Текст книги "Ночь на перекрестке"

Жорж Сименон
«Ночь на перекрестке»

Глава 1
Черный монокль

Допрос Карла Андерсена продолжался уже семнадцать часов, когда наконец Мегрэ устало вздохнул и, отодвинув стул, поднялся из-за стола.

Сквозь незашторенные окна за это время можно было наблюдать, как сначала в полдень служащие осаждали кафетерии на площади Сен-Мишель, как их поток постепенно иссяк, а позднее, около шести часов вечера, люди заспешили к входам в метро, на вокзалы, и лишь некоторые завсегдатаи, расположившись в барах, неторопливо потягивали аперитив.

Сена покрылась легким туманом. По ней прошел буксир, светя зелеными и красными огнями и увлекая за собой три баржи. Отправился в рейс самый поздний автобус. Прошумел последний поезд метро. С улицы убрали переносные тумбы с афишами, и над входом в кинотеатр были опущены решетки…

Казалось, что печка в кабинете Мегрэ начала гудеть еще громче. На столе стояли пустые пивные бутылки, лежали остатки бутербродов.

В городе, должно быть, что-то загорелось – по улице с воем промчались пожарные машины. Полиция устроила облаву. Специальный фургон выехал из префектуры около двух часов ночи и чуть позже возвратился во двор полицейской тюрьмы, где и выгрузил свою добычу.

А допрос все продолжался. Каждый час или два, когда Мегрэ уставал, он нажимал кнопку звонка. Появлялся бригадир

Люка, дремавший в соседнем кабинете, просматривал записи, сделанные комиссаром, и сменял его.

Мегрэ же растягивался на раскладушке и, отдохнув, с новой энергией принимался за допрос.

Здание префектуры давно опустело. Лишь в помещении полиции нравов еще оставался кто-то из сотрудников. Около четырех часов утра туда привели торговца наркотиками, и дежурный инспектор принялся его допрашивать.

Сену окутал молочно-белый туман, наступал рассвет, и свет нового дня освещал пустынные набережные. В коридорах управления раздавались шаги, звенели телефоны, слышались голоса, хлопали двери. Уборщицы начали наводить порядок в помещениях.

Положив зажженную трубку на стол, Мегрэ окинул задержанного неодобрительным взглядом, хотя в глубине души он не мог не испытывать к нему чувства уважения. Ведь его допрашивали семнадцать часов кряду! Перед этим у Андерсена вынули шнурки из обуви, сняли отстегивающийся воротник и галстук, изъяли все содержимое карманов.

В первые четыре часа его заставили стоять посреди кабинета, обрушив на него целый град вопросов.

– Пить хочешь?..

Перед Мегрэ стояла уже четвертая бутылка, и задержанный чуть заметно улыбнулся. Он жадно выпил предложенный ему стакан пива.

– Ты голоден?..

При допросе ему приказывали то сесть, то встать. До этого он не ел семь часов, да и в префектуре ему дали лишь один бутерброд.

Допрашивающих было двое, и они сменяли друг друга. Сменившись, они могли подремать, немного размяться, отвлечься от монотонного и надоевшего им допроса.

Но сдались именно они! Мегрэ пожимал плечами, искал очередную трубку в ящике стола, вытирал влажный от пота лоб.

Возможно, его удивило не столько физическое и моральное сопротивление этого человека, сколько тот факт, что в течение всего допроса он не терял присущих ему элегантности и изысканности манер.

Если представитель высшего общества, униженный обыском, раздетый, проведя целый час в отделе опознания в компании сотни других задержанных, пройдя процедуры фотографирования и измерения роста, перенеся при этом ядовитые шутки сокамерников, сохраняет присутствие духа и изысканные манеры – это ли не настоящее чудо?!

И уж совсем невероятно после многочасового допроса не стать похожим на самого заурядного бродягу.

А Карл Андерсен нисколько не изменился. Несмотря на помятый костюм, он сохранил свойственную ему элегантность, которую работники уголовной полиции редко могли наблюдать у своих клиентов. Причем это была элегантность аристократа, который всегда ведет себя непринужденно и надменно, что прежде всего и отличает тех, кто принадлежит к высшему социальному сословию.

