Текст книги "Красный свет"

Жорж Сименон
«Красный свет»

I

Он называл это «войти в туннель» – выражение, которое придумал для себя и никогда не употреблял в разговорах, особенно с женой. Он точно представлял, что оно означает и что такое «находиться в туннеле», но странное дело: оказываясь там, он не желал себе в этом признаться, разве что на несколько секунд, да и то слишком поздно. Он нередко пытался установить задним числом тот момент, когда туда вошел, но этого ему не Удавалось.

Сегодня, к примеру, начиная уик-энд перед Днем труда, он был в прекрасном настроении. Так случалось и прежде. Так случалось, однако, и тогда, когда уикэнд заканчивался довольно скверно. Впрочем, предполагать, что такой конец неизбежен, не было никаких оснований.

В пять он вышел из конторы на Медисон-авеню и три минуты спустя встретился с женой в маленьком баре на 45-й улице: она пришла раньше и, не дожидаясь его, заказала себе мартини. В едва освещенном зале сидели всего несколько завсегдатаев. По правде сказать, он не заметил ни одного знакомого лица: в эту пятницу люди с еще большей поспешностью, чем в другие, устремлялись к поездам и машинам, увозившим их к морю или за город.

Дождя еще не было, но с утра, а вернее, уже три дня, тучи так плотно обложили небо и воздух стал так влажен, что бледно-желтое солнце просматривалось как сквозь матовое стекло. Бюро погоды обещало грозы в отдельных местах и похолодание к ночи.

– Устал?

– Не очень.

Летом, когда дети были в лагере, они встречались здесь каждый вечер в один и тот же час, садились за стойкой на одни и те же табуреты, и Луи обслуживал их, подмигнув вместо приветствия и не дожидаясь заказа.

Разговор они начинали не сразу. Один протягивал другому сигарету. Иногда Ненси придвигала к нему вазочку с арахисом, иногда он предлагал ей маслины, и они рассеянно поглядывали на тусклый прямоугольный экранчик телевизора, висевшего довольно высоко в правом углу бара.

– Успеешь принять душ до отъезда?

Такая уж у нее манера заботиться о муже. Она никогда не забывала спросить, не устал ли он, вглядываясь при этом в него, как вглядываются в прихворнувшего или просто слабенького ребенка. Его это тяготило. Он знал, какой сейчас у него «привлекательный» вид: рубашка прилипла к телу, на подбородке отросшая за день щетина, и на дряблой от жары коже волоски кажутся особенно темными. Жена наверняка уже заметила влажные круги под мышками.

Это тем более досадно, что сама она так же свежа, как утром, когда уходила из дома. Ни за что не заподозришь, что она целый день провела в конторе, – ее можно принять за одну из тех женщин, что встают часа в четыре пополудни и впервые появляются на людях не раньше шести.

Луи осведомился:

– Едете за детьми?

Стив кивнул.

– В Нью-Гэмпшир?

– Нет, в Мэн.

Сколько же в Нью-Йорке и его предместьях родителей, которые сегодня вечером помчатся на север за чадами, отдыхающими в каком-нибудь лагере? Сто тысяч? Двести? Возможно, больше. Надо посмотреть газеты – где-нибудь в конце полосы опубликована точная цифра. А ведь, кроме того, есть малыши, которые провели лето у бабушек и теток в деревне или на берегу моря.

Так всюду – от океана до океана, от канадской границы до мексиканской.

На экране телевизора гражданин без пиджака, с очками в толстой черепаховой оправе, от которых ему вроде как было еще жарче, непререкаемо и мрачно вещал:

– Национальный совет по безопасности движения предусматривает сегодня появление на дорогах от сорока до сорока пяти миллионов автомобилистов. Вероятное число жертв катастроф со смертельным исходом оценивается на период до конца понедельника в четыреста тридцать пять человек.

И перед тем, как уступить место рекламе пива, скорбно заключил:

– Постарайтесь не оказаться среди них. Будьте осторожны.

Почему 435, а не 430? Или 440? Всю ночь, а потом еще завтра и послезавтра эти предупреждения будут повторяться между обычными программами и под конец станут похожи на спортивный репортаж. Стив вспомнил голос диктора в прошлом году, когда они воскресным вечером возвращались с детьми из Мэна:

– В настоящее время, несмотря на столкновение самолетов над Вашингтонским аэропортом, увеличившее общее число жертв на тридцать два человека, оно все еще ниже предсказанной экспертами цифры. Но будьте осторожны: уик-энд не кончился.

