Текст книги "Мегрэ и виноторговец"

Жорж Сименон
«Мегрэ и виноторговец»

Глава 1

– Значит, ты убил ее, чтобы ограбить?

– У меня и в мыслях не было ее убивать. Разве из пугача убьешь?

– Ты знал, что у нее водятся деньги?

– Конечно!.. Ей за восемьдесят, она всю жизнь работала и уж наверняка что-нибудь сколотила.

– Сколько раз ты просил денег?

– Не считал. Только появлюсь – она уже знает, зачем я пришел. Родная бабка, а надо же, вечно швыряла мне всего одну монетку в пять франков. Вам разве понять! Ну, что для безработного пять франков?

Мегрэ нахмурился. Ему было тяжело и грустно. Заурядное дело – мерзкое убийство с целью грабежа. С такими сталкиваешься чуть ли не каждую неделю. Мальчишка, которому нет и двадцати, убивает одинокую старуху, чтобы обобрать ее. От других этот Тео Стирнэ отличается только тем, что прикончил собственную бабку.

Ведет он себя спокойнее, чем можно было ожидать, и, отвечая на вопросы, старается ничего не упустить. Одутловатый, круглоголовый, пучеглазый парень, с круто срезанным подбородком и толстыми губами, такими красными, что в первую минуту они показались накрашенными.

– Пять франков! Как мальчишке на сласти.

– Муж ее жив?

– Помер. Лет сорок назад. У них был галантерейный магазинчик на площади Сен-Поль. Вот уже два года как бабка совсем перестала ходить, и ей пришлось закрыть лавку.

– Где твой отец?

– В Бисетре. У психов.

– А мать?

– Я с ней давно не живу. Она каждый день пьяная.

– Братья и сестры есть?

– Сестра. Не знаю, что с нею: ей было пятнадцать, когда она удрала из дому.

Он выкладывал все это без тени волнения.

– А с чего ты взял, что бабка держит деньги дома?

– Такая не то что банку – сберкассе не доверит.

Девять вечера. Преступление было совершено накануне в это же время, в старом доме на улице Короля Сицилии, где Жозефина Менар занимала две комнаты на четвертом этаже. Соседка с пятого, хорошо знавшая Тео, встретила его на лестнице, когда он выходил от бабки. Они поздоровались.

Спустя полчаса другая соседка, госпожа Паллок, занимавшая квартиру напротив Жозефины Менар, решила, как всегда, забежать к ней на минутку.

На стук никто не ответил. Дверь была не заперта, и она вошла. Жозефина, скрючившись, лежала на полу с размозженным черепом и кровавым месивом на месте лица.

В шесть утра Тео Стирнэ задержали. Он спал на скамейке в зале ожидания Северного вокзала.

– Почему ты все-таки убил ее?

– Я не собирался убивать. Она бросилась на меня, я растерялся…

– Ты навел на нее пугач?

– Верно. Но она и глазом не моргнула. Видно, сразу сообразила, что шпалер не настоящий, и как заорет: «Вон, паршивец! Уж не думаешь ли на испуг меня взять?» Потом схватила с круглого столика ножницы и кинулась на меня, а сама все кричит: «Вон! Говорят тебе, пошел вон, не то пожалеешь…» На вид маленькая и хлипкая, а до чего взбеленилась! Я испугался, что она выколет мне глаза ножницами, и стал искать, чем бы защититься. Вижу, у печки лежит кочерга. Подобрал ее и…

– Сколько раз ты ударил?

– Да разве я считал? Но она еще держалась на ногах и не сводила с меня глаз.

– Лицо у нее было в крови?

– Да. Я не хотел, чтобы она мучилась, и все бил и бил… Сам не знаю, что со мной стряслось…

Мегрэ вдруг почудилось, что он слышит голос прокурора на суде: «…и тогда Стирнэ с ожесточением накинулся на свою несчастную жертву!»

– Я не хотел ее убивать. Клянусь, не хотел. Поверьте, я не вру.

– Однако у тебя хватило выдержки сразу же обшарить комнату?

– Не сразу! Сперва я кинулся к двери, да вспомнил, что у меня в кармане всего полтора франка. Я ведь потому и пришел к бабке, что хозяйка вышвырнула меня на улицу. Я три месяца за квартиру не платил.