Широкоплечий и тонкий в талии, ростом он был выше Мегрэ. Бледное продолговатое лицо с бесцветными губами. В левом глазу – черный монокль.

– Снимите его, – приказали задержанному.

Тот повиновался, слегка усмехнувшись. Монокль скрывал искусственный стеклянный глаз, неприятно поражавший своей неподвижностью.

– Несчастный случай?..

– Да, в результате авиакатастрофы…

– Вы что, воевали?

– Я датчанин и поэтому не воевал. Но у меня на родине был спортивный самолет…

Этот искусственный глаз на юном с правильными чертами лице так смутил Мегрэ, что он пробурчал:

– Монокль вы можете надеть…

Ни разу Андерсен не пожаловался – ни когда его заставляли стоять, ни когда забывали накормить и напоить. Со своего места Карл мог видеть уличное движение, проезжавшие по мосту трамваи и автобусы, наблюдать, как к вечеру проникали в кабинет розоватые лучи заходящего солнца, а теперь забрезжил свет апрельского утра.

Он по-прежнему держался очень прямо, без всякой позы, и единственным признаком усталости был узкий, глубокий круг, появившийся под правым глазом.

– Вы настаиваете на всех своих показаниях?

– Да, настаиваю.

– Но разве вы не осознаете, что они выглядят неправдоподобно?

– Я это понимаю, но все было так на самом деле.

– Уже не надеетесь ли вы, что вас освободят из-за отсутствия прямых улик?

– Ни на что я не надеюсь…

Появление легкого акцента указывало, что Андерсен устал.

– Желаете, чтобы я зачитал протокол допроса, прежде чем вы его подпишите?

Последовал неопределенный жест, словно светский человек отказывался от предложенной ему чашки чая.

– Все же я напомню вам его в общих чертах. Вы прибыли во Францию три года назад с сестрой Эльзой. Прожили месяц в Париже. Затем сняли деревенский дом у шоссе, ведущего из Парижа в Этамп, километрах в трех от Арпажона, на так называемом перекрестке «Трех вдов».

Карл Андерсен чуть заметно кивнул головой.

– Вы живете там три года в полном уединении, и местные жители всего лишь раз пять видели вашу сестру. С соседями вы отношений не поддерживаете. Вы приобрели машину марки «рено» устаревшей модели, которую используете для закупки продуктов на рынке Арпажона. Каждый месяц вы отправляетесь на ней в Париж.

– Да, это так! Чтобы сдать работу в компанию «Дюма и сын» по улице 4 Сентября.

– Ваша работа заключается в изготовлении образцов обивочных тканей для мебели. За каждый из них вам платят пятьсот франков. В среднем вы их делаете по четыре в месяц, то есть на две тысячи франков…

Андерсен вновь утвердительно кивнул головой.

– Ни друзей, ни подруг у вас с сестрой нет. В субботу вечером вы, как всегда, легли спать, заперев сестру в ее комнате, расположенной рядом с вашей. Вы объясняете это тем, что сестра очень боязлива… Допустим!.. В воскресенье в семь часов утра господин Эмиль Мишоннэ, страховой агент, проживающий метрах в ста от вас, входит в свой гараж и видит, что его новая шестицилиндровая машина последней марки исчезла, а вместо нее стоит ваш драндулет…

Неподвижно сидевший до этого Андерсен машинально протянул руку к пустому карману, где у него, видимо, обычно находились сигареты.

– Господин Мишоннэ, который вот уже несколько дней хвастался перед всеми своей машиной, думает, что это дурная шутка. Он направляется к вам, видит, что решетчатые ворота перед домом закрыты и звонит… Но тщетно. Через полчаса он рассказывает о своих злоключениях жандармам, и те идут в ваш дом… Ни вас, ни вашу сестру они там не застают… Зато в гараже они находят машину господина Мишоннэ, а на ее переднем сиденье – мертвеца, уткнувшегося в руль. Он убит выстрелом в грудь с близкого расстояния… Жандармы обнаруживают при нем документы… Судя по ним, это Исаак Гольдберг, ювелир из Анвера…

Подбросив дров в печку, Мегрэ продолжал:

– Жандармы опрашивают служащих вокзала в Арпажоне, которые видели, как вы с сестрой сели в первый поезд до Парижа… На парижском вокзале Орсэй вас обоих задерживают… Вы пытаетесь все отрицать…

– Я лишь заявляю, что никого не убивал…

– Вы также отрицаете, что были знакомы с Исааком Гольдбергом…

– Я увидел его первый раз в жизни в собственном гараже, обнаружив мертвым за рулем машины…

– И вместо того, чтобы позвонить в полицию, вы с сестрой сбежали…

– Я испугался…

– Вы ничего не хотите добавить к своим показаниям?

