Текст книги "Смерть консулу!"

– Какой быстрый успех! – сказал Невилль, смеясь. – Это дело ваших рук. Нужно быть только красивым малым, и тогда все двери отворятся сами собой.

– Оказывается, жена нашего милейшего Лербура ярая роялистка и состоит поставщицей мадам Бонапарт. Само собой разумеется, что она и явилась посредницей между женой первого консула и нами. И нужно сознаться, она быстро и ловко справилась со своей задачей. Таким образом, мы войдем в Тюильри при некотором покровительстве, нагруженные всякими модными товарами, которые мадам Лербур посылает своей покупательнице. А уж раз мы будем на месте, мадам Бонапарт, несомненно, устроит нам свидание с мужем.

– А муж в курсе всего этого?

– Муж, – отвечал, смеясь, Сан-Режан, – ни о чем не догадывается.

– Но куда девался Жорж?

– Разве можно когда-нибудь это знать? Он постригся, побрился и, вырядившись щеголем, гуляет, рискуя быть узнанным, где-нибудь в Пале-Рояле, если не играет. Признаюсь, он мне больше нравится в бретанской деревне, чем на парижской мостовой. Тем более что с его телосложением и огромной головой трудно остаться незамеченным.

В эту самую минуту на лестнице раздались отчетливые шаги и послышался веселый свист.

– А, это он возвращается.

Дверь отворилась, и вошел Жорж. В руке у него была витая палка толщиной с его кулак. Его широкое лицо, ушедшее в огромный кисейный галстук, как будто было вставлено в рамку благодаря напудренному парику с локонами. Кадудаля нельзя было узнать, хотя Гид де Невилль и предупреждал об этом. Он бросил свое пальто и шляпу на диван и, обращаясь к друзьям, сказал:

– Я принес новость…

– У нас также есть новость…

– Я виделся с нашими друзьями.

– А завтра мы увидимся с первым консулом.

– Они готовы выступить по первому знаку…

– Наши планы будут зависеть от свидания с Бонапартом.

– Черт побери корсиканца!.. Лучше было бы устранить его с дороги, чем вступать с ним в переговоры. Вся эта болтовня только усыпляет совесть, ослабляет решения.

– Нужно повиноваться приказу принцев.

– Да, да, вашего принца д'Артуа. Вот уж негерой-то! Если б он высадился в Вандее и пошел во главе нас, Париж давно был бы в нашей власти, а король был бы в своем дворце. Но, помилуйте, что скажет мадам де Поластрон, если ее повелитель рискнет хоть одним волоском! Эх, черт возьми! Нам бы нужно было Генриха Четвертого, а у нас только бездельничающие принцы!

– Жорж!

– Вы знаете, я человек грубый…

– Послушайте, не следует повторять это так часто: кончится тем, что все станут этому верить.

Кадудаль расхохотался:

– Где дело идет о споре, там вы меня всегда побьете, милейший Невилль. Но когда дело дойдет до драки…

– Теперь вы начинаете сомневаться в моей храбрости! Но я вас прощаю. Лучше скажите, где вы были сегодня?

– Ну, заключим мир и поговорим лучше о делах. Я видел Ривьера, Пастора, Жиненвилля и Ларивьера. Мы условились встретиться опять послезавтра на балу в павильоне Ганновера. Там мы найдем всех наших и таким образом войдем в общество парижских роялистов.

– Вы надеетесь найти среди них много союзников?

– Должен сознаться, нет. Этим эмигрантам не понравилось за границей, они вернулись назад и склонны теперь примириться с новым порядком вещей. Конечно, они это делают не с легким сердцем. Они фрондируют в салонах, но от этого еще очень далеко до действий на улице или в открытом поле. Чтобы заставить их двинуться с места, нужен какой-нибудь сильный удар. Вот этот-то удар я и попытаюсь нанести, если наши дипломатические переговоры, в чем я уверен, не приведут ни к чему.

Сан-Режан с того самого дня, как Лербур представил его своей жене и как он обменялся с нею неожиданными признаниями, установившими между ними тайную связь, побывал в магазине на улице Сент-Оноре еще два раза. Первый раз он принес Лербуру образчики шелковой материи, которые он раздобыл с величайшим трудом. Ему хотелось играть ту роль, которую он принял и которая помогала ему сохранять инкогнито.

