Текст книги "Терпение Мегрэ"

Глава 2

Конечно, утром, выходя из дома, Мегрэ не ожидал, что снова очутится на улице Акаций, где неделю назад провел столько тревожных часов. Для него просто начинался сияющий день, как и для нескольких миллионов парижан. Еще меньше он ожидал, что около часа дня будет сидеть за столом, в компании со следователем Анселеном, в бистро под вывеской «У овернца».

Это был бар напротив квартиры Пальмари, бар прежних времен, с оцинкованным прилавком, с аперитивами, которые почти никто, кроме стариков, теперь уже не пил, с хозяином в синем переднике, лицо которого было перечеркнуто красивыми черными усиками.

Сосиски, колбаски, сыры в форме тыквы, ветчина с сероватой кожей, словно она сохранялась под золой, свешивались с потолка, а на витрине виднелись огромные плоские хлебы.

За застекленной дверью кухни сухопарая хозяйка суетилась у плиты.

– Будете обедать? Вам столик на двоих?

Столы покрывали не скатерти, а клеенки, а поверх была застлана гофрированная бумага – на ней хозяин писал свои счета. На грифельной доске мелом было означено меню:

Тарталетки со свиным фаршем из Морвана

Телячьи кружки с чечевицей

Сыр

Домашний пирог с фруктами и ягодами

Толстенький следователь расцветал в этой среде, со смаком вдыхая густой пар, поднимающийся от еды.

В зале сидело только два или три молчаливых клиента, завсегдатаи, которых хозяин называл по имени.

Вот уже месяц, как здесь образовался главный штаб инспекторов, которые сменялись, наблюдая за Манюэлем Пальмари и Алиной. Один из них всегда готов был следовать за молодой женщиной, как только она выходила из дома.

– Что вы об этом думаете, Мегрэ? Вы разрешите называть вас так? Я мечтал о встрече с вами давно. Знаете, ведь вы завораживаете меня.

Мегрэ удовольствовался тем, что проворчал:

– Вы любите телячьи кружки?

– Я люблю все деревенские блюда. Я тоже сын крестьянина, и мой младший брат управляет нашей семейной фермой.

За полчаса до этого, когда Мегрэ вышел из комнаты Алины, он с удивлением увидел, что следователь ожидает его в кабинете.

К тому времени Мере уже сдал комиссару свой первый отчет. Проверка с парафином оказалась отрицательной. Это не Алина дважды выстрелила в Манюэля.

– Никаких отпечатков пальцев на пистолете – его тщательно вытерли, равно как и дверные ручки, в том числе и ручку входной двери.

Мегрэ нахмурился.

– Вы хотите сказать, Мере, что и на ручках дверей не было отпечатков пальцев Алины?

– Так точно.

Алина вмешалась в разговор:

– Выходя, я всегда надеваю перчатки, даже летом, потому что ненавижу, когда у меня потные руки.

– Какие перчатки взяли вы сегодня, когда пошли на рынок?

– Белые хлопчатобумажные. Смотрите! Вот они.

Она вынула их из сумки. Зеленые следы на них свидетельствовали, что она перебирала овощи.

– Барон!

– Да, шеф.

– Сегодня утром вы следовали за Алиной?

– Да. Она вышла около девяти часов и несла, кроме сумки, которую я вижу на столе, еще сетку для провизии красного цвета.

– На ней были перчатки?

– Белые перчатки, как обычно.

– Вы не спускали с нее глаз?

– Я не заходил вместе с ней в лавки, но ни на секунду не упускал ее из виду.

– Она не звонила по телефону?

– Нет. У мясника она довольно долго ждала своей очереди и не разговаривала с женщинами, которые стояли в хвосте вместе с ней.

– Вы заметили, в котором часу она вернулась?

– С точностью до минуты. Без шести минут десять.

– Она торопилась?

– Напротив, у меня сложилось впечатление, что она гуляет, наслаждаясь прекрасной погодой.

– Позовите мне Ваше. Хорошо. Скажите, Ваше, пока ваш товарищ следовал за Алиной Бош, вы дежурили перед домой? Где вы стояли?

– Возле дома зубного врача, как раз напротив, правда, на пять минут я зашел в бистро выпить белого вина.

Но там от прилавка очень хорошо виден дом, где жил Пальмари.

– Кто же входил туда и кто выходил?