– Я рассказал все!

– Вы по-прежнему утверждаете, что не слышали ничего необычного и ночь с субботы на воскресенье?

– У меня очень крепкий сон.

Уже в пятый раз он повторял то же самое, и вконец измученный Мегрэ нажал кнопку звонка. В кабинете появился бригадир Люка.

– Я скоро вернусь!

Минут пятнадцать длилась беседа Мегрэ с судебным следователем Комельо, которому было поручено это дело. Следователь был настроен пессимистически.

– Вот увидите, это будет дело из тех, что случаются, к счастью, раз в десять лет, и разгадать которое невозможно!.. И именно мне оно досталось!.. Разрозненные факты не увязываются между собой!.. Для чего эта замена автомобилей?.. И почему Андерсен не воспользовался для бегства той машиной, которая оказалась у него в гараже, а пошел пешком до Арпажона, чтобы сесть на поезд?.. Что понадобилось этому ювелиру на перекрестке «Трех вдов»?.. Поверьте мне, Мегрэ, неприятности только начинаются… Отпустите его, если желаете… Возможно, вы и правы: если он выдержал семнадцатичасовой допрос, то из него уже больше ничего нельзя вытянуть…

Глаза у комиссара были красноватыми, так как ему не удалось как следует поспать.

– Его сестру вы видели?

– Нет! Ко мне доставили Андерсена, а девушку в сопровождении жандармов отправили домой. Ее хотели допросить на месте. За ней установлено наблюдение.

Расставаясь, они пожали друг другу руки. Мегрэ возвратился в кабинет, где Люка бесстрастно наблюдал за задержанным, который, прижавшись лбом к оконному стеклу, терпеливо ожидал своей дальнейшей судьбы.

– Вы свободны! – произнес комиссар сразу же, войдя в кабинет.

Андерсен даже не вздрогнул, он лишь протянул руку к голой шее, а затем бросил взгляд на незашнурованную обувь.

– Вещи вам вернут в судебной канцелярии. Разумеется, вы будете нужны органам следствия. Если попытаетесь бежать снова, я прикажу отправить вас в Санте.

– Что с сестрой?

– Она ждет вас дома…

Датчанин был все же взволнован: он вынул монокль, провел рукой по искусственному глазу.

– Благодарю вас, комиссар.

– Не за что!

– Даю вам честное слово, что я невиновен…

– Эти утверждения вы можете оставить при себе!

Андерсен откланялся, и Люка отвел его в судебную канцелярию.

Человек, сидевший в приемной и видевший это, поднялся и с возмущенным лицом бросился навстречу Мегрэ.

– Как?.. Вы его отпускаете?.. Но это же немыслимо, комиссар…

Это был мосье Мишоннэ, страховой агент, владелец новой машины. Он бесцеремонно проследовал за Мегрэ в кабинет, положил шляпу на стол.

– Я пришел, собственно, по поводу автомобиля.

Невысокого роста, седоватый, небрежно одетый, он без конца подкручивал кверху кончики ухоженных усов.

При разговоре Мишоннэ вытягивал губы, энергично жестикулировал и тщательно подбирал слова.

Ведь пострадал же он! И именно его должно защищать правосудие! Разве он не был своего рода героем?

Плевать ему на все! Его обязана слушать вся префектура.

– Прошлой ночью я долго говорил с мадам Мишоннэ, с которой, надеюсь, вы скоро познакомитесь… Она согласилась со мной… Заметьте себе, что ее отец преподавал в лицее Монпелье, а мать давала уроки игры на пианино… К чему я вам все это говорю… Короче…

Это было его любимое слово. Он произносил его решительным тоном и вместе с тем как-то снисходительно.

