Текст книги "Мегрэ и ленивый вор"

Жорж Сименон
«Мегрэ и ленивый вор»

Глава 1

Громкое дребезжание прямо над головой разбудило Мегрэ. Невольно отмахиваясь от этого шума, комиссар открыл глаза. Он осознавал, что находится дома, в собственной постели, рядом с женой, которая, проснувшись раньше, лежит, затаившись, не осмеливаясь пошевельнуться. Несколько секунд Мегрэ не мог понять, откуда слышится этот звук – назойливый, агрессивный, торопливый. Он не мог определить его происхождения. Такое случалось с ним только в зимние морозные ночи.

Ему казалось, что это звонит будильник, хотя с тех пор, как комиссар перестал быть холостяком, он не ставил часы на ночной столик. Ночью к нему приходили туманные воспоминания – уже даже не из ранней молодости, а из раннего детства: как он маленьким мальчиком прислуживал в соборе и должен был вставать очень рано, чтобы успеть к мессе. В церкви надо было быть к шести утра не только зимой, но и летом, весною, осенью. Почему же остались в нем и постоянно всплывали воспоминания лишь зимней темноты, резкого холода, окоченевших пальцев и хрустевшей под детскими ботинками тонкой корочки льда, когда он шел в храм?

Рука, протянутая в темноте, перевернула стакан, стоявший на ночном столике рядом с кроватью, и тогда госпожа Мегрэ включила лампочку над изголовьем.

Звонил телефон.

– Алло? Кто говорит?

Было четыре часа утра, точнее пять минут пятого, за окном царила тишина, какая обычно бывает в очень холодные зимние ночи.

– Это я, Фумель, господин комиссар…

– Кто?

Мегрэ не расслышал. Кто-то говорил так тихо, что казалось прикрывал рот платком:

– Фумель, из шестнадцатого…

Он говорил приглушенным голосом, как бы опасаясь, что его услышит посторонний.

После непродолжительного молчания – комиссару Мегрэ явно ничего не говорила эта фамилия – голос добавил:

– Аристид…

Аристид Фумель – ах, это он! Мегрэ, уже совершенно проснувшийся, наморщил лоб: какого черта инспектор Фумель из шестнадцатого комиссариата будит его в четыре часа утра?

И почему голос его звучит так таинственно?

– Не знаю, может быть, я не должен был звонить вам, господин комиссар… я уже сообщил моему непосредственному начальнику, комиссару полиции… Он приказал мне доложить прокурору, и минуту назад я говорил по телефону с дежурным вице-прокурором…

Госпожа Мегрэ уже встала, нащупала пальцами ног домашние туфли и, закутанная в стеганый халат, направилась на кухню, откуда через минуту раздался звук зажженного газа, а потом шум наливаемой в чайник воды.

– Не знаю, что делать… Господин вице-прокурор велел мне вернуться на место и ждать его. Тело обнаружил не я, а двое полицейских – патруль на велосипедах…

– Где?

– Слушаю.

– Я спрашиваю: где?

– В Булонском лесу… Рю-де-Пото… Вы знаете, где это? Эта дорога ведет на аллеи Фонтюнэ, неподалеку от Порт-Дофин… Мужчина… среднего возраста… Примерно моего… Насколько я понял, в карманах ничего нет, никаких документов… Тела я, конечно, не трогал… Не знаю почему, но мне кажется, что здесь что-то не так… И поэтому я позволил себе позвонить вам, господин комиссар… Хотелось бы только, чтобы в прокуратуре не знали, что это я вам звонил…

– Благодарю тебя, Фумель.

– Я тотчас же возвращаюсь туда… Они могут появиться с минуты на минуту…

– Где ты сейчас?

– В комиссариате на улице Фезанди. Вы приедете? Сейчас?

Мегрэ с минуту колебался, все еще не в силах расстаться с теплой постелью.

– Посмотрю.

– Не понял?

– Еще не знаю. Посмотрю.

Он чувствовал себя униженным, разъяренным – и не в первый раз. Так происходит уже полгода. Бедняга Фумель в этом нисколько не виноват.

Госпожа Мегрэ, стоя в дверях, уже напоминала ему:

– Оденься потеплее!

На стеклах, после того как раздвинули занавески, появились цветы из инея. Вокруг фонарей возникли ореолы, которые появляются лишь при очень низкой температуре. На бульваре Ришар-Ленуар царила полная тишина, не было ни души, только в одном-единственном окне, в доме напротив, может быть в комнате больного, светилась лампа.

