Текст книги "Шляпа для вранья"

– Да ну? – обрадовалась тетя Света, – Ну вот хоть что-то у него хорошо! Ой, Маш, спасибо тебе! У меня прямо от сердца отлегло… Пойду чего-нибудь вкусненького ему на ужин приготовлю, все-таки на олимпиаду попал!

Тетя Света потопала к подъезду, а я побежала к помойке, стараясь никому не попасться на глаза, чтобы не нарываться на новое вранье. Возвращаясь, я лицом к лицу столкнулась с мамой.

– Маш! Что ты на себя напялила?

– Да это я репетирую… привыкаю к костюму… – пролепетала я, – мы в школе мюзикл ставим… про прекрасную леди.

– А-а-а… – удивленно протянула мама, – а что лучше никого не нашлось?

– Меня режиссер выбрал, – обиженно соврала я, – к нам режиссера пригласили из профессионального театра, так вот он сказал, что эта самая Элиза должна быть рыжей. Меня и взяли…

– Ну, дела…

Мы вошли в подъезд и зашли в стоявший на первом этаже лифт. Всю дорогу мама молчала и, не отрываясь, смотрела на меня, словно пыталась отыскать то, что другие разглядели, а она не заметила. Время, которое мы ехали от первого до нашего пятого этажа показалось мне вечностью. Наконец, двери открылись, и я поспешила выйти из лифта.

– Надеюсь, ты собрала свои вещи? – спросила вдруг мама.

– Вещи? Зачем? – спросила я, ковыряя ключом замочную скважину.

– Мы ведь завтра переезжаем.

Я чуть было не спросила: «Куда?», но вовремя вспомнила про очередное свое вранье. Честно говоря, мне совсем не хотелось никуда переезжать, и соврала-то я просто так, «для красного словца», чтобы Ларка не слишком уж задавалась… Но слово, как воробей, вылетит – сами знаете, что… Мы вошли в квартиру, и я пошла в свою комнату – собирать вещи, их у меня теперь было много. «Навранные» шмотки я нарочно перемешивала со старыми, я ведь врала о них Ларке и не знала знает ли мама, что «подарила» мне все это барахло. Шляпу я засунула в карман большого спортивного рюкзака, который был куплен, когда мы с классом собирались в поход. Поход так и не состоялся, поэтому рюкзак потихоньку пылился без дела, ожидая своего часа, который наконец-то наступил – теперь я сложила в него свои вещи.

– Да, кстати, Маша, что у тебя с пальцем и как твой живот? – раздался мамин голос со стороны кухни. Видимо известие о моих театральных успехах повергло маму в такой шок, что она не сразу вспомнила про расстройство желудка и травмированный палец, о наличии которого ей видимо сообщила учительница музыки.

– Уже все в порядке! Живот прошел, палец не болит. – крикнула я. И стала вспоминать, что же я еще наврала за сегодняшний день.

«Нужно записывать, иначе запутаюсь», – подумала я и, достав из ящика письменного стола чистый блокнотик, начала записывать. Писать пришлось долго. Вышло, что за четыре часа, прошедшие после окончания школьных уроков я соврала шестьдесят четыре раза, то есть врала со скоростью шестнадцать неправд в час. То есть каждые три с чем-то минуты… «Словом, если дальше так пойдет…», – ужаснулась я. Но подумать о том, что будет, если дальше так пойдет я не успела, потому что вернулся с работы папа.

Услышав, как поворачивается в замочной скважине ключ, я выбежала в прихожую. Я всегда любила встречать папу, потому что входя в квартиру он, словно на какое-то время забывал о том, что он взрослый и солидный человек, преподаватель ВУЗа и т.д. и ненадолго превращался для меня в мальчишку-ровесника, готового «похохмить» и объединиться со мной, чтобы каким-либо образом разыграть маму, которая, впрочем, всегда рада была нам «подыграть». Но в этот раз папа был серьезен и даже несколько грустен. Он, против обыкновения, не бросил свой портфель на пол, а аккуратно положил его на полочку, так же аккуратно разулся, и уже вставляя ноги в шлепанцы, заметив меня, как бы невзначай бросил:

– Привет, Маша.