Они условились, что эти образчики, действительно великолепные, будут отобраны для мадам Бонапарт. Мадам Лербур, смело открывшаяся Жозефине, условилась с женою первого консула, что материи вместе с нею принесут Невилль, Кадудаль и Сан-Режан, которым и будет предоставлена возможность увидеть первого консула.

Во второй раз Невилль отправился в магазин Лербура, чтобы условиться о том, когда им зайти за Эмилией. Было условлено, что Сан-Режан поедет в карете вместе с супругами Лербур, а Жорж и Невилль будут ждать их на углу, около гостиницы «Нант». Лербур, оставаясь в полном неведении относительно интриги, которую плела его жена, был в полной уверенности, что тут дело чисто торговое и что добрая часть тех вещей, которые они везут с собой, останется в Тюильри.

При втором визите Сан-Режана Лербура не было дома, и его приняла Эмилия. Сан-Режан воспользовался этим обстоятельством, чтобы вспомнить прошлое, когда молодая девушка, оставшись после смерти родителей одна-одинешенька, испытывала тысячи превратностей судьбы среди восстаний шуанов, преследований роялистов, среди убийств и пожаров. К счастью, она встретилась в Нанте с Лербуром, который приехал туда к разгрузке контрабандного судна, пропущенного благодаря взятке, данной Каррьеру. Судно это прямо из Ливерпуля везло значительное количество мадаполама и вязаных вещей. Эмилия, поступив к Лербуру приказчицей, скоро обратила на себя внимание хозяина своей красотой и манерами. Под именем Эмилии Бурдэн она скоро прославилась как отличная кружевница. Особенно она отличалась в выделке аргентанских кружев. Лербуру показалось, что она очень бы годилась для его магазина, но когда он заикнулся об этом другим приказчицам, те приняли столь сосредоточенный вид, что Лербур сейчас же возымел сильные сомнения насчет добродетели мадемуазель Бурдэн. Не обманываясь насчет своих чувств, Лербур не без удовольствия узнал, что Эмилия благородного происхождения и, вероятно, сочтет для себя невозможным вступить с ним в брак. Лербур решился, однако, объясниться прямо с Эмилией. Не считаясь с опасностью, которая могла грозить ей в городе, терроризированном Каррьером, молодая девушка рассказала торговцу о своем происхождении, открыла ему свое имя и дала этому человеку полную возможность погубить ее, если бы в его сердце оказалась хоть капля низости или злобы. Когда Лербур заговорил, что в Париже ее, быть может, ожидает другая судьба, не имеющая ничего общего с необеспеченным положением приказчицы в Нанте, где ее могли узнать, то Эмилия попросила времени подумать. По совету других приказчиц, под страхом революционных ужасов и в полном убеждении, что у нее уже нет будущего, Бурдэн согласилась выйти за этого добряка, которому всю жизнь предстояло быть ее верным слугой, и покатила с ним в Париж.

В кругу посетителей магазина она сейчас же произвела сильное впечатление. Робеспьер, отличавшийся франтовством, сам покупал здесь для себя огромные кисейные галстуки, чтобы, как говорили, скрыть свою золотуху. Фабр д'Эглантин сочинял стихи в честь прекрасной хозяйки магазина, Бурра постоянно вертелся около нее. Но молодая женщина была недоступна ухаживанию людей, которых она считала убийцами. Мало-помалу она привила свои идеи мужу и сделала его сторонником партии умеренных. Но привлечь его в партию роялистов ей не удалось. Консульство удовлетворяло его, а когда стала оживляться торговля, то большего он и не требовал.

Он принял с живейшим удовольствием Сан-Режана, когда тот подъехал к магазину вечером того дня, когда было назначено свидание. При помощи мнимого Леклера он уложил в карету образчики материи и, когда настало время ехать, позвал жену. Та вышла в прелестном шелковом платье, перехваченном выше талии, с открытой шеей. Когда она садилась в карету, видна была ее чудная ножка в котурнах, завязанных на щиколотке.

