Текст книги "Ошибка Мегрэ"

Жорж Сименон
«Ошибка Мегрэ»

Бывают люди, которым нельзя даже съездить по физиономии, – боишься, что увязнет кулак! Через три-четыре часа после того, как ему поручили дело с улицы Сен-Дени, Мегрэ совершенно выдохся. Таким комиссар бывал в самые свои дурные дни: исполненный отвращения, таящий про себя свои тяжелые мысли – ни один человек на набережной Орфевр не решался в такие минуты заговаривать с ним.

– Вызови мне такси! – буркнул он мальчишке-рассыльному.

И когда он следовал за «клиентом» по коридорам, по лестнице, по двору, по тротуару, и в самом деле казалось, будто комиссар держит ведомого пинцетом.

– Улица Сен-Дени, 27-бис.

Он подобрал полы пальто, чтобы случайно не коснуться своего спутника.

А тот, надо сказать, даже не имел прежде ни одной судимости. Его досье оставалось девственно чистым. Он занимался коммерцией. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый прилично, хотя и без особого шика. Костюм, не слишком новый, был довольно хорошо пошит; серое ратиновое пальто носилось никак не более года.

Людей подобной внешности часто встречаешь в деловых кварталах, продают ли они электрические пылесосы или заключают договоры об оптовых поставках.

Его звали Эжен Лабри. Француз по крови, он родился в Каире или Порт-Саиде. Он был толстый. Темные глаза его блестели. Он явно заискивал перед комиссаром.

– Прошу вас, господин комиссар, проходите первым.

А Мегрэ бормотал сквозь зубы:

– Грязный тип!

Он предпочел бы возиться с одним из тех мальчишек, испорченных блатным романтизмом, которые в один прекрасный вечер «опускают» консьержку или грабят уличную торговку. Он с удовольствием обсудил бы детали последнего дела с настоящим взломщиком, досконально знающим свое ремесло и не чуждым профессиональной гордости…

Но перед ним был осведомитель, шпик, маленькая трусливая гадина – и человечек этот, лебезящий перед ним, почти ничем не отличался от обычного буржуа.

Перед ним был владелец особой книжной лавки на улице Сен-Дени – и это само по себе говорило о многом.

Книжная лавка, находившаяся между колбасным магазинчиком и парикмахерской, была закрыта, и Лабри открыл железную штору своим ключом. Помещение было узким и уходило вглубь, словно коридор. Витрина, шириной не более метра, использовалась на все сто: там располагалась полная коллекция книг с многообещающими заголовками, в кричащих обложках – такие книги заворачивают в целлофан, чтобы еще более подогреть любопытство.

Было пять часов вечера – в это же время накануне и разыгралась трагедия. Толпа запрудила тротуары, люди сновали взад и вперед, неся пакеты с продуктами, мчались мимо такси – и никто ни о чем не догадывался…

А Мегрэ закрыл дверь на цепочку, которая там оказалась, – подобные типы никогда не забывают об осторожности! – и пропустил вперед хозяина заведения.

– Покажи мне твой кабинет…

Он даже предпочел бы обращаться к этому типу на «вы»! А тот вел себя до такой степени угодливо, словно принимал одного из своих клиентов.

– Осторожно: лестница крутая…

В глубине, за прилавком, виднелась узкая лестница: такие бывают в маленьких бистро, где примитивные туалеты устроены прямо в подвалах.

– Простите, что приходится мне идти первому, – миндальничал Лабри.

Внизу висела красная портьера, а за этой портьерой находилась странного вида комнатушка: библиотека, если судить по полкам с книгами; будуар, если обратить внимание на диван, тоже красный, и огромное зеркало в глубине.

Рядом с портьерой, в густой тени, располагалась дверца, о существовании которой клиенты не подозревали, – Лабри привычным жестом толкнул ее и зажег свет.

– Видите: все очень просто, – сказал он извиняющимся тоном и улыбнулся гаденькой улыбочкой, расквасить которую у Мегрэ так и чесались руки.

И в самом деле все было очень просто. Типовой конторский стол из светлого дерева. Металлическая стойка для бумаг, выкрашенная зеленой краской. Справа – маленькая газовая плитка, чайник и чашки… Вешалка, лоханка для мытья рук…

Мегрэ был слишком высок и широк в плечах для этой тесной подвальной клетушки, служащей пороку, для этой ловушки, куда попадают захмелевшие искатели острых ощущений: шляпа его касалась потолка, дыхание спирало…

– Откуда ты подсматривал за тем, что происходит в соседней комнате?

Как продавец, что с готовностью показывает пользующиеся спросом книги, Лабри отодвинул висящий на стене календарь, за которым обнаружилось отверстие, выходящее в будуар, расположенный по соседству.

