Текст книги "Сомнения Мегрэ"

Жорж Сименон
«Сомнения Мегрэ»

Глава 1
Посетитель вторничного утра

На набережной Орфевр такое случается раз или два в год и порой длится так недолго, что просто не успеваешь этого заметить: после напряженного периода, когда дела следуют одно за другим без передышки, когда приходится вести одновременно по три-четыре дела, отчего все оперативники стоят на ушах и ходят с красными от недосыпа глазами, внезапно наступает тишина, можно даже сказать – пустота, нарушаемая редкими телефонными звонками, не имеющими значения.

Так было накануне, правда, понедельник всегда более свободный в сравнении с другими день. Такой же обстановка оставалась и во вторник, до одиннадцати часов утра. По широкому коридору слонялись явно неуютно чувствовавшие себя два или три жалкого вида стукача, пришедшие с обычным докладом, а в кабинете инспекторов все были на месте, за исключением гриппующих.

Таким образом, если обычно, во время запарки, Мегрэ не хватало людей и было трудно выделить оперативника для расследования нового дела, сегодня его бригада собралась почти в полном составе.

Похожая ситуация складывалась почти по всему Парижу. Было десятое января. После праздников люди жили в замедленном ритме, в состоянии похмелья, уже в ожидании приближения сроков внесения квартплаты и налогов.

Небо, в унисон с совестью и настроением горожан, было серым, почти того же оттенка, что мостовые. Было холодно, но не настолько, чтобы это внесло нотку живописности в парижский пейзаж и попало на страницы газет. Просто неприятный холод, который замечаешь, лишь походив некоторое время по улицам.

Батареи в кабинетах были раскалены, их жар еще более утяжелял атмосферу. Время от времени в трубах слышалось бульканье, из котельной доносились таинственные звуки.

Как школьники в классах после экзаменов, все занимались теми мелкими делами, которые обычно откладывают на потом, обнаруживая в ящиках столов старые рапорты, статистические отчеты, которые надо доставить, всевозможные нудные бумажные дела.

Люди, о которых пишут в прессе, почти в полном составе находились на Лазурном берегу или занимались зимними видами спорта.

В кабинете Мегрэ все еще стояла угольная печка, которую ему оставили после того, как здание подключили к системе центрального отопления. Время от времени он отвлекался от работы, чтобы подбросить в нее угля или переворошить его, разбрасывая веер красных искр.

Комиссар не был в плохом настроении; но и рабочего настроя тоже не было, и в автобусе, который вез его домой, на бульвар Ришар-Ленуар, он мысленно спросил себя, не заболевает ли он гриппом.

Может, он беспокоился из-за жены? Вчера его друг Пардон, доктор с улицы Пикпюс, неожиданно позвонил ему по телефону:

– Алло, Мегрэ… Не говорите мадам Мегрэ, что я ввел вас в курс…

– В курс чего?

– Она только что побывала у меня и очень настойчиво просила не говорить вам…

Меньше года назад комиссар сам ходил к Пардону и также просил не рассказывать жене о его визите.

– Главное, не волнуйтесь. Я ее внимательно осмотрел. Ничего серьезного.

Вчера, в момент этого телефонного разговора, Мегрэ был таким же отяжелевшим, как сегодня утром, и на столе перед ним лежал тот же самый рапорт, который он должен был отшлифовать.

– На что она жалуется?

– Уже некоторое время она задыхается, когда поднимается по лестницам, а по утрам чувствует тяжесть в ногах. Повторяю вам: ничего серьезного. Просто небольшие проблемы с кровообращением. Я прописал ей таблетки, которые надо пить перед каждым приемом пищи. Также сообщаю вам, чтобы вы не удивлялись, что я прописал ей диету. Ей надо сбросить пять-шесть килограммов, чтобы уменьшить нагрузку на сердце.

– Вы уверены, что…

– Клянусь вам, абсолютно никакой опасности, но я счел, что будет лучше поставить вас в известность. Если вы мне верите, сделайте вид, что ничего не замечаете.