Лербур усадил Леклера на переднюю скамейку, сам поместился на заднюю, рядом со своими свертками, и крикнул кучеру: «В Тюильри!»

V

После резкой выходки первого консула Фуше спокойно обдумывал в своем кабинете свои наблюдения и свои счеты с главою государства. Прежний агитатор был не из числа тех людей, которые горячатся понапрасну, и считал бесполезными слова, которые не могут быть подкреплены действием. Действие – вот о чем стоит подумать. Если б Бонапарт приказал ему арестовать и выслать всех, кто еще оставался у якобинцев в Париже, это могло бы привести его в движение. Но ведь Бонапарт ограничился только жалобами. Фуше не беспокоило неудовольствие первого консула, однако нужно все-таки этому неудовольствию положить конец. Вот о чем думал он теперь, сидя в своем обширном кабинете Министерства полиции.

Бонапарта нужно натравить на роялистов, а не на якобинцев, прежних союзников самого Фуше. Уж сколько раз он твердил генералу, что грабежи производились шуанами, эмиссарами нормандской армии, поставщиками Фротте. Но все отдельные факты как-то не складывались еще в сильную, захватывающую картину, которая могла бы поразить генерала и принудить общественное мнение сказать: вот виновники – это роялисты, и их-то и следует разгромить.

Фуше совсем погрузился в свои мысли, как вдруг послышалось легкое царапанье в дверь. Министр не успел даже сказать «войдите». То было, очевидно, близкое к нему лицо. Пришедший сам отворил дверь и вошел.

Это был невысокий человек с прической в виде голубиных крыльев и напудренный, нисколько не похожий на того сыщика в зеленом сюртуке, который требовал во дворе гостиницы «Черная Лошадь», чтобы жандарм осмотрел паспорта приезжих. А между тем это был он.

– Вы от Дюбуа? – спросил Фуше. – Что он говорит?

– Он утверждает, гражданин министр, что филадельфы волнуются и что нужно сделать попытку, чтобы вывести консулов из бездействия.

– Он с ума сошел!

– Отчасти он прав в своих намеках. Прежние клубы преобразуются в тайные общества. Но опасность не в этом. Жорж, как только приехал в Париж, сейчас же вошел в сношения с главарями роялистов, и правительство, к сожалению, допустило сделать это безнаказанно.

– Этого желал первый консул. Где живет Жорж?

– Он живет в гостинице «Сухое Дерево». Там же остановились Невилль и Сан-Режан.

– Вы лично удостоверились в точности этих сведений?

– Да, гражданин министр. Я нанял в той же гостинице комнату под именем кавалера де Лаверньера. Сан-Режана и Невилля я уже встретил несколько дней тому назад по дороге из Нормандии. Сан-Режан путешествует под именем Виктора Леклера. По дороге я потерял их из виду, но теперь я их опять поймал.

– Что вам известно о них?

– Невилль почти не выходит из гостиницы. Сан-Режан, напротив, делает много визитов и, между прочим, бывает у герцога де Ривьера, маркиза Вирие и торговца модными товарами Лербура с улицы Сент-Оноре.

– Какие у него дела с этим Лербуром?

– Он привез его из Нормандии в своем кабриолете.

– Они были знакомы?

– Совсем нет. Они впервые встретились за обеденным столом гостиницы, и Сан-Режан предложил ему место в кабриолете, чтобы несколько успокоить его: он смертельно боялся разбойников. А затем, насколько я знаю, у него другие причины поддерживать это знакомство.

– Какие же?

– У гражданина Лербура молодая и красивая жена.

– Какого образа мыслей этот Лербур?

– О, самого лучшего. Он состоит поставщиком мадам Бонапарт и всего высшего общества. Гражданки Тальен и Рекамье, генеральша Жюно – его постоянные покупательницы. Он занимается политикой лишь для того, чтобы поддерживать правительство консулов.

– Знает ли он, кто его дорожный товарищ?

– Нет. Если б он знал, что тот явился к нему под чужим именем, он бы его не принял.

– А жена его?