– И ты вернулся?

– Ага. Но не стал рыться повсюду, – этого вы мне не шейте. Выдвинул только несколько ящиков. Нашел старый кошелек, сунул в карман. Потом мне попалась картонная коробка, и из нее я взял два колечка и камею.

Оба кольца и камея лежали на столе перед Мегрэ рядом с его трубками и потертым кошельком Жозефины Менар.

– Ты не нашел свертка с деньгами?

– А я и не искал. Мне не терпелось удрать, чтобы не видеть бабку: куда ни повернусь, она все на меня смотрит. На лестнице я столкнулся с госпожой Мену. Потом зашел в бар, выпил рюмку коньяку, проглотил три сандвича подряд.

– Голоден был?

– Еще как!.. Словом, поел, выпил кофе и пошел шататься по улицам. А что изменилось? Ведь у бабки в кошельке было всего восемь франков и двадцать су.

– А что изменилось?.. Он сказал это так, словно иначе и быть не могло.

Мегрэ задумался, не отводя взгляда от лица парня.

– Почему ты выбрал Северный вокзал?

– Ничего я не выбирал. Забрел, сам не знаю как. Закоченел на морозе.

Листок отрывного календаря показывал пятнадцатое декабря. Дул северный ветер. Тонкая снежная пыль мела по мостовой.

– Собирался удрать в Бельгию?

– На те гроши, что у меня оставались?

– Какие же у тебя были планы?

– Первым делом – выспаться.

– Но ты же понимал, что тебя возьмут?

– Я не думал об этом.

– О чем же ты думал?

– Да ни о чем.

На зеркальном шкафу в комнате старухи полиция обнаружила толстую пачку денег в оберточной бумаге. Там оказалось двадцать две тысячи.

– Что бы ты стал делать, если бы нашел эти деньги?

– Почем я знаю?

В кабинет вошел Лапуэнт.

– Только что звонил Фурке, просил соединить его с вами. Я сказал, что вы заняты.

Фурке работал в семнадцатом округе, богатом районе, где тяжкие преступления случались редко.

– На улице Фортюни, в двухстах метрах от парка Монсо, обнаружен труп. Судя по документам, убитый – важная птица, крупный виноторговец-оптовик.

– Еще что-нибудь выяснили?

– В него всадили четыре пули подряд, когда он подходил к своей машине. Свидетелей нет. Улица вообще не очень людная.

Мегрэ посмотрел на Стирнэ и пожал плечами.

– Люка на месте? – осведомился он, сам распахнул дверь и увидел сидевшего за столом инспектора. – Зайди-ка на минутку.

Стирнэ бездумно переводил широко раскрытые глаза с одного инспектора на другого, словно ничто тут лично его не касалось.

– Проведи допрос по форме и внеси ответы в протокол. Дай ему подписать и отправь в предварилку. Лапуэнт, а ты со мной.

Натянув тяжелое черное пальто и обернув шею синим шерстяным шарфом, связанным женой, Мегрэ плотно набил трубку, бросил последний взгляд на убийцу и вышел.

Было еще не очень поздно, но ледяной ветер, обжигавший лицо и пронизывавший сквозь самую теплую одежду, гнал людей с улицы.

Мегрэ и Лапуэнт сели в маленькую черную машину Уголовной полиции.

На улице Фортюни несколько полицейских топтались вокруг распростертого на тротуаре тела, не подпуская к нему любопытных. Прибыли полицейский комиссар округа с врачом. Здесь же был и Фурке.

– Вы знали Оскара Шабю? – спросил он Мегрэ. – Это заметная фигура, владелец фирмы «Вино монахов». Вам, должно быть, попадались грузовики, баржи, железнодорожные цистерны с такой надписью.

Человек, лежавший на тротуаре, был крупен, но мускулист. Он походил на игрока в регби. Склонившийся над ним врач выпрямился и стряхнул прилипший к брюкам снег.

– Скончался через несколько минут после ранения. Вскрытие уточнит.

Мегрэ долго всматривался в неподвижные, очень светло-голубые, почти палево-серые глаза и в лицо с крупными чертами. Челюсть у покойника уже начала отвисать.

