Текст книги "Мегрэ и труп молодой женщины"

Глава вторая,

в которой Растяпа возобновляет старое знакомство, а Лапуэнту поручают необычное заданне

Инспектор Лоньон стоял на краю тротуара на улице Ларошфуко. Даже издалека он казался обиженным злой судьбой. Одет он был, как всегда, в один из своих костюмов мышиного цвета, которых будто никогда не касался утюг, в такой же серый плащ и некое подобие шляпы. Его кожа была серо-желтой, а выражение лица – как у больного хроническим насморком. И не потому, что Лоньон не спал ночь. Просто-напросто он так выглядел всегда, и даже только что встав с постели, имел несчастный вид.

По телефону Мегрэ предупредил, что заедет за ним, но не просил, чтобы тот ждал на улице. Тем не менее Лоньон стоял на тротуаре.

У него не только отняли дело, но и заставили тратить время и после бессонной ночи мерзнуть на улице, говорил весь его облик.

Открывая ему дверцу, Мегрэ бросил взгляд на здание окружного комиссариата. Поблекший флаг, украшающий фасад, грустно свисал – погода была безветренная. Именно здесь Мегрэ делал первые шаги как помощник комиссара.

Лоньон без слов опустился на сиденье, не интересуясь, куда его везут

Шофер повернул влево на улицу Дуэ.

Разговор с Лоньоном всегда было делом трудным и деликатным. Что бы ему ни говорили, инспектор всегда находил повод для обиды.

– Вы видели утренние газеты?

– У меня на это не было времени.

Мегрэ вытащил из кармана газету, которую только что купил. Фотография незнакомки была напечатана на первой полосе. Хорошо были видны следы побоев под глазом и на губе, но лицо было узнаваемо

– Уверен, что сейчас раздаются первые звонки!

Лоньон подумал: «Другими словами, я потратил целую ночь зря, таскаясь от одного кабака к другому и от таксиста к таксисту. А они всего лишь разослали фотографии в газеты и теперь ждут звонков!» Ему было не до смеха. Лицо Растяпы стало еще более мрачным и поникшим. Он, Лоньон, сейчас был живым упреком жестокому и дурному человечеству.

Он не задавал никаких вопросов. Он был только маленьким колесиком в полицейской машине, а колесикам много знать ни к чему.

Улица Дуэ была пуста. Только в дверях одного из домов стояла консьержка. Машина остановилась перед окрашенным в бледно-фиолетовый цвет магазинчиком, вывеска на котором гласила: «Мадемуазель Ирэн». А ниже, мелкими буквами, было написано: «Модные, элегантные платья».

В запыленной витрине висели два платья – белое, расшитое блестками, и платье для коктейля из черного шелка. Мегрэ вышел, дал знак Растяпе следовать за ним, приказал шоферу подождать и подхватил с сиденья завернутый в серую бумагу сверток, который прислали из Института судебной экспертизы.

Нажав на ручку, Мегрэ убедился, что двери еще закрыты, но уже не на засов. Было полдесятого. Приблизив лицо к стеклу, комиссар увидел, что в комнате за магазином горит свет, и начал стучать.

Несколько минут никто не выходил. Лоньон стоял сбоку, не двигаясь и не разжимая стиснутых губ. Он не курил уже несколько лет, с тех пор, как жена начала болеть и твердила без конца, что дым ее задушит.

Наконец в глубине магазина появилась какая-то фигура. Это была достаточно молодая девица в красном халате, который она придерживала на груди. Приглядевшись к ним, девица исчезла. Наверное, пошла сообщить кому-то о неожиданном визите. Потом она появилась снова и, медленно прошествовав через заваленный платьями и плащами магазин, наконец решилась открыть дверь.

– В чем дело? – спросила она, подозрительно глядя сначала на Мегрэ, потом на Лоньона и в последнюю очередь на сверток.

– Мадемуазель Ирэн?

– Нет.

– А можно ее пригласить?

– Магазин закрыт.

– Я хочу поговорить с мадемуазель Ирэн.

– Кто это хочет?

– Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.

Девица не удивилась и не испугалась. Ей не было еще и восемнадцати. Она только что проснулась или от природы была такая заторможенная.

– Сейчас посмотрю, – сказала она и ушла.