– Отсюда… Я выключал свет… Это отверстие выходит прямо на зеркало…

И Мегрэ вновь захотелось повторить то, что он твердил уже целый день: «Грязный тип»!

Мерзавец, что правда, то правда! Но мерзавец осторожный, вооруженный Уголовным кодексом и вступивший в некоторого рода союз с полицией. Особый подбор книг, соответствующим образом разрекламированных, привлекал в лавчонку на улице Сен-Дени любителей эротической литературы.

«Мадемуазель Эмильена сама покажет ценителям лучшие экземпляры» – обещали проспекты.

И в самом деле, мадемуазель Эмильена, продавщица, иногда спускалась в будуар с каким-нибудь солидным клиентом, чтобы показать ему редкое издание ценой в четыреста или пятьсот франков.

…А тем временем Лабри за своим глазком…

Трагедия тоже произошла очень просто. Два дня тому назад Лабри продал свое дело, обязавшись руководить им еще восемь дней до передачи новому владельцу.

«…Продавщица тоже, разумеется, поступает в распоряжение последнего…» – гласил контракт.

А накануне, в одиннадцать вечера, полицейские с удивлением заметили, что в лавке все еще горит свет.

Бригадир вошел, не встретил никого на первом этаже, спустился по лестнице, как это только что проделал Мегрэ, – и обнаружил в будуаре мертвую девушку.

Это была мадемуазель Эмильена, продавщица, которую должны были передать новому владельцу вместе со всем имуществом.

Лабри, жившего в маленькой квартирке на улице Мец, еще утром допросил окружной комиссар, и лавочник начал с того, что солгал.

– Около пяти часов, – заявил он, – я, как обычно, вскипятил чай на плитке. Мадемуазель Эмильена тоже зашла выпить чашечку. Поскольку у меня были дела в городе, я тотчас же ушел, поручив продавщице опустить штору… Я вполне доверял мадемуазель Эмильене, ведь она работала у меня уже четыре года…

А было очевидно, что в чашку чая, которую выпила мадемуазель Эмильена, был всыпан яд.

Окружной комиссар, работавший с Лабри до того, как появился Мегрэ, не удержался в рамках протокола, как то показывал кровоподтек на правом виске допрашиваемого. Через час он получил следующее признание:

– Это правда: около шести, закончив работать у себя в кабинете, я нашел продавщицу в будуаре – она лежала неподвижно… Я подумал, что девушка спит… И ушел, предполагая вернуться позже…

Это звучало почти правдоподобно, потому что судебно-медицинский эксперт приписывал смерть сильной дозе наркотиков.

– Значит, когда вы уходили, мадемуазель Эмильена была еще жива?

– Если б она умерла, я бы это заметил… Она была еще теплая…

– Вам не пришло в голову позвать врача?

– В нашей профессии лучше избегать огласки… Вы это знаете не хуже меня…

Последние слова он произнес особенным тоном, давая понять, что и он иногда бывает полезен, поставляя полиции определенного рода сведения.

Короче говоря, он оставил мадемуазель Эмильену, когда та была еще жива. Он заявил, что дела помешали ему вернуться на улицу Сен-Дени, а потом он забыл об инциденте и улегся спать.

Таковы были факты, которые Мегрэ, злобно скривив губы и покачивая массивной головой, беспрестанно пережевывал про себя, а тем временем жизнь на многолюдной улице Сен-Дени шла своим чередом, и в отвратительно пахнувшем, затхлом подвале Лабри строил из себя порядочного коммерсанта, который находится в ладу с законами своей страны и с собственной совестью.

– Клянусь вам: мне не в чем себя упрекнуть… Можете просмотреть все книги, какие я здесь держу… Обложки заманчивые, но в содержании нет ничего предосудительного… Именно поэтому, чтобы продавать их, мне нужна была проворная молодая девица… Понимаете?.. Когда клиенты спускались с ней сюда, они пытались распускать руки… Девушка их живо ставила на место и заставляла покупать дорогие издания…

Он еще и улыбался! Судя по его виду, негодяй находил девушку достаточно проворной!

– Если бы я дурно с ней обращался, она бы не проработала у меня целых четыре года… А чай я заваривал сам… Вечера такие долгие…

Особенно в этом затхлом кабинете, в этом подвале, где человек чувствовал себя напрочь оторванным от жизни!

– Догадываюсь, о чем вы думаете… Меня обвиняют в том, что я хотел убить Эмильену… Но прежде всего, мне в этом не было никакой выгоды: в контракте обозначено, что она вместе со всем имуществом переходит к новому владельцу… Мне пришлось бы уплатить изрядную неустойку, ибо покупатель заставил меня подписать множество бумаг… Судите сами!