– Сначала на порог вышла консьержка, чтобы вытряхнуть соломенный коврик. Она узнала меня и что-то проворчала. Ей не нравится наша команда, она считает нашу слежку личным оскорблением.

– Ну а потом?

– Около десяти минут десятого из дома вышла девушка с папкой для рисунков под мышкой. Это мадемуазель Лаваншер. Ее семья живет на втором этаже, направо. Отец – контролер в метро. Каждое утро она ходит в художественную школу на бульваре Батиньоль.

– Дальше…

– Разносчик от мясника приносил кому-то мясо. Я его знаю, он всегда стоит за прилавком в мясной лавке Модюи, тут же по улице, немного подальше.

– А еще кто?

– Итальянка с четвертого этажа выбивала свои половики у окна. Потом вернулась Алина, нагруженная провизией, и Барон присоединился ко мне. Мы очень удивились, когда затем сюда приехал полицейский комиссар, за ним следователь и, наконец, вы сами. Мы не знали, что делать, и решили, что, поскольку у нас нет инструкций, лучше переждать на улице.

– Я хотел бы, чтобы после полудня вы составили список всех квартирантов этого дома, этаж за этажом, указав состав семьи, профессию, их привычки и прочее.

– Мы должны их расспрашивать?

– Это я сделаю сам.

Манюэля увезли, и, вероятно, судебный медик уже приступил к вскрытию.

– Попрошу вас, Алина, не выходить из квартиры.

Инспектор Жанвье останется здесь. Ваши люди ушли, Мере?

– Здесь они закончили свою работу. К трем часам мы получим снимки и увеличенные отпечатки пальцев.

– Значит, все-таки есть отпечатки пальцев?

– Понемногу везде, как обычно, на пепельницах, например, на радио, на телевизоре, на пластинках, на многих предметах, которых убийца, по-видимому, не касался, а значит, и не считал нужным вытирать.

И вот теперь они сидели за столом, покрытым бумажной скатертью, и комиссар то и дело вытаскивал из кармана платок, чтобы вытереть пот с лица.

– Я полагаю, Мегрэ, вы считаете пробу на парафин решающей? Я изучал прежде научные методы исследования, но, признаться, много из них не вынес.

– Если только убийца не действовал в резиновых перчатках, на руках его непременно остаются слабые следы пороха в течение двух-или трех дней, а проба с парафином сразу их выявляет.

– А вы не думаете, что Алина, к которой служанка приходит только на несколько часов в день, надевает резиновые перчатки хотя бы затем, чтобы помыть посуду?

– Возможно. Мы сейчас в этом убедимся.

Мегрэ нахмурился и тут же заметил, что следователь Анселен с жадностью следит за малейшими изменениями выражения его лица.

– Ребята, может быть, хотите, чтобы вам принесли бутерброды из пивной «У дофины»?

– Нет, не надо, мы пойдем обедать после вас.

На лестничной площадке следователь спросил:

– Вы будете обедать дома?

– Увы, несмотря на то, что дома меня ждет омар.

– Могу я пригласить вас?

– Вы не так хорошо знаете этот квартал, как я. Это я вас приглашаю, если вы не боитесь отведать овернской кухни.

Он стал с любопытством смотреть на маленького следователя, восторгавшегося обедом.

– Эти свиные тарталетки бесподобны. Они напоминают мне те, что мы делали на ферме, когда кололи свинью. Я думаю, Мегрэ, вы привыкли самостоятельно вести следствие, я имею в виду – вместе с вашими сотрудниками, и дожидаетесь более или менее определенных результатов, прежде чем направляете ваш отчет в прокуратуру и следователю.

– Это теперь стало невозможным. Подозреваемые имеют право, начиная с первого допроса, приглашать своего адвоката, а адвокаты, которые мало ценят атмосферу на набережной Орфевр, чувствуют себя свободнее перед судебным следователем.

– Если я остался сегодня утром и если мне захотелось пообедать вместе с вами, то, поверьте, не для того, чтобы контролировать вашу инициативу, и еще меньше, чтобы вас связывать. Мне просто любопытны ваши методы, и, видя вас за делом, я получаю превосходный урок.

Мегрэ ответил на этот комплимент неопределенным жестом.

– Это правда, что у вас шестеро детей? – в свою очередь спросил комиссар.

– Через три месяца будет семеро.