– Жена дело другое. Я повыспросил о ней у приказчиц. Она из благородной семьи из Бретани. Несколько лет тому назад она вышла замуж за Лербура, который безумно в нее влюбился. Она слывет благоразумной, хотя…

– Женщина всегда благоразумна, пока ее не покинет благоразумие. Сан-Режан тоже из Бретани. Может быть, они были знакомы раньше. Надо установить наблюдение. Перейдем к Жоржу. Он что поделывает?

– Он не покидает Пале-Рояля. Он или на галереях с девицами, или в номере сто тринадцать за игрой. Его так легко узнать, что десять моих агентов сразу указали мне его. Не следует ли его арестовать?

– Остерегайтесь этого. Невилль, явившийся из Англии, и Жорж, пожаловавший из Бретани, – знаменательное совпадение. Готовится важное событие. До сего времени его скрывали от меня, но теперь я знаю, в чем дело.

– Итак, я буду заниматься Сан-Режаном?

– Да, но не упускайте из виду и этих филадельфов. Первый консул убежден, что власти грозят якобинцы. Хотя я и не разделяю этих страхов, но я не хочу, чтобы меня потом упрекали. Если с этой стороны образуется заговор, я должен быть в силах его распутать. Этот простофиля Дюбуа ничего не видит, ничего не знает.

– Нужно добиться от первого консула, чтобы он его сменил.

– Ну нет. Он может попасть на способного человека, а с глупыми управляться легче.

Фуше едва улыбнулся углом рта и сделал жест, приглашавший агента удалиться. Тот поклонился почтительно и исчез так же бесшумно, как и пришел.

Гражданин Браконно, искусный сыщик, во время революции был правой рукой Мальяра, принимал участие в сентябрьских убийствах, а во время террора выдвинулся среди самых свирепых гебертистов. Термидор заставил его помогать Жальену, а это привело его на службу к Фуше. Там он почувствовал себя в своей сфере. Это был сыщик до мозга костей, отдававшийся со страстью своему ремеслу. Он был строг и аккуратен в своей профессии.

Он сам следил за тем, что делается у Лербуров, и, замечая некоторое волнение, охватившее прелестную Эмилию, понимал, что прибытие Сан-Режана внесло в этот дом кое-что новое.

Сидя в магазине перед прилавком, заваленным галстуками и перчатками, Браконно улыбался приказчице и расточал перед нею любезности во вкусе старого режима.

– А, прелестная Германсия, если б вы только захотели обратить внимание, чего я не сделал бы, чтобы привлечь его!

– Если вас послушать, – отвечала продавщица, – глаз не хватит, чтобы потом выплакать все слезы. Мои товарки уверяют, что вы обманщик. Да и хозяйка постоянно предостерегает нас от таких людей, как вы.

– А разве сама она принимает меры предосторожности, которые советует вам? Разве около нее не вертится петушок с черной головкой, который так ухаживает за ее мужем…

– Ах, вы намекаете на Леклера? Он тут только по делам. Он приходит сюда только за поручениями. Сегодня вечером он должен ехать вместе с хозяином везти шелковые материи для жены первого консула.

– Каким образом вы знаете об этом, божество мое?

– Очень просто. Мне было поручено завернуть образчики, и при этом хозяин сказал: «Если гражданка Бонапарт введет в моду эти лионские ткани, это принесет нам целое состояние».

– О, я знаю, что гражданка Бонапарт желала бы создать настоящий двор. Но не скоро создашь аристократию из бывших торговок фруктами и прачек, которые наполняют теперь залы Тюильри.

– Вы относитесь чересчур презрительно к этим дамам. Мадам Ланн очень недурна собой, мадам Мюрат – красавица, а что касается восхитительной сестры первого консула…

– Ну, она не в счет. Это настоящая красавица. Но, конечно, никому из них не сравняться с вами.

Он встал, и от этого движения с его парика посыпалась душистая пудра.

– Прикажете доставить к вам ваши покупки, господин кавалер?

– Нет, прелесть моя, в двух шагах отсюда, у церкви Святого Рока, меня ждет моя карета. Я возьму эти легкие пакеты с собой.

Он приветливо простился с продавщицей и вышел из магазина.