Было слышно, как она с кем-то тихо разговаривает. Потом раздался характерный скрип кровати: кто-то вставал с постели. Прошли три минуты, за которые мадемуазель Ирэн, видимо, провела гребнем по волосам и надела халат.

Это была немолодая женщина с бледным лицом, большими голубыми глазами и поредевшими светлыми волосами, седыми у корней. Сначала она просунула в дверь голову, а чуть позже предстала перед посетителями с чашкой кофе в руке.

– Чего еще ты от меня хочешь? – спросила она, обращаясь только к Лоньону.

– Я – ничего. Это комиссар жаждет поговорить с вами.

– Мадемуазель Ирэн? – поинтересовался Мегрэ.

– Месье, вероятно, хочет знать мое настоящее имя? Если так, то меня зовут Кумар, Элизабет Кумар. Для моей профессии Ирэн звучит лучше.

Подойдя к прилавку, комиссар развернул сверток, из которого вынул голубое платье.

– Узнаете?

Она не сделала ни шагу, чтобы лучше разглядеть платье, и без колебаний ответила:

– Конечно.

– Когда вы его продали?

– Я его не продавала.

– Но оно из вашего магазина?

Она не предложила гостям присесть, не выглядела Ни удивленной, ни обеспокоенной.

– И что дальше?

– Когда вы видели его в последний раз?

– Это важно?

– Может оказаться, что это очень важно.

– Вчера вечером.

– Во сколько?

– В десятом часу.

– У вас еще открыто в десятом часу вечера?

– Я никогда не закрываю до десяти. Почти каждый день бывает, что клиентки покупают что-то в последний момент.

Лоньон, судя по всему, должен был бы об этом знать, но стоял с непроницаемым выражением лица, будто все это его не касалось.

– Не правда ли, клиентки мадам – это проститутки и артистки кабаре?

– Не только. Некоторые дамочки встают только в восемь вечера, и всегда оказывается, что им не хватает чего-нибудь: чулок, пояса, лифчика… Или неожиданно обнаруживается, что платье, в котором они выходили в последнюю ночь, испорчено…

– Несколько минут назад вы сказали, что не продавали этого платья.

– Вивьен! Еще кофе! – она повернулась к девушке, стоящей на пороге спальни.

Девушка с предупредительностью хорошо вышколенной горничной взяла у хозяйки пустую чашку.

– Это ваша служанка? – спросил Мегрэ, провожая ее глазами.

– Нет. Просто она у меня живет. Как-то раз вечером пришла, да вот так и осталась.

Она не утруждала себя какими-либо вопросами. Неужели Лоньон, на которого она посматривала время от времени, все знал?

– Вернемся к вчерашнему вечеру, – продолжил Мегрэ.

– Явилась тут одна…

– Минутку. Вы ее знаете?

– Видела один-единственный раз.

– Когда?

– По-моему, месяц назад.

– Она покупала у вас платье?

– Нет, взяла напрокат.

– Вы даете напрокат вещи?

– Случается.

– Она оставила вам фамилию и адрес?

– Кажется. Я записала на каком-то листке. Если месье хочет, могу поискать.

– Минутку. Когда она появилась в первый раз, речь шла о вечернем платье?

– Да, конечно.

– В тот раз она пришла так же поздно?

– Нет, сразу после обеда, около восьми. Сказала, что должна иметь вечернее платье, но не может себе позволить его купить Спрашивала правда ли, что у меня можно взять на время?

– Не показалось ли вам, что она не такая, как все клиентки?

– Сначала они все не «такие». А через несколько месяцев становятся «такими».

– Вы нашли что-нибудь ее размера?

– Это голубое, что у вас в руках. Сорок четвертый размер. Оно помнит немало ночных приключений девушек с Монмартра.

– Она взяла его?

– Сразу.

– И отдала на следующее утро?

– В полдень. Я очень удивилась, что она пришла так рано. Обычно они потом спят целый день.

– Заплатила?

– Да.

– И потом вы ее не видели до вчерашнего вечера?

– Я уже ответила месье. Было начало десятого, когда она явилась и спросила, на месте ли то платье. Я ответила, что на месте. Тогда она начала оправдываться, что не может внести залог, но, если меня это устроит, оставит мне вещи, которые на ней.

