедии. В ней участвуют всего-то несколько десятков актеров, но свои роли они играют с нелепым совершенством. Жалкая фауна цепляется за жизнь в микрокосме агонизирующего Третьего рейха. Есть военные, убежденные в том, что слепое повиновение вождю освобождает их от всякой ответственности, есть политики, которых объединяет взаимная ненависть, а есть молодое поколение немцев, воспитанных в нацистской идеологии со школьной скамьи, а теперь обреченных на гибель. Только Гитлеру еще удается как-то сплотить этих мужчин и женщин, находящихся на грани срыва. И не дать им поубивать друг друга.

Если кое-кто уже начинает поддаваться сомнениям, то большинство продолжает слепо поклоняться фюреру. Уж он-то все просчитал, предусмотрел, организовал, думают они. Ведь все эти многочисленные поражения не что иное, как ловушка, чтобы заманить в нее Красную армию и прихлопнуть. И это неизбежно.

Доказательство тому – это то, как спокойно держится Гитлер. Он играет со своей немецкой овчаркой, знаменитой Блонди. У нее только что появились щенки. Щенки тявкают и бегают по коридорам, переполненным сапогами и касками. Впрочем, почти весь бункер превратился уже в некое подобие детского сада с тех пор, как Геббельс попросил свою жену, гордую блондинку Магду, присоединиться к нему с их шестью детьми. Для них нашли место в верхнем бункере, «предбункере». Сам Йозеф Геббельс живет в святая святых, в главном бункере. Всего лишь в нескольких метрах от своих дорогих детишек. А это Хельга, двенадцать лет, Хильдегард, одиннадцать, Хельмут, девяти лет, Хольдина – восемь лет, Хедвиг – семь и Хайдрун – всего четыре года. Все они носят имена, начинающиеся с немецкой буквы Н с той, с которой начинается имя Гитлера. Хотя это лишь минимум того, что смогли сделать супруги Геббельс для своего фюрера.

Как могут дети в возрасте от четырех до двенадцати лет приятно проводить время в бункере, который бомбят день и ночь? Они играют. Они ссорятся. Они с громким криком врываются то в одну, то в другую комнату. Иногда солдаты читают им нотации и выпроваживают из зала военного совета. Другие разучивают с ними песни, но, конечно, такие, которые прославляют того, кого они ласково называют «дядя фюрер». Кажется, что дети чувствуют себя спокойно. Грохот бомб, от которых сотрясаются железобетонные конструкции, – ко всему этому они быстро привыкли.

Гораздо быстрее, чем взрослые, к примеру, личный врач Гитлера доктор Морелль. Этот тучный неопрятный шарлатан с тяжелым взглядом буквально умирает от испуга. Его терпение подходит к концу, сердце, как уверяет он, больше не в силах выносить советские артобстрелы. Он умоляет дать ему разрешение покинуть бункер и получает его.

А маленьких Геббельсов только забавляет суровый и встревоженный вид окружающих их эсэсовцев. По своей наивности они представить себе не могут, что их «дядя фюрер» может обманывать. Не сказал ли он им недавно, что скоро придут добрые солдаты и прогонят злых русских домой. И что с завтрашнего дня им разрешат играть в саду, на открытом воздухе.

Магда Геббельс тоже пытается занять себя чем-нибудь. В облике этой нацистки есть что-то вагнеровское. Она делает все, чтобы не сорваться. Ей сорок три года, и она давно уже больше не верит бредовым россказням, которые выдает ее супруг. Неизбежная победа, предвидения фюрера, нет, она больше не притворяется, что верит во все это. Она быстро осознала, что бункер станет ее могилой и могилой для ее детей. Чтобы не потерять рассудок, она ищет себе какое-нибудь занятие. Скоро находит. Она начинает с одержимостью примерной домохозяйки поддерживать чистоту и аккуратность одежды своих детей.

