Текст книги "Мегрэ и Долговязая"

Мегрэ и Долговязая

Глава 1,
где Мегрэ встречает старую знакомую, покончившую со своей прежней жизнью, и где речь идет о Фреде Унылом, а также о трупе, им, вероятно, обнаруженном

На бланке, который дежурный предложил заполнить посетительнице, а потом отнес Мегрэ, было написано:

«Эрнестина, по прозвищу Долговязая (в прошлом Мику, в настоящее время Жюсьом), которую Вы 17 лет назад арестовали на улице Луны, убедительно просит срочно принять ее по весьма важному делу».

Мегрэ украдкой взглянул на старого Жозефа, чтобы удостовериться, читал ли тот записку, но седовласый служащий оставался невозмутимым. Вероятно, только он из всех работников уголовной полиции в то утро не снял пиджак, и впервые за долгие годы комиссар подумал, зачем такого почтенного человека заставляют носить на шее тяжелую цепь с огромной медалью.

Бывают дни, когда вдруг начинаешь задавать себе такие нелепые вопросы. Возможно, виной тому было жаркое лето. А может быть, близость отпуска. Добрая половина инспекторов уже отдыхала на взморье или в деревне. Люка ходил в панаме, удивительно напоминавшей палатку туземцев или абажур. Начальник полиции, как и каждое лето, отбыл в Пиренеи.

До прихода Жозефа Мегрэ пристально следил за осой, которая кружилась под потолком, неизменно тыкаясь в него в одном и том же месте, что мешало Мегрэ настроиться на серьезный лад. Через настежь открытые окна в кабинет врывался шум парижских улиц.

– Пьяная? – спросил Мегрэ у дежурного.

– Кажется, нет, месье Мегрэ.

Случалось, что женщины определенного типа, изрядно выпивши, испытывали необходимость излить душу в полиции.

– Нервничает?

– Она спросила, долго ли ей придется ждать, а я ответил, что даже не знаю, примете ли вы ее. Тогда она села в углу зала ожидания и уткнулась в газету.

Мегрэ не мог припомнить ни фамилии Мику, ни Жюсьом, ни прозвища Долговязая, но в его памяти отчетливо сохранилась сцена на улице Луны в такой же, как сегодня, жаркий день, когда асфальт тает под ногами, наполняя Париж запахом плавленой смолы.

Это было там, возле ворот Сен-Дени, на маленькой улочке, где много подозрительных отелей и лавчонок со сластями. В ту пору он еще не был комиссаром. Женщины носили платья прямого покроя и подбривали волосы на затылке. Предварительно ему пришлось зайти в два или три соседних бара и в каждом выпить рюмку перно. Он до сих пор помнит запах этого напитка, равно как и запах пота и грязных ног, царивший в маленьком отеле. Комната была на четвертом или пятом этаже. Он ошибся дверью и сначала попал к какому-то негру, который сидел на кровати и играл на аккордеоне. Видимо, музыкант, работавший на танцульках. Нимало не смутившись, негр движением подбородка указал ему на соседнюю дверь.

– Войдите!

Голос надтреснутый, прокуренный или пропитой. У выходившего во двор окна высокая девушка в ярко-голубом халате жарила на спиртовке котлету. Она была ростом с Мегрэ, а может быть, и выше. Спокойно оглядев его с ног до головы, она тут же спросила:

– Вы кто, шпик?

Когда он нашел на зеркальном шкафу бумажник, набитый деньгами, она и бровью не повела.

– Это дело рук моей подружки.

– Что за подружка?

– Фамилии не знаю. Зовут ее Люлю.

– Где она живет?

– Ищите сами. Ведь это ваша профессия.

– Одевайтесь и следуйте за мной!

Речь шла всего лишь о том, что проститутка обокрала своего клиента, но уголовная полиция придавала этому делу определенное значение не столько из-за размера суммы, хотя она была довольно значительной, сколько из-за того, что пострадавший, крупный скототорговец из Шаранты, уже успел пожаловаться своему депутату.

– И не подумаю, пока не доем котлету.

В тесной комнате помещался только один стул, и Мегрэ пришлось стоять, пока девица не спеша жевала свою котлету, не обращая на него никакого внимания, словно его и не существовало.

В ту пору ей было лет двадцать. Бледная, с бесцветными глазами и длинным костистым лицом. Покончив с котлетой, она поковыряла спичкой в зубах. Потом стала заваривать кофе.