Вскоре прикатил грузовичок с сотрудниками научно-технического отдела. Они сразу же стали выгружать свою аппаратуру, как это делают кино– и телеоператоры.

– В прокуратуру сообщили?

– Да, сейчас приедут помощник прокурора и судебный следователь.

Фурке стоял в нескольких шагах от них, похлопывая себя длинными руками по бокам, чтобы согреться.

– Где его машина? – спросил Мегрэ. Вдоль тротуара стояло с полдюжины авто самых дорогих марок. Фурке указал на красный «Ягуар».

– Что там нашли?

– Солнцезащитные очки, путеводитель Мишлена, две дорожные карты Прованса и коробочку с таблетками от кашля. Судя по всему, он вышел из этого дома. – Фурке кивнул на особняк, возле которого лежал труп. Здание в стиле девятисотых годов, с резной каменной облицовкой окон и арабесками. Мегрэ показалось, что за глазком дубовой входной двери что-то шевельнулось. Он узнал этот особняк.

– Пошли, Лапуэнт.

Открыли им не сразу. В темном коридоре едва различались контуры женщины, стоявшей вполуоборот.

– В чем дело?

– Добрый вечер, Бланш. – Мегрэ вспомнил эту женщину.

– Что вам от меня нужно?

– Я комиссар Мегрэ. Не припоминаете? Правда, последний раз мы виделись лет десять назад. Не ожидая приглашения, он толкнул дверь.

– Входи, Лапуэнт. Ты еще слишком молод, чтобы знать госпожу Бланш и ее заведение.

Он повернул выключатель, словно пришел к себе домой или на работу, и разом распахнул обе половинки массивной двери, за которой открылась просторная гостиная с обилием ковров, портьер, драпировок, разноцветных вышитых подушечек. Шелковые абажуры на лампах приглушали свет.

Госпоже Бланш можно было дать лет пятьдесят, хотя, несомненно, давно уже стукнуло шестьдесят; маленькая, полная, она с первого взгляда могла сойти за весьма почтенную даму. На ее черном шелковом платье отчетливо выделялось жемчужное колье в несколько ниток.

– Все так же предприимчивы? И так же молчаливы, когда речь идет о чужих секретах?

Впервые Мегрэ пришлось столкнуться с ней лет тридцать назад. В то время она еще промышляла на бульваре Мадлен, хорошенькая, приветливая, с ямочками на щеках. Ей повезло, она стала помощницей хозяйки заведения на улице Нотр-Дам де Лорет, где всегда можно было познакомиться с красивыми девочками.

Теперь госпожа Бланш сама была владелицей дома свиданий, где случайные пары встречались в богато обставленных комнатах, а виски и шампанское подавались самых лучших марок.

– Что здесь произошло? – спросил комиссар у госпожи Бланш, изо всех сил старавшейся сохранить самообладание.

– В моем доме ничего не произошло. А до того, что на улице, мне дела нет. Смотрю – люди забегали.

– Но вы слышали стрельбу?

– Значит, это выстрелы? А я-то думала – выхлопы мотора.

– Где вы в тот момент находились?

– По правде говоря, пошла на кухню поесть, так, пустяки: кусочек хлеба с ветчиной. Я ведь никогда не обедаю.

– В доме есть кто-нибудь?

– Никого. А что?

– С кем был Оскар Шабю?

– Шабю? Кто это?

– Я советовал бы вам быть пооткровенней, если не желаете проехаться на набережную Орфевр.

– Но я знаю своих клиентов только по именам. Все они приличные люди.

– Вот как? Поэтому вы и не открываете, пока не увидите, кто стоит за дверью?

– У моего дома незапятнанная репутация. Я не принимаю кого попало. Полиция нравов никогда меня не беспокоит.

– Вы следили за Шабю, когда он выходил?

– С чего вы взяли?

– Лапуэнт, отвези ее на набережную. Там у нее быстрее развяжется язык.

– Погодите, как же я оставлю дом? Ладно, я скажу все, что знаю. Человек, которого вы называете Шабю, в самом деле мой клиент. Он вышел полчаса назад.