– Короче, нужно, как можно скорее принять решение… Как и все состоятельные люди, включая и графа д'Арэнвиля, я купил новую машину в рассрочку… Мне пришлось подписать восемнадцать платежных обязательств… Учтите, я мог бы уплатить наличными, но зачем же изымать капитал из оборота… Граф д'Арэнвиль поступил так же, когда покупал свою «спано»… Короче…

Мегрэ сидел, не двигаясь, и тяжело дышал.

– Без машины я никак не могу обойтись. Она просто необходима мне для работы… Представьте себе, мой район тянется на тридцать километров… Да и мадам Мишоннэ того же мнения, что и я… Нам не нужна машина, в которой кого-то убили. Органы правосудия должны сделать все необходимое, чтобы предоставить нам другой автомобиль, такой же марки и стоимости, что и предыдущий… Но при этом я хотел бы выбрать машину бордового цвета… Заметьте, что прежняя была обкатана, и я буду должен…

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Простите!..

Еще одно его любимое словечко.

– Простите, комиссар! Конечно, я готов помочь вам, предоставив в ваше распоряжение опыт и знания… Но мне крайне необходимо, чтобы машина…

Мегрэ провел рукой по лбу.

– Ну хорошо! Я скоро приеду к вам…

– А как же с машиной?..

– Вам ее вернут после осмотра…

– Но я же вам только что сказал, что мадам Мишоннэ и я…

– Передайте мое почтение мадам Мишоннэ!.. До свидания, мосье…

Все произошло настолько быстро, что страховой агент даже не успел что-либо возразить. Он очутился на лестничной площадке, держа в руках шляпу, и дежурный полицейский говорил ему:

– Сюда, пожалуйста! Первая лестница налево… Дверь напротив…

Мегрэ запер дверь кабинета ключом на два оборота и поставил греться воду, чтобы приготовить крепкий кофе.

Коллеги думали, что он работает. Но, видимо, его разбудили, когда через час принесли комиссару телеграмму из Анвера, в которой сообщалось:

«Исаак Гольдберг, сорока пяти лет, куртье по бриллиантам, довольно известен в районе. Специалист среднего уровня. Хорошие рекомендации в банковских кругах. Каждую неделю поездом или самолетом отправлялся в Амстердам, Лондон, Париж. Имеет фешенебельную виллу в Боржеру на улице Кампин. Женат. Отец двух детей, восьми и двенадцати лет. Мадам Гольдберг оповещена, выезжает а Париж».

В одиннадцать часов утра в кабинете Мегрэ раздался телефонный звонок. Это был Люка.

– Алло! Я на перекрестке «Трех вдов». Звоню из гаража, он метрах в двухстах от дома Андерсенов… Датчанин уже возвратился… Ворота закрыты… Ничего необычного не наблюдаю…

– Как сестра?

– Должно быть, там, но я ее не видел…

– Где тело Гольдберга?

– В морге Арпажона…

Мегрэ возвратился домой, на бульвар Ришар-Ленуар.

– У тебя усталый вид! – заметила жена.

– Приготовь чемодан, положи в него костюм и сменную обувь.

– Надолго ты уезжаешь?..

До его прихода она готовила рагу. Кровать в спальне была разобрана, а окно открыто, чтобы проветрить постельное белье. Мадам Мегрэ еще не успела после сна снять заколки, которые стягивали небольшие пряди волос.

– До свидания…

Он поцеловал ее. Когда комиссар выходил из квартиры, супруга попросила:

– Открой дверь правой рукой…

Это было вопреки его привычке. Он всегда открывал дверь левой рукой. Но мадам Мегрэ верила в приметы и не скрывала этого.

– Что произошло?.. Банда?..

– Не знаю.

– И далеко ты направляешься?

– Трудно сказать.

– Будь осторожен, хорошо?..

Спускаясь по лестнице, он чуть обернулся, чтобы помахать жене рукой. На бульваре комиссар остановил такси.

– На вокзал Орсэй… Или даже… Сколько будет стоить проезд до Арпажона?.. Ладно, поехали!..

Такое с ним случалось редко. Но сегодня он очень устал, и от желания спать у него слипались глаза.

Возможно, недавние события также выбили его из привычной колеи. Это не было связано с тем, что он открыл дверь правой рукой. И история с украденной у Мишоннэ машиной, за рулем которой в гараже Андерсена обнаружили убитого ювелира, не казалась Мегрэ уж столь необычной.

Скорее, его поразила личность самого Андерсена.

Семнадцать часов беспрерывного допроса!

Даже закоренелые бандиты, опытные преступники ни в одном полицейском участке Европы не выдержали бы подобного испытания.

Возможно, поэтому-то Мегрэ и освободил Андерсена!

И все же, когда они проезжали Бур-ла-Рен, комиссар заснул, примостившись на заднем сиденье. Шофер разбудил его, остановив такси перед старым рынком.

– Какую гостиницу вы выбрали?

– Поезжайте дальше, до перекрестка «Трех вдов»…

Шоссе, залитое грязным маслом от проезжавших по нему машин, шло на подъем. По обеим сторонам виднелись указатели направлений на Виши, Довиль, рекламные щиты с названиями больших отелей и марок горючего.

Вот и перекресток. На нем – гараж; и пять бензоколонок красного цвета. Налево от гаража шла дорога на Арэнвиль, о чем свидетельствовал имевшийся неподалеку знак.

Вокруг простирались необозримые поля.

– Приехали! – сообщил шофер.

На перекрестке было всего три дома. Первым стоял дом владельца гаража, отделанный плиткой, но построенный явно наспех. У одной из колонок заправлялась бензином большая спортивная машина. Несколько механиков ремонтировали грузовик мясника.

Напротив располагался каменный особняк, похожий на виллу. Прилегавший к нему небольшой сад был окружен высокой двухметровой решеткой. Медная табличка гласила: «Эмиль Мишоннэ, страхование».

Третий дом находился метрах в двухстах. Из-за стены, окружавшей парк, можно было видеть лишь второй этаж: здания, крышу из красной черепицы и несколько красивых деревьев.

Добротный деревенский дом, построенный лет сто назад, крыльцо из пяти ступенек с бронзовыми светильниками по бокам. К зданию примыкали различные подсобные строения, сарай для садового инвентаря, курятник и конюшня. Воды в небольшом бассейне не было, а из печной трубы поднималась струя дыма.

Вдали, за полями, виднелись крыши крестьянских ферм.

По ровному шоссе, обгоняя друг друга, с шумом проносились автомобили.

Взяв чемодан, Мегрэ вышел из такси, расплатился. Шофер, прежде чем вернуться в Париж, заправил в гараже машину бензином.

Глава 2
Двигающиеся занавески

Люка появился из-за деревьев, росших по обочине шоссе, и подошел к Мегрэ. Комиссар поставил чемодан на землю, чтобы пожать ему руку. В этот момент послышался быстро нарастающий звук мотора, и рядом с полицейскими пронеслась гоночная машина. Она отбросила чемодан комиссара метра на три в сторону.

Все произошло мгновенно. Автомобиль обогнал деревенскую телегу, груженную соломой, и скрылся вдали.

Мегрэ поморщился.

– И много тут таких лихачей?

– Это первый. Вам не показалось, что он метил прямо в нас?

День был мрачный. Комиссар огляделся и заметил, что одна из оконных занавесок на вилле Мишоннэ чуть отодвинулась.

– Здесь есть где переночевать?

– В Арпажоне или в Арэнвиле… До Арпажона километра три… Арэнвиль ближе, но там гостиница сельского типа…

– Доставь туда мой чемодан и сними комнаты… Есть какие-нибудь новости?

– Никаких… Похоже, за нами наблюдают из виллы… Это мадам Мишоннэ, я с ней только что беседовал… Довольно полная брюнетка, и характер у нее далеко не легкий…

– Тебе известно, почему это место называют перекрестком «Трех вдов»?

– Я навел справки… Название связано с домом Андерсенов… Его построили еще в период революции… Тогда на перекрестке стоял только этот дом… Последние пятьдесят лет в нем жили три вдовы – мать и две ее дочери. Девяностолетняя мать почти не могла двигаться. Старшей дочери было шестьдесят семь лет, а младшей – за шестьдесят. Три старухи, совсем выжившие из ума и настолько жадные, что ничего не покупали, а кормились с огорода и птичьего двора… Они никогда не открывали ставни на окнах и неделями не показывались на глаза… Старшая дочь сломала ногу, но об этом узнали только после ее смерти… Веселенькая история!.. Долгое время из дома не доносилось ни звука… И среди людей пошли разные слухи… Тогда мэр Арэнвиля решил навестить старух… Он обнаружил всех трех мертвыми, причем смерть наступила по крайней мере дней за десять до этого!.. Мне рассказали, что в это время об этой истории много писали в газетах.. Один учитель, которого захватило это таинственное дело, даже написал книжонку, где утверждал, что дочь, сломавшая ногу, из-за ненависти к здоровой сестре отравила ее, а заодно и мать… Затем скончалась от голода и сама, рядом с двумя трупами!..

Мегрэ посмотрел на дом, видно было лишь его верхнюю часть, перевел взгляд на новый особняк Мишоннэ, затем на гараж и проносящиеся по шоссе автомобили.

– Иди в гостиницу и сними для нас комнаты… Потом возвращайся ко мне…

– А что вы собираетесь делать?

Комиссар пожал плечами, подошел к воротам дома «Трех вдов» Большое здание окружал парк площадью в три-четыре гектара.

Аллея опоясывала лужайку и вела к крыльцу и гаражу, устроенному в бывшей конюшне.

Никаких признаков жизни. Лишь струйка дыма над печной трубой указывала на то, что в доме за закрытыми занавесками кто-то есть. Наступал вечер, и по видневшемуся вдалеке полю брели лошади, возвращаясь на крестьянскую ферму

И тут Мегрэ увидел человека невысокого роста, в фуражке, который прогуливался по дороге, засунув руки в карманы фланелевых брюк и держа в зубах трубку. Он решительным шагом, как это принято в сельской местности при встрече с соседями, приблизился к комиссару и спросил:

– Это вы ведете следствие?

Человек был одет в пиджак из красивого английского драпа серого цвета, рубашку без воротничка, на ногах – домашние тапочки. На пальце поблескивал огромный перстень с печаткой.

– Я хозяин гаража с перекрестка… Вас заметил еще издалека…

В прошлом он наверняка занимался боксом – сломанная переносица, расплющенное, словно от ударов, лицо. Голос его звучал как-то монотонно и хрипло, но в то же время очень уверенно.

– Как вам эта история с автомобилями?.. Сквозь раздвинутые в улыбке губы сверкнули золотые зубы.

– Если бы не труп, все выглядело бы забавно… Вам это трудно понять!.. Вы ведь не знаете типа, который живет напротив. «Моссие Мишоннэ» – так мы его называем… Этот господин не любит фамильярностей, носит высокие воротнички и лакированные туфли… А мадам Мишоннэ!.. Вы ее еще не видели?. Гм! Такие люди протестуют по всякому поводу. Они пожаловались в жандармерию на то, что машины, мол, слишком шумят, когда останавливаются у моей заправочной станции…

Мегрэ глядел на собеседника, никак не реагируя на его слова. Он просто смотрел на него, и это сбивало с толку говорившего, хотя тот и старался скрыть смущение.

Мимо проехала машина булочника, и тип в домашних тапочках крикнул:

– Привет, Клеман!.. Твой клаксон починили!.. Можешь забрать его у Жожо!..

Он снова повернулся к Мегрэ, предложив ему сигарету

– Несколько месяцев подряд страховой агент твердил, что желает купить новую машину, и надоел всем автомобильным торговцам, да и мне тоже… Он хотел, чтобы ему сделали скидку… Это было настоящее вымогательство… То кузов казался ему слишком темным, то – чересчур светлым… Ему, видите ли, нужна была, машина истинно бордового цвета – не очень яркого, но все же бордового цвета… Короче говоря, он купил в конце концов автомобиль у одного из моих коллег в Арпажоне… Согласитесь, вот была умора, когда через несколько дней после покупки эта машина оказалась в гараже «Трех вдов»!.. Хотел бы я увидеть физиономию этого молодца в тот момент, когда утром он обнаружил вместо своего роскошного лимузина старую колымагу!.. Жаль, что мертвец все испортил! Потому что смерть есть все же смерть, и покойных надо уважать!.. Скажите, вы не желаете пропустить стаканчик у меня дома?.. Здесь, на перекрестке, нет ни одного бистро… Но со временем они появятся! Я найду какого-нибудь малого и дам ему денег…