Теперь им хорошо придется поломать голову, прежде чем… «Им» – это тем лицам из прокуратуры, из министерства внутренних дел, сторонников новой концепции, обладателям дипломов известных университетов… Они решили реорганизовать весь мир по образу своих прозаических идей. Для них полиция – только лишь орудие, служащее Справедливости с большой буквы. Они считают, что по отношению к полиции следует придерживаться принципа: не спускать с нее глаз, не слишком доверять, ограничивать поле деятельности, отводить вспомогательную роль – и на этом конец!

Фумель принадлежит к еще старой гвардии, так же, как и Жанвье, как Люка, как человек двадцать старых работников Мегрэ, – все остальные приспособились к новым инструкциям и не думают ни о чем, кроме экзаменов, которые обеспечат им быстрое продвижение по службе.

Бедный Фумель! Он никогда не получит повышения. Справиться с самыми простыми правилами орфографии, не говоря уже о том, чтобы отредактировать рапорт, – выше его сил.

Прокурор требует, чтобы его уведомляли первым: он первым должен быть на месте преступления, а вместе с ним прибудет судебный следователь – оба полусонные, и оба эти господина будут высказываться с таким апломбом, как будто всю жизнь не делали ничего иного, как отыскивали трупы в совершенно неожиданных местах, а преступный мир знали, как собственный карман.

Полиция же… Ну что ж, полиция пусть исполняет приказания: сделать то и то… Задержать того-то и того-то… Привести его в мой кабинет… А прежде всего не задавать никаких вопросов… Только те, что требуются по уставу!

Да, ничего более важного, чем устав, предписания… А этих предписаний столько! В официальных документах они часто противоречат одно другому, так что эти господа сами в них путаются и живут в постоянном страхе, чтобы не совершить какой-либо ошибки, которая позднее, во время судебного разбирательства, будет обнаружена защитником обвиняемых.

Мегрэ одевался, все еще злой и надутый. Почему человеку, разбуженному внезапно зимней ночью кажется, что кофе имеет какой-то странный металлический привкус? Даже запах в квартире какой-то иной и напоминает родительский дом во времена детства, где Мегрэ еще маленьким мальчиком должен был вставать в половине шестого утра, чтобы успеть к утренней мессе.

– Позвонишь на набережную Орфевр, чтобы прислали машину?

Но ведь он едет туда не по официальному вызову… Нет, лучше вызвать по телефону такси…

Никто наверняка ему деньги не отдаст, разве что – если это действительно преступление – он очень быстро найдет преступника. Деньги, потраченные на такси, возвращают только в случае успешного окончания дела. И даже тогда надо еще доказать, что не было иного вида транспорта.

Жена подала ему еще теплый вязаный шарф.

– Перчатки взял?

Он порылся в карманах пальто.

– Может быть, ты все-таки что-нибудь съешь?

Нет, он не был голоден. Мегрэ выглядел так, как будто его обидели, а ведь в глубине души он больше всего любил как раз такие минуты, как эта, и, быть может, ему будет их не хватать именно тогда, когда он уйдет на пенсию.

Перед домом уже стояло такси, и за ним клубились выхлопные газы.

– В Булонский лес… Вы знаете, где Рю-де-Пото?

– Как не знать? Мне бы плохо пришлось, если бы после тридцати пяти лет работы я не знал города…

Да, старые люди гордятся своим опытом.

На Елисейских полях изредка появлялись первые автобусы или мелькали частные автомобили. Некоторые окна были освещены: это уборщицы в конторах начали работу. Бары и кафе были еще закрыты.

– Опять где-нибудь девку прихлопнули?

– Не знаю…

– Сомневаюсь, чтобы какая-нибудь из них нашла клиента в Булонском лесу в такой мороз.

И у трубки сегодня был какой-то иной, чем обычно, вкус. Согревая руки дыханием, Мегрэ раздумывал, как давно он не видел Фумеля. Подсчитал, что, пожалуй, больше трех месяцев. А знакомы они… Сколько? Наверное, с того времени, когда он сам начал работать в полиции, в районном комиссариате.

Фумель еще тогда, в молодости, производил впечатление жуткого урода; одни его жалели, другие смеялись над ним, прежде всего потому, что его родителям неизвестно почему пришло в голову дать ему выспреннее имя – Аристид, и потому, что Фумель, несмотря на свою малопривлекательную внешность, не вылезал из любовных историй и сердечных драм.