– Па-а-а, ты чего? – разочарованно протянула я, – в университете что-нибудь не так?

– Да нет, все в порядке… – ответил он, и я поняла, что все совсем не в порядке.

Дальше все тоже пошло «не по плану». Вместо того, чтобы пройти на кухню и поцеловать в затылок маму, хлопотавшую у плиты, папа прошел в комнату и закрыл за собой дверь. Удивленная мама, не дождавшись, выглянула в прихожую, и, не увидев там папы, тоже прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Я вся обратилась в слух, благо звукоизоляция в нашей квартире была «не очень», и тонкая стенка, отделяющая мою комнату от родительской, никогда не мешала мне получать информацию, для моих ушей совсем не предназначенную.

– Гоша, что случилось?

– Да, в общем-то ничего… ничего хорошего.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты совсем забросила свою диссертацию, статью вон до сих пор не сдала. Опять из издательства звонили… Не слишком ли расточительно тратить время на обучение русскому языку брунейского барчука, когда твоя основная работа стоит на месте?

– Саш, но он же деньги платит, и какие! Мне в университете таких денег ни с кандидатской, ни с докторской не заработать.

– А нужны ли нам эти деньги?

– Конечно, нужны… В квартиру вот новую переезжаем…

– А зачем нам новая квартира, когда нам и в этой хорошо?

– Гош… я тебя не понимаю…

– А я не понимаю, как ты можешь разменивать себя в погоне за материальными благами.

– Давай потом поговорим, а то у меня на плите ужин подгорает, и Машка, небось, в своей комнате «уши греет». Сейчас поужинаем и будем вещи собирать.

Я терпеть не могла, когда родители ссорились. Эти «тихие интеллигентские ссоры» повергали меня в панику, и казалось, что земля уходит из-под ног. «Уж лучше бы кричали друг на друга и били посуду, как соседи сверху!» – думала я. Больше всего на свете я боялась, что родители разойдутся. Они составляли для меня единое целое, и я не представляла, вернее, даже не хотела представлять, как можно любить их порознь. Сейчас же к моему расстройству от ссоры родителей примешивалось чувство вины, ведь это я своим враньем создала эту проблему. Зачем придумала маме это репетиторство? Лучше бы наврала, что папа получил какую-нибудь престижную премию в области науки. А так ему, как всякому мужчине, обидно, что жена зарабатывает, а он… Судорожно соображая, как выйти из этой дурацкой ситуации, я перебирала различные варианты, да так и не успела ничего придумать, так как мама позвала меня ужинать.

После тихого семейного ужина, во время которого за столом, вместо интересной беседы родителей об увиденном и прочитанном за день, царила зловещая тишина, мы начали упаковывать вещи. Поскольку мама и папа посвятили себя филологии, основным содержимым нашей квартиры были книги: книги новые, недавно изданные, книги, перекочевавшие к нам из квартир моих бабушек и дедушек и книги антикварные, купленные за большие деньги у букинистов. Честно говоря, я не понимаю, зачем хранить такое количество бумаги, когда сейчас все можно найти в интернете, но мои родители думают иначе и трясутся над своим книжным хозяйством, как, наверное, Кощей «чах над златом».

Родители складывали книги в специально купленные коробки, а мне было

поручено протирать запыленные фолианты специальной мягкой тряпочкой. Я проклинала себя за свое вранье: вместо приятного семейного вечера – эти дурацкие сборы, да еще родители поссорились…

Прошло добрых полтора часа, а родители так и не начали разговаривать друг с другом, да и количество книг словно не убывало.

– Мам, смотри, какая старая книжка, в руках разваливается… Может не нужно ее перевозить? – спросила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Что ты, Маша! – встрепенулась мама. – Это же прижизненное издание Пушкина, книга из библиотеки твоего прадеда! Она стоит целое состояние!

– Теперь, наша мама все меряет на деньги, – язвительно заметил папа. – Дело не в том, сколько стоит эта книга, а в том, сколько она несет информации об эпохе, об особенностях книгоиздания и книгопечатания, а в добавок к этому, только представь, Маш, что эту книгу мог держать в руках сам Александр Сергеевич!