«Ходу, Браконно, ходу, – думал он. – Прежде всего переменим прическу и костюм. Необходимо с шести часов вечера не упускать из виду „Bonnet Bleu”. Если Сан-Режан отправляется в Тюильри, то, конечно, не затем, чтобы показывать Жозефине образчики шелковых материй. Но я буду настороже, что бы он ни замышлял».

Повернув на улицу Сурдиер, сыщик пошел быстрее. Он свернул на Мельничную Горку и направился к домику, имевшему весьма дряхлый вид. Через полчаса он вышел оттуда в костюме muscadin, в узких панталонах и в камзоле с длинными фалдами. От прежнего старичка в шелковой одежде не осталось ничего.

Когда мальчик магазина Лербура окончил около семи часов укладку шелковых материй в карету, на крыльце показалась Эмилия в сопровождении мужа и Сан-Режана.

– Ну, гражданин, садитесь с моей женой, – сказал Лербур, дружески похлопывая Сан-Режана по плечу.

Сан-Режан поместился на передней скамейке.

– А, вы не хотите меня слушать, – сказал Лербур. – Хорошо. Ехать недолго. В Тюильри.

В карете Сан-Режан осторожно взял руку Эмилии и тихонько ее пожал. Ручка молодой женщины попробовала было сопротивляться, но затем решила покориться, и Сан-Режан почувствовал, как жар этой нежной ручки охватывает его сердце. Лербур принялся болтать, но они не слушали его, занятые самими собою и всецело поглощенные новыми сильными впечатлениями.

– Вот мы и приехали, – вдруг сказал торговец.

Обе руки разъединились. Молодые люди обменялись взглядом. Они вышли из кареты перед гренадером консульской гвардии, стоявшим на часах.

– Гражданин Леклер, передайте мне эти материи. Эмилия, дитя мое, выходи. Захвати кружева. Кучер, дожидайтесь нас здесь.

Они прошли во двор и вступили в вестибюль. Внизу их встретил дежурный офицер. Лербур важно спросил его:

– Можно видеть генеральшу Бонапарт?

– Потрудитесь подняться на первый этаж. Там вы скажете…

Когда они поднялись, им навстречу вышел лакей.

– Я гражданин Лербур. Мадам Бонапарт, вероятно, уже ждет меня.

– Мне приказано провести вас, – отвечал с поклоном лакей. – Благоволите следовать за мной.

Через галерею Лербур и его спутники прошли в частные апартаменты жены первого консула и остановились в небольшой гостиной, обитой зеленой материей и уставленной легкими канапе и низкими креслами с выгнутыми ножками во вкусе XVIII века. Издалека к ним долетали звуки разговора, шум нескольких женских голосов, среди которых выдавался иногда голос, похожий более на мужской. Вдруг дверь быстро отворилась, и вошла Жозефина, веселая и приветливая. Ее сопровождали Гортензия Богарне и мадам Мюрат.

На Жозефине было надето белое кисейное платье с чудными кружевами. Смелый вырез открывал почти всю ее красивую грудь, руки были обнажены по локоть. Юбка была так узка, что при каждом движении ясно обрисовывались формы гибкой креолки. Светлые волосы были подобраны кверху и лишь на висках падали локонами. Если б не зубы, она могла бы поспорить в красоте с сестрой консула и даже с самой Гортензией. Грациозным жестом она пригласила обеих молодых женщин садиться. Она указала на табурет и мадам Лербур и, обращаясь к торговцу, весело спросила:

– Ну, покажите нам ваши новинки…

В то же время она с любопытством разглядывала Сан-Режана. Она сразу заметила смуглый цвет его лица, красивый профиль, обрамленный каштановыми волосами, и аристократические особенности его фигуры. По его губам скользнула улыбка.

– Этот господин, – спросила она, – приехал из Лиона и привез материи, которые вы хотите мне показать?

– Да, сударыня, – сказал мнимый Леклер, отвешивая почтительный поклон.

– Отлично. Кладите их сюда на стол.

– У нас есть также чудные кружева из Англии и превосходные индийские ткани, – заметил Лербур.

И на зеленом диване он разложил великолепные кружева ручной работы, которые вызвали изумление Гортензии и мадам Мюрат. Жозефина более интересовалась материями, которые ей показывал Сан-Режан, и перебирала тонкой белой рукой шелковые лионские ткани.