– Я же просил вас одеться!

Он изнывал от жары. Его тошнило от вони и духоты. Быть может, девушка угадала, что ему не по себе.

Она спокойно сняла халат, потом рубашку, трусы и, растянувшись нагишом на неубранной постели, закурила сигарету.

– Я жду! – с нетерпением сказал Мегрэ, пытаясь не смотреть в ее сторону.

– Я тоже.

– У меня ордер на арест.

– За чем же дело стало? Арестуйте меня!

– Немедленно одевайтесь и следуйте за мной!

– А куда мне торопиться?

Положение становилось смешным. Девушка по-прежнему была невозмутима, пассивна, и только в ее бесцветных глазах мелькал насмешливый огонек.

– Вы говорите, я арестована. Что ж! Пожалуйста, я не возражаю! Но нельзя же требовать, чтобы при этом я вам еще помогала. Я нахожусь у себя дома. Жара несусветная, и я имею полное право лежать голышом. Если же вы настаиваете, чтобы я пошла в таком виде, дело ваше, меня это ни капельки не смущает.

Ему пришлось не менее десяти раз повторить:

– Одевайтесь!

От того ли, что у нее была такая светлая кожа, а может быть, из-за мерзкой обстановки, в которую он попал, но Мегрэ показалось, что он еще никогда не видел женщины до такой степени голой, как эта. Сначала он бросил ей на кровать одежду, потом стал угрожать.

В конце концов ему пришлось спуститься вниз и позвать на помощь двух полицейских. Сцена становилась комичной. Ничего другого не оставалось, как силой завернуть девицу в одеяло и вынести, словно тюк, по узкой лестнице, в то время как со всех сторон открывались двери и высовывались головы любопытных.

С тех пор он ее больше не видел и ничего о ней не слышал.

– Впустите ее! – со вздохом проговорил комиссар.

Он ее сразу узнал. Ему даже показалось, что она ничуть не изменилась. То же длинное бледное лицо, те же вылинявшие зрачки, широкий, густо намазанный рот, напоминавший кровоточащую рану. Во взгляде сквозила спокойная ирония, свойственная людям, которые так много видели, что их ничем уже не удивишь.

На ней было приличное платье, светлая соломенная шляпка и даже перчатки.

– Вы на меня все еще сердитесь?

Он молча продолжал курить трубку.

– Можно мне сесть? Я знала, что вас повысили в чине. Впрочем, поэтому мне не приходилось больше встречаться с вами. А курить здесь можно?

Она взяла из сумки сигарету и зажгла ее.

– Должна сказать сразу, без всякого упрека, что тогда я говорила правду. Мне зря припаяли год. А настоящую виновницу, Люлю, вы даже не удосужились разыскать. Мы вместе с ней познакомились с одним богатым толстяком. Он увел нас обеих, но когда он пощупал меня, то тут же велел убираться к черту. Сказал, что тощие портят ему настроение. Я осталась ждать в коридоре, а через час Люлю сунула мне в руки бумажник и велела спрятать.

– Чем она теперь занимается?

– Знаю, что пять лет назад держала ресторанчик на юге. Мне только хотелось вам напомнить, что каждый может ошибиться.

– Для этого вы и пришли?

– Нет. Я пришла поговорить об Альфреде. Если бы он знал, что я здесь, он бы сказал, что я круглая дура. Я могла бы обратиться к инспектору Буасье, который его хорошо знает.

– А кто такой Альфред?

– Мой муж. Он и в самом деле мне муж. Ведь Альфред все еще верующий. Инспектор Буасье арестовывал его уже два или три раза, причем однажды Альфреду пришлось целых пять лет отсидеть во Френ.[1]1
  Френ – одна из тюрем в Париже.


[Закрыть] Фамилия Жюсьом вам, возможно, ничего не говорит, но когда я вам скажу его кличку, вы сразу вспомните. О нем не раз писали в газетах. Это Фред Унылый.

– Специалист по сейфам?

– Он самый!

– Вы с ним поссорились?

– Совсем нет. Стала бы я к вам ходить по такому делу. Это не в моих привычках. Итак, вы знаете, кто такой Альфред?