Мне стало жалко маму, у которой слезы выступили на глазах от папиного замечания, и я, держа в руках следующий томик, опять обратилась к ней:

– Мам, а это что за шедевр?

Мама взяла из моих рук старенькую книгу в кожаном переплете, пролистала ее и небрежно отбросила в сторону.

– А вот это, Маша, форменная ерунда, даже не знаю как она у нас появилась, наверно случайно у букиниста прихватили. Может быть, папе просто переплет понравился… – мама нередко посмеивалась над любовью папы к старинным переплетам.

Папа отошел от очередной коробки и поднял с пола брошенную мамой книгу:

– Переплет, кстати, довольно ординарный… А уж содержание… Скорее всего это подарок тетушки Аглаи, – прокомментировал папа, бросил книжку обратно и вернулся к своим коробкам.

Аглая была младшей сестрой маминой мамы, Ариадны Сергеевны, то есть моей двоюродной бабушкой. Впрочем, бабушкой ее назвать язык не поворачивался. Да и тетушкой папа ее называл с иронией. На вид Аглаю можно было принять за студентку. Даже мама говорила, что если бы Аглая не была одним из действующих лиц ее, маминого, детства, то она никогда бы не поверила, что они с бабушкой появились на свет у одних и тех же родителей с разницей всего в полтора года. Очень уж непохожи были сестры. Бабушка Ариадна Сергеевна с ее кипенно-белой сединой, уложенной в салоне, строгими английскими костюмами, безупречным порядком в квартире и неизменными туфлями-лодочками, которые она даже дома носила вместо тапочек, была полным контрастом патлатой, словно хиппи Аглае, предпочитавшей рваные джинсы, какие-то сумасшедшие накидки в стиле индейских пончо и обувь на огромной платформе. Несмотря на консервативность взглядов, Ариадна Сергеевна не представляла себе жизни без компьютера, часто «засиживалась» в соцсетях, не расставалась с мобильником и с удовольствием ходила со мной в «Макдональдс», где не отказывала себе в бигмаке. Аглая же была вегетарианкой, интересовалась изотерикой, совсем не пользовалась компьютером, гаджетами и только по величайшей необходимости прибегала к помощи мобильного телефона. Проявлялась она в жизни нашей семьи редко и неожиданно, часто надолго уезжала куда-нибудь на Памир и, вернувшись, рассказывала необычайно интересные истории о буддийских монастырях и их обитателях. Понятно, что с бабушкой Ариадной Сергеевной Аглая не дружила, встречались они только на семейных торжествах, где все подшучивали над моложавым видом Аглаи и ее вегетарианством. Чем занималась Аглая никто толком не знал, она называла себя «фрилансером», а больше о своей работе ничего не говорила. Для меня она была особой таинственной, а потому весьма привлекательной. Поэтому информация о появлении этой книжки в нашей библиотеке немедленно подняла ее цену в моих глазах и я решила во что бы то ни стало, с ней ознакомиться. Улучив момент, когда папа оттаскивал очередную коробку в прихожую, а мама отвечала на телефонный звонок, я подняла книжку с пола и отнесла ее к себе в комнату, чтобы изучить на досуге. Чтобы у родителей не возникло лишних вопросов, фолиант предусмотрительно был засунут под одеяло.

Мы провозились до позднего вечера, пакуя книги, различную кухонную утварь и прочие, необходимые на первых порах, вещи. Что-то решено было оставить, что-то – перевезти позже. Папа по-прежнему дулся на маму, мама делала вид, что не обращает на это внимание, хотя по ней было заметно, что обращает, да еще как. Я мучилась от сознания собственной вины. «Ну, кто тянул меня за язык врать про новую квартиру?», – ругалась я сама с собой.

Уже в первом часу ночи, смыв с себя книжную и прочую пыль, я добралась до кровати и, достав из кармана свою «десятку», положила ее на тумбочку. Айфон уведомлял меня о непросмотренном сообщении от Ларки: «Срочно позвони. В любое время». Я послушно набрала Ларкин номер, она тут же ответила. По голосу слышно было, что Ларка еще не ложилась.

– Привет! Ты не спишь?