– Эта отрасль промышленности, вероятно, нуждается в покровительстве? – спросила она.

– Да, сударыня, – тихо отвечал Сан-Режан. – Город еще не оправился после репрессий девяносто третьего года. Кроме того, явился гениальный человек, по имени Жаккар, который изобрел станок, исполняющий с удивительной точностью работу человека. Промышленность Лиона оживет, если ее поддержать. Достаточно первому консулу ввести в моду шелковые одежды, чтобы фабрики заработали по-прежнему.

– Вы очень толково объясняете. Нужно, чтобы Бонапарт мог слышать вас сам. Я узнаю, можно ли это…

Она поднялась и вышла из гостиной. Эмилия, занятая с Гортензией и женой Мюрата, едва могла следить за беседой мнимого Леклера. Но Лербур отлично понял, куда клонилось дело. Он быстро мигнул своему другу:

– Послушайте. Если первому консулу понравится ваша мысль, не забывайте меня…

– Будьте покойны. Мы не затем сюда пришли, чтобы уходить с пустыми руками.

– Я беру этот волан и эту шаль, – сказала мадам Мюрат. – Рисунок действительно великолепный.

– Оставьте это платье из английских кружев для моей матери.

– Первый консул желает вас видеть, – сказала возвратившаяся Жозефина. – Оставайтесь здесь, а господин Лербур с супругой пусть унесут ткани. Меньше соблазна для моей свояченицы…

Молодая женщина и ее муж поклонились. Лербур забрал в одну связку все свои материи и кружева. Эмилия с удивлением взглянула на Сан-Режана. Он был так же спокоен, как в магазине «Bonnet Bleu» и, казалось, находил совершенно естественной такую внезапную благосклонность. К ее изумлению примешивалась и доля страха. Инстинкт говорил ей, что она вступила на очень опасную почву.

Ее муж уже собрался ехать. Она сделала реверанс Жозефине. Сан-Режан успел бросить на нее полный нежности взор, доказывавший, что у него нет от нее секретов. Он обернулся к Лербуру и сказал ему, очевидно, чтобы сохранить за собой вид делового коммерсанта:

– Мы еще поговорим с вами завтра утром в магазине.

И он остался один с Жозефиной. Гортензия и мадам Мюрат словно по приказу исчезли в одну минуту. Жена первого консула села в кресло и с улыбкой спросила молодого человека:

– Вы господин Сан-Режан?

– Да, сударыня, – отвечал с поклоном роялистский посланец.

– Господин Лербур не догадывается о том, кто вы такой?

– Совершенно. Мне казалось, что будет лучше оставить его в полном неведении относительно моих намерений.

– Верно. Эта Лербур отлично справилась со своим поручением. Она очень ловка. Я ее очень люблю. Но вы должны были явиться сюда сегодня вечером вместе с другими. Где же ваши спутники?

– Гид де Невилль и Кадудаль ждут на углу, около «Нантской» гостиницы, пока к ним не подойдет человек, который махнет белым платком и скажет только одно слово: «Людовик»!

– Я сейчас прикажу послать за ними и предупрежу генерала. Подождите здесь.

Прислонившись к камину, Сан-Режан прислушивался к тишине дворца, стараясь уловить какой-нибудь звук. Но слышен был только отдаленный стук экипажей и размеренный шаг часового, расхаживавшего по внутреннему двору.

Прошло около четверти часа. Но Сан-Режан был спокоен как за себя, так и за своих спутников. Все сообщения, которые должны были рекомендовать его Жозефине, были, очевидно, ей переданы точно. Сильное влияние в пользу принцев, которое замечалось вокруг первого консула, действительно существовало, и Жозефина, без сомнения, им покровительствовала. Окажется ли Бонапарт склонным к восстановлению короля? Что будет вернее – расчет ли Невилля или сомнения Кадудаля? Затем подвижное воображение Сан-Режана направилось в другую сторону – к образу Эмилии. Ему казалось, что он еще чувствует теплое пожатие ее руки, которым они обменялись в карете. Увлеченный своими мечтами влюбленного, Сан-Режан забыл, где он, зачем он сюда пришел и кого ему предстояло сейчас увидеть. Вдруг дверь отворилась, и в сопровождении офицера появились Жорж и Гид де Невилль. Пожав с улыбкой руку Сан-Режану, они встали возле него.