Подобная прилежность может показаться абсурдной в такие драматические моменты, но это как бы возвращает ее в мир живых. По образу Валькирий, столь дорогих для впечатлительной нацистки, она согласна принять трагический конец, который поглотит и всю ее семью. Она убеждает себя, что если Третий рейх должен погибнуть, она готова погибнуть вместе с ним и уберечь своих детей от жизни в мире, где не будет нацизма. Ее парализует только один страх, страх быть убитой слишком рано. Слишком рано, чтобы не суметь самой лишить жизни своих дорогих малышей. Или, что еще хуже, потерять мужество в последний момент и не найти в себе силы для шестикратного детоубийства, которое она обязана совершить.

Постоянно, глядя безумным взглядом на всех, кто окружает ее в бункере, она словно умоляет их о помощи, о поддержке. Помочь ей убить своих детей, когда пробьет для этого час.

25 апреля 1945 года

«Бедный, бедный Адольф,

всеми брошенный, всеми преданный!»

(Ева Браун)

Наступления армии Венка не получилось. Темпераментный генерал был остановлен на уровне Потсдама, в получасе пути к юго-западу от столицы. Центр Берлина оказался теперь открытым для наступления советских ударных частей. Как это ни странно, новая рейхсканцелярия, массивное здание, спроектированное и воздвигнутое шесть лет назад главным архитектором режима Альбертом Шпеером, все еще держится под шквалом снарядов советских орудий. Со всей мощью артиллерия Красной армии обрушивает огонь на логово, в котором засел фюрер. Со своей стороны американцы совершают масштабный авианалет на Оберзальцберг. Основной вариант отступления нацистских лидеров теперь просто нереален.

В коридорах фюрербункера привычно строжайшая дисциплина уступает место атмосфере конца света. Мужчины позволяют себе курить и пить алкоголь, что раньше было просто немыслимо и против чего всегда выступал аскетичный Гитлер. Секретарям фюрера Герде Кристиан и Траудль Юнге больше нечего делать (два других секретаря Криста Шредер и Иоганна Вольф покинули бункер 22 апреля), и они беседуют за чашкой чая с личным диетологом фюрера Констанце Манциарли, к ним часто присоединяется Ева Браун. Фрау Геббельс держится особняком. Все избегают ее, настолько она кажется близкой к полному безумию и готова разрыдаться, чуть только вспомнит о детях.

Ева Браун, наоборот, чувствует себя вполне уютно в бункере. Тридцатитрехлетняя женщина сияет, как никогда раньше. Она со страстью наслаждается великими историческими моментами. Наконец-то возлюбленная фюрера может жить полной жизнью. Гитлер становится таким слабым, что она ему просто необходима. Элегантная баварка не расстается со своей улыбкой и любит принимать именитых посетителей бункера. Ну, конечно же, обстановка далека от комфортной, и ей приходится извиняться за это.

Когда приходит Шпеер, чтобы попрощаться с фюрером, Ева Браун предлагает ему выпить. По случаю ей даже удалось достать свежее шампанское марки Moet & Chandon. Вместо залов приемов канцелярии прометеевских размеров приходится довольствоваться маленькой комнаткой с глухими стенами и терпким запахом бетона. К счастью, Ева так восхитительно украсила ее. «Она с таким вкусом обставила ее мебелью, которую я нарисовал много лет назад для ее двухкомнатной квартирки в рейхсканцелярии, – рассказывает Альберт Шпеер. – По сути, Ева Браун была в этом бункере единственной из всех обреченных на смерть, кто хранил царственное спокойствие, что вызывало восхищение. Пока все остальные были либо охвачены героической экзальтацией, как Геббельс, либо были озабочены выживанием, как Борман, либо угасшими, как Гитлер, либо сломленными, как госпожа Геббельс, Ева демонстрировала почти радостное спокойствие»[30]30
  Albert Speer, Au cœur du Troisième Reich, op. cit., p. 670.


[Закрыть].

И для этого была причина: молодая женщина вот-вот должна была получить то, в чем Гитлер, ее возлюбленный, так долго отказывал ей: брак! В ожидании первой брачной ночи она проводит свое время в примерке нарядов, прилаживании украшений, подает чай своим товаркам по несчастью и пеняет на то, что в войне погибает так много немцев. Что же касается ее собственной смерти, то это не проблема, она к ней готова. Но как умереть прилично?