Больше всего ее пугает, что вы станете волноваться из-за ее здоровья…

Насколько он знал жену, она наверняка купила лекарство в ближайшей аптеке. Звонок был утром. В полдень он наблюдал за мадам Мегрэ, которая при нем не пила никаких таблеток. Вечером тоже. Он стал искать флакон или коробочку в ящиках буфета, потом, как ни в чем не бывало, на кухне. Куда же она запрятала лекарство? Она ела меньше и отказалась от десерта. Это она, такая сладкоежка!

– Я решила немного похудеть, – бросила она шутливым тоном. – А то на мне все платья трещат…

Он верил Пардону, поэтому не испугался, но легкое беспокойство о здоровье мадам Мегрэ вызывало меланхолию. В прошлом году ему были предписаны три недели полного покоя. Теперь нездорова жена. Это означало, что они незаметно достигли возраста мелких недомоганий, необходимых небольших «починок», как автомобили, которые вдруг начинают нуждаться в еженедельном визите в автосервис. Вот только для машины можно купить новую деталь. Можно поменять даже двигатель.

Когда секретарь постучал в дверь и открыл ее, как обычно не дожидаясь ответа, Мегрэ думал об этом, сам того не замечая. Он оторвался от досье и уставился на старого Жозефа большими, казавшимися сонными глазами:

– В чем дело?

– Тут один человек настаивает, чтобы вы его приняли.

Жозеф, передвигавшийся совершенно бесшумно, подошел к столу и положил на него заполняемую каждым посетителем карточку.

Мегрэ прочитал написанную карандашом фамилию, но поскольку она ему ничего не говорила, не обратил на нее внимания. Он запомнил только, что она была двусложной. В памяти отложилось лишь имя посетителя – Ксавье, поскольку первым его начальником на набережной Орфевр был старик Ксавье Гишар.

Под напечатанными словами «Цель визита» было нечто вроде: «Совершенно необходимо поговорить с комиссаром Мегрэ».

Жозеф ждал с невозмутимым видом. В кабинете было достаточно темно, чтобы включить лампу, но комиссар об этом не подумал.

– Вы его примете?

Он кивнул в ответ, слегка пожав плечами. Почему бы не принять? Через секунду в кабинет вошел посетитель – мужчина лет сорока, во внешности которого не было ничего необычного – один из тысяч мужчин, быстрым шагом направляющихся после окончания рабочего дня к ближайшей станции метро.

– Простите, что доставляю вам беспокойство, господин комиссар…

– Садитесь.

Его собеседник немного нервничал, скорее, был взволнован, как и многие другие люди, входившие в этот кабинет. Темное пальто визитер расстегнул, прежде чем сесть, а шляпу сначала положил на колени, а потом на ковер у ног.

Он как-то механически улыбнулся, очевидно из робости, откашлялся и произнес:

– Труднее всего начать, правда? Разумеется, как и все, я уж не знаю сколько раз проговаривал в мыслях то, что скажу вам, когда придет время, но сейчас все мысли спутались…

Новая улыбка, которой он выпрашивал у комиссара одобрения или подбадривания. Но в том еще не проснулся интерес к посетителю. Этот человек пришел в Неудачный момент, когда мозг Мегрэ дремал.

– Вы, должно быть, принимаете много подобных визитеров, людей, идущих к вам со своими мелкими делами, будучи уверены, что эти дела вас заинтересуют.

Он был брюнетом, довольно симпатичным, хотя нос немного кривоват, а нижняя губа излишне полная.

– Могу вас заверить, что я не такой и долго колебался, прежде чем побеспокоить такого занятого человека, как вы.

Должно быть, он ожидал увидеть стол, заваленный папками с делами, два или три телефона, трезвонящих одновременно, снующих инспекторов, а на стульях развалившихся свидетелей и подозреваемых. Впрочем, в другой день он непременно застал бы эту картину во всей полноте, но его разочарование не вызвало улыбки у комиссара, который, казалось, вообще ни о чем не думает.

В действительности он рассматривал костюм визитера, пошитый из хорошей ткани и явно не районным портняжкой. Темно-серый, почти черный костюм. Черные ботинки. Нейтральный галстук.