– Заснешь тут…

– Что-то случилось? – поинтересовалась я.

– Это я у тебя хотела спросить.

– В смысле?

– Колись, что за шляпа?

– Обыкновенная шляпа… дядя Володя из Лондона… – начала выворачиваться я.

– Эту версию я уже слышала. Ты мне лучше расскажи, как она работает.

– Ты чего, Гарри Поттера обсмотрелась?

– Колись, Маша. Я ведь кое о чем догадываюсь. Ни в какое посольство мы идти не собирались, я просто так соврала тебе, чтобы ты не очень задавалась. И вдруг, мама приезжает с работы и срочно тянет меня на прием к послу. Понимаешь?

– Понимаю… Совпадение, наверно…

– Не могло быть такого совпадения. Никак не могло. Я твою шляпу надела, когда врала. Помнишь? Ты еще меня сфотала.

– Обыкновенное совпадение, – как можно естественней настаивала я на своей версии.

– А про Лондон?

– Что про Лондон?

– Я тебе еще соврала, что мы в Лондон на следующей неделе летим.

– Помню.

– Так вот, ни в какой Лондон мы не собирались!!!

– Ну и что?

– А то, что я в свой загранпаспорт посмотрела, а там виза британская стоит. А я точно знаю, что родаки документы мне на визу не подавали, паспорт еще с прошлого лета у меня в ящике стола лежал.

– Бывает…

– Ты, Маш, мне зубы не заговаривай! Или давай вместе этой шляпой пользоваться или…

– Что или?

– Или я все всем расскажу.

– Кому всем?

– Вообще всем!

– И кто же тебе поверит? – как можно равнодушней проговорила я, хотя меня уже порядком «колбасило».

– Значит, война? – в голосе Ларки звучала явная угроза.

– На тебя, Лар, видимо прием в посольстве так странно подействовал. Видимо, коктейля с психотропной добавочкой хлебнула или обкурили тебя там чем-то… – я старалась говорить миролюбиво и спокойно, но видимо именно это и «выбешивало» Лару.

– Ну, держись, Махрюта! – вспомнила она мое старое прозвище, известное только нашей дошкольной дворовой компании.

– Да погоди ты, Ларка… – попыталась я остановить «вышедшую на тропу войны» подругу, но в трубке уже раздавались частые гудки.

«Ладно, утро вечера мудренее», – решила я и нырнула под одеяло. Но что-то твердое уперлось мне в ребра. Я не сразу поняла, что это книжка, подаренная тетушкой Аглаей. Решив, что разгляжу фолиант завтра, вынула его из-под одеяла и положила на тумбочку рядом с айфоном. Но. то ли айфон отреагировал на удар книги о тумбочку, то ли в дело включились какие-то таинственные силы, только экран айфона «ожил» и осветил книжку, на кожаном переплете которой стало видны тисненные буквы, образовывавшие заглавие «О вреде магического вранья». Желание спать резко отступило перед любопытством. Я открыла книгу и, подсвечивая себе фонариком от айфона, стала читать.