– Она переодевалась здесь?

– Да. Попросила также туфли и плащ. Я нашла шелковую накидку с капюшоном. Она могла сойти за плащ

– Как выглядела эта девушка?

– Как девушка, которой нужно вечернее платье и плащ.

– Иначе говоря, это было для нее очень важно?

– Для них это всегда очень важно.

– У вас сложилось впечатление, что она шла на свидание? Мадемуазель Ирэн пожала плечами и глотнула кофе, который ей принесла Вивьен.

– Ваша подопечная ее видела?

– Она помогала ей переодеваться.

– Может быть, она говорила что-то такое, что вам запомнилось? – обратился Мегрэ к девушке.

Хозяйка не дала ей ответить:

– Вивьен не слушает, что говорят. Это ее не касается.

И в самом деле, девушка выглядела так, будто жила в нематериальном мире. Ее лицо ничего не выражало. Двигалась она бесшумно, а на свою хозяйку смотрела глазами верной рабыни или, скорее, преданного пса.

– Я нашла для нее туфли, чулки и вышитую серебром сумочку. А что с ней случилось?

– Вы не читали утренних газет?

– Я еще лежала, когда вы пришли. Вивьен как раз готовила мне кофе.

Мегрэ достал газету. Она посмотрела на фотографию, не выказав ни малейшего удивления.

– Это она?

– Да.

– И вы не удивляетесь?

– Я уже давно ничему не удивляюсь. Платье не пострадало?

– Промокло под дождем, но не испорчено

– И то дело. Понимаю, чего хочет месье: чтобы я отдала вещи этой девушки. Вивьен!

Рабыня сообразила, о чем идет речь, и открыла шкаф, в котором висели платья. Она положила на прилавок черное шерстяное платьице, и Мегрэ сразу же начал искать фирменную метку.

– Она сама его сшила, – объявила мадемуазель Ирэн. – Принеси ее плащ, Вивьен.

Плащ, тоже шерстяной, бежевый в коричневую клетку, был другого происхождения. Когда-то он был куплен в одном из больших универсальных магазинов на улице Ла Файет.

– Нищета. Месье сам видит. Туфли немногим лучше, не говоря уже о белье.

Прилавок заполнился вещами. Наконец прислужница принесла черную кожаную сумочку с защелкой из белого металла. В ней был только карандаш и пара изношенных перчаток.

– Мадам говорила, что дала ей сумочку?

– Да. Она хотела идти с этой. Я сказала, что сумка и платье не сочетаются и нашла ей вечернюю сумочку, вышитую серебром. Она переложила туда губную помаду, пудреницу и носовой платок.

– Кошелька у нее не было?

– Может, и был, я не обратила внимания. Лоньон продолжал делать вид, что не имеет к разговору никого отношения.

– Во сколько она вышла?

– Переодевание заняло минут пятнадцать.

– Спешила?

– Похоже, что так. Два или три раза смотрела на часы.

– На свои?

– Не заметила, чтобы они у нее были. Часы висят над прилавком.

– Когда она выходила, шел дождь. Она взяла такси?

– Здесь нет стоянки. Она пошла в сторону улицы Бланш.

– А в этот раз она назвала вам свою фамилию и адрес?

– Я ее не просила об этом.

– Вы не могли бы найти тот листок, на котором в первый раз записали ее адрес?

Со вздохом хозяйка обошла вокруг прилавка и выдвинула ящик, до краев заполненный блокнотами, счетами, карандашами, образцами тканей и множеством разномастных пуговиц. Разгребая все это, она не переставала говорить:

– Месье понимает, что хранить их адреса бесполезно: они, как правило, снимают квартиры, которые меняют чаще, чем белье. Когда им становится нечем платить за квартиру, они просто-напросто испаряются… Нет! Это не то… Если я правильно запомнила, то это где-то рядом, знакомая улица. Но не могу найти. Если вам это очень нужно, я поищу получше и позвоню месье.

– Я буду вам очень благодарен.

– Он с вами работает? – она показала на Лоньона. – Он мог бы рассказать месье обо мне кое-что интересное. Правда, должна признаться, что вот уже много лет у меня все в порядке. Не так ли, красавчик?

Мегрэ завернул вещи в ту же самую серую бумагу.

– Месье не оставит мне мое голубое платье?

– Не сейчас. Мы позднее пришлем его.

– Как вам будет угодно. Комиссар уже пошел к выходу, когда вспомнил еще об одной детали:

– Когда она пришла вчера вечером, то просила любое платье или именно то, которое уже один раз брала?

– То, которое уже брала.

– Как вам кажется: если бы его не было, взяла бы она другое?

– Не знаю. Просила именно это.

– Благодарю вас.

– Не за что.

Они вернулись к машине. Рабыня закрыла за ними дверь. Лоньон по-прежнему молчал. Наверное, ждал вопросов.

– Сидела?

– Три или четыре раза.

– Скупка краденого?

– Да.

– Когда была последняя судимость?

– Года четыре или пять назад. Сначала она была танцовщицей, затем совладелицей публичного дома, когда такие заведения еще существовали.

– У нее всегда живет такая невольница?

Шофер ждал указаний.

– Лоньон, вы вернетесь к себе?

– Если у месье Мегрэ нет срочного задания.

– Площадь Константэн-Пэкёр, – распорядился Мегрэ.

– Я могу пойти пешком! Черт бы его побрал с этой его ненавязчивой покорностью!

– Вы знаете эту Вивьен?

– Ее – нет. Они часто меняются.

– Что, выгоняет?

– Нет, сами уходят. Она принимает их, когда им уже так плохо, что некуда деться.

– Зачем она это делает?

– Может быть, просто для того, чтобы не спали на улице…

Лоньон, казалось, говорил: «Знаю, что вы в это не верите и подозреваете Бог знает какие отвратительные штуки. Неужели вы не можете понять, что даже такая женщина может иметь доброе сердце и ей не чуждо милосердие. Я тоже… А все воображают, что я…»

Мегрэ вздохнул.

– Лучше всего было бы, чтобы вы выспались. Скорее всего вы мне понадобитесь этой ночью. А что вы вообще думаете об этой истории?

Вместо ответа Лоньон пожал плечами. «Зачем притворяться, что я что-то думаю, если и так – он не сомневался в этом ни на минуту – все меня держат за идиота».

Это было несправедливо. Лоньон не только отличался интеллигентностью, но и был одним из самых добросовестных сотрудников париж ской полиции. Слишком занудным, правда.

Машина остановилась на небольшой площади перед обычным доходным домом.

– Месье будет звонить мне в комиссариат?

– Нет, домой. Так будет лучше.

Через полчаса Мегрэ был уже на набережной Орфевр и, держа сверток под мышкой, вошел в комнату инспекторов.

– Есть что-нибудь для меня, Люка?

– Нет, патрон.

Он разочарованно нахмурился. После выхода утренних газет с, фотографией неизвестной прошло уже несколько часов.

– Никто не звонил?

– Если ты надолго, надень теплое пальто. После захода солнца становится холодно.

На столе не было ни одного донесения. Мегрэ вызвал Люка.

– Опять ничего? Никаких звонков?

– Нет, патрон. Вот, принес вам дело Элизабет Кумар. Мегрэ стоя пролистал его, не найдя там ничего, что бы он уже не знал от Лоньона.

– Лапуэнт разослал фотографии в газеты.

– Он здесь?

– Ждет вас.

– Позови.

Фотографии были просто шедеврами монтажа. Глядя на них, Мегрэ испытал что-то похожее на шок. Он видел девушку дважды: первый раз – в свете фонарей на мокрой от дождя площади Вэнтимиль, второй – на мраморном столе в институте у доктора Поля. Сейчас он видел ее такой, какой она была вчера, когда вечером зашла к мадемуазель Ирэн.

На Лапуэнта фотографии тоже произвели впечатление.

– Что вы об этом скажете, патрон? – спросил он неверным голосом. И, помолчав, добавил:

– Красивая, правда?

Лапуэнт неточно выразился. Девушку нельзя было назвать красивой. Это было нечто большее, что нелегко поддается точному определению. Фотографу удалось вдохнуть жизнь в ее глаза, которые будто задавали вопрос. И никто не мог на него ответить.

На двух фотографиях она была в своем черном платьице, на третьей – в плаще, еще на одной – в вечернем туалете. Можно было представить ее на улицах Парижа, среди толпы таких же девушек. Вот она идет по улице, останавливается около витрин, а потом спешит дальше, один Бог знает куда.

У нее были отец, мать. Позднее, в школе – подружки и приятели. Потом самые разные люди окружали ее, звали по имени. А теперь, когда ее нет в живых, оказалось, что все о ней забыли, как-будто она никогда и не жила на свете.

– Было очень трудно?

– Что?!

– Найти похожую.

– Нет, только немного неловко. Меня окружила дюжина девиц, и когда я показал им платье, каждая захотела его примерить.

– При тебе?

– Они к этому привыкли.

Доблестный Лапуэнт после двух лет работы в полиции еще не разучился краснеть!

– Пошли фотографии во все провинции.

– Я позволил себе сделать это, не дожидаясь вашего распоряжения.

– Прекрасно. А во все комиссариаты здесь, в Париже?

– Полчаса назад.

– Соедини меня с Лоньоном.

– Звонить в округ?

– Нет, домой.

Через минуту в трубке раздался голос:

– Инспектор Лоньон слушает.

– Это Мегрэ.

– Я понял.

– Я распорядился послать фотографии в ваш комиссариат А через час или два они будут в газетах.

– Патрон хочет, чтобы я повторил свой обход?

Мегрэ был бы изрядно растерян, если бы его попросили объяснить, почему он не верит, что этот обход может дать какой-то результат. Ведь визит к мадемуазель Ирэн, происхождение голубого платья, час, в который нашли тело, – все говорило о какой-то связи происшедшего с районом ночных увеселительных заведений.

Что другое, как не намерение пойти туда, куда принято ходить только в вечернем туалете, могло заставить незнакомку бегать в девять вечера по Парижу в поисках платья? Спектакли в театрах уже давно начались. К тому же во все театры, за исключением Оперы и премьер, можно было бы пойти и в обычной одежде!

– На всякий случай попробуйте. Прошу вас обратить особое внимание на ночные такси.

Мегрэ положил трубку. Лапуэнт застыл на месте, ожидая указаний, но комиссар не имел никакого представления о том, что делать дальше. Опять же на всякий случай он позвонил на улицу Дуэ.

– Мадемуазель Ирэн?

– Да, я.

– Вы не нашли адрес?

– А, это месье комиссар… Нет! Искала везде. Я могла и выбросить этот листок или записала на нем размеры какой-нибудь клиентки. Но зато я вспомнила, как ее звали. Абсолютно уверена, что Луиза. Фамилия начинается тоже на Л, как там… Вроде Ла Монтань или Ла Брюйер… Может быть, и не так, но очень похоже.

– Мадам не заметила, был ли среди мелочей, которые она перекладывала из своей сумочки в ту, серебряную, какой-нибудь документ?

– Нет.

– А какие-нибудь ключи?

– Минуточку. Сдается мне, что ключ я видела. Это была не связка, а один маленький медный ключик. Мегрэ услышал, как она позвала:

– Вивьен, иди сюда!

Что она говорила своей невольнице (или подопечной, бог ее знает), он не слышал.

– Вивьен тоже кажется, что она видела ключ.

– Плоский ключик?

– Да, месье знает, сейчас почти все такие.

– Денег у нее не было?

– Несколько свернутых купюр. Немного, может, две или три. По сто франков. Я еще подумала, что с такими-то деньжищами не разгуляешься.

– И ничего больше?

– Нет, это все.

В дверь постучали. Это был Жанвье. Увидев лежащие на столе сним ки, он вздрогнул так же, как и Мегрэ.

– Вы нашли ее фотографию? – удивился он. Потом поднес снимки ближе к глазам. – Это ребята сверху смастерили? – и шепнул:

– Интересная девушка.

И все равно они не знали о ней ничего, помимо того, что ее никто не узнал, кроме хозяйки пыльного магазинчика.

– Что будем делать?

Мегрэ мог только пожать плечами и ответить:

– Ждать!

Глава третья,

о служанке, которая не умеет разговаривать по телефону, и о великосветской даме с улицы Клиши

Хмурый и разочарованный, Мегрэ сидел в конторе до самого вечера. В семь он сел в автобус, который привез его домой, на бульвар Ришар-Ленуар. На круглом столике лежала газета, открытая на полосе с фотографией незнакомки. В заметке не преминули сообщить, что делом занимается комиссар Мегрэ.

Жена его ни о чем не спрашивала, и не пробовала занимать его разговорами. Когда они заканчивали обедать и уже приступили к десерту, мельком взглянув на жену, комиссар с удивлением заметил, что она тоже неспокойна. Но ему и в голову не пришло, что забота у них общая. Потом он сел в кресло, зажег трубку и начал просматривать газету. Мадам Мегрэ убирала со стола и мыла посуду. Только когда она села напротив мужа с корзинкой, полной носков и чулок для штопки, он взглянул на нее украдкой пару раз и равнодушно, как бы не придавая этому никакого значения, сказал вполголоса:

– Не скажешь ли ты мне, в каких случаях молодая девушка может ощущать жгучую потребность в вечернем платье?

Он не знал, о чем жена все время думает, но, услышав легкий вздох облегчения, мог бы поклясться, что она ждала именно этого вопроса.

– Над чем тут задумываться? – сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Например, мужчине не пришло бы в голову надеть смокинг или фрак без определенной цели. С девушками по-другому. Когда мне было тринадцать лет, я проводила целые часы, подгоняя для себя украдкой старое вечернее платье, которое мать уже выбросила.

Он с интересом посмотрел на жену, как будто неожиданно открыл неизвестную черту в характере своей спутницы

– Временами, по вечерам, когда все думали, что я сплю, вставала, надевала его и любовалась собой перед зеркалом. А один раз, когда родители ушли, я надела это платье и мамины туфли и дошла аж до угла.

Мегрэ молчал, не замечая, что жена порозовела от нахлынувших воспоминаний.

– Тебе было тринадцать, – произнес он вскоре.

– Одна из моих теток, тетка Сесиль, – ты не знал ее, но я часто тебе о ней рассказывала, – та, которая несколько лет была очень богата, пока ее муж не растратил все ее состояние, часто закрывалась в своей комнате, часами причесывалась, наряжалась, будто собиралась идти в Оперу. А на стук отвечала, что у нее мигрень. Однажды я заглянула в замочную скважину и узнала всю правду: она с улыбкой смотрела в зеркало на дверце шкафа и обмахивалась веером

– Это было давно…

– А ты думаешь, что женщины изменились?

– Нужно иметь какую-то очень важную причину, чтобы, имея двести или триста франков за душой, лететь в десять вечера к «Мадемуазель Ирэн», требовать вечернее платье, сразу же в него переодеваться и выходить под дождь.

– Вовсе необязательно, чтобы это была причина, которую мужчина посчитал бы серьезной.

Мегрэ понял, что имела в виду жена, но это показалось ему неубедительным.

– Хочешь спать? Он кивнул головой. Утро было ветреное, по небу мчались тучи, и мадам Мегрэ велела мужу взять зонт. На службе он чуть было не прозевал телефонный звонок. Уже собирался с докладом к шефу, когда зазвонил телефон Одним прыжком он вернулся от двери.

– Алло. Комиссар Мегрэ

– Кто-то, не называя своего имени, срочно хочет поговорить с месье, – услышал он голос телефониста с центральной.

– Соединяйте.

Из трубки донесся такой крик, что, казалось, было видно невооруженным глазом, как дрожит мембрана Эта особа явно не привыкла к телефонным разговорам.

– Это комиссар Мегрэ?

– Да, это я. Кто говорит?

Тишина.

– Алло! Слушаю!

– Могу сообщить месье кое-что о той девушке, которую убили.

– На площади Вэнтимиль?

Снова тишина. Мегрэ подумал, не ребенок ли это.

– Говорите, пожалуйста. Вы ее знали?

– Да. Знаю, где она жила.

Он был уверен, что длинные паузы между репликами его собеседница делала не от нерешительности, а от того, что она… говорила по телефону. Вместо того, чтобы разговаривать обычным голосом, кричала и прижимала при этом губы к трубке. Где-то далеко играло радио. Слышался плач младенца.

– И где же?

– Улица Клиши, 113 бис.

– Кто вы?

– Прикажите допросить старуху с третьего этажа, ее зовут мадам Кремье…

Послышался другой голос, который звал:

– Роза, Роза! Что ты там…

Потом трубку повесили.

У шефа Мегрэ провел несколько минут, а когда явился Жанвье, взял его с собой.

Весь вчерашний день инспектор убил, безрезультатно мотаясь по городу. Лоньон, который занимался ночными заведениями и таксистами, не подавал признаков жизни.

– Она производит впечатление молоденькой служанки, которая только недавно приехала из деревни, – рассказал Мегрэ помощнику о звонившей по телефону. – У нее своеобразный акцент, только не могу сообразить, какой.

Дом ИЗбис на улице Клиши оказался обычным доходным домом, каких было много в этом районе. Сначала они зашли к консьержке, женщине лет сорока, которая встретила их не очень учтиво.

– Уголовная полиция, – сказал Мегрэ, показывая свой жетон.

– Что господам угодно?

– Живет ли здесь некая мадам Кремье?

– Третий этаж налево.

– Она дома?

– Если не вышла что-нибудь купить, я не видела.

– Она живет одна?

Казалось, что у консьержки не совсем чиста совесть.

– Одна и не одна.

– Что вы хотите этим сказать?

– Время от времени у нее кто-нибудь гостит.

– Родственники?

– Нет. Иначе зачем она стала бы делать из этого некую тайну? Пусть сама выпутывается. Живут у нее иногда квартирантки.

– Временные?

– Она хотела бы, наверное, иметь постоянных, но при ее характере… Каждая, верно, только и думает, как бы сбежать. Та, последняя, была пятая или шестая.

– Почему вы не сообщили об этом?

– Да потому, что она, когда первый раз взяла к себе какую-то продавщицу из картинной галереи, просила, чтобы я говорила, что это ее племянница.

– Она дала вам что-нибудь за это?

Консьержка пожала плечами.

– Во-первых, домовладелица не разрешает жильцам сдавать комнаты. Во-вторых, если уж сдавать, то нужно обратиться в полицию, заполнить бумаги… А она не хочет указывать это в декларации о доходах.

– И поэтому вы нам не сообщали?

Поняла, наконец, на что они намекают: вчерашняя газета лежала на стуле, раскрытая на странице с фотографией девушки.

– Вы ее знали?

– Это последняя.

– Последняя?

– Последняя квартирантка. Племянница, как бы сказала старуха.

– И когда вы видели ее в последний раз?

– Не помню. Не обратила внимания.

– Вы знаете, как ее звали?

– Мадам Кремье звала ее Луизой. А поскольку все время, пока она тут жила, никакая корреспонденция ей не приходила, я не знаю ее фамилии. Я вам сказала, что не обязана была знать, что это квартирантка. Люди имеют право принимать у себя родственников. А теперь из-за этого я могу потерять место. Наверное, об этом будет в газетах?

– Выть может. Что это была за девушка?

– Она-то? Бесцветное создание. Иногда, когда она проходила мимо моего окошечка, ей ударяло в голову, что она должна кивнуть, но ни разу нормально не поздоровалась.

– Долго она тут жила?

Жанвье все записывал. Это произвело впечатление на консьержку, и она думала над каждым словом.

– Если мне не изменяет память, явилась перед Новым годом.

– У нее был багаж?

– Только голубой чемоданчик.

– Откуда она знала мадам Кремье?

– Я должна была предусмотреть, что это плохо кончится. В первый раз дала себе так заморочить голову, но клянусь месье, что это никогда не повторится. Мадам Кремье жила тут еще до смерти мужа, вице-директора банка. Они уже жили здесь, когда я начала работать.

– Когда он умер?

– Лет пять или шесть назад. Детей у них нет. Она начала жаловаться, как ужасно жить одной в большом городе. Потом, уже позднее, начала разговоры о деньгах, о своей пенсии, которая не менялась, а жизнь все дорожала…

– Она богата?

– Еще как! Недавно призналась мне, что у нее два дома где-то в двадцатом округе. Когда первый раз сдала комнату, старалась меня убедить, что это ее родственница из провинции, но я подозревала неправду и зашла к ней. Тогда она пообещала мне четвертую часть квартплаты а я была настолько глупа, что согласилась. Это правда – ее квартира слишком просторна для одного человека.

– Она давала объявления в газеты?

– Да. Без адреса. Только номер телефона.

– Чем занимались ее квартирантки?

– Трудно сказать. Почти всегда это были девушки, которые где-то работали. Они были довольны, что имеют комнату, большую, чем в отеле, за ту же самую цену или даже дешевле. Только раз ей попалась девица, которая выглядела так же, как другие, а по ночам впускала мужчин. Но это продолжалось всего два дня.

– Вы ничего не рассказали о последней квартирантке.

– Что хочет знать месье?

– Все.

Консьержка непроизвольно посмотрела на фотографию в газете.

– Я уже сказала, месье: я видела ее только, когда она проходила мимо. Выходила утром в девять или в полдесятого.

– Вы не знаете, где она работала?

– Нет.

– Не приходила на обед?

– Мадам Кремье не позволяет готовить в комнате.

– А когда возвращалась?

– Вечером. Иногда в семь, иногда около десяти или одиннадцати.

– Она часто выходила развлечься? Бывали ли у нее какие-нибудь знакомые?

– Никто никогда не спрашивал.

– Видели ли вы ее когда-нибудь в вечернем платье?

Консьержка покачала головой.

– Месье не понимает? Это была девушка, каких много. Я никогда не обращала на нее внимания. А кроме того, догадывалась, что долго она здесь жить не будет.

– Почему?

– Уж догадывалась. Старуха охотно сдает комнату, но не хочет, чтобы ей что-то мешало. Она привыкла ложиться спать в пол-одиннадцатого, и если случалось, что жиличка возвращалась позднее, ее ждал скандал. По правде говоря, ей нужна не столько квартирантка, сколько компаньонка, чтобы играть с ней в карты.

Консьержка не могла понять, почему Мегрэ улыбается. А он вспомнил хозяйку магазинчика с улицы Дуэ. Та тоже принимала девушек, сбившихся с пути. Может, делала это от доброго сердца, может, защищала себя от одиночества, но поскольку они были ей всем обязаны, то становились чем-то вроде рабынь.

Мадам Кремье брала жильцов. В сущности, это та же история. Сколько же их было в Париже – стареющих женщин или старых дев, которые хотели, чтобы рядом было молодое и спокойное существо!

– Я могла бы вернуть ей те деньги, которые с этого имела, и избежать наказания?

– Значит, вы не знаете, кем она была, откуда взялась, чем занималась и с кем встречалась?

– Нет.

– Она вам не нравилась?

– Я не люблю людей, которые нисколько не богаче, чем я, а изображают из себя бог знает каких важных.

– Вы думаете, она была бедной?

– Я видела ее всегда в одном и том же платье и пальто.

– В доме есть служанки?

– Для чего месье спрашивает? Три. Одна на втором этаже, потом та, с третьего, квартира направо, еще…

– Среди них есть совсем молоденькая, только что приехавшая из деревни?

– Месье имеет в виду Розу?

– Это которая?

– С третьего. В семье Лаше было двое детей. Два месяца назад мадам Лаше родила третьего и в помощь взяла девушку из Нормандии.

– У них есть телефон?

– Да. У месье Лаше хорошая должность где-то в страховой компании. Недавно купили автомобиль.

– Спасибо, мадам.

– Если можно, чтобы хозяйка дома не узнала…

– Еще одно. Когда вчера вы увидели в газете фотографию, вы ее узнали?

Она заколебалась на минутку и солгала:

– Не была уверена. Поверьте, это первая фотография в газете…

– К вам приходила мадам Кремье?

Консьержка покраснела:

– Зашла, возвращаясь с покупками. Сказала мне так: «Полицейским платят достаточно хорошо, чтобы люди не пытались им помогать!» Я поняла. А как увидела те, другие, фотографии, подумала, что до вас не дозвониться, и, по правде говоря, как хорошо, что господа пришли, будто тяжкий камень упал с моего сердца!

В доме был лифт. Мегрэ и Жанвье поднялись на третий этаж. Из-за двери справа доносились детские голоса, а потом голос, который Мегрэ узнал, произнес:

– Жанно! Жанно! Оставь в покое сестренку! Комиссар позвонил в дверь налево. Послышались легкие, еле слышные шаги. Кто-то из-за двери спросил:

– Кто там?

– Мадам Кремье?

– Что вам угодно?

– Полиция.