Не заказать ли второй мартини, колебался Стив. Обычно они с Ненси пили по одному, кроме тех случаев, когда обедали в городе, а потом отправлялись в театр.

Отчего бы и нет? Только чтобы взбодриться и не из-за жары, а просто так. Или, вернее, потому, что это не обычный уик-энд. Когда они вернутся из Мэна, лето и каникулы скоро забудутся, пойдет зимняя жизнь, день начнет уменьшаться, из-за детей ему придется сразу после конторы спешить домой – словом, существование усложнится: никаких отклонений от заведенного порядка.

Разве из-за этого не стоило пропустить стаканчик? Он не сказал ни слова, не шевельнулся, не подал знака Луи, и все-таки Ненси, прочитав его мысли, соскользнула с табурета:

– Расплачивайся! Пора ехать.

Его не оскорбил ее тон. Разве что слегка огорчил или задел. Неудобно перед Луи: он прекрасно все понял.

До стоянки, где они парковали машину днем, им нужно было пройти всего две улицы; минуешь 3-ю авеню, и можно считать, что воскресенье уже наступило.

– Хочешь я поведу? – предложила Ненси.

Он отказался, сел за руль и направился к Кингсборобридж, где машины шли впритык одна к другой.

Метров через двести он увидел на обочине, у самого тротуара, перевернутый автомобиль, на асфальте сидела женщина, вокруг толпились люди, а полисмен в ожидании «скорой помощи» силился ликвидировать образовавшуюся пробку.

– Нет смысла выезжать слишком рано, – сказала Ненси, вытаскивая из сумочки сигареты. – Час-другой, и основной поток схлынет.

Настроение у Стива оставалось хорошим. Не испортилось оно и когда они заехали к себе в Скоттвилл, новый жилой район в центре Лонг-Айленда.

– Ты не против, если поедим холодного?

– Так даже лучше.

С возвращением детей дом тоже изменится. Летом Стив всегда испытывал ощущение пустоты, словно у них с Ненси не было никакой причины оставаться здесь вдвоем, находиться в той или другой комнате, и они часто задумывались, чем заполнить свободные вечера.

– Готовь сандвичи, а я сгоняю за сигаретами.

– Зачем? Вон возьми в буфете.

– Заодно, чтобы не терять времени, заправлюсь горючим и маслом.

К его удивлению, она не возразила. Он действительно остановился у станции обслуживания. Пока проверяли давление в камерах, он влетел в итальянский ресторан, решив пропустить стаканчик виски прямо у стойки.

– Шотландское?

– Нет, ржаное.

Ржаного он не любил. Просто выбрал то, что покрепче: ночью ему наверняка не представится больше возможности выпить – им ведь много часов катить по автостраде.

Можно ли считать, что тогда-то он и вошел в туннель? Он выпил всего два стаканчика – не больше, чем когда они ходили в театр, и Ненси пила то же, что он. Тем не менее, когда Стив вернулся, она окинула мужа подозрительным взглядом:

– Сигареты купил?

– Ты же сказала, что в буфете есть. Заправился, давление проверил.

– Сигареты купим по пути.

Сигарет в доме не оказалось: Ненси или ошиблась, или нарочно соврала ему.

Он направился в ванную, но жена остановила его:

– Душ примешь после еды, пока я мою посуду.

Она, конечно, не командовала, но строила совместную жизнь на свой лад, словно иначе и быть не может.

Он не прав. Он сознавал, что не прав. Выпив стаканчик-другой, он начинал смотреть на жену иными глазами, и его раздражало даже то, что обычно казалось в порядке вещей.

– Прихвати-ка твидовую куртку и плащ.

У дома напротив сосед прилаживал к машине прицеп с лодкой, а его жена, с лицом, покрасневшим от недавнего пребывания на солнце, в светло-голубых шортах, обтягивавших широкие бедра, стояла на тротуаре с удочками.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Мне не терпится увидеть, не подрос ли опять Ден.

В прошлом месяце я убедилась, что он вытянулся, а ноги стали на вид еще более тощими.

– Возраст такой.

Ничего необычного не произошло. Он принял душ, оделся, потом жена напомнила, что надо выключить электрический счетчик в гараже, и в свою очередь проверила задвижки на окнах.