– Позвольте вас заверить, господин комиссар, что я не сумасшедший. Не знаю, знаете ли вы доктора Стейнера с площади Данфер-Рошро. Это невропатолог и, как мне кажется, в большей или меньшей степени может считаться психиатром. Его неоднократно привлекали в качестве эксперта к различным судебным процессам.

Густые брови Мегрэ слегка поднялись, но именно слегка.

– Вы консультировались у Стейнера?

– Да, я ходил к нему на консультацию и попутно сообщу вам, что эти консультации продолжаются по часу и проводит он их очень тщательно. Так вот, он у меня ничего не нашел и считает меня совершенно нормальным.

Что же касается моей жены, которую он не видел…

Мужчина замолчал, так как этот монолог был не совсем таким, какой он подготовил заранее и пытался вспомнить дословно. Он машинально достал из кармана пачку сигарет, но не решался попросить позволения закурить.

– Можно, – разрешил Мегрэ.

– Благодарю вас.

Прикуривал он неловко от волнения.

– Прошу прощения. Мне следовало бы лучше владеть собой. Не могу не волноваться. Это первый раз, когда я вижу вас во плоти, да еще в вашем кабинете, с вашими трубками…

– Можно спросить, кто вы по профессии?

– Мне следовало с этого начать. Профессия у меня не очень распространенная, и, как многие другие, вы, возможно, улыбнетесь. Я работаю в универмаге «Лувр» на улице Риволи. Официально моя должность называется – старший продавец отдела игрушек. Сами понимаете, в праздники у меня была полная запарка. На самом деле у меня есть специализация, которая забирает большую часть времени: я занимаюсь игрушечными железными дорогами.

Заговорив о любимом деле, он, казалось, забыл о цели своего прихода, о том, где находится.

– Вы в декабре проходили мимо универмага «Лувр»?

Мегрэ не ответил ни «да», ни «нет». Он очень смутно помнил гигантскую светящуюся композицию в витрине и не мог бы сказать, что именно изображали двигающиеся фигурки.

– Если проходили, то непременно видели в третьей витрине на улице Риволи точную копию вокзала Сен-Лазар со всеми путями, пригородными электричками и скорыми поездами, семафорами, стрелками. Это заняло у меня три месяца работы, мне пришлось ездить за частью материала в Швейцарию и Германию. Вам это, возможно, покажется ребячеством, но если бы я сказал, какую прибыль мы имеем с одних только игрушечных железных дорог… И главное, не думайте, что наша клиентура состоит только из детей. Взрослые люди, в том числе очень богатые, увлекаются игрушечными железными дорогами и вызывают меня в свои особняки, чтобы… – Он снова перебил себя: – Я вас утомляю?

– Нет.

– Вы меня слушаете?

Мегрэ кивнул. Его посетителю было между сорока и сорока пятью, на пальце он носил обручальное кольцо червонного золота, широкое и плоское, почти такое же, как у самого комиссара. Булавка его галстука изображала железнодорожный семафор.

– Совсем заговорился. Я ведь пришел к вам не затем, чтобы рассказывать про игрушечные поезда. Однако вам же необходимо составить обо мне представление, верно?

Что еще вам сказать? Живу я на авеню Шатийон, возле церкви Сен-Пьер-де-Монруж, в XIV округе, занимаю одну и ту же квартиру восемнадцать лет. Нет, девятнадцать… Точнее, в марте будет девятнадцать… Женат…

Он сожалел, что не может говорить яснее и перегружает рассказ деталями. По мере того как в памяти у него всплывали детали, он их взвешивал, мысленно спрашивая себя, важны они или нет, и в зависимости от ответа высказывал вслух или отбрасывал.

Он посмотрел на часы:

– Вот именно потому, что я женат… – Улыбнулся, извиняясь: – Было бы проще, если бы вы задавали мне вопросы, но вы не можете этого сделать, потому что не знаете, о чем идет речь…

Мегрэ был недалек от того, чтобы начать себя упрекать за такую статичность. Но то была не его вина. Он почти не интересовался тем, что ему рассказывали, и сожалел о своем разрешении Жозефу пропустить посетителя.