Он излагал все это с добродушным видом, заговорщически подмигивая Мегрэ.

– К тому же как бы удалось мне ее отравить?.. Утром мне сказали, что, по мнению врача, она проглотила восемь таблеток снотворного… Вы когда-нибудь пили такие таблетки?.. Нет?.. А мне как-то раз пришлось… Они такие горькие, что их невозможно выпить незаметно…

– Как бы не так!..

Мегрэ не зря сказал «как бы не так»: у него на этот счет уже сложилось собственное мнение. Мадемуазель Эмильена, тело которой он видел в Институте судебной медицины, была болезненной молодой особой: именно ее бледность и привлекала клиентов. И Лабри, разыгрывая доброго папашу, мог под видом лекарства всучить ей смертельный яд.

– Уверяю вас: вы на ложном пути, господин комиссар! Если бы я дал ей снотворное, то устроил бы так, чтобы она заснула не у меня в магазине – чтобы никому и в голову не пришло беспокоить меня…

Он все продумал, проклятый пройдоха! Он заранее отводил всякое обвинение. Казалось даже, что он в некотором роде ведет собственное расследование…

– Какая мне от этого польза?

Да, какая польза? Мегрэ тоже задавал себе этот вопрос: он уже достаточно изучил этого мерзавца и понимал, что тот не станет трудиться просто так.

Мегрэ закурил трубку и принялся рыться в ящиках стола. Затем на стойке для документов обнаружил письма, подколотые в папочку, как и все прочие деловые бумаги. Но письма были любовные.

«Гранвиль, 6 августа.

Дорогой, Вот уже три дня я живу без тебя, возлюбленный мой, и не могу больше выдержать без твоего присутствия, без…»

Письмо занимало две страницы. В конце стояла подпись: «Твоя навсегда Эмильена».

Мегрэ смотрел на жирного коммерсанта, курил и старался держать себя в руках.

– Любовная драма? – спросил он наконец с жестокой иронией.

Лабри кокетливо усмехнулся:

– А почему бы и нет?

Как далеки они были от реального мира, от людей, здоровых телом и духом, что шагали по тротуару и дышали зимней прохладой там, наверху, над отдушиной, которая здесь служила окном!

Мегрэ посмотрел на отверстие, через которое можно было подглядывать за всем, что происходит в будуаре, потом на мерзкого типа – и у него снова зачесались кулаки.

– Не станешь ли ты меня уверять, будто она покончила с собой?

– Мне не было никакой пользы убивать ее и создавать себе неприятности, особенно сейчас, когда я собрался отойти от дел и жить в окрестностях Ниццы, где уже купил виллу…

Лабри не поддавался, не отступал ни на шаг, вернее, выскальзывал из рук, как какая-нибудь липкая гадина, и Мегрэ злился все больше и больше. При необходимости он мог поставить себя на место мальчишки, совершившего отчаянный, безрассудный поступок, мог осознать его побуждения, восстановить психологию. Он знал все секреты торговцев телом с Монмартра и торговцев мечтами с Монпарнаса.

В своем Париже он знал каждый закоулок, но никогда не спускался в такие вот подвалы, никогда не прижимался лицом к глазку, пробитому типом вроде Лабри. Теперь комиссар сожалел об этом.

– Подумайте хорошенько, и вы убедитесь, что я невиновен, что эта история мне только вредит…

Какие слова! Он говорил о преступлении, как о торговой сделке! Еще немного – и начал бы делать подсчеты!

– Чем больше я думаю, – не удержавшись, бросил ему Мегрэ, – тем больше мне хочется набить тебе морду!

Он больше не мог спокойно смотреть на это лицо, одновременно красивое и безобразное, ибо взгляд у Лабри был томный, и это скрашивало вялость рта, безвольные очертания подбородка…

Подлец в полном смысле этого слова, но подлец, обладающий определенным шармом.

Глядя на него, Мегрэ испытывал такую ярость, словно погибшая девушка была его собственной дочерью и он обязан был расквитаться за ее смерть.

Он внезапно бросился к Лабри и поднес сжатый кулак прямо к его лицу.

– Сознавайся! – прорычал он.

Откровенный страх негодяя, выдававший его природную трусость, лишь распалил комиссара.

– Сознавайся, мерзавец!.. Вижу, черт подери, что ты все предусмотрел…

Лабри отступил к стене, вжался в нее всем телом.