– Я обязан, граждане, удостовериться, – официальным тоном сказал офицер, – что при вас нет никакого оружия.

Жорж весело распахнул свой камзол, расстегнул жилет и сказал:

– Ни пистолета, ни кинжала, как видите. Впрочем, я разрешаю вам обыскать меня, если это требуется.

Гид и Сан-Режан сделали то же самое. Офицер поклонился и вышел в соседнюю комнату. Через минуту дверь отворилась, и вошел победитель на Аркольском мосту. Лицо его было озабочено. Кивком головы он поздоровался с посетителями.

Его сопровождал адъютант в гусарской форме, который скромно отошел в сторону.

– Можете удалиться, полковник Рапп, – сказал Бонапарт.

Рапп сделал гримасу и, взявшись за саблю, с недовольным видом сказал, выходя из комнаты:

– Я останусь здесь за дверью. Стоит сказать слово, и я здесь.

– Удалитесь и закройте за собой дверь.

– Нет надобности в этом, генерал. Будьте покойны, я не услышу ни слова.

Он вышел, оставив дверь полуоткрытой.

Бонапарт свысока осмотрел троих эмиссаров и устремил пристальный взгляд на крупную фигуру Жоржа. Улыбнувшись, он сел возле камина и жестом пригласил посетителей сесть.

– Вас хорошо охраняют, генерал, – сказал Гид де Невилль, щелкнув по своему кружевному жабо.

– К этому меня принуждают ваши принцы, – тихо возразил Бонапарт. – Но что вы имеете передать мне от них?

– Не находите ли вы, генерал, – начал Гид де Невилль, – что Франция достаточно настрадалась от революции и что настало время восстановить порядок?

– Этим я и занят при помощи всех благонамеренных граждан. Но вы, господа, создаете большие препятствия делу, которое мы предприняли. Усмирение Вандеи и недавно подписанное перемирие дало стране возможность вздохнуть свободно. Но шайки в Нормандии еще не усмирены, и партизаны господина Фротте еще рыщут по полям. Что нужно сделать, чтобы обеспечить мир? Вы знаете, что я не привык просить помощи за границей.

– Вы великий полководец, и мы преклоняемся перед вашей славой, генерал. Но наши принцы принадлежат к знаменитому роду, который собрал, увеличил и прославил Францию. Что же вы намерены сделать для них?

– Чего они желают?

Кадудаль, молчавший до сего времени и предоставлявший говорить Невиллю, вдруг выпрямился во весь свой могучий рост и, глядя прямо на первого консула, просто сказал:

– Своего трона.

– А, генерал Кадудаль, вы действуете без подходцев и идете прямо к цели, – сказал с улыбкой Бонапарт. – Я люблю эту манеру. Но вы чересчур требовательны. Их трона? Во Франции больше нет трона. Вам это, конечно, известно.

– Можно его восстановить. Кромвель низверг трон Карла Первого, а Монк восстановил престол Карла Второго. Монк также был победоносным генералом.

– Он был рожден для того, чтобы быть подчиненным, раз он соглашался навязать себе хозяина.

Трое роялистов переглянулись.

– Должны ли мы, – серьезным тоном спросил Гид де Невилль, – видеть в ваших словах выражение вашего тайного стремления? Итак, вы сохраняете для себя трон, который мы требуем у вас для Бурбонов?