Книга была издана в 1907 году, следовательно изобиловала «ятями» и твердыми знаками, стоящими в конце почти каждого слова. С трудом, словно сквозь какие-то дебри, «пробиралась» я к сути написанного. После длинного предисловия, в котором долго и муторно рассказывалось о вреде вранья вообще, шел подробный разбор магических приспособлений, которые могут быть использованы для того, чтобы совранное осуществилось на самом деле. Оказалось, что превращать вранье в действительность можно было не только с помощью шляпы. Для этого использовались волшебные башмаки, волшебный плащ, волшебные очки, волшебный ридикюль и прочие аксессуары. Действие этих предметов отличалось друг от друга. Ридикюль, например, использовался следующим образом: нужно соврать, что там лежит какой-то предмет, и, если тебе поверят, он там появится. Плащ помогал мгновенно менять одежду под ним , а башмаки каким-то образом способствовали перемещению во времени, но вот каким образом, я так и не поняла, уж больно мудрено все было описано. Поняла я одно: шляпа являлась самым мощным средством для магического вранья, так как обладала самым широким спектром действия. В общем, это был довольно серьезный научный труд, написанный каким-то волшебником, имя которого странным образом стерлось на титульном листе, так что мои родители зря с такой иронией отнеслись к подарку тетушки Аглаи. Желая скорее добраться до описания «моего случая», я заглянула в оглавление и нашла раздел «Вранье с помощью волшебной шляпы», который был размещен на странице 177. Пробежав глазами правила пользования волшебной шляпой, о которых я уже сама догадалась, я наткнулась на заголовок «Необратимые последствия вранья с помощью волшебной шляпы», и тут мне, честно говоря, стало нехорошо. Так бывает, когда подтверждаются худшие опасения, в которых ты сам себе боялся признаться. На двадцати страницах рассказывалось, почему нельзя врать с помощью волшебной шляпы и описывались ужасные последствия такого вранья: вранье это, как оказалось, влияло не только на врущего человека, но и на его близких, превращая их постепенно в существ наподобие зомби, не имеющих своей воли. Врущий же «подсаживался» на вранье, как наркоман на наркотики. Но самое страшное было в том, что шляпа была не безразмерна, количество вранья было лимитировано, и когда шляпа переполнялась, владельца ждали крупные неприятности. Впрочем, узнать, что именно ждет «перевравшего» узнать было невозможно, потому что в книге не хватало нескольких страниц. На этих страницах, судя по оглавлению, также было описание того, каким образом можно было устранить последствия вранья с помощью шляпы. Единственная ценная информация, доступная на оставшейся странице, тоже не была радостной: оказывается, на внутреннем шве шляпы была специальная шкала, которая показывала наполненность шляпы враньем. Я тут же, потихоньку достала шляпу из старого рюкзака и, посветив фонариком айфона, нашла эту самую шкалу – шляпа была полна ровно на три четверти… Я тут же засунула шляпу обратно и пообещала себе, что больше не совру ни слова. Я совсем не хотела, чтобы мама и папа становились безвольными существами, зомбированными моим враньем. Но что делать, чтобы их спасти? Где найти информацию о «противоядии»? Вариант был один – рассказать все тетушке Аглае и попросить у нее помощи. Разумеется, звонить ей среди ночи было неудобно, поэтому я решила дождаться утра. «Только бы она не была в отъезде», – подумала я и, несмотря на все мои тревоги, провалилась в сон.

Мне снилось какое-то странное помещение, похожее на мою школу. Я стояла перед дверью в какой-то кабинет, находившийся там, где в нашей школе расположен кабинет биологии. На этой двери была табличка «ЗАЛ ОБВИНИТЕЛЬНЫХ ЗАКЛЮЧЕНИЙ». Здесь же выстроилось некое подобие очереди: впереди меня стояли рыжий низкорослый мужчина в клетчатом пиджаке и голубоглазая блондинка в полупрозрачном платье из какой-то необыкновенной ткани. Блондинка стояла первой и, приложив ухо к двери, старалась расслышать, что там происходило. И она, и мужчина в клетчатом пиджаке заметно нервничали. Я попыталась спросить у них, что значит «ЗАЛ ОБВИНИТЕЛЬНЫХ ЗАКЛЮЧЕНИЙ», но как только я открыла рот, блондинка зашикала на меня и замахала рукой, давая понять, что я мешаю ей в получении какой-то важной для нее информации.

Наконец, блондинка, как ошпаренная отскочила от двери и, отойдя чуть в сторону, уставилась в совершенно пустую и гладкую стену. Дверь открылась, и из нее вышел вихрастый юноша лет семнадцати. Блондинка, тяжело вздохнув, и трижды плюнув через левое плечо, подошла к двери и вошла внутрь, тут же плотно прикрыв ее за собой.

– Макколей там? – спросил юношу мужик в клетчатом.

– К счастью, нет, – ответил тот, – кажется его вызвали в волшебный совет по делам легенд и мифов. А то бы мне – кранты.

– А так что?

– Лишение прав на волшебных средствах передвижения на три месяца.

– Это по-божески.

– Точно. Могло быть на много хуже. Я девушку до аэропорта подбросил, очень уж жалко ее стало, опаздывала на рейс.

– Ты серьезно?

– Ага. Красивая очень.