Владелец гаража, должно быть, заметил, что на его слова по-прежнему никак не реагируют, и протянул руку Мегрэ:

– До скорой встречи…

Он удалился тем же шагом, остановился по дороге, чтобы поговорить с крестьянином, проезжавшим на двуколке. Из-за занавесок дома Мишоннэ кто-то продолжал наблюдать за происходящим. К вечеру пейзаж по обе стороны шоссе стал однообразным, все как бы застыло, а издалека доносились различнее звуки: лошадиное ржание, колокольный звон с церкви, находящейся километрах в десяти от перекрестка.

Мимо пронеслась машина с включенными фарами, свет которых с трудом пробивался сквозь наступившие сумерки.

Мегрэ дернул за шнурок, висевший справа от ворот дома «Трех вдов». В парке раздался красивый и низкий звон бронзового колокольчика. Комиссар ждал долго, но дверь, выходящая на крыльцо, – так и не открылась. Но вот за домом послышалось шуршание гравия, раздались чьи-то шаги. Показалась темная фигура человека. Мегрэ различил во тьме лицо молочного цвета, черный монокль.

Карл Андерсен не спеша подошел к воротам, открыл их и кивком головы приветствовал комиссара.

– Я ждал вашего визита… Полагаю, вы хотите осмотреть гараж… Прокуратура там все опечатала, но у вас, должно быть, есть право, чтобы…

На нем был тот же самый костюм, что и во время допроса на набережной Орфевр: по-настоящему элегантный костюм, который уже начинал лосниться.

– Ваша сестра здесь?..

Из-за темноты нельзя было определить выражение его лица. Андерсен дотронулся рукой до монокля, вставленного в глазницу.

– Да, она в доме…

– Я хотел бы ее видеть…

Карл немного поколебался, затем кивнул в знак согласия:

– Хорошо, пойдемте…

Они обошли здание. За ним находилась довольно большая лужайка, куда выходили наружные стеклянные двери всех комнат первого этажа.

В доме было темно. Туман окутывал деревья в парке.

– Я покажу вам, как пройти.

Андерсен толкнул застекленную дверь, и Мегрэ вслед за ним вошел в просторную неосвещенную гостиную. Дверь осталась открытой, и через нее проникал свежий и пьянящий вечерний воздух, наполненный запахом травы и мокрых листьев. В камине, разбрасывая искры, горело полено.

– Я сейчас позову сестру…

Андерсен не зажег свет, казалось, он даже не замечал, что наступил вечер. Оставшись один, Мегрэ прошелся взад и вперед по комнате, затем остановился перед мольбертом с наброском, выполненным гуашью. Это был образец модной ткани. Эскиз показался комиссару довольно странным.

Но еще более странной была обстановка в гостиной, напоминавшая о времени, когда здесь жили три вдовы!

Часть мебели, видимо, осталась от них. Несколько кресел в стиле ампир с облупившейся краской и вытертым шелком, а также занавески из репса выглядели, как и пятьдесят лет назад.

Зато вдоль одной из стен надстроили библиотечные полки из светлого дерева, на которых громоздились книги на французском, немецком и, кажется, датском языках.

А новые разноцветные одеяла резко выделялись среди выщербленных старинных ваз, обветшалого пуфа, сильно потертого ковра.

Сумерки сгущались. Где-то вдалеке промычала корова. Время от времени в тишине слышалось легкое, а затем все увеличивающееся жужжание мотора, по дороге, как смерч, проносилась машина, и звук постепенно затихал вдали.

В доме же стояла тишина! Время от времени раздавалось лишь какое-то потрескивание и поскрипывание! Звуки были едва различимы, но они указывали на то, что в доме кто-то жил.

Карл возвратился в гостиную и остановился у двери, не произнося ни слова. Его подрагивающие белые руки выдавали нервозность.

На лестнице послышался легкий звук шагов.

– Это моя сестра, Эльза… – прервал молчание Карл.