– Выносить чемоданы?

– Проверь, хорошо ли они заперты.

Несмотря на ветер и затянутое тучами небо, он сел за руль в уже пропитанной потом рубашке, хотя только что надел чистую.

– Едем той же дорогой, что в прошлый раз?

– Мы же зареклись ездить по ней.

– И все-таки она самая удобная.

Меньше чем через четверть часа они увязли в каше из машин, которые то с необъяснимыми задержками, то с почти бешеной скоростью тысячами двигались в одном направлении.

В начале Меррит-Паркуэй их впервые застала гроза.

Еще не окончательно стемнело, и машины включили только задний свет. В направлении на север они шли по три в ряд между белыми полосами; в обратном их, естественно, было намного меньше. Слышались лишь постукивание дождевых капель по стальным крышам салонов, однообразный плеск под колесами, откуда взлетали струи воды, да надоедливый скрип стеклоочистителей.

– Ты уверен, что не устал?

– Вполне.

– Хорошо бы тебе встать в третий ряд.

– Попробую.

– Не сейчас. За нами идет какой-то псих.

В темноте за стеклами мчавшихся машин возникали лица, и на всех читалось одинаковое напряжение.

– Сигарету?

– С удовольствием.

Когда он сидел за рулем, она всегда подавала сигарету уже зажженной.

– Радио включить?

– Как хочешь.

Приемник ей пришлось сразу же выключить: он трещал из-за грозы.

Поддерживать разговор уже не стоило: непрерывный шум вынуждал повышать голос, и это быстро утомляло.

Устремив взгляд прямо перед собой, Стив искоса поглядывал на бледный в сумерках профиль Ненси. Несколько раз осведомился:

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

Однажды она добавила:

– А ты?

– О детях, – отозвался он.

Не правда. На самом деле он тоже не думал ни о чем определенном. Точнее, жалел, что удалось встать в третий ряд: теперь перестроиться будет трудно – жена обязательно спросит зачем. А ведь сейчас, когда они съедут с автострады, вдоль дороги пойдут бары. Было ли хоть раз, чтобы, отвозя или привозя детей, он не сделал несколько остановок и не пропустил на каждой по стаканчику? Только однажды, три года назад; накануне у них с Ненси произошла ужасная сцена, измучившая обоих, и уик-энд неожиданно превратился во второе свадебное путешествие.

– Грозу, кажется, проскочили.

– Тебе не холодно?

– Нет.

Воздух посвежел. Стив чувствовал, как рукав рубашки вздувается на локте, высунутом из окна машины.

– А тебе?

– Пока нет. Попозже надену плащ.

Почему время от времени у них появляется потребность переброситься несколькими словами? Чтобы успокоить себя? Но что же тогда их страшит?

– Гроза прошла. Попробую включить приемник.

Зазвучала музыка. Ненси протянула мужу новую сигарету, откинулась на спинку сиденья и тоже закурила, пуская клубы дыма над головой.

– …Специальный выпуск автоклуба штата Коннектикут.

Они находились в Коннектикуте, миль за пятьдесят от Нью-Лондона.

– Уик-энд перед Днем труда унес свои первые в Коннектикуте жертвы. Сегодня вечером, в девятнадцать сорок пять, на перекрестке Первой и Сто восемнадцатой дороги в Дарьене машина, управляемая Мак-Кильеном из Нью-Йорка, столкнулась с грузовиком некоего Роберта Остлинга. Мак-Кильен и его пассажир Джон Роу погибли. Водитель грузовика не пострадал. Десять минут спустя в тридцати милях от места происшествия машина, ведомая…

Он повернул переключатель. Жена открыла рот, собираясь что-то сказать, но промолчала.

Обратила ли она внимание на то, что он – как можно незаметней для нее – сбросил газ?

Он не испытывал ни волнения, ни страха. Только нервы натянуты: с обеих сторон навязчивый шум колее» через каждые сто метров навстречу несутся фары, и тебе кажется, что ты в плену у этого потока и не в силах выскользнуть из него ни влево, ни вправо и хотя бы снизить скорость; в боковом зеркале отражается тройная цепочка огней следующих за тобой – бампер к бамперу – машин.