– Мог навсегда прав лишиться за волшебное взаимодействие с неволшебниками.

– Знаю. Но, к счастью, пронесло. Если бы нарвался на Макколея, так и ходил бы пешком всю жизнь, да еще штраф бы навесили. А у тебя что?

– У меня ситуация похуже… Я ДПСника заколдовал.

– Да ты что!

– Ага! Довел он меня… Еду, понимаешь, на работу… я в одной семье домовым работаю. Останавливает, проверяет документы, а потом заявляет, что я нарушил, а я, веришь, ничего не нарушал, я на волшебном автопилоте ехал, а он, ты же знаешь, сбоев не дает. Или говорит, лишение прав или… сам понимаешь… Ну я разозлился и…

– И что?

– Наколдовал, чтобы все деньги, которые он получает в собачьи какашки превращались… Ну и сам понимаешь…

– Лихо ты его… А как наши узнали, он ведь не волшебник?

– В интернете статьи пошли… Началось расследование, всех, кто среди неволшебников живет и работает, проверять начали…

– Понятно… Ну, удачи тебе… Главное, чтобы Макколей не вернулся. Ладно… Я пошел… Теперь на своих двоих в университет добираться придется…

– Ты в нашем университете учишься?

– Нет, я в МГУ на филологический поступил.

– Наколдовал?

– Да нет, все по-честному. Сам экзамены сдал.

– Ну, беги. Удачи тебе!

– И тебе тоже!

С этими словами парень растаял в воздухе, а мужик в клетчатом пиджаке, поймав мой удивленный взгляд, сказал:

– Правда, мастерски растворился? Вы, небось в школе еще искусство телепортации не проходили?

– Нет… – ответила я.

– Значит, у тебя еще все впереди…

Я хотела спросить его, про телепортацию, но тут дверь открылась и из нее вышла блондинка в прозрачном платье, и «клетчатый», трижды сплюнув через левое плечо вошел в зал. Блондинка отошла в сторону и достав откуда-то ниоткуда (у нее не было никакого подобия сумки или карманов) мобильник весело защебетала:

– Ну все! Я думала будет хуже… Хвала богам, Макколея вызвали в волшебный совет! Всего лишь три дня отработки по сбору мусора на волшебных морях. Да… легко отделалась… Вообще-то я перед этим узнавала, мне могли впаять полугодовой запрет на использование ног! Представляешь? С меня фонтанная вечеринка! Собирай народ! Все! Сейчас маме позвоню, обрадую! Чмоки! Пока!

– Ты чего уставилась? – бросила она мне, поймав мой удивленный взгляд.

– А как можно, запретить пользоваться ногами? – спросила я.

– Да русалка я! Разве не заметно?

– Не-е-е

– Эх, ты, двоечница! Ну-ка перечисли десять отличий русалок от другой нечисти?

Не успела я сказать, что мы этого совсем не проходили, как, откуда ни возьмись, появился наполовину седой брюнет в строгом синем костюме. В правой руке он держал трость с костяным набалдашником. Он, словно регулировщик ловко крутанул в руке трость и направил набалдашник в сторону двери, после чего дверь сама отворилась, и человек вошел в зал. Я посмотрела на блондинку, которая стала такой же прозрачной, как и ее платье.

– Макколей!!! – прошептала она и тут же телепортировалась.

Через несколько секунд дверь открылась, и «клетчатый» выбежал из зала.

– Пронесло! Пронесло! – он подпрыгивал до потолка и радовался, как первоклассник. – Представляешь? Успел до Макколея! Ограничились строгим внушением! Ура!

В это время дверь сама по себе отворилась и послышался голос: «Следующий!». Мы с «клетчатым» оглянулись: в приемной кроме нас никого не было.

– Это тебя, – сочувственно сказал он и потупил взгляд.

Я неуверенно шагнула по направлению к двери.

– Нет! – громким шепотом остановил меня «клетчатый» и, когда я обернулась, добавил, – ты забыла три раза плюнуть через левое плечо!

Я послушно поплевала и вошла в зал.