– Он был здесь завсегдатаем? Как часто он приезжал?

– Время от времени.

– Раз в месяц? Раз в неделю?

– Скорее в неделю.

– Всегда с той же партнершей?

– Н-нет, не всегда. – Минутку поколебавшись, она решилась: – Не стоит мне впутываться в это дело… С той, что была сегодня, он приезжал раз тридцать за год.

– Он звонил вам, предупреждал о визите?

– Так делают все.

– В котором часу они сегодня приехали?

– В семь вечера.

– Вместе или врозь?

– Вместе. Я сразу узнала красную машину.

– Заказали вино?

– Шампанское, как всегда, уже стояло в ведерке со льдом.

– Где эта женщина?

– M-м… Ушла.

– После того, как Шабю был убит?

Мегрэ прочел во взгляде Бланш замешательство.

– Разумеется, нет.

– Вы утверждаете, что она ушла первой?

– Вот именно.

– Лжете, Бланш.

На протяжении многих лет Мегрэ не раз приходилось иметь дело с такого рода заведениями. Он знал здешние обычаи – первым всегда уходит мужчина, давая женщине время привести себя в порядок.

– Проводите меня в комнату, которую они занимали. Лапуэнт, присмотри, чтобы никто не удрал. Так где эта комната?

– На втором этаже, розовая.

Стены на лестнице были обшиты деревянными панелями, перила украшены резьбой, пушистый бледно-голубой ковер перетянут медными прутьями на каждой степеньке.

– Когда я увидела, что вы приехали…

– Понятно, вы же стояли у глазка…

– Конечно, стояла. А что тут такого? Разве я не должна знать, что там происходит? Так вот, как только я вас узнала, сразу смекнула: без неприятностей не обойдусь.

– Значит, его фамилия вам известна?

– Известна.

– И фамилия его спутницы?

– Нет, только имя – Анна-Мари. Но я звала ее Кузнечиком.

– Почему?

– Она какая-то нескладная, долговязая.

– Где же она?

– Я вам сказала – ушла.

– А я вам говорю – лжете.

Госпожа Бланш открыла дверь, и Мегрэ увидел комнату, под обоями которой наверняка была звуконепроницаемая прокладка. Горничная меняла белье на кровати под балдахином. На столике – наполовину опорожненная бутылка шампанского и два бокала. На одном из них алел след губной помады.

– Ну вот, теперь вы сами видите, что…

– …что ее нет ни здесь, ни в ванной. Сколько еще комнат в доме?

– Восемь.

– Есть занятые?

– Нет. Обычно клиенты приезжают в конце дня, а то и поздно вечером. Я как раз поджидала одного к девяти часам. Вероятно, он издали заметил толпу возле парадного и…

– Показывайте другие комнаты.

На втором этаже их было четыре. Все они были обставлены в стиле Второй империи: громоздкая мебель и уже успевшие полинять портьеры.

– Убедились, что никого нет?

– Пойдем дальше.

– Ну что ей делать на третьем этаже?

– А все-таки посмотрим.

Две первые комнаты верхнего этажа также были пусты, но в следующей на пуфе, обитом бархатом гранатового цвета, сидела девушка. Чувствовалось, что все в ней напряжено: она мгновенно вскочила, высокая, худая, с едва заметной грудью и узкобедрая.

– Кто это? – спросил Мегрэ.

– Мадемуазель ждет клиента, о котором я говорила.

– Вы ее знаете?

– Нет.

Девушка недоуменно пожала плечами. Ей было не больше двадцати, и она старательно делала вид, будто ей на все плевать.

– Он так или иначе узнает, кто я. Ведь вы из полиции?

– Я комиссар Мегрэ.

– Шутите? – Девушка посмотрела на него с любопытством. – Вы сами расследуете это дело?

– Как видите.

– Он умер?

– Да.

– Зачем же вы солгали, что он только ранен? – с упреком обратилась она к госпоже Бланш.

– Откуда мне было знать? Я к нему не подходила.

– Ваше имя, мадемуазель?

– Анна-Мари Бутен, личный секретарь Шабю.

– Вы часто бывали здесь?