Глаза у следователя смеялись, как будто этим он сыграл хорошую шутку с обществом.

– Вы знаете, – продолжал следователь, – это очень познавательно. У детей раннего возраста проявляются достоинства и недостатки взрослых, так что учишься узнавать людей, видя, как растут дети.

– Ваша жена…

Он хотел сказать – ваша жена того же мнения?

Но следователь его перебил:

– Мечта моей жены – быть матерью-крольчихой в своем крольчатнике. Никогда не видишь ее такой веселой и беззаботной, как в период беременности. Она становится огромной, прибавляет в весе на тридцать кило, но носит их с легкостью.

Веселый, оптимистичный следователь лакомился телячьими кружками с чечевицей в овернском бистро, как будто был здесь завсегдатаем.

– Вы хорошо знаете Манюэля, правда?

– Уже более двадцати лет, – кивнул Мегрэ.

– Он был жесткий человек?

– И жесткий, и нежный, это в нем странно сочеталось. Когда он приехал в Париж в своих парусиновых туфлях на веревочной подошве, которые таскал в Марселе и на Лазурном берегу, – это был дикий зверь с длинными клыками. Большинство ему подобных незамедлительно знакомятся с полицией. Что касается Пальмари, то он, живя в их среде, умудрился устроиться так, что его не замечали, и когда он откупил «Золотой бутон», – а тогда это было простое бистро, – то не слишком упрямился, передавая нам сведения о своих клиентах.

– Он был одним из ваших осведомителей?

– И да, и нет. Он держался на таком расстоянии, чтобы оставаться в хороших отношениях с нами.

– Они с Алиной ладили?

– Он смотрел на все только ее глазами. Не ошибитесь, господин следователь. Эта девица, несмотря на свое происхождение и сомнительное начало, все-таки что-то из себя представляет. Она гораздо умнее, чем был Пальмари, и если бы ею как следует управлять, она могла бы создать себе имя в театре, в кино, участвовать в любом предприятии.

– Вы думаете, она его любила, несмотря на разницу в возрасте?

– Для женщин часто возраст мужчины никакой роли не играет.

– Значит, вы ее не подозреваете в убийстве?

– Я не подозреваю никого и подозреваю всех.

В ресторане оставался только один клиент за столиком и два у бара – рабочие с ближайшего предприятия.

Телячьи кружки оказались очень сочными, а вдобавок Мегрэ просто не помнил, когда он ел такую маслянистую чечевицу. Он решил, что когда-нибудь заглянет сюда с женой.

– Насколько я знаю Пальмари, пистолет сегодня утром лежал на своем месте, за радиоприемником. Если его убила не Алина, то, значит, кто-то, кому он полностью доверял, кто-то, у кого, вероятно, был ключ от квартиры. Однако вот уже несколько месяцев как за домом ведется наблюдение, а к Пальмари никто не приходил.

Нужно было пересечь гостиную, дверь которой всегда открыта, проникнуть в кабинет, обойти вокруг кресла на колесах, чтобы схватить оружие. Если речь идет о профессиональном убийце, то он знает о методах проверки парафином. Но я не представляю, чтобы Пальмари принимал у себя гостя в резиновых перчатках. Наконец мои инспекторы не видели, чтобы входил кто-то подозрительный. Спрашивали консьержку, она никого не заметила. Посыльный от мясника в счет не идет, он приносит мясо каждое утро в один и тот же час.

– А не мог кто-нибудь проникнуть в дом вчера вечером или сегодня ночью и остаться там, спрятавшись на лестнице?

– Это одна из версий, которую я рассчитываю проверить сегодня днем.

– Только что вы утверждали, что еще не напали на след. Стали бы вы сердиться, если бы я заподозрил, что у вас в голове все-таки есть какая-то идея?

– Есть. Только, возможно, она меня ни к чему не приведет. В доме шесть этажей, не считая мансарды. На каждом этаже по две квартиры. И следовательно, какое-то число жильцов. В течение месяцев телефонные разговоры Пальмари прослушивались и были совершенно невинны. Я никогда не верил, что Манюэль окончательно порвал с миром. За Алиной следили при каждом ее выходе. Мне также сообщали, что она иногда звонила по телефону из лавки одного коммерсанта, у которого делала покупки. Случалось, что она убегала от следовавшего за ней инспектора то при помощи классического трюка – дома с двумя выходами, то ускользала незаметно из большого магазина или метро и на несколько часов выходила из-под нашего наблюдения. У меня записаны даты ее телефонных звонков и побегов. Я сравнил их с датами краж в ювелирных магазинах.