Помещение было темным и безрадостным. Темным, благодаря стенам оббитым коричневым деревом, а безрадостным из-за атмосферы вины, царящей там. За длинным столом, стоявшим у противоположной двери стены, сидели люди в темных одеждах. Почти все они что-то записывали на листках серебристой бумаги, лежащих перед ними. Не писал только Макколей. Он посмотрел на меня с нескрываемым презрением и произнес:

– Ваше имя?

– Маша – промямлила я.

Макколей заглянул в листок, лежащий перед ним, видимо там содержалась какая-то информация обо мне и моем проступке, потому что потом он бросил на меня уже просто испепеляющий презрением взгляд и ехидно спросил:

– Что же вы, Маша, так заврались?

Я молчала. Во-первых – язык мой словно присох к нёбу, а во-вторых – я просто не знала, что сказать. И тут все остальные стали на все лады повторять: «Маша! Маша! Что ж ты, Маша!». И тут… я проснулась.

– Маша! Ну, что ж ты, Маша! – будила меня мама, – через полчаса уроки начнутся, а ты еще спишь!

Я с трудом оторвала голову от подушки.

– Давай, поднимайся скорее, а я тебе чаю налью, чтобы остывал, – сказала мама и ушла на кухню.

Потянувшись за своим стареньким телефоном, чтобы посмотреть время, я наткнулась на новенькую «десятку» и сразу вспомнила события вчерашнего дня. Меня словно окатили холодной водой. Я вскочила и стала быстро собираться. Против обыкновения, я сначала оделась, а потом побежала в ванную умываться и чистить зубы. Следующим пунктом назначения была кухня, где меня уже ждала кружка чая и бутерброд с докторской колбасой.

– А где папа? – спросила я, не увидев его на кухне.

– Папа еще спит, ему сегодня ко второй паре, – сухо ответила мама, это означало, что они еще были в ссоре. Сделав пару глотков чая и не притронувшись к бутерброду, я побежала в прихожую.

– После школы – сразу домой, мы ведь переезжаем, – напомнила мама, провожая меня до двери.

Я добежала до школы, когда звонок уже прозвенел. Первым уроком была моя любимая литература. Приоткрыв дверь в класс, я виновато просочилась внутрь.

– Маша! За тобой уже два раза присылали! Беги скорее на репетицию! – взволнованным контральто «пропела» учительница литературы Ариадна Андреевна.

– На какую репетицию? – начала было я, но тут же вспомнила о том, что вчера наврала тете Ире про мюзикл, кивнула Ариадне Андреевне и нехотя побрела в актовый зал, где обычно проходили репетиции всех мероприятий.

Я сроду не пела и не танцевала, поэтому плохо представляла, что буду делать на репетиции. Поднимаясь на пятый этаж, я тщетно пыталась придумать какую-нибудь «отмазку», дабы избежать неминуемого позора.

Из приоткрытой двери актового зала доносились бравурные раскаты рояля. Я заглянула в зал. За роялем восседала учительница музыки Муза Федоровна и старалась изо всех сил. На сцене потели мальчишки из параллельного класса, они нестройно пели и пытались танцевать. Вместе с ними на сцене порхала завуч по внеклассной работе Олеся Игоревна, похожая на большую отъевшуюся чайку. На все это взирал сидящий в первом ряду маленький лысый мужчина. «Режиссер из профессионального театра», – вспомнилось мне вчерашнее вранье. Мне очень захотелось уйти, но я каким-то образом попала в поле зрения Олеси Игоревны, и она «взмахнув крылами» подлетела к двери и втащила меня в зал.

– А вот и наша Машенька! – приторно-сладко проклекотала Олеся Игоревна, подводя меня к режиссеру.

– Ну, что же вы, Маша, опаздываете? – страдальчески поморщился режиссер, – идите на сцену.

Послушно, словно осужденный на эшафот, я поднялась на сцену актового зала.

– Ну! – пронзительно, словно мое появление на сцене причинило ему боль, завопил режиссер, – вы же не стоять сюда пришли! Пойте!