«Я хочу быть красивым трупом», – доверительно сообщает она Траудль Юнге. Ни в коем случае не пуля в рот, ведь тогда ее прекрасное лицо треснет, как перезрелый арбуз. Это было бы ужасно безобразно, а потом как ее тогда можно будет опознать? Ведь понятно, что ее тело будут фотографировать победители и демонстрировать всему миру, а потом поместят в книгах по истории. Единственное решение, заключила она, – это яд. Цианид.

Говорят, все офицеры в бункере получили ампулы с цианидом. Гитлер тоже.

26 апреля 1945 года

«Останьтесь живым, мой фюрер,

такова воля каждого немца!»

(Ханна Рейч, пилот-инструкторлюфтваффе)

Все генералы покидают его. Гитлер проснулся в скверном настроении. Офицеры вермахта, офицеры СС, от них его просто тошнит. В его глазах они в лучшем случае некомпетентны, в худшем – предатели и трусы. Бункер окружен. Наступила очередь аэропорта Темпельхоф, куда рвутся советские части. Пока держатся только взлетно-посадочные полосы Гатова, на юго-западе города. Как долго они продержатся? Русские удвоили атаки.

Однако там удалось приземлиться маленькому двухместному самолету Физелер Сторх. Его пилотирует генерал авиации Риттер фон Грейм. Он прилетел туда со своей спутницей Ханной Рейч, моложе его на двадцать лет. Она служит ему штурманом. Ханна только что отпраздновала свои тридцать три года и не хочет ни за что на свете упустить возможность повидаться с Гитлером. А кроме того та, которая считается асом немецкой гражданской авиации, не страшится летать под огнем советских войск ПВО. Грейм и Рейч находились в Рехлине, нацистской базе в 150 километрах к северу, когда два дня назад они получили четкий приказ из штаба Рейха: «Немедленно прибыть в Берлин! Вас хочет видеть фюрер».

Прибыв в Гатов, фон Грейм допытывается у нацистских офицеров: во имя чего он рискует своей жизнью, пытаясь попасть в Берлин? Военная тайна, отвечают ему. «Но приказ все еще актуален?» – возмущается генерал авиации. «Более, чем никогда. Вы должны попасть в бункер любой ценой».

Всего тридцать километров отделяют аэропорт Гатов от фюрербункера, но есть угроза того, что в любой момент дорога туда может попасть под контроль врага. Так что остается только одна возможность: попасть к фюреру воздушным путем. Значит, нужно снова воспользоваться их легким двухместным самолетом. С горем пополам паре летчиков удается буквально протиснуться между советскими снарядами, рассекающими берлинское небо. Через несколько минут летящий на бреющем полете самолет попадает под пулеметный огонь.

«Я ранен», – кричит фон Грейм и теряет сознание. Пуля прошла через иллюминатор кабины самолета и пробила ему ногу. Ханна Рейч, сидящая на заднем сидении, просовывает руку через его плечо и перехватывает штурвал. Она знает Берлин, как свои пять пальцев, так как много раз летала над ним. Но она никогда не водила самолет под огнем самой мощной в мире артиллерии. В Гатове офицер-нацист заверил ее, что была подготовлена временная взлетно-посадочная полоса, чтобы они смогли приземлиться возле бункера, рядом с Бранденбургскими воротами.

Все организовал Ганс Баур. Аэронавигационные фонари были удалены от полосы на несколько сотен метров, чтобы самолет при посадке не задел их крыльями. Гениальная идея. Кое-как Рейч удается посадить самолет прямо посреди улицы, но немного дальше того места, которое наметил Баур. Еще вращался пропеллер самолета, как к нему уже ринулись советские солдаты. К счастью, тут на всех парах к самолету примчался нацистский автомобиль и выручил летчицу и ее раненого спутника.

До бункера они добрались к 18 часам живыми и почти здоровыми. Первой их приветствует Магда Геббельс. Увидев их, она тут же впала в нервный припадок и разрыдалась. Вероятно, она решила, что они прибыли, чтобы вывести их отсюда? Фон Грейм не обращает на нее никакого внимания, он только что пришел в сознание, но продолжается сильное кровотечение из ноги. Его тут же отправляют в маленькую операционную. Вскоре туда приходит Гитлер. «Наконец-то нашелся хоть один смелый человек», – проворчал он. Остальную часть диалога между фон Греймом и Гитлером Ханна Рейч сообщила в октябре 1945 года американским спецслужбам, взявшим ее в плен.

Гитлер: Вы знаете, почему я Вас вызвал?

Фон Грейм: Нет, мой фюрер.

Гитлер: Потому что Герман Геринг предал меня и фатерланд и дезертировал. Он установил за моей спиной контакт с врагом. Его действия нельзя расценить иначе как трусость. Вопреки приказу он бежал в Берхтесгаден, чтобы спасти себя. Оттуда он направил мне непочтительную радиограмму. Он написал, что некогда я назначил его своим преемником и что теперь, поскольку я уже не в состоянии управлять Рейхом из Берлина, он готов выполнять все функции вместо меня из Берхтесгадена. В заключение телеграммы он указывает, что если он не получит ответа от меня в 21: 30 [в тексте Геринга речь идет о 22 часах. – Прим. авт.] от времени получения телеграммы, он сделает вывод, что я согласен.

Ханна Рейч, безмерно восхищавшаяся фюрером, но при этом так и не вступившая в нацистскую партию, расценивает сцену как «драматически душераздирающую». По ее словам, у Гитлера слезы наворачивались на глаза, когда он говорил о предательстве Геринга. Он выглядел как обиженный ребенок. Затем, как это часто с ним случалось, его настроение резко меняется. Его глаза оживают, брови хмурятся, он нервно закусывает губы. «Ультиматум! – кричит он как безумный. – Грубый ультиматум! Теперь ничего не осталось. Ничто меня не миновало. Нет таких измен, такого предательства, которых бы я не испытал. Присяге не верны, честью не дорожат. А теперь еще и это!»

Фон Грейм и Рейч не смеют прервать его. Они словно окаменели перед всплеском ненависти человека, во имя которого они только что рисковали своими жизнями. Они ничего не знали о «предательстве». Фон Грейм является генералом люфтваффе и в этом качестве напрямую зависит от «предателя» Геринга, всесильного министра авиации Германии вплоть до 23 апреля.

«Я приказал немедленно арестовать Геринга как предателя Рейха, – уже спокойно продолжил Гитлер. – Снял его со всех постов, изгнал из всех организаций. Вот почему я вызвал Вас!»

Фон Грейм мрачно вытянулся на своей импровизированной кровати, у него ужасно болела нога. Он едва скрывает гримасу боли.

«Здесь и сейчас я объявляю Вас преемником Геринга на посту Обербефехльшабера (главнокомандующего. – Прим. авт.) люфтваффе».

Так вот почему Гитлер попросил фон Грейма прибыть в бункер! Но приказ о таком назначении вполне можно было отдать по связи. Однако Гитлер не имеет абсолютно никакого представления о том, что происходит за пределами его убежища, и продолжает пренебрегать жизнью своих соотечественников, в том числе даже если дело касается последних генералов, сохранивших ему верность.

Теперь, когда назначение официально объявлено, фон Грейму не остается ничего иного, как вернуться в Рехлин. Не теряя ни минуты, как дает ему понять фюрер. А как же раненая нога? Несчастный случай, но вполне терпимый в военное время! «Отправляйтесь и начинайте воздушное контрнаступление», – приказывает ему Гитлер. Если только берлинское небо не говорит уже по-русски.

Приземлиться в экстренном порядке посреди улицы, которую бомбят, – это одно, а вот взлететь с нее – это совсем другое. Для Гитлера это не важно. Его приказы превалируют над земной действительностью. И тогда авиабаза Рехлин отправляет своих лучших пилотов, последних, чтобы забрать на борт в Берлине новоиспеченного командующего люфтваффе. Однако красноармейцы сбивают все посланные самолеты, прежде чем те успевают долететь до Берлина. Фон Грейм и Рейч будут вынуждены продлить свое пребывание в бункере. Такая перспектива им как нельзя по душе, настолько мысль умереть рядом со своим фюрером представляется им как высшая привилегия.