– Почти каждую неделю, и всегда по средам. В этот день меня пораньше отпускали со службы. Считалось, что я хожу на курсы английского языка.

– Спуститесь вниз, – буркнул Мегрэ.

Ему было не по себе от этих пастельных тонов и затененных ламп, делавших лица какими-то расплывчатыми.

Они спустились в гостиную. С улицы доносились голоса и звуки то приближавшихся, то удаляющихся шагов. По Парижу гулял резкий холодный ветер, а в доме стояла тяжелая духота, как в оранжерее, там и тут из китайских ваз торчали стебли огромных зеленых растений.

– Что вам известно об убийстве?

– Только то, что рассказала мадам. – Анна-Мари повернулась в сторону Бланш. – Кто-то внизу стрелял в Шабю и ранил его. Из дома напротив выбежала привратница и сразу вызвала полицию, которая явилась через несколько минут. – (Полицейский участок находился неподалеку, на авеню Вилье.) – Он умер сразу?

– Да.

Мегрэ заметил, что девушка немного побледнела. Но не заплакала. Ее состояние походило на шок. Голосом, лишенным всякого выражения, она добавила:

– Я хотела сразу же уехать, но мадам не позволила.

– Почему, Бланш?

– Она могла нарваться на комиссара, приехавшего до вас. Я предпочла задержать ее и оградить свой дом от скандала. Если об этой истории заговорят газеты, мне наверняка придется прикрыть дело.

– Расскажите подробнее, Бланш, что именно вы видели. Где стоял стрелявший?

– Между машинами, как раз напротив двери.

– Вы хорошо его разглядели?

– Нет, уличный фонарь далеко. Я различила только фигуру.

– Это был человек высокого роста?

– Нет, скорее среднего. Широкоплечий, в темном. Он выстрелил три или четыре раза, я не считала. Господин Шабю поднес руку к животу, покачнулся и упал ничком.

Мегрэ наблюдал за девушкой. Признаков горя она не проявляла, хотя и казалась несколько подавленной.

– Вы его любили?

– Что вы имеете в виду?

– Давно вы его любовница? Ее как будто удивили эти слова.

– Все было не совсем так, как вы себе представляете. Если я была нужна, он давал понять. Но никогда не говорил о любви… И я тоже не думала о нем, как думают о любимом.

– В котором часу вас ждут дома?

– Между половиной десятого и десятью.

– Где вы живете?

– На улице Коленкур, у площади Константэн-Пекер.

– А где находится контора Шабю?

– На набережной Шарантон, за складами Берси.

– Вы будете там завтра утром?

– Да.

– Вы мне понадобитесь. Лапуэнт, проводи мадемуазель до метро, чтобы к ней не приставали репортеры – возможно, они успели уже что-нибудь пронюхать.

Мегрэ перекатывал на ладони трубку, словно не решаясь набить ее и раскурить в этой обстановке. Но кончил тем, что все же закурил.

Госпожа Бланш, скрестив руки на круглом животе, спокойно поглядывала на комиссара, как человек, которому решительно не в чем себя упрекнуть.

– Вы уверены, что не узнали стрелявшего?

– Готова поклясться.

– Случалось вашему клиенту приезжать сюда с замужними женщинами?

– Полагаю, что да.

– Часто?

– То чуть ли не ежедневно, то дней через десять – пятнадцать.

– Спрашивал его сегодня кто-нибудь по телефону?

– Нет.

Мегрэ вышел на улицу. Комиссар округа и врач уже уехали. Мороз все крепчал. Санитары из института судебной медицины, уложив труп на носилки, втаскивали их в крытую машину. Эксперты уголовного розыска тоже усаживались в свой грузовичок.

– Что-нибудь нашли?

– Четыре пустые гильзы. Калибр шесть тридцать пять.

Мелкий калибр. Дамский или любителький пистолет, из которого надо стрелять чуть ли не в упор…

– Газетчики уже были?

– Двое, но быстро смотались. Торопились дать материал для провинциальных выпусков.

Инспектор Фурке терпеливо ждал. Он приплясывал от холода.

– Шабю вышел из этого дома?

– Да, – проворчал Мегрэ.

– Сообщите что-нибудь для печати?

– Постараюсь по возможности избежать этого. Его личные документы и бумажник у вас?

Фурке вынул из кармана и передал Мегрэ бумаги убитого.

– Тут есть его адрес?

– Площадь Вогезов. Вы намерены предупредить жену?

– Конечно. Нехорошо, если она узнает обо всем из утренних газет.

На углу авеню Вилье виднелся вход в метро «Мальзерб», со стороны которого к ним торопливо подходил Лапуэнт.

– Благодарю за звонок, Фурке. Простите, что так долго держал вас на морозе. Ну и холодище сегодня.

Мегрэ втиснулся в маленькую, но теплую машину. Вернувшийся Лапуэнт сел за руль и вопросительно посмотрел на шефа.

– Площадь Вогезов.

Дорогой молчали. Снежная пыль запорошила решетку парка Монсо с ее позолоченными остриями. Проехав Елисейские поля, свернули на набережную и вскоре достигли дома Шабю.

Проходя мимо привратницкой, Мегрэ бросил:

– К госпоже Шабю.

Их ни о чем не спросили. Мегрэ с инспектором остановились на втором этаже у массивной дубовой двери, где красовалась медная дощечка с выгравированной надписью: «Оскар Шабю». Было еще только половина одиннадцатого. Комиссар позвонил. Немного погодя дверь отворилась, и молодая горничная в фартуке и батистовом чепчике вопросительно посмотрела на пришельцев. Это была хорошенькая брюнетка, черное шелковое платье выгодно подчеркивало ее формы.

– Госпожа Шабю дома?

– Как прикажете доложить?

– Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.

– Минутку.

Из комнат доносились не то звуки радио, не то телевизора. Какие-то голоса переговаривались между собой. Возможно, показывали спектакль. Вдруг все смолкло, и мгновение спустя появилась женщина лет под сорок в пеньюаре изумрудного цвета. Лицо ее выражало удивление и беспокойство. Красивая, грациозная, она приятно поражала изяществом движений.

– Прошу, господа.

Хозяйка провела их в просторную гостиную. У телевизора, который, видимо, только что выключили, стояло кресло.

– Садитесь, пожалуйста. Уж не случилось ли что-нибудь с мужем?

– К сожалению, сударыня.

– Он ранен?

– Увы, наша весть еще прискорбнее.

– Вы хотите сказать…

Мегрэ утвердительно кивнул головой.

– Бедный Оскар. – Она не заплакала, только понурила голову. – Он был один в машине?

– Речь идет не о дорожной катастрофе. В него кто-то стрелял.

– Женщина?

– Нет, мужчина.

– Бедный Оскар! – повторила госпожа Шабю. – Где это произошло? – И видя, что Мегрэ заколебался, сочла нужным добавить: – Не бойтесь, говорите прямо: я ведь знала все. Мы давно разлюбили друг друга. Не сохранилась даже супружеская близость. Для меня он оставался лишь добродушным малым. Я видела в Оскаре то, что он тщательно скрывал от других, – неуверенность в себе. А на людях он был заносчив, орал на них и с удовольствием грохал кулаком по столу.

– Вам известен дом на улице Фортюни?

– Да. Он возил туда всех своих любовниц. Я даже знакома с этой симпатичной госпожой Бланш: однажды мужу вздумалось показать мне это местечко. Я же говорю, мы оставались добрыми друзьями. С кем был он на этот раз?

– Со своей личной секретаршей.

– С Кузнечиком? Это он прозвал ее так. Так ее все и звали.

Лапуэнт во все глаза смотрел на госпожу Шабю, совершенно ошеломленный ее невозмутимостью.

– В него стреляли в самом доме?

– Нет, на тротуаре, в тот момент, когда он садился в машину.

– Преступник задержан?

– Успел убежать и скрыться в метро. Простите, сударыня, но раз уж вы в курсе любовных увлечений вашего мужа, не приходит ли. вам на память, кто мог особенно желать ему смерти?

– Да кто угодно, – обезоруживающе улыбнулась госпожа Шабю. – Любой из обманутых мужей, любая брошенная любовница. На свете есть еще ревнивцы.

– Он не получал угрожающих писем?

– Не думаю. Он был в интимных отношениях с женами некоторых наших приятелей, но я не вижу среди них ни одной, чей муж способен из ревности убить любовника. Не заблуждайтесь насчет Оскара. Он не был из породы пожирателей сердец. Скотом, несмотря на свою внешность, – тоже. Я, вероятно, удивлю вас, если скажу, что он был человек робкий и поэтому испытывал постоянную потребность в самоутверждении. И ничто его так не убеждало в своей полноценности, как сознание, что он может овладеть любой женщиной.

– И вы всегда были к нему так снисходительны?

– Первое время он все от меня скрывал. Потом я стала узнавать, что он спит то с одной, то с другой из моих подруг. Однажды я застала его врасплох с любовницей. Произошел долгий откровенный разговор, но мы остались друзьями. Теперь понимаете? Тем не менее смерть его большая потеря для меня. Мы так привыкли друг к другу. И мы любили друг друга.

– Он тоже не ревновал вас?

– Оскар предоставил мне полную свободу действий, но из мужского самолюбия старался не вникать в подробности моей личной жизни. Где находится тело?

– В институте судебной медицины. Я вынужден просить вас заехать туда утром, чтобы официально опознать убитого.

– Куда его ранило?

– В грудь и живот.

– Долго мучился?

– Смерть наступила почти мгновенно.

– Кузнечик была при этом?

– Нет. Господин Шабю вышел из дому первым.

– Значит, в ту минуту он был один?

– Да. У меня к вам еще просьба. Не составите ли вы к завтрашнему дню список своих приятельниц, которые могли состоять в интимной связи с вашим мужем?

– Вы убеждены, что стрелял мужчина?

– Так утверждает госпожа Бланш.

– Она не успела закрыть за Оскаром?

– Она подсматривала через дверной глазок. Благодарю вас, госпожа Шабю. Сожалею, что принес вам печальную весть. И простите, последний вопрос: живет ли в Париже кто-нибудь из родственников покойного?

– Да, его отец, старик Дезире. Ему семьдесят три года. Но он все еще не хочет оставить свое бистро на набережной Турнель. Оно называется «В маленьком Сансере». Дезире давно овдовел и живет с одной из официанток, женщиной лет пятидесяти. В машине Мегрэ спросил Лапуэнта:

– Ну как?

– Довольно любопытная особа. А вы верите тому, что она говорит?

– Безусловно.

– Нельзя сказать, чтобы она особенно горевала.

– Это придет. Может быть уже сегодня ночью, когда она ляжет спать одна. Поплачет, вероятно, и горничная: она наверняка спала с хозяином.

– Маньяк он был, что ли?

– В какой-то мере да. Есть люди, которым такие любовные связи необходимы, чтобы поверить в себя. Его жена очень верно это подметила… Едем теперь к старому Дезире. Только бы он еще не закрыл уже свой кабачок.

Они подкатили к бистро «В маленьком Сансере» как раз в ту минуту, когда седой человек в синем фартуке из плотной ткани опускал железные шторы. Сквозь приоткрытую дверь виднелись стулья, поднятые на столы, опилки на полу и грязные стопки на оцинкованной стойке.

– Закрыто, господа.

– Нам необходимо поговорить с вами.

– Со мной? А вы кто такие будете?

– Мы из уголовной полиции.

– Вот оно что! Какие же у меня могут быть с вами дела? – Старик нахмурился. – Ну что ж, заходите.

Вошли в бистро. Дезире запер дверь. Большая печь в углу излучала тепло.

– Речь не о вас, а о вашем сыне. Дезире недоверчиво смотрел хитроватыми глазами крестьянина.

– И что же натворил мой сын?

– Ничего. С ним стряслась беда.

– Я всегда говорил ему: не гоняй на большой скорости. Тяжело ранен?

– Не ранен – убит.

Старик ушел за стойку. Молча налил себе виноградной водки, одним глотком осушил стопку.

– Выпьете? – спросил он.

Мегрэ утвердительно кивнул. Лапуэнт отказался: он терпеть не мог виноградной водки.

– Как это случилось?

– Его застрелили из пистолета.

– Кто?

– Это я и выясняю.

Морщинистое лицо старого Шабю осталось бесстрастным, только взгляд еще больше посуровел.