Справа замелькали неоновые вывески – единственные признаки жизни, если не считать бензоколонок. Не будь их, могло бы показаться, что широкое шоссе повисло над бесконечностью, где только мрак и безмолвие. Невидимые города и селения притаились где-то вдалеке, и лишь расплывчатый красноватый отблеск на небе изредка позволял догадываться об их существовании. Рестораны и бары, возникавшие в темноте через каждые пять – десять миль, да красные, зеленые, голубые буквы над ними – реклама различных марок пива – вот и все, что напоминало вблизи о реальности мира. Стив шел теперь во втором ряду. Он перестроился потихоньку, так что жена ничего не заметила. Потом, воспользовавшись неожиданно возникшим интервалом между машинами, скользнул в первый ряд.

– Что ты делаешь?

Он чуть не проскочил мимо бара с неоновой вывеской «Маленький коттедж» и, спохватившись, затормозил так резко, что задняя машина круто вывернула и из нее вылетел целый залп брани. Водитель даже показал ему через окно кулак.

– Мне в туалет, – объяснил Стив самым обычным тоном, остановившись на лужайке. – Пить хочешь?

Так случалось нередко. Она ждала его в машине.

Распахнув дверь, он сразу почувствовал себя другим человеком. Остановился, осмотрел зал, погруженный в оранжевую полутьму. Бар походил на любое такое же придорожное заведение и мало чем отличался от бара Луи на 45-й улице: тот же телевизор в углу, те же запахи, те же отражения в зеркалах.

– Сухой мартини с лимонной цедрой, – сказал он, когда бармен повернулся к нему.

– Простой?

– Двойной.

Не задай ему бармен вопрос, он, вероятно, ограничился бы простым. Но, пожалуй, стоит взять двойной: жена вряд ли даст ему снова остановиться.

Стив нерешительно посмотрел на дверь туалета, для очистки совести направился туда и прошел мимо очень смуглого человека, который говорил по телефону, прикрывая трубку рукой. Голос у него был хриплый.

– Да. Повтори ему, что я тебе сказал, и все. Он поймет. Кому я говорю – поймет! Перестань морочить мне голову.

Стиву хотелось бы задержаться и послушать, но мужчина, не прерывая разговора, следил за ним недобрым взглядом.

Он вернулся в бар, двумя глотками осушил стакан, нащупал в кармане мелочь. Промолчит ли Ненси и теперь? Разве недостаточно, что он не может из-за нее задержаться здесь на несколько минут, посмотреть на людей, малость встряхнуться?

Не вошел ли он только что в туннель? А может, находится в нем с самого отъезда из Лонг-Айленда? Он этого не ощущал. И считал себя самым трезвым человеком на земле: во всяком случае, такое мизерное количество спиртного не может на него подействовать.

Почему же тогда он чувствовал себя смущенным, виноватым, когда подошел к машине и распахнул дверцу, не глядя на жену? Она ни о чем не спросила. Опять молчит!

– Уф! Полегчало, – процедил он сквозь зубы и включил мотор.

Ему показалось, что на шоссе стало просторнее, а ритм движения замедлился, и это ощущение было таким явственным, что он обогнал несколько машин, ехавших действительно слишком медленно. Даже «скорая помощь», промчавшаяся навстречу, не насторожила Стива: все его внимание было поглощено возникшими впереди странными огнями, а затем белыми столбиками ограждения.

– Объезд, – спокойно, пожалуй, чересчур невыразительно объявила Ненси.

– Вижу.

– Влево.

Стив покраснел: он чуть было не свернул направо.

– Сколько ни ездим по этой дороге – вечно объезд, – проворчал он. – Неужели нельзя ремонтировать шоссе зимой?

– Под снегом? – все тем же тоном спросила она.

– Ну осенью! Во всяком случае, не тогда, когда на дорогах сорок миллионов автомобилистов.

– Ты проскочил развилку.

– Какую еще развилку?

– Ту, где указатель «К автостраде».

– А как же остальные, те, что позади нас? – съязвил он.

За ними и впрямь шли машины. Правда, их было меньше, чем прежде.

– Не все же едут в Мэн.

– Не беспокойся. В Мэн я тебя доставлю.

Через минуту он торжествовал: они выехали на магистраль.

– Ну, убедилась? А ты мне про указатель!

– Это не дорога номер один.

– Посмотрим.

Сама уверенность жены, спокойствие, с которым она ему отвечала, доводили его до белого каления. Он не унимался:

– Ты же никогда не ошибаешься, так ведь?

Она промолчала, и это еще больше обозлило его.

– Отвечай! Выкладывай, что у тебя на уме.

– А ты не забыл, как мы однажды дали крюк в шестьдесят миль?

– Зато оторвались от основной массы машин.

– Случайно.

– Послушай, Пеней, если хочешь ссориться, говори прямо.

– Вовсе не хочу я ссориться. Просто пытаюсь определить, где мы находимся.

– За рулем я. Сделай одолжение, не вмешивайся.

Она смолкла. Он тоже не узнавал дорогу, на которую они выехали: полотно ее сузилось, покрытие стало хуже, бензоколонки исчезли. В небе опять погромыхивала гроза.

Не спеша Ненси вытянула из перчаточного ящика карту и включила подсветку приборного щитка.

– Мы где-то между Первой и Восемьдесят второй; номера дороги не разобрать, но ведет она к Норчиву.

Ненси пыталась прочесть надпись на указателе, внезапно возникшем из мрака, но опоздала: редкие огни поселка уже остались позади, и теперь машина шла лесом.

– Ты в самом деле не хочешь повернуть назад?

– Нет.

Держа карту на коленях, она закурила сигарету, но ему не предложила.

– Бесишься? – спросил он.

– Я?

– Да, ты. Сознайся, бесишься, и только потому, что я, на свое несчастье, взял в сторону и нам приходится делать объезд в несколько миль… Но, насколько помнится, совсем недавно ты сказала, что времени у нас предостаточно.

– Осторожно!

– В чем дело?

– Ты чуть не въехал на откос.

– Значит, не умею вести машину?

– Я этого не говорила.

И тут, неизвестно почему, его прорвало:

– Может быть, и не говорила, зато я скажу кое-что, и тебе полезно будет раз навсегда запомнить мои слова, милочка.

Самое интересное: он даже не знал, что ей сейчас выложит. Просто подбирал что-нибудь поувесистей, покатегоричней: жену давно пора осадить.

– Понимаешь, Ненси, ты жуткая зануда и, пожалуй, единственная, кто этого не замечает.

– Будь добр, следи за дорогой.

– Хорошо. Буду следить за дорогой, буду вести машину плавно и осторожно, чтобы не сбиться с пути.

Надеюсь, понимаешь, о каком пути я говорю?

Ему казалось, что он нашел очень точную, ослепительно неопровержимую формулу. Словом, сделал чуть ли не открытие. Все плохое в Ненси объясняется в конечном счете тем, что она всегда идет прямым путем, не позволяя себе никаких отклонений.

– Не понимаешь?

– А так ли это необходимо?

– Что? Так ли необходимо знать, что я думаю? Господи, да ведь это же помогло бы тебе сделать над собой усилие и понять наконец окружающих, а значит облегчить им жизнь. Например, мне. Не уверен, впрочем, интересует ли это тебя.

– Ты не позволишь мне сесть за руль?

– Ни в коем случае. Допусти на минуту, что можно думать не только о себе и пребывать убежденной в своей правоте, а хоть раз посмотреть на себя в зеркало и задаться вопросом…

Он старательно пытался выразить то, что испытывал и чувствовал все, как ему казалось, одиннадцать лет их брака. Такое случалось с ним не впервой, но только сегодня он – это было его твердое убеждение – сделал открытие, которое поможет ему все объяснить. Должна же Ненси наконец понять! Может быть, поняв, она научится видеть в нем мужчину?

– Разве есть что-нибудь нелепей жизни, похожей на поезд, который неизменно следует по одной и той же колее, по тем же рельсам? Так вот, сейчас на шоссе мне показалось, что я поезд. Другие машины останавливаются где угодно, из них выходят мужчины, им не надо просить разрешения выпить кружку пива.

– Ты пил пиво?

Поколебавшись, он предпочел откровенность:

– Нет.

– Мартини?

– Да.

– Двойной?

Он бесился: почему он обязан ей отвечать?

– Да.

– А до этого? – с пристрастием допрашивала пеней.

– До этого?

– Да, до отъезда?

– Не понимаю.

– Что ты пил, пока заправлялся?

На этот раз он солгал:

– Ничего.

– Ну-ну.

– Не веришь?

– Очевидно, двойной мартини подействовал на тебя сильней, чем обычно.

– По-твоему, я пьян?

– Так ты обычно разговариваешь, когда выпьешь.