– Я вас слушаю…

Дабы чем-то занять себя, комиссар набил трубку, бросил взгляд в окно, за которым все было бледно-серым. Казалось, открывался вид на выцветшую декорацию провинциального театра.

– Прежде всего, господин комиссар, подчеркну, что я не обвиняю. Я люблю жену. Мы, Жизель и я, женаты уже пятнадцать лет и по-настоящему ни разу не ссорились. Я говорил об этом доктору Стейнеру, после того как он меня осмотрел, а он мне озабоченно ответил: «Мне бы хотелось, чтобы вы привели ко мне вашу жену».

Но под каким предлогом я могу попросить Жизель пойти со мной к невропатологу? Не могу же я утверждать, что она сумасшедшая, поскольку продолжает работать и никто на нее не жалуется.

Видите ли, я не очень образован. Я воспитывался в приюте, но учился самостоятельно. Все, что я знаю, почерпнуто из книг, которые читал после работы.

Я интересуюсь всем, а не только игрушечными поездами, как вы могли бы подумать, и считаю знание самым ценным благом из всех, что может иметь человек.

Прошу прощения за такое длинное вступление. Оно необходимо для того, чтобы вы поняли, почему, когда Жизель стала себя вести по отношению ко мне иначе, я отправился в библиотеки, в том числе Национальную, чтобы полистать книги, приобретение которых стоило бы мне слишком дорого. Кроме того, моя жена забеспокоилась бы, найдя их дома…

Доказательством того, что Мегрэ все менее внимательно слушал рассказ, был его вопрос:

– Книги по психиатрии?

– Да. Не стану утверждать, что все в них понял. Большинство написано слишком сложным для меня языком.

Тем не менее я нашел труды по неврозам и психозам, которые заставили меня задуматься. Полагаю, вам известна разница между неврозами и психозами? Я также изучал шизофрению, но, положа руку на сердце, думаю, что до этого дело еще не дошло…

Мегрэ подумал о своей жене, о Пардоне и посмотрел на небольшую черную бородавку в углу рта посетителя.

– Если я правильно вас понимаю, вы подозреваете, что ваша жена не совсем нормальна?

Главное было сказано. Посетитель немного побледнел и дважды или трижды судорожно сглотнул, прежде чем заявить, явно тщательно подбирая слова и взвешивая их смысл:

– Я убежден, что в течение нескольких месяцев, минимум пяти или шести, моя жена имеет намерение убить меня. Вот почему, господин комиссар, я хотел встретиться с вами лично. У меня нет конкретных доказательств, иначе я бы начал прямо с них. Но я готов изложить вам те признаки, которыми располагаю. Они двух родов. Первые – психологические, их, как вы понимаете, труднее всего изложить. Это мелочи, совершенно непримечательные каждая сама по себе, но, если их рассмотреть в целом, они приобретают определенный смысл.

Что же касается материальных признаков, есть один.

Я его принес. И это наиболее беспокоит…

Он залез под пальто, расстегнул пиджак, вынул бумажник и достал из него листок, сложенный так, как пакетик, в которые аптекари еще упаковывают порошки от головной боли.

В бумажке действительно находился порошок грязно-белого цвета.

– Оставляю вам этот образец, чтобы вы могли отдать его на экспертизу. Прежде чем обратиться к вам, я попросил одного продавца из «Лувра», увлекающегося химией, сделать свой анализ. У него дома настоящая лаборатория. Так вот, он абсолютно уверен, что это белый фосфат. Не фосфор, как можно было бы подумать, а именно соединение фосфора с другим элементом. Я проверял по словарям. Не только по «Ларуссу», но и по специальным химическим. Белый фосфат – почти бесцветный порошок, очень токсичный. Когда-то он в микроскопических дозах использовался для лечения некоторых заболеваний, и отказались от него именно из-за токсичности.

Он замолчал, несколько обескураженный, что Мегрэ по-прежнему сидит с невозмутимым, как будто даже отсутствующим видом.