– Невестка знает?

– Да.

– Что она говорит?

– Ей известно не больше, чем нам.

– Шестой десяток лет я стою за этой стойкой… Идите за мной. – Старик провел их в кухню и зажег свет. – Посмотрите.

На стене висела фотография мальчугана лет семи-восьми, с обручем в руке. На другом снимке тот же мальчуган был уже в костюмчике для первого причастия.

– Это он. Тут, на антресоли, и родился. В этом же квартале бегал в начальную школу, потом в лицей. Дважды проваливался на выпускных экзаменах. Стал агентом по сбыту вин. Стаптывал башмаки, бегал по домам. Потом виноторговец из Макона взял его помощником в парижскую контору. Оскару не всегда сладко жилось, поверьте, он немало погнул спину. Женившись, он едва мог прокормить жену.

– Он ее любил?

– А как же! Она служила у его хозяина машинисткой. Сперва они устроились в тесной квартирке на улице Сент-Антуан. Детей у них не было, Оскар готовился завести свое дело, но я ему не советовал: был уверен, что он прогорит. А вышло наоборот: ему повезло. За что ни возьмется – во всем удача. Видали на Сене его баржи с «Вином монахов»? Впрочем, чтобы выбиться наверх, одной удачи мало. Надо быть крутым, никому не давать спуску. Его богатство обернулось нищетой для многих мелких торговцев, и хоть он сам тут вроде бы ни при чем, врагов у него довольно. Люди есть люди.

– Вы хотите сказать, что покушение мог совершить кто-нибудь из разорившихся конкурентов?

– Скорее всего так.

Дезире не упоминал ни любовниц своего сына, ни их мужей. Интересно, он в курсе дела?

– Не назовете ли кого-нибудь, кто затаил на него обиду?

– Сам я ничего такого не знаю, на складах Берси вам смогли бы порассказать об этом. – Старик пожал плечами. – Сын слыл там за человека, с которым шутки плохи.

– Часто он вас навещал?

– Можно сказать, никогда. С тех пор, как он обзавелся собственным делом, мы перестали понимать друг друга.

– Вы не могли простить ему жестокости к людям?

– Это или другое – какая разница? – И неожиданно, слегка дрожащим указательным пальцем Дезире смахнул со щеки слезу, одну-единственную. – Когда можно будет взглянуть на него?

– Завтра утром в институте судебной медицины.

– Это там, внизу, на том берегу?

Старик снова наполнил стопки. Взгляд его был устремлен в одну точку. Мегрэ выпил и, простившись с Дезире, занял свое место в машине.

– Сначала отвези меня, потом уже поедешь к себе, – сказал он Лапуэнту.

Было около полуночи, когда он поднялся по лестнице и увидел жену, поджидавшую на площадке у приоткрытой двери.

– Ты не простыл? – обеспокоенно спросила она.

– Я почти не был на улице – раскатывал в машине.

– Но ты охрип…

– Но я же не кашляю. Насморка тоже нет.

– Посмотрим, что будет утром. А пока я приготовлю тебе грог и дам две таблетки аспирина… Твой мальчишка сознался?

Мадам Мегрэ знала, что Стирнэ убил свою бабку.

– Без всяких усилий с моей стороны.

– Убил из-за денег?

– Он безработный. Три месяца не платил хозяйке. Его согнали с квартиры.

– Садист?

– Какое там? Просто у него развитие десятилетнего ребенка. Не отдает себе отчета ни в том, что случилось, ни в том, что его ждет. На вопросы отвечает без уверток и старательно, как школьник.

– Выходит, он невменяемый?

– К счастью, решать это не мне, а суду.

– Кто будет его защищать?

– Как всегда, адвокат из начинающих, никому в суде не известный: у мальчишки всего три франка в кармане… Но задержался я не из-за него, а из-за человека весьма заметного. Его застрелили, когда он выходил из самого шикарного дома свиданий в Париже…

– Ну, я пошла варить грог, а то уже вода кипит.

Мегрэ стащил с себя волглую одежду, натянул пижаму и, поколебавшись, набил трубку. Вместе с привычным вкусом и запахом табака он ощутил противный привкус простуды.