– Эмильена была твоей любовницей… Она знала всю подоплеку твоих грязных делишек… Вот почему тебе было необходимо от нее избавиться, прежде чем уехать на виллу в Ницце и жить там на ренту…

– Господин комиссар…

– Сознавайся, говорю тебе!.. Сознавайся, что под видом лекарства ты дал ей яду… Но она умирала слишком долго, и ты ушел, ты бросил ее, грязный подонок…

– Господин комиссар…

Мегрэ давно забыл, что наверху задувает восточный ветер, заставляя прохожих поднимать воротники и разгоняя зловонные миазмы столицы. Он снова видел перед собою мертвую девушку с продолговатым лицом и тонкими губами, девушку, которая никогда не отличалась здоровьем и которую этот самый тип запер в подвале и заставил продавать старикам поддельное сладострастие.

– Признавайся, мерзавец…

– Клянусь вам, господин коми…

– Не клянись! Признавайся!

– Вы пожалеете о том, что делаете сейчас…

Этот довод окончательно вывел Мегрэ из себя.

– Что ты такое плетешь?

– Говорю, что вы пожалеете… Вы заблуждаетесь… Вы злоупотребляете вашей силой…

– Что ты такое плетешь?!

– Вы злоупотребляете…

– И ты смеешь говорить мне это после того, как я прочел письма девчонки?.. Ты смеешь утверждать, будто ты не был ее…

Он уже готов был ударить, уже занес кулак, но его остановил звонок телефона.

– Алло! Это вы, комиссар?.. Мы сию минуту получили от судебно-медицинского эксперта результаты вскрытия… Алло!..

Лабри, прижавшийся к стене, все еще не двигался.

Раздраженный Мегрэ рявкнул в трубку:

– Слушаю!

И он не нанес удара…

– Что?.. Что такое?..

На другом конце провода прозвучал голос бригадира Люка:

– Именно… То самое, что я вам сказал… Она… В общем, похоже, она и вправду девица.

Мегрэ машинально повесил трубку. Он вдруг все понял. Он чуть было не ошибся, но мгновенно сообразил, что к чему.

– Рад, что вы немного успокоились… – проговорил злополучный Лабри.

– Что ты сказал?

– Ничего… я…

И Мегрэ изо всей силы сжал кулаки, ибо теперь он знал, что дело обстояло еще хуже, чем он предположил вначале. Он глядел почти хладнокровно на негодяя, с которым уже ничего не мог поделать. И вздыхал:

– Это правда… Ты не убивал ее…

Да, по человеческим законам Лабри не нес ответственности за ее смерть!

– Ты ее не убивал…

Нет, он не убивал девушку своими руками! Он не давал ей яду! Ее убил затхлый воздух подвала, угнездившегося, словно постыдная болезнь, на улице, где кипела жизнь.

Какой она была, эта юная, наивная девушка, однажды явившаяся по объявлению, в котором приглашалась на работу продавщица приятной наружности? Она приехала из провинции и не видала в Париже ничего, кроме этой ловушки для старичков, которых она должна была возбуждать…

Единственный мужчина, с которым она общалась, был Лабри…

Лабри, с жирной харей, но с бархатными глазами, Лабри, осторожный коммерсант, который заставил ее поверить, что можно быть любовниками без…

Он говорил правду! Он даже не дотронулся до нее! Для этого он был слишком хитер. Он не хотел ради мимолетного наслаждения лишиться курочки, несущей золотые яйца. И она писала ему из Гранвиля, где проводила отпуск, и называла его «возлюбленный мой», понятия не имея, что значит быть возлюбленными…

Да, да: все разъяснилось! Мегрэ ошибался! Эмильена ни о чем не догадывалась! Эмильена, которая продавала книги в то время, как Лабри смотрел в глазок, должна была обладать невинностью для того, чтобы… чтобы разыгрывать невинность! Чтобы торговля шла бойко! Чтобы комар носа не подточил! Чтобы все считали ее наивной дурехой и завсегдатаи показывали бы на нее пальцами, перешептываясь:

– Она и в самом деле невинная душа!

К телу Эмильены они применяли другой эпитет…

Но вот в один прекрасный день она узнала, что составляет неотъемлемую часть магазина и переходит вместе с прочим имуществом во владение покупателя, а Лабри уезжает без нее – тот самый Лабри, которого она считала своим возлюбленным…

И Эмильена, от горя потеряв рассудок, предпочла покончить с собой! Лабри, охваченный страхом, оставил ее в подвале – пусть лучше другие обнаружат труп!

– Ну, что я вам говорил? – пролепетал Лабри со странной улыбкой, не сводя глаз с растерянного Мегрэ.

Тогда комиссар бросил вокруг себя взгляд и убедился, что они одни в подвале, вдалеке от жизни и ее законов.

– Я совершил ошибку, – проворчал он. – Со всяким может случиться.

А потом, словно выполняя долг, наконец размахнулся и ударил. После с облегчением вздохнул и произнес, видя, как Лабри ощупывает шатающийся зуб:

– Ты всегда можешь сказать, что упал с лестницы!

Ступеньки такие крутые!..