– Они совпадают?

– Не все. Часто телефонные звонки на пять или шесть дней предшествовали краже драгоценностей. Напротив, таинственные побеги иногда имели место через несколько часов после этих краж. Сделайте из этого собственные выводы и учтите, что все эти кражи со взломом были совершены молодыми людьми, не имевшими судимости и, как нарочно, приехавшими с юга или из провинции.

Положить вам еще пирога?

Сочный пирог со сливами имел легкий запах корицы.

– Если вы тоже возьмете кусочек.

Они закончили трапезу крепким вином, от которого у них раскраснелись щеки.

Следователь, в свою очередь, принялся отирать пот с лица.

– Жаль, что работа задерживает меня во Дворце правосудия и я не могу наблюдать шаг за шагом за вашим следствием. Вы уже знаете, как возьметесь за него?

– Понятия не имею. Если бы у меня был план, мне пришлось бы изменить его через несколько часов. Прежде всего займусь жильцами этого дома. Буду ходить от двери к двери, как продавец пылесосов. Потом снова поговорю с Алиной, которая еще не все сказала и у которой было время подумать. Это, правда, не значит, что она окажется более разговорчивой, чем сегодня утром.

Они вступили в короткую перепалку по поводу оплаты счета.

– Это я напросился к вам, – протестовал следователь.

– Но я здесь вроде как дома, – возражал Мегрэ. – В следующий раз будет ваша очередь.

Хозяин спросил из-за прилавка:

– Хорошо пообедали, господа?

– Очень хорошо.

Так хорошо, что оба немного отяжелели, и оба почувствовали это, когда вышли на солнышко.

– Спасибо за обед, Мегрэ. Не оставляйте меня слишком долго в неведении.

– Обещаю.

И пока раскрасневшийся следователь пролезал за руль своей расхлябанной машины, комиссар снова прошел в дом, где совершилось убийство.

Он хорошо пообедал. Жара хотя и вызывала желание поспать, была приятной, солнце сияло.

Манюэль тоже любил хорошую еду, вино и эту полудрему в прекрасные летние дни…

Барон, посвистывая, ходил по гостиной. Он снял пиджак, открыл окно, и Мегрэ догадался, что инспектору не терпится пойти поесть.

– Можете идти. Оставьте отчет на моем письменном столе.

Комиссар увидел Жанвье, тоже без пиджака, в кабинете, где он опустил венецианские шторы. Когда вошел Мегрэ, инспектор встал, поставил обратно на полку бульварный роман, который читал, и взял свой пиджак.

– Служанка ушла?

– Я ее допросил – она не слишком разговорчива.

Оказывается, она новенькая, ее наняли в начале этой недели. Прежняя, кажется, вернулась к себе в провинцию, в Бретань, чтобы ухаживать за больной матерью.

– В котором часу она сегодня пришла?

– Говорит – в десять.

В Париже, как и в других местах, существует несколько типов домашних работниц. Эта, которую звали мадам Мартен, принадлежала к самой неприятной категории, к категории женщин, несчастных в личной жизни, женщин, которые притягивают к себе всяческие бедствия и потому злы на весь мир.

На ней было черное бесформенное платье, растоптанные туфли, и она смотрела на всех исподлобья свирепым взглядом, словно ждала, что на нее вот-вот нападут.

– Я ничего не знаю, – заявила она Жанвье, прежде чем он успел открыть рот. – Вы не имеете права надоедать мне. Я работаю в этом доме только четыре дня.

Угадывалась ее привычка во время работы цедить сквозь зубы что-нибудь ехидное.

– Я ухожу отсюда, и никто не может меня задерживать. Ноги моей здесь больше не будет. Я все время подозревала, что они не женаты и что это когда-нибудь закончится драмой.

– Вы полагаете, что смерть месье Пальмари связана с тем, что он не был женат?

– Так всегда бывает, разве нет?

– По какой лестнице вы поднимались?

– По той, что для слуг, – кисло ответила она. – В молодости бывали времена, когда люди с радостью вели меня по главной лестнице.

– Когда вы пришли, вы видели мадемуазель Бош?