Бонапарт вздрогнул. Он посмотрел на Гида с удивлением, как будто он был поражен тем, что тот так хорошо его понял. Он тряхнул головой. На его гладком и белом, как мрамор, лбу лежало спокойствие. Он закрыл глаза, как бы желая скрыть свой взор от собеседников, и твердо произнес:

– Для чего же трон? Разве я уже не господин и так? Разве все в этой стране не подвластно мне? Вы хорошо это знаете. Я, конечно, могу восстановить для Людовика Восемнадцатого трон, низвергнутый революцией. Но для чего? Разве не придется тогда на другой же день снова начинать борьбу со старым режимом? Разве король не явится опять со всеми своими придворными и фаворитами, которых Франция изгнала и которых она не желает больше видеть? Разве, приобретя опять власть, он не восстановит все привилегии и злоупотребления, которые удалось искоренить только после десятилетней борьбы, среди моря крови? Мы победили Австрию и Россию, сражались с Англией, покорили Египет и пронесли наше победоносное трехцветное знамя через сотни битв. Неужели вы думаете, что все это только для того, чтобы предложить все эти завоевания революции, свободу народа и величие его будущности выродившимся наследникам Людовика Шестнадцатого? Надеюсь, что вы, господа, понимаете, что эта мечта неосуществима и не за этим же вы явились сюда.

– Наоборот, нам кажется, что это единственно возможное разрешение кризиса, в котором бьется теперь Франция, – твердо отвечал Гид де Невилль. – Вы утверждаете, что вы теперь хозяин. Но добрая треть провинций вне вашей власти. Вся местность за Луарой не принадлежит вам. Большая часть юга сильно волнуется. В Нормандии, вы сейчас сами это сказали, продолжается вооруженная борьба, и дороги, не далее как в десяти лье от Парижа, настолько небезопасны, что почту останавливают чуть ли не каждый день. Шайки грабителей заходят даже в крупные поселения, грабят фермы и замки, и ваши подвижные колонны не в состоянии справиться с ними. Кроме того, везде, где нет вашей армии, царствуют беспорядок и неуверенность. Правосудие не обеспечено, религии не существует, сохранение собственности в будущем сомнительно, семья расшатана благодаря вашим законам. Только традиционный порядок, установленный монархией, и мог бы восстановить мир в этой несчастной стране, едва оправившейся от террора и еще трепещущей перед ужасами революции. И вот этот мир мы и просим вас восстановить. Вне принципа наследственной монархии не может быть ничего прочного, и вы это хорошо знаете. Если б в громе одной из ваших битв вы были уничтожены, то что сделалось бы завтра с правительством, которое вы учредили? Образумленные вами якобинцы силою овладеют властью, и сколько времени может продолжаться их господство? Роялисты, как вы знаете, тоже не сложат оружия. Мы явились сюда, так как дело идет или о заключении мира, или о возобновлении войны. Решайте сами.

Бонапарт улыбнулся и, устремив на Невилля взгляд, блеск которого едва можно было выносить, ласково спросил:

– Какие же условия вы мне предлагаете?

– Вы явитесь в Шербург с корпусом, который вами будет выбран, и со всем вашим штабом навстречу графу Прованскому как законному королю, который будет носить имя Людовика Восемнадцатого. В награду его величество дарует вам Шамбор, титул принца и шпагу коннетабля…

– Шпагу Бурбонов, которая продала Францию?

– Нет, шпагу Дюгесклена, которая ее спасла.

Бонапарт нахмурился и сказал:

– С меня достаточно шпаги Маренго.

– А! – воскликнул Сан-Режан. – Если б не подоспел Дезо…

– Дезо должен был подоспеть. Так ему было приказано.

– Генерал, – продолжал молодой человек, – вы еще в таком возрасте, когда счастье улыбается. Берегитесь, наступит день, когда генерал, которого вы ждете, не подоспеет!

Тень легла на чело Бонапарта. Его взор потух, как будто в далеком будущем он видел уже катастрофу. Но это настроение быстро рассеялось, и он заговорил опять с таким спокойствием, которое поразило его собеседников.

– Я уверен в правильности своего пути. Моя звезда, которую я не теряю из виду, ведет меня к моей цели. Велика и славна эта цель. Все, что я до сих пор сделал, ничто в сравнении с тем, что я сделаю. Я дам Франции честную администрацию, беспристрастное правосудие, я верну ей религию. Я хочу, чтобы она была обширна, могущественна и велика. Могут ли сделать это ваши принцы? Если да, то я дам им корону. Но если они хотят сесть на трон, чтобы повторять Людовика Шестнадцатого, то это значило бы идти навстречу новым катастрофам. Довольно того, что ради свободы свалилась с плеч одна королевская голова.