Плохо различимая в темноте фигура приближалась. Эльза шествовала, как кинозвезда, как женщина-идеал, о которой во сне грезит юноша.

Уж не из черного ли бархата ее платье? Ведь даже в полумраке оно выделялось темным пятном. Слабый свет, проникавший снаружи, падал на ее белокурые и мягкие волосы, подчеркивая белизну лица.

– Мне сказали, что вы хотите поговорить со мной, комиссар… Но прежде давайте присядем…

Она говорила с более заметным акцентом, чем Карл. Ее певучий голос как бы понижался на последнем слоге каждого слова.

А брат стоял рядом с ней, словно раб, в обязанность которого входит охранять властелина.

Эльза сделала несколько шагов навстречу Мегрэ, и только теперь тот заметил, что она такого же высокого роста, что и Карл. Узкие бедра еще более подчеркивали стройность ее фигуры.

– Сигарету!.. – обратилась она к брату.

Смущенный и неловкий, тот поспешил выполнить ее просьбу. Она щелкнула зажигалкой, и красноватый оттенок на какое-то мгновение высветил во тьме ее синие глаза.

Темнота сгустилась еще больше, и комиссар, чувствуя себя неловко, поискал выключатель, не нашел его и спросил:

– Нельзя ли зажечь свет?

Мегрэ хотелось выглядеть уверенным, а эта сцена казалась ему чересчур театральной. Только ли театральной? Она его далее угнетала, и потом комиссару не нравился резкий запах духов, появившийся в комнате с тех пор, как сюда вошла Эльза.

Это были очень уж необычные духи, чтобы пользоваться ими каждый день! Может быть, необычные только для него!

Ну, а этот акцент… Эта абсолютная корректность Карла и его черный монокль… Эта смесь роскоши и отвратительного старья… Да и платье было необычным – такое не носят ни на улице, ни в театре, ни в гостях…

Почему же платье казалось Мегрэ необычным? Может быть, потому что на Эльзе оно сидело как-то по особенному. Ведь сшито оно было очень просто: ткань облегала тело, закрывая далее шею, открытыми оставались только лицо и руки…

Андерсен склонился над столом, снял стеклянный колпак высокой керосиновой лампы из фарфора и бронзы, которая, видимо, осталась еще от трех старух.

Свет зажженной лампы с оранжевым абажуром образовал в углу гостиной круг диаметром около трех метров.

– Извините меня… Я не видела, что все кресла завалены.

Андерсен поторопился освободить одно из кресел от лежавших на нем книг, которые он как попало бросил на ковер. Эльза продолжала курить, держась прямо, словно изваяние из бархата.

– Ваш брат, мадемуазель, заявил мне, что не слышал ничего необычного в ночь с субботы на воскресенье… Похоже, у него очень крепкий сон…

– Да, очень… – повторила она слова комиссара, выпустив небольшую струю табачного дыма.

– Вы тоже ничего не слышали?

– Что-то необычное, нет!

Эльза говорила медленно, как все иностранцы, которым вначале нулено в уме перевести фразу целиком.

– Вы же видите, мы живем рядом с шоссе. Движение здесь не прекращается далее ночью. Каждый вечер часов в шесть грузовики едут на Центральный рынок, и шум стоит ужасный… По субботам появляются и туристы. Они спешат к берегам Луары и в Солонь. Шум моторов, визг тормозов, голоса людей – все это постоянно нарушает наш покой. Если бы дом не стоил нам так дешево…

– А о Гольдберге вы что-нибудь раньше слышали?

– Нет, ничего…

Ночь окончательно еще не наступила. Газон на лужайке ярко зеленел, и казалось, что при желании можно было пересчитать отдельные травинки. Заброшенный парк был похож на декорацию в опере. Группы деревьев, каждое дерево, далее любая отдельная ветка – все соответствовало своему месту. И завершалась эта своего рода симфония, типичная для провинции Иль-де-Франс, видом, открывавшимся на поля и крыши крестьянских ферм.

В гостиной, заставленной старой мебелью, Мергэ видел корешки книг на непонятном ему языке. Но более непонятным было присутствие здесь двух иностранцев – брата и сестры. Особо не вписывалась в общую картину Эльза.