– Нет…

– Вы сразу прошли на кухню?

– Я всегда начинаю с кухни.

– Сколько часов в день вы проводите здесь?

– Два часа, с десяти до двенадцати, и все утро по понедельникам и субботам, но теперь, слава Богу, я в субботу не приду.

– Что вы слышали?

– Ничего.

– Где была ваша хозяйка?

– Не знаю.

– А вы не должны были ее спросить, что вам делать?

– Я достаточно опытна, чтобы знать, что мне делать.

– А что именно вы должны были сделать сегодня?

– Убрать покупки, которые она принесла, – они лежали на столе, почистить овощи, пропылесосить гостиную.

– А что вы убирали в другие дни?

– Спальню и ванную.

– А кабинет?

– Кабинет месье? Этим занималась сама мадемуазель.

– Вы не слышали выстрелов?

– Я ничего не слышала.

– Ваша хозяйка не говорила по телефону?

– Дверь была закрыта.

– В котором часу вы видели мадемуазель Бош сегодня утром?

– Точно не знаю. Через десять или пятнадцать минут после того, как пришла.

– Какой у нее был вид?

– Она до этого плакала.

– А потом?

– Она мне сказала: «Не оставляй меня одну. Я боюсь, что потеряю сознание. Кто-то убил папу».

– Дальше…

– Она направилась в спальню, я за ней. Она бросилась на кровать и стала рыдать.

– А вы не пошли взглянуть на месье Пальмари?

– Зачем?

– Что вы о нем думали?

– Ничего.

– А о вашей хозяйке?

– Тоже ничего.

– Вы здесь с понедельника? Приходил сюда кто-нибудь с тех пор?

– Нет. Это все? Мне можно идти?

– С условием, что вы оставите свой адрес.

– Я живу недалеко. В мансарде самого разваленного дома на улице Этуаль, номер двадцать семь «а». Застать меня можно только вечером, весь день я работаю в разных домах. И запомните, полицию я не люблю.

Жанвье протянул комиссару протокол допроса.

– Давно ушел Мере?

– Минут сорок назад. Он все осмотрел в этой комнате, перелистал книги, заглянул в конверты с пластинками. Он ничего не нашел. Никакого тайника в стенах, ни одного ящика с двойным дном. На всякий случай он прошелся по комнате с пылесосом и унес пыль, чтобы сдать на анализ.

– Иди обедать. Рекомендую тебе телячьи кружки «У овернца». А потом зайди за мной. Ты посоветовал полицейскому комиссару ничего не сообщать прессе?

– Да. До скорого свидания. Кстати, следователь не очень вам надоел?

– Напротив. Этот человек начинает мне нравиться.

Оставшись один, Мегрэ снял пиджак, медленно набил трубку и стал осматриваться вокруг.

Кресло на колесах, принадлежавшее Пальмари, которое Мегрэ впервые видел пустым, вдруг приобрело особое значение, в особенности потому, что на коже сиденья и на спинке сохранились отпечатки тела, а в мягкой обивке сбоку виднелась дырка от одной из пуль.

Он машинально перелистал несколько книг, посмотрел пластинки и повернул ручку радиоприемника, потом поднял шторы на окнах, одно из которых выходило на улицу Акаций, а другое – на улицу Триумфальной арки.

Вот уже три года, как Пальмари проводил все время в этой каморке, покидая ее, только чтобы лечь спать после того, как Алина разденет его, как ребенка.

Если верить тому, что он говорил десять дней назад и что подтверждали инспекторы, Пальмари никто не посещал и, кроме радио и телевизора, Алина была для него единственной связью с внешним миром.

В конце концов Мегрэ пересек гостиную и постучал в спальню. Не получив ответа, он открыл дверь и увидел, что Алина лежит на спине в своей огромной кровати, устремив глаза в потолок.

– Надеюсь, я вас не разбудил?

– Я не спала.

– Вы поели?

– Я не хочу есть.

– Служанка заявила, что больше сюда не вернется.

– Мне это безразлично. Если бы и вы могли не возвращаться…

– Что бы вы стали делать?

– Ничего. Если бы вас убили, неужели вашей жене было бы приятно, что ее квартиру заполонили какие-то люди, которые беспрестанно задают вопросы?

– К несчастью, это неизбежно.

– Я не знаю ничего больше варварского.

– Нет, знаете – убийство.

– И вы подозреваете, что это я его совершила? Несмотря на испытание, к которому ваш специалист приступил сегодня утром?

– Я полагаю, вы стряпаете?

– Как и все женщины, у которых нет кухарки.

– Вы надеваете резиновые перчатки?

– Я стряпаю без перчаток, а надеваю их, только когда чищу овощи и мою посуду.

– Где они?

– На кухне.

– Покажите мне их, пожалуйста.

Она неохотно поднялась, глаза ее потемнели от злости.

– Пойдемте!

Ей пришлось выдвинуть два ящика, прежде чем она нашла их.

– Вот они! Вы можете послать их своим «артистам».

Сегодня утром я их не надевала.

Ни слова не говоря, Мегрэ сунул их в карман.

– Несмотря на то, что вы думаете иначе, Алина, я чувствую к вам большую симпатию и даже испытываю некоторое восхищение.

– Я должна быть этим растрогана?

– Нет. Я хотел бы немного поговорить с вами в кабинете Манюэля.

– А если я отвечу отрицательно?

– Что вы этим хотите сказать?

– Если я откажусь? Полагаю, тогда вы увезете меня в свой кабинет на набережной Орфевр?

– Я предпочел бы, чтобы это произошло здесь.

Она пожала плечами, прошла впереди него и опустилась на узкий диван.

– Вы воображаете, что я вновь расстроюсь, увидев место преступления?

– Нет. Но будет лучше, если вы перестанете скрывать от меня то, в чем будете вынуждены в один прекрасный день признаться.

Она зажгла сигарету, равнодушно глядя на Мегрэ.

Указывая на кресло на колесах, Мегрэ сказал:

– Вы хотите, чтобы убийца был наказан?

– Да, но я рассчитываю не на полицию.

– Вы предпочитаете взять это на себя? Сколько вам лет, Алина?

– Вы же знаете. Двадцать пять.

– О, у вас вся жизнь впереди. Манюэль оставил завещание?

– Я об этом никогда не беспокоилась.

– У него был нотариус?

– Он не говорил мне об этом.

– Куда он помещал свои деньги?

– Какие деньги?

– Начнем с тех, которые приносил ему «Золотой бутон». Мне известно, что каждую неделю вы получали от управляющего деньги, причитающиеся Манюэлю. Куда вы их девали?

На ее лице появилось выражение игрока, который учитывает все возможные последствия своего следующего хода.

– Я клала их в банк, оставляя только то, что требовалось на хозяйство.

– В какой банк?

– Отделение «Лионского кредита» на авеню Гранд-Арме.

– Счет на ваше имя?

– Да.

– А у Пальмари был счет?

– Не знаю.

– Послушайте, Алина. Вы ведь умная девушка. До сих пор, с Манюэлем, вы вели жизнь особого рода, более или менее вне общества. Пальмари был вожак, твердый человек, который в течение долгих лет заставлял работать на себя.

Она иронически указала на кресло, потом на пятно крови, плохо стертое с ковра.

Мегрэ оставил этот ее жест без внимания.

– Если такой человек, как Пальмари, человек, который знал все тонкости дела, позволил перехитрить себя, то что же вы думаете о молодой женщине, отныне оставшейся без покровителя? Хотите знать мое мнение? По-моему, существуют только две гипотезы. Либо те, кто набросился на него, нападут скоро и на вас и тоже не промахнутся. Или же оставят вас в покое, и это для меня будет означать то, что вы с ними заодно. Видите ли, вы слишком много знаете, а в этой среде считается, что только мертвецы не выдают.

– Вы пытаетесь меня запугать?

– Я пытаюсь заставить вас подумать. Мы уже слишком долго соперничаем с вами в хитрости.

– И по вашей теории это доказывает, что я способна молчать.

– Вы разрешите мне открыть окно?

Он открыл то окно, которое не выходило на солнечную сторону, но воздух на улице не был свежее.

– Вот уже три года вы прожили здесь с Манюэлем, который, по его и по вашим словам, никак не был связан с внешним миром. На самом-то деле он имел контакты через ваше посредничество. Официально вы ходили только раз в неделю, изредка два раза, проверять счета в «Золотой бутон», получать долю дохода Пальмари и вносить деньги в банк на счет, открытый на ваше имя. И частенько у вас была необходимость ускользнуть от бдительности моих инспекторов – то ли для того, чтобы таинственно звонить куда-то по телефону, то ли просто для того, чтобы обеспечить себе несколько часов свободы.

– Например, я могла бы иметь любовника…

– Вас не смущает, что вы говорите об этом сегодня?

– Я просто хочу показать вам, что возможно много вариантов.

– Нет, крошка.

– Я вам не крошка.

– Знаю! А все-таки бывают минуты, когда вы ведете себя как девчонка и когда возникает желание дать вам пощечину. Я сейчас говорил о том, что вы умны.

Но только, мне кажется, вы совершенно не представляете себе, в какое осиное гнездо попали. То, что вы согласились на такое положение, пока Пальмари был здесь, мог давать вам советы и защищать вас, это еще можно понять. А теперь вы одна, понимаете? Меня интересует, есть ли в доме еще оружие, кроме того, что сейчас находится у экспертов?

– Кухонные ножи.

– Если я уйду, если перестану вести наблюдение за вами…

– Об этом я и мечтаю.

Обескураженный, он пожал плечами. Она держалась железно, несмотря на заметную подавленность и какую-то тревогу, которую ей не удавалось полностью скрыть.

– Начнем разговор с другого конца. Пальмари было шестьдесят лет. В течение пятнадцати лет он был владельцем «Золотого бутона», в котором сам работал до тех пор, пока не стал калекой. На одном только ресторане он заработал кучу денег, а у него были и другие источники дохода. Однако же, кроме покупки этой квартиры, мебели и текущих расходов, он не производил больших трат. Где же собранное им таким образом состояние?

– Теперь его слишком поздно спрашивать об этом.

– Вы знаете каких-нибудь его родственников?

– Нет.

– А вы не думаете, что, любя вас, Пальмари мог оставить наследство вам?

– Мне ничего не известно о его банковском счете.

– Подобные люди вообще избегают вкладывать свои деньги в банк. Там слишком легко выяснить дату вкладов.

– Я продолжаю вас слушать.

– Манюэль работал не один.

– В «Золотом бутоне»?

– Вы знаете, что я говорю не об этом, а о ювелирных изделиях.

– Вы беседовали с ним на эту тему раз двадцать.

И ничего не выяснили. Почему вы решили, что теперь, когда папа убит, вам удастся выяснить что-то у меня?

– Потому что вы в опасном положении.

– А это разве вас касается?

Мегрэ показалось, что она начинает размышлять, но она, раздавив сигарету в пепельнице, вздохнула:

– Мне нечего сказать.

– Тогда извините, но мои люди будут здесь дежурить.

И будет продолжаться слежка за вами. И наконец я вас официально прошу не уезжать из Парижа до окончания следствия.

– Поняла.

– Если вам захочется что-нибудь мне сообщить, позвоните. Вот мои номера…

Она не дотронулась до карточки, которую он протянул ей, и в конце концов комиссар положил ее на столик.

– Теперь, когда наш разговор окончен, я выражаю вам мои самые искренние соболезнования. Пальмари решил быть в стороне, но не скрою от вас, я испытывал к нему нечто вроде уважения. До свидания, Алина.

Кто-то звонит в дверь, и это, конечно, Жанвье. Он кончил обедать. Он останется здесь, пока я не пришлю ему смену.

Он чуть не подал ей руку. Чувствовал, что она взволнована. Зная, что она не ответит на его прощальный жест, он надел пиджак и направился к двери, чтобы открыть Жанвье.

– Есть что-нибудь новое, шеф? – с порога осведомился инспектор.

Мегрэ отрицательно покачал головой.

– Останься здесь, пока я не пришлю тебе смену.

Следи за ней и остерегайся черной лестницы.

– Вы возвращаетесь на набережную Орфевр?

Мегрэ вздохнул, неопределенно махнув рукой.

– Не знаю.

Несколько минут спустя он сидел в пивной на авеню Ваграм. Он предпочел бы атмосферу «У овернца», но в бистро не было телефонной кабины. Аппарат стоял возле прилавка, и клиенты могли слышать разговоры.

– Официант, еще одну кружку и несколько телефонных жетонов. Ну, скажем, пять.

Тучная проститутка с густо намазанным лицом улыбалась ему, не подозревая, кто он. Мегрэ пожалел ее и, чтобы она не теряла даром времени, знаком дал понять, что не любитель подобных развлечений.