Мегрэ никогда его не видел. Вернее, видел мельком, когда взломщик сидел в коридоре, в ожидании допроса. Он припоминал тщедушного человечка с тревожными глазами. Одежда висела мешком на его тощем теле.

– Видимо, мы судим о нем по-разному, – сказала она. – Альфред – неудачник. Он гораздо интереснее, чем вы о нем думаете. Вот уже двенадцать лет, как мы женаты, но только сейчас я начинаю его по-настоящему узнавать.

– Где он?

– Не волнуйтесь, сейчас все расскажу. Где он сейчас – я точно не знаю. Мне только известно, что он невольно влип в одно грязное дело. Поэтому я и пришла сюда. Важно одно: чтобы вы мне поверили, а я понимаю, что это трудно.

Он с любопытством смотрел на нее. Женщина говорила с располагающей простотой, не жеманилась, не пыталась произвести впечатление. Если она не сразу коснулась цели визита, то только потому, что дело, о котором шла речь, действительно было нелегкое.

И все-таки ее и Мегрэ разделял барьер, который она всячески старалась преодолеть.

Мегрэ никогда не приходилось заниматься Фредом Унылым, и он знал о нем только понаслышке. Личность взломщика почти знаменитая, а газеты старались еще больше раздуть интерес к этой колоритной фигуре.

Альфред долгое время работал в фирме Планшаров, изготовляющей сейфы, и считался у них одним из лучших специалистов. Это был унылый, замкнутый, болезненный парень, периодически страдавший приступами эпилепсии.

Буасье, конечно, мог бы рассказать Мегрэ, при каких обстоятельствах Альфред ушел из фирмы Планшаров.

Во всяком случае, в один прекрасный день, вместо того чтобы устанавливать сейфы, он стал их взламывать.

– Когда вы с ним познакомились, он еще работал честно?

– Ну, ясно же, нет. Может, вы думаете, что это из-за меня он пошел по плохой дорожке? Он мастерил что-нибудь, иногда нанимался к слесарю, но я быстро смекнула, что у него на уме.

– А вы не думаете, что вам следовало бы обратиться к Буасье?

– Но ведь он занимается ограблениями, правда? А убийствами занимаетесь вы?

– А разве Альфред кого-нибудь убил?

– Послушайте, господин комиссар, по-моему, дело пойдет быстрее, если вы не станете меня перебивать. Про Альфреда можно говорить что угодно, но убить он неспособен, даже если его озолотить. Это может казаться странным, когда речь идет о таком человеке, как он, но Альфред – очень чувствительный, он способен расплакаться из-за пустяка. Я-то его знаю. Другие могут даже подумать, что он тряпка. А я поэтому его и полюбила.

Женщина спокойно посмотрела на Мегрэ. Последнее слово она произнесла без нажима, но с некоторой долей гордости.

– Если бы вы знали, что ему иногда приходит в голову, вы бы очень удивились. Но это не важно. Ведь для вас он только вор. Однажды он попался и проторчал пять лет в тюрьме. Я все время навещала его, не пропустила ни разу. В эти годы мне снова пришлось взяться за прежнее ремесло, хотя я и могла нажить неприятности, потому что у меня не было желтого билета, а в то время он еще требовался. Альфред все время надеется огрести большую сумму, чтобы мы могли потом поселиться в деревне. Он об этом мечтал еще в детстве.

– Где вы живете?

– На набережной Жемапп. Как раз напротив шлюза Сен-Мартен. Вы представляете? У нас две комнаты над бистро, выкрашенным в зеленый цвет. Нам это очень удобно, потому что там телефон.

– Альфред сейчас дома?

– Нет. Я же вам говорила, что не знаю, где он сейчас, и можете мне поверить. Он тут провернул одно дельце, но не в эту ночь, а в прошлую.

– И скрылся?

– Подождите, месье комиссар. Сейчас вы поймете, что все то, что я вам рассказываю, очень важно. Вы знаете, что есть люди, которые каждый раз покупают билеты национальной лотереи, правда? Некоторые из них отказывают себе даже в пище, они надеются, что в один прекрасный день разбогатеют. Так вот! То же самое происходит и с Фредом. В Париже существуют десятки сейфов, которые он устанавливал. Он знает устройство каждого из них как свои пять пальцев. А ведь вообще-то сейф покупают для того, чтобы упрятать туда денежки или драгоценности.

– Значит, он надеется захватить большой куш?