Муза Федоровна, взмахнув руками словно крыльями, опустила их на рояль, и зазвучала музыка, которую я никогда до этого не слышала. «Что же делать?» – подумала я… и вдруг запела: «Что мне нужно, так это дом! От мороза укрыться в нем…» До этого я пела только иногда в ванной, да и то, когда дома никого не было, потому как ни слуха, ни голоса у меня по признанию родных и близких не было. Но тут мой голос звучал чисто и уверенно, только я не была уверена, что это мой голос… Дальше было еще хуже: мои ноги, а потом и руки включились в танец, который я тоже не знала. Приятного во всем этом было мало: я чувствовала себя куклой, которой управляет опытный кукловод.

Судя по всему, режиссер был мною доволен, страдальческую гримасу на его лице сменила улыбка, обнажившая желтоватые зубы. Он даже весело постукивал ладонью по подлокотнику кресла и пытался мне подпевать.

– Замечательно! – сказал режиссер, когда я закончила петь и танцевать. – Идем дальше! Сцена с Хиггинсом.

Меня опять охватил ужас, ведь я не знала содержания мюзикла, и даже не подозревала о том, кто такой этот Хиггинс. Но, пока я рефлексировала, на сцене появился десятиклассник Юра Жуков и стал произносить свой текст, я же, снова повинуясь «кукловоду», отвечала на его реплики. Постепенно содержание пьесы стало «доходить» до меня. Это была история лондонской цветочницы Элизы, которую профессор Хиггинс обучал речи и манерам. Иногда режиссер останавливал нас и делал замечания, потом мы продолжали. Замечания в основном касались Юры Жукова, мною режиссер почти всегда был доволен. В другое время я бы, наверное, радовалась, оказавшись на сцене рядом с первым красавцем нашей школы, да еще вместо уроков… Но сейчас мне хотелось только одного: чтобы меня отпустили, и я смогла бы, наконец, позвонить тетушке Аглае и попросить совета, как лучше выбраться из моего ужасного вранья.

Наконец, репетиция закончилась и я, нетерпеливо выслушав замечания режиссера побежала вниз.

– Погоди, ты куда? – догнал меня на лестнице Юрка.

– На химию.

– Так ведь урок уже наполовину прошел, так что торопиться некуда. Ты это… вечером, что делаешь? – краснея и запинаясь спросил он.

– Ничего, – даже не подумав, ответила я, ведь не каждый день первый красавец школы задает тебе такой вопрос.

– Тогда давай встретимся в шесть часов… на сквере, у Джевахарлала…

– Давай… – выдохнула я шепотом, потому что горло перехватило от счастья, – и я стремительно побежала вниз, словно испугавшись, что Юрка передумает.

На втором этаже я забежала в женский туалет и первым делом посмотрела на себя в зеркало. Ничего особенного… А ведь я никому ничего не врала про Юрку! Хотя он давно мне нравился… Как хорошо, что я ничего о нем никому не наврала! Хотелось кричать от острого ощущения счастья! Душа взмыла ввысь, но тут же камнем упала вниз. Как будто остальное враньё, словно балласт не давало душе взлететь. Я достала из рюкзака свою «десятку», которую уже начала тихо ненавидеть, и попыталась найти номер Аглаи. Но таинственные силы вранья, заменив мой телефон, почему-то решили не переносить туда номер тетушки Аглаи…

– Маша! Что же ты со мной делаешь! Чуть до инфаркта не довела! – схватила меня за руку, вбежавшая в туалет учительница английского Варвара Петровна, – я тебя по всей школе ищу! На химии мне сказали, что ты в актовом зале, в актовом зале – что ты на химии… Ты что, забыла, что сегодня районная олимпиада?

Ничего не поделаешь, пришлось переться в соседнюю школу на олимпиаду по английскому языку. Конечно, я боялась, что ничего не смогу написать, но… шляпа творила чудеса – не зная почти ничего, я ответила на все вопросы. Как это получилось? Скажу честно – не знаю.

Домой я возвращалась около пяти, солнце уже начинало садиться, и вместе с ним куда-то исчезало мое распрекрасное настроение, вызванное головокружительными успехами в английском… Медленно брела я к подъезду, размышляя о неожиданных поворотах своей судьбы. Из раздумий меня вывел заливистый детский плач: на скамейке около подъезда горько рыдала девчушка лет восьми. Я не нашла ничего лучшего, чем спросить ее: