Текст книги "Терпение Мегрэ"

Глава 3

Поглядывая через стекла кабины на сидевших за столиками посетителей пивной, Мегрэ прежде всего позвонил следователю Анселену и попросил его отложить опечатание комнат на улице Акаций.

– Я оставил в квартире инспектора, а затем пошлю смену.

– Вы еще раз допрашивали эту… Алину?

– У меня сейчас был с ней долгий разговор, но никакого толку.

– Откуда вы звоните?

– Из пивной на улице Ваграм. Мне еще нужно позвонить отсюда в несколько мест.

Мегрэ показалось, что он услышал вздох. Разве маленький толстый следователь не завидовал комиссару, погруженному в кипучую жизнь города, в то время как сам он сидел в пыльном кабинете, согнувшись над скучными папками?

Еще в коллеже юный Мегрэ с тоской смотрел из окна своего класса на мужчин и женщин, ходивших по тротуарам, в то время как он был заперт в четырех стенах. Он уже долгие годы не переставал удивляться, как это столько людей ходят куда им вздумается в те часы, когда другие трудятся в конторах, в мастерских и на заводах.

В первое время после своего приезда в Париж Мегрэ мог целый день сидеть на террасе кафе на Больших бульварах или на бульваре Сен-Мишель, следя за движущейся толпой, наблюдая за лицами, стараясь угадать заботы каждого человека.

Затем он позвонил судебному медику. Это уже был не доктор Поль, а его молодой преемник, не такой живописный, но выполнявший свои обязанности с не меньшей добросовестностью.

– Ваши люди, как вы знаете, нашли одну пулю в спинке инвалидного кресла. Ее выпустили в упор, когда жертва была уже мертва.

– С какого примерно расстояния?

– Меньше метра и больше пятидесяти сантиметров…

Я не могу сказать точнее. Пуля, убившая Пальмари, была выпущена сзади, в затылок, снизу вверх и застряла в черепной коробке.

– Все три пули одного калибра?

– Насколько я могу судить. Они сейчас в руках эксперта по баллистике. Вы получите мой официальный отчет завтра утром.

– Последний вопрос: время.

– Между девятью тридцатью и десятью часами.

Теперь нужно было позвонить эксперту по баллистике.

– У вас было достаточно времени, чтобы изучить оружие и три пули?

– Кое-что еще надо уточнить, но уже сейчас можно сказать, что все три пули были выпущены из пистолета «смит-и-вессон».

– Благодарю вас.

Какой-то робкий молодой человек ходил кругами по пивной и наконец сел возле проститутки с крупными бедрами. Не смея смотреть на нее, он заказал кружку пива, и его пальцы барабанили по столу, выдавая смущение.

– Алло! Финансовая бригада? Будьте любезны, позовите комиссара Белома.

Казалось, Мегрэ больше заинтересован тем, что происходит в зале, чем своим телефонным разговором.

– Белом? На проводе Мегрэ. Вы мне нужны, старина. Речь идет о человеке по фамилии Пальмари, который живет, вернее жил, на улице Акаций. Он убит. Его приятели решили, что он достаточно пожил на земле.

У Пальмари был ресторан «Золотой бутон» на улице Фонтен, но около трех лет назад он передал все дела управляющему. Вы слушаете? Он жил с некоей Алиной Бош.

На ее имя есть счет в отделении «Лионского кредита», авеню Гранд-Арме. Похоже, она каждую неделю вкладывала туда часть выручки от «Золотого бутона». Есть основания полагать, что у Пальмари были и более солидные источники доходов. Дома у него ничего не нашли, кроме нескольких билетов по тысяче и по сто франков и около двух тысяч франков в сумочке его любовницы.

Кубышка где-то скрывается, может быть, в руках нотариуса, а может быть, деньги вложены в магазины или недвижимое имущество. Или я сильно ошибаюсь, или речь идет о крупной сумме. Срочно, конечно, как всегда. Спасибо, старина. До завтра.

Такой же, как утром, звонок мадам Мегрэ:

– Я вряд ли приду ужинать и, возможно, вернусь очень поздно. Теперь? На авеню Ваграм в пивной…

И наконец уголовная полиция:

– Позовите мне, пожалуйста, Люка! Алло! Люка? Ты можешь прийти сейчас на улицу Акаций? Да… И устрой так, чтобы тебя кто-нибудь сменил в восемь вечера и остался на ночь… Кто там у тебя под рукой?.. Жанен…

Прекрасно… Предупреди его, что ночью ему спать не придется… Нет, не на улице… У него будет удобное кресло…

Молодой человек с раскрасневшимся лицом встал и последовал между рядами столов и стульев за женщиной, которая годилась ему в матери. Было ли это для него в первый раз?

– Официант, еще кружку!

Если бы старый префект увидел его в этот момент, не осудил ли он его за поведение, недостойное дивизионного комиссара?

А между тем именно так комиссар удачно завершал большинство своих следствий, поднимаясь по этажам, вдыхая спертый воздух в углах, болтая направо и налево, задавая вопросы, с виду пустые, проводя целые часы в бистро, иногда не очень респектабельных.

Маленький следователь понял это и завидовал Мегрэ.

Несколько минут спустя Мегрэ входил в комнатку консьержки. С консьержками то же, что и со служанками: либо они очень хорошие, либо никуда не годятся. Мегрэ встречал консьержек прелестных, чистеньких, веселых, комнаты которых могли служить образцом порядка.

Здешняя, лет пятидесяти пяти, принадлежала к другой категории: ворчливых, больных, вечно готовых жаловаться на весь мир и на свою несчастную судьбу.

– Это опять вы?

Она чистила горошек, перед ней на клеенке, которой был покрыт круглый стол, стояла чашка кофе.

– Что вам еще от меня надо? Я уже сказала – никто не поднимался, кроме рассыльного мясника, приносящего сюда мясо в течение нескольких лет.

– Полагаю, у вас есть список жильцов?

– А как же иначе я собирала бы квартирную плату?

Если бы еще все платили в срок! Когда я подумаю, что мне приходится подниматься по пять раз к людям, которые ни в чем себе не отказывают, чтобы собрать…

– Дайте мне, пожалуйста, этот список! – бесцеремонно перебил ее Мегрэ.

– Не знаю, имею ли я право это делать. Может быть, лучше спросить разрешения у владелицы дома?

– У нее есть телефон?

– Даже если бы и не было, мне недалеко пришлось бы идти.

– Она живет в этом доме?

– Послушайте, думаете, я поверю, что вы ее не знаете? Ну да ладно, схожу. Правда, сегодня совсем неподходящий день, чтобы ее беспокоить. У нее и так достаточно неприятностей.

– Вы хотите сказать?..

– А вы не знали? Ну что ж! Узнали бы об этом чуть позже… Когда полиция начинает где-нибудь шнырять…

Это мадемуазель Бош, да…

– Квитанции подписаны ее именем?

– А кем же они могут быть подписаны, если дом принадлежит ей?

Мегрэ без приглашения сел в плетеное кресло, откуда прогнал кота.

– Посмотрим этот список…

– Тем хуже для вас. Сами договаривайтесь с мадемуазель Бош, которая не всегда бывает любезной.

– Она скуповата?

– Она ни в грош не ставит людей, которые задерживают плату. Кроме того, у нее свои любимцы.

– Соседнюю с вами квартиру занимает некий Жан Шабо. Кто он?

– Молодой человек, ему не больше двадцати пяти.

Работает на телевидении. Почти всегда в отъезде, он специалист по спорту – авто– и велогонки.

– Женат?

– Нет.

– Он знаком с Алиной Бош?

– Не думаю. Квартирную плату у него получаю я.

– А кто живет в квартире направо?

– А вы что, не умеете читать? На двери табличка:

«Мадемуазель Жанни Эрель, педикюрша».

– Давно здесь живет?

– Пятнадцать лет. Она старше меня. У нее хорошая клиентура.

– Во втором этаже налево – Франсуа Виньон.

– А разве люди не имеют права носить фамилию Виньон?

– Кто он?

– Работает по страхованию, женат, двое детей, младшему всего несколько месяцев.

– В котором часу он выходит из дома?

– Около половины девятого.

– В квартире направо – Жюстен Лаваншер.

– Контролер метро. Он начинает работать в шесть утра и будит меня, проходя мимо в половине шестого.

Это ворчун с больной печенью. Его жена – вздорная бабенка, и лучше бы они следили за своей дочерью, которой исполнилось только шестнадцать, но которая уже…

Третий этаж налево – Мабель Тюплер, американка лет тридцати, живет одна, пишет статьи для газет и журналов своей страны.

– Мужчины заходят к ней?

– Нет. Она равнодушна к мужчинам. На том же этаже, справа, – пожилые супруги Мопуа, прежде имевшие обувное дело. У их служанки Иоланды комната в мансарде. Три или четыре раза в год Мопуа совершают поездки в Венецию, Неаполь, в Грецию или еще куда-нибудь.

– А что они делают каждый день?

– Месье Мопуа выходит около одиннадцати часов, чтобы выпить аперитив. Всегда тщательно одетый. После полудня, поспав немного, он сопровождает свою супругу на прогулку или в магазины. Если бы они не были такими скрягами, то вполне… Теперь четвертый этаж.

С одной стороны – некто Жан Детуш, преподаватель физкультуры в специальной школе у Порт-Майо. Уходит из дома в восемь часов утра, часто оставляя в своей постели подружку, с которой знаком только один вечер или неделю. Я никогда еще не видела столько женщин у одного мужчины. Как можно заниматься спортом, почти каждую ночь…

– Он знаком с Алиной Бош?

– Я никогда не видела их вместе.

– Давно Детуш здесь живет?

– Поселился в прошлом году.

– Вы никогда не видели, чтобы мадемуазель Бош останавливалась на его этаже, входила к нему или выходила от него?

– Нет.

– Пойдем дальше. Направо – Джино Массолетти, у которого концессия во Франции на одну из марок итальянских автомобилей. Женат на очень красивой женщине.

– Которой я ни на грош не стала бы верить, – добавила ворчливая консьержка. – Что до их служанки, которая спит в мансарде, как и служанка Лаваншеров, то она похотливая, как мартовская кошка, по крайней мере, три раза в неделю я должна ей открывать на рассвете. Пойдем дальше. На пятом этаже слева – Пальмари, вернее, покойный Пальмари и Алина. На той же площадке Барийар.

– Что делает этот Барийар?

– Он коммивояжер. Представитель фирмы, изготовляющей упаковку для роскошных предметов – бомбоньерки для шоколада, коробки для духов. На Новый год он дарит мне вместо чаевых флакон духов или засахаренные каштаны, которые ему ничего не стоят.

– Сколько ему лет? Женат?

– Сорок или сорок пять. Довольно красивая жена, белокурая бельгийка. Она целый день поет…

– У них есть прислуга?

– Нет. Она сама занимается хозяйством, ходит на рынок, в магазины, а днем всегда отправляется полакомиться в кондитерскую.

– Дружит с Алиной Бош?

– Я никогда не видела их вместе. Дальше. На шестом этаже – Тони Паскье, второй бармен в «Кларидже».

У него жена и двое детей. Одна прислуга, испанка, живет в мансарде, как и другие. В квартире направо – англичанин Джеймс Стюарт, холостяк. Выходит из дома только в пять часов вечера и возвращается на рассвете.

Без профессии. Часто бывает в Каннах, Монте-Карло, в Довиле, Биаррице, зимой – на швейцарских лыжных станциях.

– Никаких отношений с Алиной Бош?

– Вы хотите, чтобы весь дом был с ней в каких-то отношениях? И что вы подразумеваете под этими отношениями? Вы воображаете, что они вместе спят? Ни один из жильцов не знает даже, что дом принадлежит ей.

На всякий случай Мегрэ все-таки отметил крестом фамилию англичанина, не потому, что тот мог иметь отношение к расследуемому делу, нет. Просто следовало проверить, не состоит ли он на учете в уголовной полиции. Например, в отделе, занимающемся сутенерами.

Оставался седьмой этаж, иначе говоря, мансарда. Четверо слуг в порядке, начиная справа – Иоланда, служанка Мопуа, испанская служанка Массолетти, служанка Лаваншеров и наконец служанка Тони-бармена.

– А этот Стюарт давно живет в доме?

– Два года. Он занял квартиру армянина, торговца коврами, откупив у него меблировку.