– Моя жена не интересуется химией. Не проходит никакого лечения. Не больна ни одной из тех болезней, от которых в крайнем случае могли бы прописать фосфат цинка. А в доме я нашел не эти несколько граммов, а целый флакон, в котором минимум пятьдесят граммов. Кстати, я нашел его чисто случайно. На первом этаже у меня есть своего рода мастерская, где работаю над изготовлением макетов, занимаюсь мелкими изысканиями в механике. Да, согласен, речь идет всего лишь об игрушках, но эти игрушки, как я уже говорил, представляют…

– Я понял.

– Однажды вечером, когда жены дома не было, я опрокинул на верстак баночку клея, ну и залез в чуланчик, где хранятся швабры и моющие средства. Я искал какой-нибудь растворитель и случайно наткнулся на флакон без этикетки, форма которого мне показалась странной.

Теперь, если вы проведете параллель между данной находкой и тем, что за эти последние месяцы я впервые в жизни почувствовал некоторое недомогание, о котором рассказал доктору Стейнеру…

В кабинете зазвонил телефон, и Мегрэ, сняв трубку, услышал голос директора уголовной полиции.

– Это вы, Мегрэ? У вас найдется несколько минут?

Я хотел бы познакомить вас с одним американским криминалистом, который сейчас находится в моем кабинете и очень хочет пожать вам руку.

Положив трубку на рычаг, Мегрэ посмотрел по сторонам. На столе не лежало никаких конфиденциальных бумаг. К тому же его посетитель не выглядел опасным.

– Вы позволите? Я всего на несколько минут.

– Конечно, пожалуйста…

Однако, будучи уже у двери, он машинально вновь пересек кабинет и по привычке заглянул в кабинет инспекторов. Но не дал никому из подчиненных никакого особого задания. Он об этом даже не подумал.

Через несколько минут он уже открывал обитую кожей дверь кабинета патрона. Высокий рыжий малый, встав с кресла, энергично пожал ему руку и сказал на французском с едва заметным акцентом:

– Для меня огромная радость видеть вас живьем, месье Мегрэ. Когда вы приезжали в Штаты, я не смог с вами встретиться, поскольку находился в Сан-Франциско, а до наших краев вы так и не добрались. Мой друг Фрэнк Уорд, принимавший вас в Нью-Йорке и сопровождавший в Вашингтон, рассказывал мне о вас много интересного.

Директор жестом разрешил Мегрэ сесть.

– Надеюсь, я не оторвал вас от одного из тех великолепных допросов, которые нам, американцам, кажутся такими любопытными.

Комиссар поспешил его успокоить. Гость директора протянул ему пачку сигарет, но тут же спохватился:

– Я забыл, что вы фанатик трубки…

Это периодически повторялось, и всегда с одними и теми же фразами, одинаковыми вопросами, тем же самым преувеличенным и смущающим восхищением. Мегрэ, который терпеть не мог, чтобы на него смотрели как на некую диковину, старался не показывать своего недовольства и в такие моменты улыбался особой улыбкой, сильно веселившей его начальника.

За одним вопросом следовал другой. Разговор зашел о технических средствах, потом о знаменитых уголовных делах, по которым Мегрэ пришлось высказывать свое мнение.

Затем неизбежно возник вопрос о методах работы комиссара, что всегда его раздражало, и он, желая разрушить сложившуюся вокруг его имени легенду, постоянно повторял, что никаких особых методов у него нет, но ему никто не верил.

Желая освободить Мегрэ, директор встал со словами:

– А теперь, если не возражаете, мы покажем вам наш музей…

Посещение музея было непременной частью любого визита подобного рода, и Мегрэ, после нового рукопожатия, еще более сильного, чем его, смог наконец вернуться к себе в кабинет.

Он вошел и в удивлении замер на пороге: в кресле, где сидел продавец игрушечных поездов, никого не было.

Кабинет был пуст, лишь где-то под потолком еще витал сигаретный дым.

Он направился к кабинету инспекторов:

– Он ушел?

– Кто?

Жанвье и Люка играли в карты, что случалось с ними раза по три в год, не считая ночных дежурств.

– Никто… Не имеет значения…

Мегрэ вышел в коридор, где старик Жозеф читал газету.

– Мой посетитель ушел?

– Не так давно. Он вышел из вашего кабинета, сказал, что ждать дольше не может, что ему непременно нужно идти в магазин, где его ждут. А что, я должен был?..