– Вы угадали. – Она пожала плечами, словно речь шла о безобидном капризе ребенка, а потом добавила: – Ему не везет. Чаще всего ему попадаются ценные бумаги, которые невозможно реализовать, или деловые документы. Один-единственный раз в сейфе оказалась сумма, которая позволила бы нам спокойно прожить остаток лет, но его арестовал Буасье.

– Вы были с ним вместе? Стояли на стреме?

– Нет. Он всегда был против этого. Вначале Фред рассказывал мне, в каком месте собирается работать, и я старалась быть где-нибудь поблизости. Когда же он это заметил, то перестал мне говорить.

– Боялся, что вы попадетесь?

– Вероятно. А может, из суеверия. Видите ли, хоть мы и живем вместе, Альфред ничуть не изменился, остался таким же замкнутым. Иной раз в сутки он не проронит ни слова. Когда я вижу, что он уезжает вечером на велосипеде, мне сразу становится все ясно.

Мегрэ вспомнил, что в некоторых газетах этого человека называли «Альфред Жюсьом, взломщик на велосипеде».

– Это он сам и придумал. Он считает, что ночью человек на велосипеде не привлекает к себе внимания, особенно если через плечо у него висит сумка с инструментами. Его принимают за мастера, который едет на работу. Вот видите, я рассказываю вам все, как другу.

Мегрэ недоумевал, что могло привести ее к нему в кабинет. Когда она вынула вторую сигарету, он зажег спичку и протянул ей.

– Сегодня четверг. В ночь со вторника на среду Альфред уехал, чтобы выполнить задуманное.

– Он вам это сказал?

– И без того было ясно. Несколько ночей подряд он уезжал из дому в одно и то же время. Перед тем как забраться в какой-нибудь дом или контору, он иногда целую неделю ведет наблюдение, следит за людьми, которые там живут или работают.

– Чтобы удостовериться, что он там никого не встретит?

– Нет. Это для него не важно. Я даже думаю, что он больше любит работать в доме, где кто-нибудь есть. Он умеет двигаться совсем бесшумно. Сотни раз он возвращался домой ночью и ложился рядом со мной так тихо, что я даже не просыпалась.

– Вы знаете, где он работал в позапрошлую ночь?

– Знаю только, что где-то в Нейи. И то узнала случайно. За день до этого, вернувшись домой, он рассказал мне, что полицейский вдруг потребовал у него документы и, должно быть, принял за какого-нибудь подонка, потому что окликнул его в Булонском лесу, в том месте, где проститутки заманивают клиентов. «Где же это?» – спросила я. «За зоологическим садом. Я возвращался из Нейи». Итак, позавчера вечером он уехал, захватив с собой сумку с инструментами. Я сразу поняла, что он отправился на работу.

– А он до этого не пил?

– Что вы! Он никогда не пьет. И не курит. Он этого не выносит. Он живет в постоянном страхе, как бы с ним не случился приступ эпилепсии, и ужасно стесняется, если это происходит на улице и его окружает толпа, его жалеют… Перед отъездом он мне сказал: «На этот раз мы скоро сможем переехать в деревню».

Мегрэ стал что-то записывать, машинально окружая буквы завитушками.

– В котором часу он выехал с набережной Жемапп?

– Около одиннадцати, как и все эти дни.

– Значит, в Нейи он мог попасть к полуночи.

– Вероятно. Ездит он, правда, не быстро, но, с другой стороны, в эти часы на улицах свободно.

– Когда вы с ним снова увиделись?

– Больше я его не видела.

– Значит, вы полагаете, что с ним что-то случилось?

– Он звонил мне по телефону.

– Когда?

– В пять утра. Я не спала. Беспокоилась. Я вам говорила, что Альфред всегда боится, чтобы с ним не случился приступ на улице, а вот меня пугает, как бы это не произошло во время работы. Вы меня понимаете? Я услышала, как в бистро зазвонил телефон. Это как раз под нами. Вдруг раздался звонок. Хозяева не встали, а я кинулась вниз, догадавшись, что это Альфред. По голосу я сразу поняла, что у него что-то не ладится. Он спросил очень тихо: «Это ты?» – «Да, я». – «Ты одна?» – «Да. Откуда ты звонишь?» – «Из маленького кафе возле Северного вокзала. Послушай, Тина (он всегда зовет меня Тиной), мне необходимо на некоторое время исчезнуть». – «Тебя засекли?» – «Дело не в том. Точно не знаю. Меня видел какой-то человек, но я не уверен, что он из полиции». – «А деньги у тебя?» – «Нет. Это случилось до того, как я закончил работу». – «Что же произошло?» – «Я стал разбирать замок и вдруг вижу, что моя лампа высветила чье-то лицо в углу комнаты. Я подумал, что кто-то тихо вошел и на меня смотрит. Потом я понял, что это глаза мертвеца».

Женщина пытливо взглянула на Мегрэ.

– Я уверена, что он не солгал. Если бы он убил, он бы мне признался. Я вовсе не собираюсь рассказывать вам небылицы. По голосу я поняла, что Альфред, того и гляди, грохнется в обморок. Ведь он так боится покойников…

– Что же там было?

– Не знаю. Он мне не стал объяснять подробно. Мне все время казалось, что он вот-вот повесит трубку. Боялся, как бы его не услышали. Сказал, что через четверть часа садится на поезд и уезжает…

– В Бельгию?

– Надо думать, раз он звонил из кафе возле Северного вокзала. Я посмотрела расписание. Есть поезд, который отходит в пять сорок пять утра.

– Вы не знаете, из какого кафе он звонил?

– Вчера я специально решила побродить в тех краях и попыталась кое-кого расспросить, но безрезультатно. Приняли за ревнивую жену и не стали со мной разговаривать.

– Итак, все, что он вам сообщил: в комнате, где он работал, труп?

– Мне удалось вытянуть из него еще кое-что. Он добавил, что это труп женщины, что грудь ее была вся в крови, а в руках она держала телефонную трубку.

– Это все?

– Нет. В ту минуту, когда он убегал – представляю его состояние, – у ворот остановилась машина.

– Он так и сказал, у ворот?

– Да. Я точно помню это слово. Кто-то вышел из машины и направился к дому. Пока этот человек шел по коридору, Альфред успел выпрыгнуть в окошко.

– А инструменты?

– Он их там бросил. Чтобы попасть в комнату, он, конечно, вырезал оконное стекло. В этом я уверена. Он так делает всегда и на этот раз, думаю, не отступил от своей привычки, даже если дверь была открыта, потому что он – маньяк, а может быть, просто суеверный.

– Значит, его никто не заметил?

– Заметили, когда он бежал через сад…

– Он сказал «через сад»?

– Я ничего не придумала. Говорю вам, когда он бежал через сад, кто-то выглянул в окно и осветил его электрическим фонариком, быть может, даже его собственным, который он там бросил вместе с инструментами. Альфред вскочил на велосипед и помчался, не оборачиваясь, а когда очутился возле Сены – в каком месте, точно не знаю, – бросил велосипед в воду, чтобы замести следы. Вернуться домой он не осмелился. Дошел пешком до Северного вокзала, а оттуда позвонил мне, умоляя не говорить ни слова. Я настаивала, чтобы он не уезжал. Пробовала убеждать. В конце концов он обещал прислать мне письмо до востребования, чтобы я знала, где он, и могла к нему приехать.

– Он вам не написал?

– Письмо еще дойти не могло. Сегодня утром я уже заходила на почту. Целый день ломала голову, как быть. Купила все газеты, думала найти какое-нибудь сообщение об убитой женщине.

Мегрэ снял трубку и попросил соединить его с полицейским участком в Нейи.

– Алло! Говорят из уголовной полиции. Было ли зарегистрировано в вашем районе за последние сутки какое-нибудь убийство?

– Одну минутку! У телефона рассыльный. Сейчас передам трубку секретарю.

Мегрэ долго расспрашивал его.

Не находили ли где-нибудь трупа? Не было ли в течение ночи какой-нибудь тревоги? Не выловили ли тела из Сены?

– Нет, месье Мегрэ. За ночь ничего не произошло.

– Никто не сообщал вам, что слышал выстрел?

– Никто.

Долговязая терпеливо ждала, сложив руки на своей сумке, словно дама, пришедшая с визитом.

– Вы понимаете, почему я пришла к вам?

– Думаю, что да.

– Сначала я решила, что полиция уже напала на след Альфреда. Подвести его мог велосипед… да еще инструменты, которые он там бросил. Раз он бежал за границу, его словам теперь никто не поверит… И… выходит, что в Бельгии или в Голландии ему угрожает не меньшая опасность, чем в Париже… Лучше бы он сел в тюрьму за попытку ограбления, даже если бы ему пришлось снова отсидеть пять лет, лишь бы его не обвинили в убийстве.

– Все дело в том, что трупа-то ведь нет.

– Значит, вы считаете, что он мне солгал или это я сочиняю?

Комиссар не ответил.

– Ведь вы легко можете отыскать дом, где он в ту ночь работал. Конечно, может быть, я не должна была наводить вас на след, но я убеждена, что вы все равно догадаетесь. Этот сейф Альфред сам когда-то устанавливал. В фирме Планшаров, конечно, имеется список клиентов. Вряд ли за последние семнадцать лет в Нейи оказалось много желающих приобрести сейф.

– У вашего мужа не было подружки на стороне?

– Ну вот! Так я и думала, что вы это спросите. Я не ревнива, а если бы и стала ревновать, то не пришла бы сюда рассказывать вам небылицы из мести, если это у вас на уме. Не было у него подружки. Ему, бедняге, это ни к чему. Если бы он хотел завести, я бы первая ему подыскала.

– Почему?

– Потому что в жизни не так много радостей.

– Есть у вас на что жить?

– Нет.

– Что же вы собираетесь делать?

– Как-нибудь выкручусь, сами понимаете. И явилась я к вам, чтобы помочь доказать: Фред никого не убивал.

– Если он вам напишет, вы покажете мне письмо?

– Да вы прочтете его раньше меня. Теперь, когда вы знаете, что он должен мне написать, вы станете следить за всеми почтовыми отделениями Парижа. Вы забыли, что я знаю всю эту музыку.

Она поднялась, очень высокая, и сверху вниз посмотрела на сидящего за столом Мегрэ.

– Если то, что про вас говорят, не брехня, есть надежда, что вы мне поверили.

– Почему?

– Потому что иначе вы были бы дураком. А вы не дурак. Вы позвоните Планшарам?

– Конечно!

– А меня будете держать в курсе дела?

Он молча взглянул на нее и не смог сдержать улыбки.

– Как вам будет угодно, – вздохнула она. – Я могла бы вам помочь. Вы, конечно, много об этом знаете, но существуют вещи, которые такие люди, как мы, понимают лучше вас.

Слово «мы», вероятно, означало целый мир, мир, в котором жила Долговязая, мир, находившийся по другую сторону баррикады.

– Если инспектор Буасье не в отпуске, он подтвердит вам то, что я рассказала об Альфреде.

– Он еще не в отпуске. Он уезжает завтра.

Она открыла сумку и вытащила из нее клочок бумаги.

– Я оставлю вам номер телефона бистро, над которым мы живем. Если вам случайно понадобится ко мне зайти, не бойтесь, раздеваться я не стану. Теперь я предпочитаю быть в платье.

В ее голосе сквозила едва заметная горечь. Но тут же, иронизируя над собой, она добавила:

– Кстати, так лучше для всех!

Только когда она закрыла за собой дверь, Мегрэ осознал, что совершенно спокойно пожал протянутую ему руку. Оса все еще жужжала под потолком, словно искала выхода, не догадываясь о раскрытых настежь окнах. Мадам Мегрэ утром сказала мужу, что собирается на цветочный рынок, и спросила, не будет ли он свободен около полудня, чтобы там встретиться. Сейчас как раз наступил полдень. Подойдя к окну, он минуту колебался. За парапетом набережной можно было разглядеть яркие пятна цветов. Вздохнув, он снял трубку:

– Попросите ко мне Буасье!

Семнадцать лет прошло с того дурацкого происшествия на улице Луны. Теперь Мегрэ был важной персоной, возглавлял бригаду, занимавшуюся расследованием убийств. Вдруг ему в голову пришла забавная мысль, почти каприз. Снова сняв трубку, он сказал телефонистке:

– Соедините меня, пожалуйста, с пивной «У дофины»!

А входивший в кабинет инспектор Буасье услышал, как Мегрэ произнес:

– Пришлите-ка мне перно! – И, посмотрев на инспектора, добавил: – Даже два! Два перно! Спасибо!

Синевато-черные усы провансальца Буасье дрогнули от удовольствия, и он уселся на подоконник, вытирая вспотевшее лицо.