Еще одна жилица мансарды: мадемуазель Фэй, которую называют мадемуазель Жозетт, старая дева, дольше всех прожившая в доме. Ей восемьдесят два года, но она сама ходит на рынок и сама ведет хозяйство.

– Ее комната полна клеток с птицами, которые она выставляет поочередно на подоконник.

Затем шла пустая мансарда, а потом комната Жефа Клааса.

– Кто это?

– Старый одинокий глухонемой. В сороковом году он бежал из Бельгии. Его замужние дочери и внуки погибли в тот самый момент, когда поезд с беженцами должен был отойти с вокзала в Дуэ. Старик был ранен в голову, но остался жив. Один из его зятьев умер в Германии, другой вторично женился в Америке. Старик живет один и выходит только для того, чтобы купить себе еду.

Она давно уже очистила зеленый горошек.

– Надеюсь, теперь вы оставите меня в покое. Я хотела бы только знать, когда привезут сюда тело и когда состоятся похороны. Мне нужно собрать у жильцов деньги на венок.

– Пока еще ничего нельзя сказать определенно.

– Вот, кажется, вас ищут.

Это был Люка, который вошел в дом и остановился перед окошечком консьержки.

– Полицию я нюхом чую за десять метров.

Мегрэ улыбнулся и поблагодарил консьержку за сведения.

– Если я ответила на ваши вопросы, то только потому, что обязана отвечать. Но я не доносчица, и если бы каждый занимался своим делом…

– Что будем делать дальше, шеф? – спросил Люка.

– Поднимемся. Пятый этаж, налево. Жанвье, наверное, мечтает о стакане свежего пива. Если только Алина не сжалилась над ним и не угостила его одной из бутылок, которые я заметил сегодня утром в холодильнике.

Мегрэ позвонил в квартиру, у Жанвье, вышедшего открыть дверь, было странное выражение лица. Когда вошли в гостиную, комиссар понял, в чем дело. Алина тут же шмыгнула в дверь, ведущую в спальню. Вместо светло-голубого платья, которое Мегрэ видел на ней утром, она была в шелковом халате оранжевого цвета. На круглом столике – два стакана, один из которых не допит, бутылка с пивом и только что сданные игральные карты.

– Знаете, шеф, это совсем не то, что вам может показаться, – неловко оправдывался инспектор.

Глаза Мегрэ смеялись. Он небрежно пересчитал сданные карты.

– Белот?

– Да. Я вам сейчас объясню. Когда вы ушли, я стал настаивать, чтобы она что-нибудь поела. Она ничего и слышать не хотела и заперлась б своей комнате.

– Она не пыталась звонить по телефону?

– Нет. Примерно час лежала, а потом снова появилась – в пеньюаре, взвинченная, с такими глазами, какие бывают у человека, тщетно пытающегося уснуть.

«– Выходит, инспектор, хоть я и дома, а все-таки пленница, – бросила она мне. – А что произойдет, если я выйду из дома?

Я решил, что следует ответить так:

– Я вам мешать не стану, но инспектор… он последует за вами.

– Вы рассчитываете остаться здесь на всю ночь? – поинтересовалась она.

– Я – нет. Меня сменит мой коллега.

– Вы играете в карты?

– Случается.

– Что, если мы сыграем в белот, чтобы убить время?

Это отвлекло бы меня от тягостных мыслей».

– Собственно говоря, – сказал Мегрэ, обращаясь к Люка, – тебе следовало бы позвонить на Набережную, чтобы кто-нибудь из наших пришел дежурить перед домом. Кто-нибудь из таких, кто не допустит, чтобы его оставили в дураках.

– Здесь Бонфис. Лучшего для такой работы не найдешь.

– Пусть предупредит жену, что не придет домой ночевать. А где Лапуэнт?

– В кабинете на Набережной.

– Пусть придет и ждет меня здесь, вместе с тобой, пока я не вернусь. Ты играешь в белот, Люка?

– Кое-как защищаюсь.

– Алина может этим воспользоваться.

Он постучал в спальню, и дверь тут же открылась.

Алина, должно быть, подслушивала.

– Простите, что я беспокою вас…

– Вы же у себя, не правда ли? Сейчас как раз удобно это сказать.

– Я просто хотел предложить услуги на тот случай, если у вас есть необходимость с кем-то связаться. С управляющим «Золотого бутона», например, или нотариусом. Или с родственниками…

– У Манюэля не было родственников.

– А у вас?

– Моя семья не больше беспокоится обо мне, чем я о ней.

– Не кажется ли вам, что, если бы они узнали, что вы являетесь хозяйкой такого дома, как этот, они бы живо очутились в Париже?

Алина приняла удар мужественно. Она не задала никаких вопросов.

– Советую вам поесть, – продолжал Мегрэ. – Я оставляю здесь инспектора Люка, которого вы знаете. Если у вас появится желание что-нибудь мне сказать, я буду еще некоторое время здесь, в доме.

На этот раз взгляд молодой женщины стал более острым.

– В доме?

– Мне пришла охота познакомиться с жильцами.

Она не спускала с него глаз, пока он отправлял домой Жанвье.

– Тебе, Люка, я пришлю замену около восьми или девяти вечера.

– Я велел прийти Жанену, но лучше я сам останусь, шеф. Если бы мне только принесли бутерброды…

Около двух часов Мегрэ обходил дом, любезный и терпеливый, как коммивояжер.

Имена, помеченные у консьержки, постепенно теряли свой абстрактный характер, становились лицами, глазами, голосами, характерами – человеческими существами.

Педикюрша с первого этажа могла бы быть и гадалкой на картах. У нее было очень бледное лицо, большую часть которого занимали черные, почти гипнотические глаза.

– Почему полиция? Я в жизни не сделала ничего дурного. Спросите у моей клиентки, которую я обслуживаю уже девять лет.

– В этом доме убит человек.

– Я видела, как выносили тело, но я была занята.

Кто это?

– Месье Пальмари.

– Я его не знаю. На каком этаже он жил?

– На пятом.

– Я слышала о нем. У него очень красивая жена, немного манерная. А его я никогда не видела. Он был молодой?

Шабо, того, который работал на телевидении, не оказалось дома. Контролер из метро еще не вернулся домой, но его жена с подругой сидели за столом и пили шоколад с пирожными.

– Что я могу вам сказать? Я даже не знаю, кто живет у нас над головой. Если этот человек не выходил из квартиры, не удивительно, что я не встречала его на лестнице. Ну, а мой муж никогда не поднимается выше нашего этажа.

Еще одна женщина, в квартире напротив, ребенок, в колыбели, на полу девочка с голой попкой, соски в стерилизаторе.

Этажом выше стучала на машинке мисс Тюплер. Крупная, крепко скроенная мисс из-за жары, видно, предпочитала сидеть в пижаме. Куртка пижамы расстегнулась на груди, но она не испытывала потребности застегнуть ее.

– Убийство в доме? Как волнительно. Вы арестовали этого… как вы его называете… убийцу? А ваша имя Мегрэ! Мегрэ с набережной Орфевр?

Она направилась к стоящей на столе бутылке бургундского.

– Вы чокнетесь, как говорят французы?

Он чокнулся и минут десять слушал ее тарабарщину, соображая, прикроет ли она наконец грудь.

– «Золотой бутон»? Нет… не была. Но в Штатах почти все ночные клубы принадлежат гангстерам. А Пальмари был гангстером?

У американки царила безалаберная обстановка богемы. У рантье, в квартире напротив, все было приглушено, сладко, как варенье, и даже пахло конфетами. Человек с седыми волосами спал в кресле с газетой на коленях.

– Не говорите слишком громко. Он терпеть не может, когда его неожиданно будят. Вы пришли от благотворительного общества?

– Нет, я из полиции.

Это, казалось, восхитило старую даму.

– В самом деле? Из полиции! В таком спокойном доме! Только не говорите мне, что кого-то из жильцов обокрали!

Она улыбалась, лицо ее было ласковое и доброе, как у монашенки под чепчиком.

– Преступление? Вот почему сегодня утром столько людей ходило взад и вперед. Нет, месье, я не знаю никого, кроме консьержки.

Преподавателя физкультуры на четвертом этаже тоже не было дома, но дверь открыла молодая женщина, закутанная в одеяло.

– Нет, я не знаю, когда он вернется. Я здесь в первый раз.

– Когда вы его встретили?

– Вчера вечером, вернее, сегодня утром, потому что было уже за полночь. В баре на улице Пресбург. А что он сделал? На вид такой славный парень.

Напрасно было ее расспрашивать. Она говорила с трудом, видно с перепоя.

У Массолетти он застал только служанку, которая на плохом французском языке объяснила, что ее хозяйка поехала к мужу в Фуке и что обедать они будут в гостях.

В этой квартире меблировка была современная, более светлая и веселая, чем в других квартирах. На диване валялась гитара.

На этаже Пальмари Фернан Барийар еще не вернулся, дверь, напевая, открыла женщина лет тридцати, белокурая и упитанная.

– Смотрите-ка! Да я с вами уже встречалась на лестнице. Что вы продаете?

– Уголовная полиция.

– Вы расследуете то, что произошло утром?

– Откуда вы знаете о том, что произошло?

– Ваши коллеги распустили достаточно сплетен. Мне стоило только приоткрыть дверь, чтобы услышать все подробности. Кстати, у них забавная манера говорить о покойнике, особенно у тех, что с шутками несли тело по лестнице.

– Вы знали Манюэля Пальмари?

– Я его никогда не видела, но, случалось, слышала, как он ревет.

– Ревет? Что вы хотите этим сказать?

– С ним, наверное, приходилось нелегко. Я его понимаю, потому что консьержка сказала, что он калека.

На него иногда находили такие приступы злобы!

– Против Алины?

– А ее зовут Алина? Забавная особа… Вначале, когда я встречала ее на лестнице, я ей кивала, здоровалась, но она смотрела на меня так, будто я прозрачная… Какого сорта эта женщина? Они были женаты? Это она его убила?

– Когда ваш муж начинает работу?

– По-разному. У него нет определенных часов, как у служащих в конторе.

– Он обедает дома?

– Редко, потому что большую часть времени находится в далеких районах или даже в пригородах. Он торговый представитель.

– Я знаю. Когда он уехал сегодня утром?

– Не могу сказать. Я очень рано ушла на рынок.

– Что значит – очень рано?

– Около восьми часов. Когда я вернулась в половине десятого, его уже не было.

– Вы не встретили вашу соседку на рынке?

– Нет. Мы покупаем в разных местах.

Десятки и десятки вопросов, столько же ответов, откладывавшихся в памяти Мегрэ. Из всей этой кучи только несколько, а может быть, лишь единственный в какую-то минуту получит определенный смысл.

Бармен был дома, он начинал работу в шесть вечера. Няня и двое детей были заняты играми. Мальчишка выстрелил в комиссара и закричал:

– Пиф-паф! Вы убиты!

Тони Паскье, у которого была жесткая и густая борода, брился сегодня уже во второй раз. Его жена пришивала пуговицу к детским штанишкам.

– Какую фамилию вы назвали? Пальмари? Я должен его знать?

– Это ваш сосед снизу, вернее, он еще сегодня утром был вашим соседом.

– С ним что-нибудь случилось? Я встретил полицейских на лестнице, а когда вернулся в половине третьего, жена сказала, что унесли какого-то покойника.

– Вы никогда не были в «Золотом бутоне»?

– Лично я не был, но случалось посылать туда клиентов.

– Почему?

– Некоторые спрашивают, где лучше поесть в том или ином квартале. У «Золотого бутона» хорошая репутация. Я когда-то был знаком с их метрдотелем, Пернелем, который работал в «Кларидже». Он знает свое дело.

– А как фамилия владельца этого ресторана?

– Я никогда не спрашивал.

– А женщину, Алину Бош, вы никогда не встречали?

– Брюнетку с обтянутым задом? Случалось встречать на лестнице.

– Это владелица вашего дома.

– Впервые слышу. Я никогда не говорил с ней. А ты, Люлю?

– Терпеть не могу женщин такого типа.

– Видите, месье Мегрэ. Не густо в смысле сведений для вас.

Англичанин отсутствовал. На седьмом этаже комиссар обнаружил длинный коридор, освещенный только одним слуховым окном, проделанным в крыше. Со стороны двора – старый чердак, куда жильцы складывали как попало старые чемоданы, портняжные манекены, ящики, всякий хлам.

Со стороны фасада выстроился ряд дверей, как в казарме. Он начал с самой последней. Здесь обитала Иоланда, служанка рантье с третьего этажа. Дверь была открыта, и он заметил прозрачную ночную рубашку на смятой постели, сандалии на коврике.

Следующая дверь, по плану, который начертил Мегрэ в своей записной книжке, должна была принадлежать Амелии, но и там никого не оказалось. В следующей комнате тоже.

Когда он постучал в четвертую, слабый голос попросил его войти, и сквозь птичьи клетки, загромождавшие комнату, он заметил в вольтеровском кресле старую женщину с круглым как луна лицом.

Он чуть было не ушел, оставив ее мечтать. Практически она уже была без возраста, хрупкая нить связывала ее с этим миром. Она с безмятежной улыбкой смотрела на непрошеного гостя.

– Входите, милый месье. Не бойтесь моих птичек!

Ему не сказали, что, кроме птичек, здесь жил на свободе огромный попугай, уцепившийся за качели, висевшие посреди комнаты.

Птица принялась кричать:

– Коко! Милый Коко! Ты хочешь есть, Коко?

Мегрэ объяснил, что он из полиции и что в доме было совершено преступление.

– Я знаю, милый месье. Консьержка сказала мне, когда я ходила за покупками. Как это ужасно – убивать друг друга, когда жизнь и так коротка. То же самое и на войне. Я пережила две войны.

– Вы не знали месье Пальмари?

– Я не знаю никого, кроме консьержки, которая не такая уж плохая, как это можно подумать. Этой бедной женщине пришлось испытать много горя. Ее муж был бабник, к тому же еще и пил.

– Вы не слышали, никто из жильцов не поднимался на этот этаж?

– Время от времени это бывает, люди ходят на чердак, чтобы свалить там какой-нибудь хлам.

– Вы общаетесь с вашим соседом?

– С месье Жефом? Можно подумать, мы одного возраста, на самом деле он гораздо моложе меня. Ему немного за семьдесят. Это из-за своих ран он кажется старше. Вы его тоже знаете? Он глухонемой. Но я думаю, что быть слепым – еще тяжелее. Скоро я это узнаю, потому что с каждым днем вижу все хуже и хуже, и сейчас даже не могла бы сказать, какое у вас лицо. Вы не хотите присесть?

Наконец в последней комнате сидел старик и читал детские комиксы. Его лицо было покрыто шрамами, один из них понимал угол рта, отчего у старика был такой вид, словно он все время улыбается.

Месье Жеф носил синие очки. Стоявший посреди комнаты большой стол из некрашеного дерева был уставлен всякими деталями, неожиданными предметами, «Конструктором» для юношей, кусками обструганного дерева, старыми иллюстрированными журналами, пластилином. Железная кровать походила на казарменную, как и грубое одеяло, а на выбеленных известкой стенах красовались цветные репродукции. Фото залитых солнцем городов: Ниццы, Неаполя, Стамбула. На полу валялись иллюстрированные журналы.

Руками, которые не дрожали, несмотря на его возраст, старик старался объяснить, что он глухой и немой, что он не может ничего сказать, но способен понять собеседника по его губам.

– Прошу прощения, что беспокою вас. Я из полиции. Не знали ли вы, случайно, жильца по фамилии Пальмари?

Мегрэ показал рукой на пол, чтобы объяснить, что Пальмари жил внизу, показал два пальца, чтобы уточнить, на сколько этажей ниже.

Старый Жеф покачал головой, и тогда Мегрэ стал говорить ему об Алине.

Насколько комиссар мог понять, старик встречал ее на лестнице. Он словно вылепливал в пустоте ее узкое лицо, ее тонкий и волнистый силуэт.

Когда Мегрэ снова очутился на пятом этаже, он понял, что посетил только что целый мир. Он как-то отяжелел, его охватила меланхолия – люди, жившие рядом с Манюэлем, не знали даже, что это именно его унесли сегодня утром, накрытого брезентом.

Люка был в гостиной один.

– Думаю, она спит, – сказал инспектор на вопрос Мегрэ.

Молодой Лапуэнт был здесь, счастливый, что работает с шефом.

– Пиво осталось, Люка?

– Две бутылки.

– Открой одну, а я закажу еще.

Было шесть часов. На дорогах в Париже уже образовались пробки, и какой-то нетерпеливый автомобилист, несмотря на запрет, сигналил под окнами дома.