Позже, уже вечером, Гитлер вызывает к себе молодого пилота Ханну. Она ровесница Евы Браун, но это женщина с совершенно с другим характером. Ханна Рейч больше всего на свете любит риск, эмоции и волнения, которые он вызывает. Пропаганда режима многократно использовала образ этого летчицы-испытателя люфтваффе, чтобы проиллюстрировать доблесть и мужество немки Третьего рейха. Так она стала единственной женщиной нацистской империи, получившей Железный крест, высшую военную награду, к тому же из рук самого Гитлера.

Но то было в другое время, когда нацистская Германия наводила ужас на всю Европу и одну за другой опрокидывала армии, стоявшие на ее пути. Тогда своими пламенными призывами Гитлер увлекал за собой тысячи мужчин и женщин. Говорили, что его взгляд пронизывал человека насквозь, словно клинок из самой закаленной стали. А вот теперь, 26 апреля, узнает ли Ханна Рейч того, кем была так очарована? Человек, или, скорее, призрак, стоящий перед ней, неужели это Гитлер?

Вот что она поведала американским спецслужбам в уже упоминаемой беседе: «Едва слышным голосом он сказал мне: “Ханна, Вы одна из тех, кто умрет рядом со мной. У каждого из нас есть вот такая ампула с ядом”. И сунул мне в руку маленькую стекляшку».

Для бесстрашной летчицы это был контрольный удар. Она рухнула на стул и разразилась потоком слез. Ханна осознала, что положение совершенно безнадежное. «Мой фюрер, почему Вы остаетесь здесь? – спросила она его. – Почему вы отнимаете у Германии Вашу жизнь? Когда газеты объявили, что Вы приняли решение оставаться в Берлине до самого конца, народ окаменел от ужаса. “Фюрер должен жить, чтобы жила Германия”, – вот что говорит народ. Останьтесь живым, мой фюрер, такова воля каждого немца!»

Как отреагировал Гитлер на такое признание в любви, как отнесся к проявлению такой преданности? Сцена разворачивается без свидетелей, и мы знаем о ней только со слов самой Ханны Рейч. Пытается ли она представить Гитлера как человека здравого смысла, вождя государства, заботящегося о будущем своего народа, гуманиста? Конечно. Она приписывает ему такие сочувственные слова и выражения, о каких не смог припомнить никто из его близкого окружения. Но вернемся к тому эпизоду, о котором повествует Ханна Рейч.

Спокойным и проникновенным голосом нацистский диктатор говорит ей о том, что судьба его предначертана, и он принял решение остаться в Берлине, чтобы защитить почти три миллиона берлинцев, оказавшихся в капкане советских войск. «Принимая решение остаться, я думал, что все войска страны возьмут пример с меня и бросятся спасать город. Я надеялся, что они предпримут сверхчеловеческие усилия, чтобы спасти меня и тем самым спасти три миллиона моих соотечественников».

Гитлер жертвует собой ради блага своего народа? До сих пор он совершенно не заботился о судьбе берлинцев. Наоборот. В то время как его советники умоляли его покинуть бункер, чтобы укрыться в Баварских Альпах, а тем самым избавить Берлин от длительной разрушительной осады, он всегда отказывался от этого. Траудль Юнге, одна из двух личных секретарш фюрера, оставшихся в бункере, вспоминает, насколько Ханна Рейч была заворожена Гитлером. «Она, вероятно, была одной из тех женщин, боготворивших Гитлера, безоговорочно и без удержу […] Она с жаром выражала свою готовность отдать жизнь за фюрера и свой идеал»[31]31
  Traudl Junge, Dans la tanière du loup. Les confessions de la secrétaire d’Hitler, Paris, JC Lattès, [2003] 2005, p. 240.


[Закрыть].

Так значит, Ханна Рейч была совершенно не способна хоть на малейшую объективность в отношении Гитлера? С точностью можно утверждать одно: она покидает фюрера с ампулой яда в руке и возвращается к раненому фон Грейму, прикованному к постели. Она объявит ему, что война проиграна.