– Нет. Ничего.

Тот человек был волен уйти, поскольку никто не заставлял его приходить.

В этот самый момент Мегрэ заметил, что забыл его имя.

– Полагаю, Жозеф, вы не знаете, как его зовут?

– Признаюсь, господин комиссар, что я не посмотрел на карточку.

Мегрэ вернулся к себе, сел за стол и вновь занялся работой над рапортом, в которой не было ничего увлекательного. Отопление, похоже, сломалось, потому что батареи никогда еще не были такими обжигающими, а в трубах слышались тревожные звуки. Комиссар чуть не встал, чтобы повернуть рычажок выключателя, но у него не хватило смелости, и он протянул руку к телефону.

Мегрэ собирался позвонить в универмаг «Лувр» и узнать фамилию старшего продавца отдела игрушек. Но, если он это сделает, не спросят ли там, с чего бы это полиция заинтересовалась их сотрудником? Не причинит ли Мегрэ этим звонком вред своему посетителю? Он поработал еще немного, а потом почти машинально снял трубку.

– Вы можете соединить меня с доктором Стейнером, живущим на площади Данфер-Рошро?

Меньше чем через две минуты зазвонил телефон.

– Доктор Стейнер у аппарата.

– Простите за беспокойство, доктор… Это Мегрэ…

Да, комиссар уголовной полиции. Насколько мне известно, вы недавно принимали пациента по имени Ксавье, фамилию я запамятовал…

Врач на том конце провода, похоже, тоже не мог вспомнить.

– Он работает в отделе игрушек. Главным образом продает электрические поезда… Он якобы ходил к вам убедиться, что не сошел с ума, а затем заговорил с вами о своей жене…

– Секундочку, пожалуйста. Я должен свериться с моими карточками.

Мегрэ услышал, как он кому-то говорит:

– Мадемуазель Берта, будьте так любезны…

Должно быть, врач отошел от аппарата, потому что конца фразы комиссар не услышал. Тишина на линии длилась долго, и Мегрэ подумал, что их разъединили.

Судя по голосу, Стейнер был человеком холодным, очевидно, тщеславным и, уж во всяком случае, уверенным в собственной значимости.

– Могу я вас спросить, комиссар, по какой причине вы мне позвонили?

– Этот господин только что побывал в моем кабинете и ушел до того, как мы закончили разговор. Разговаривая с ним, я случайно порвал на мелкие кусочки карточку, на которой была записана его фамилия.

– Вы его вызывали?

– Нет.

– В чем его подозревают?

– Ни в чем. Он пришел по собственной инициативе поведать свою историю.

– Что-то случилось?

– Не думаю. Он рассказал мне о некоторых опасениях, которыми, как мне кажется, он поделился и с вами…

Только один врач из сотни бывает так мало расположен к сотрудничеству с полицией, и надо же было Мегрэ наткнуться именно на такого…

– Полагаю, – заявил Стейнер, – что профессиональная этика не позволяет мне разглашать…

– Доктор, я не прошу вас выдавать врачебную тайну. Я прошу вас просто сказать мне фамилию этого Ксавье. Я мог бы ее узнать немедленно, позвонив в универмаг «Лувр», где он работает, но подумал, что, действуя таким образом, могу повредить его репутации в глазах начальства.

– Это действительно возможно.

– Также мне известно, что он живет на авеню Шатийон, и мои люди, расспрашивая консьержек, придут к тому же результату. Таким образом мы можем причинить вашему пациенту вред, спровоцировав нежелательные сплетни и слухи.

– Понимаю.

– Так что?

– Его фамилия Мартом. Ксавье Мартон, – с неохотой ответил невропатолог.

– Когда он к вам приходил?

– Думаю, на этот вопрос я также могу ответить. Примерно три недели назад, точнее, двадцать первого декабря…

– Значит, в тот момент, когда он был очень занят из-за рождественских праздников. Полагаю, он был сильно возбужден?

– Что вы говорите?

– Послушайте, доктор, еще раз вам повторяю: я не прошу вас выдавать никакие тайны. Мы, как вы знаете, располагаем быстрыми и эффективными способами получения информации.