– Я говорю глупости?

– Не знаю, но меня ты ненавидишь.

– Почему ты не хочешь понять?

– Что?

– Что это не правда, что я тебя люблю и был бы с тобой совершенно счастлив, если б ты обращалась со мной как с мужчиной.

– То есть давала тебе напиваться во всех придорожных кабаках?

– Вот видишь.

– Что?

– Ты выискиваешь самые обидные слова. Нарочно все раздуваешь. Разве я пьяница?

– Нет. За пьяницу я никогда бы не вышла.

– Часто выпиваю?

– Нет, редко.

– Даже не каждый месяц. Может быть, раз в три месяца.

– Что же тогда с тобой?

– Со мной ничего не было бы, не смотри ты на меня как на последнего подонка всякий раз, когда мне хочется хоть на один вечер вырваться из привычной колеи.

– Она тебя тяготит?

– Я этого не сказал… Возьми, к примеру. Дика. Дня не проходит, чтобы он не лег спать в лучшем случае полупьяным. А ты все-таки считаешь его интересным парнем. И разговариваешь с ним всерьез, даже когда он под мухой.

– Во-первых, он мне не муж…

– А во-вторых?

– Перед нами грузовик.

– Вижу.

– Помолчи минутку. Мы подъезжаем к перекрестку, и я хочу прочесть, что написано на указателе.

– Тебе неприятно говорить о Дике?

– Нет.

– Жалеешь, что вышла не за него, а за меня?

– Нет.

Они снова очутились на шоссе с двухрядным движением; машины шли значительно быстрее, чем при выезде из Нью-Йорка, и яростно обгоняли друг друга. Ненси включила радио – вероятно, надеясь заставить Стива замолчать. Передавали последние известия – было 23 часа.

– …Полиция полагает, что бежавший прошлой ночью из уголовной тюрьмы Синг-Синг[1]1
  Синг-Синг – тюрьма в штате Нью-Йорк.


[Закрыть] Сид Хэллиген, которого до сих пор не удалось задержать…

Ненси выключила приемник.

– Зачем ты выключила?

– Думала, тебе неинтересно.

Да, передача его не интересовала. Он никогда не слышал о Сиде Хэллигене, не знал даже, что накануне из Синг-Синга бежал заключенный. Радио навело его лишь на одну мысль – он вспомнил о человеке с неподвижным и злобным взглядом, который, прикрыв ладонью трубку, звонил в баре по телефону. Все это ерунда. Важно одно: она выключила радио, не спросив его. Именно такие ничтожные мелочи…

О чем шла речь, когда она прервала их спор? О Дике Лоуэле, женатом на подружке Ненси, – обеим парам случалось иногда провести вечер вместе.

Вздор! Зачем спорить? Разве Дика заботит мнение жены? Он, Стив, сам во всем виноват – вечно боится, как бы Ненси чего не подумала, вечно ждет ее одобрения.

– Что ты делаешь?

– Как видишь, останавливаюсь.

– Послушай…

Выглядел бар довольно невзрачно, машины, стоявшие перед ним, были как на подбор – старые, сильно изношенные; именно поэтому Стив и выбрал его.

– Если ты выйдешь, предупреждаю: дальше поеду одна, – отчеканила Ненси.

Он вздрогнул как от удара. С минуту недоверчиво смотрел на нее, но жена выдержала его взгляд. Она оставалась такой же подтянутой, как при отъезде из Нью-Йорка. «Не баба, а консервированный огурец», – грубо подумал он.

Возможно, все кончилось бы ничем и он сдался бы, но тут Ненси добавила:

– Доберешься до лагеря автобусом.

Он почувствовал, что губы его кривит недобрая усмешка, протянул руку, вытащил ключ зажигания и, невозмутимый, как Ненси, сунул его в карман.

Такого с ними еще не случалось. Но отступать Стив не мог. Ее пора проучить – он убежден в этом.

Стараясь не глядеть на жену, он вышел из машины, захлопнул дверцу и возможно более твердым шагом направился к бару. На пороге обернулся, посмотрел назад, но она не шевельнулась, за стеклами был виден лишь ее бледный профиль.

Он вошел. Лица, искаженные в табачном дыме, как в кривых зеркалах ярмарочного балагана, повернулись к нему, и, опустив руку на стойку, он почувствовал, что она липкая от спиртного.