На том конце провода повисла тишина. Мегрэ готов был поклясться, что это осуждающая тишина. Должно быть, доктор Стейнер не любил полицию.

– Ксавье Мартон, – продолжал Мегрэ, – у меня в кабинете вел себя как совершенно нормальный человек.

Однако…

– Однако? – переспросил доктор.

– Я не психиатр и после того, как выслушал его, хотел бы узнать, имел ли я дело с человеком неуравновешенным или…

– Что вы называете «неуравновешенным»?

Мегрэ, красный от раздражения, крепко сжимал в руке трубку телефона.

– Если у вас, доктор, есть чувство ответственности и если вы так дорожите сохранением врачебной тайны, нарушить которую я вас вовсе не призываю, то хочу вас заверить, у нас тоже есть чувство ответственности. Мне неприятно думать, что я дал уйти человеку, который завтра может…

– Я тоже дал ему уйти из моего кабинета.

– То есть вы не считаете его сумасшедшим?

Вновь молчание.

– Что вы думаете о его рассказе про его жену? Здесь он не успел закончить свою историю…

– Я не осматривал его жену.

– А с его слов вы не составили никакого впечатления…

– Впечатления?

– Вам больше нечего добавить?

– Сожалею, нечего. Простите, меня ждет пациент.

Мегрэ швырнул трубку на рычаг с такой силой, словно хотел расшибить ее о голову врача. Потом, почти мгновенно, его ярость улеглась, он пожал плечами и даже улыбнулся.

– Жанвье! – крикнул он так, чтобы его услышали в соседнем кабинете.

– Да, патрон.

– Сходи в универмаг «Лувр», поднимись на этаж, где продают игрушки, и, изображая покупателя, найди мужчину, который руководит этим отделом. Возраст: от сорока до сорока пяти, брюнет, на губе волосатая бородавка.

– И что мне у него спросить?

– Ничего. Я хочу узнать, соответствует ли заведующий отделом этому описанию и зовут ли его Ксавье Мартон.

Кстати, если это он, прояви интерес к железным дорогам, чтобы его разговорить. Понаблюдай за ним, и все.

– Это о нем вы сейчас говорили по телефону?

– Да. Ты слышал?

– Хотите узнать, чокнутый он или нет?

Мегрэ только пожал плечами. В другой день он, возможно, забыл бы о визите Мартона через несколько минут после его ухода. В уголовной полиции привыкли принимать сумасшедших и полусумасшедших индивидов обоего пола, считающих себя призванными спасти мир от гибели, и тех, кто убежден, что таинственные враги покушаются на их жизнь или на тайны, которыми они владеют.

Специальная бригада, «криминалка», как ее называют в обиходной речи, не психиатрическая больница и подобными личностями занимается лишь в том случае, когда они нарушают закон, а это, к счастью, случается далеко не всегда.

Было около полудня. Комиссар подумал, не позвонить ли Пардону, но сказал себе, что не стоит – в утреннем визите не было ничего такого, что отличало бы его от сотни подобных, бывших в прошлом.

Почему он подумал о таблетках, которые жена должна была принимать перед едой? Из-за фосфата цинка, который Ксавье Мартон якобы обнаружил в шкафчике, где хранятся швабры. Где же мадам Мегрэ прячет свое лекарство, не желая волновать мужа?

Заинтригованный этим вопросом, он пообещал себе обыскать всю квартиру. Должно быть, она долго размышляла, подыскивая хитрый тайник, о котором он никогда не подумает. А пока комиссар закрыл папку с документами, убавил наполовину мощность батареи отопления и заколебался, стоит ли оставлять окно открытым на тот час, что продлится обеденный перерыв.

Выходя, он заметил на столе конвертик с белым порошком и отнес его Люка:

– Отдай в лабораторию. Пусть во второй половине дня скажут мне, что это такое.

Выйдя на набережную, он почувствовал себя зябко, поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и направился к автобусной остановке.

Ему очень не понравился доктор Стейнер, о котором он думал гораздо больше, чем о специалисте по игрушечным поездам.