Женился он рано, но жена через год бросила его. Уехала, не оставив адреса. Он перевернул все вверх дном, чтобы найти ее. Годами следил за тем, чтобы ее приметы находились в кармане у всех полицейских и жандармов Франции, и каждый раз, когда он узнавал, что в Сене найден труп женщины, бежал в морг в страхе, что узнает любимую супругу.

Вокруг этой верной любви создавались легенды.

«Не могу избавиться от мысли, что с ней случилось какое-то несчастье. Люди будут говорить, что по моей вине…»

Один глаз у Фумеля был более светлый, чем другой, и это производило впечатление, что он косоглазый.

– Пока жив, не разлюблю ее, – уверял он. – Я уверен, что найду ее когда-нибудь… – И он все еще не терял надежды, хотя ему было уже за пятьдесят. Эта большая любовь не мешала ему, однако, терять время от времени голову из-за какой-нибудь другой женщины, но судьба ожесточилась против него, и каждая из этих мимолетных связей тянула за собой какие-то непредвиденные сложности. Видимо, он был обречен на роль несчастного любовника.

Этих любовных историй в его жизни было так много, что даже возникло подозрение, что он занимается женщинами как-то профессионально. Его чуть не выгнали из полиции!

Такси миновало Порт-Дофин, повернуло направо и въехало в Булонский лес. Издалека было видно мигание карманного фонарика. Дальше, на краю аллеи, двигались человеческие тени.

Мегрэ вышел из такси и расплатился с шофером. Одна из теней приблизилась к нему.

– Хорошо, что вы уже приехали, господин комиссар… – прошептал Фумель, притоптывая, чтобы согреться. – Их еще нет.

Два велосипеда были прислонены к дереву, двое полицейских в коротких пелеринках тоже топали ногами по обледеневшей земле; стоявший рядом с ними невысокий мужчина в серой шляпе время от времени поглядывал на часы, не скрывая нетерпения.

– Разрешите вам представиться: доктор Буарон, – сказал он.

Мегрэ рассеянно пожал ему руку, поскольку его внимание привлек темный силуэт, лежавший под деревом. Фумель направил на него свет карманного фонаря.

– Может быть, господин комиссар, – начал он, – вы не будете сердиться, что я вытащил вас сюда… Мне кажется, что это дело какое-то необычное… Здесь что-то необъяснимое.

– Кто первый обнаружил тело?

– Два полицейских – велосипедный патруль. Они ночью осматривали территорию.

– В котором часу?

– Около половины четвертого… В первый момент они подумали, что под деревом валяется какой-то мешок…

На траве, покрытой инеем и жесткой от мороза, лежало тело. Оно было почти свернуто в клубок, и только одна рука со стиснутой ладонью торчала наружу, словно покойный хотел что-то схватить.

– Причина смерти, наверное, еще не установлена? – обратился Мегрэ к врачу.

– Я не осмелился прикоснуться к телу до прибытия властей, но, насколько можно судить по внешнему виду, череп проломлен в результате одного или нескольких сильных ударов, нанесенных каким-то тяжелым предметом.

– Череп проломлен тяжелым предметом… – повторил Мегрэ, как бы желая закрепить в памяти слова врача.

Он наклонился и при свете карманного фонаря стал рассматривать лицо, настолько изуродованное, что нельзя было различить его черт. Это была сплошная кровавая масса.

– Не могу утверждать с полной уверенностью до вскрытия, но подозреваю, что удары наносились тогда, когда этот человек был уже мертв или по крайней мере находился в агонии.

Фумель, едва различимый в темноте, вмешался:

– Теперь вы понимаете, почему я вытащил вас из постели, шеф?

На жертве был хороший костюм, не слишком элегантный, а такой, какие носят, к примеру, чиновники или хорошо обеспеченные пенсионеры.

– Говоришь, в карманах ничего нет?

– Я осторожно посмотрел, но пальцами ничего не нащупал… Осмотрите все вокруг, господин комиссар.

И Фумель провел светом фонарика круг над головой лежащего. Нигде не было видно следов крови.

– Его убили не здесь. Доктор того же мнения. С такими ранами он должен был потерять много крови. Привезли его сюда скорее всего на машине. Судя по положению, в котором он находится, можно предположить, что доставившие сюда труп просто выбросили его из багажника.

Булонский лес стоял неподвижный, застывший, как театральная декорация, и только далеко за деревьями поблескивали молочным светом уличные фонари.

– Внимание!.. Кажется, они едут…

Со стороны Порт-Дофин действительно приближался длинный черный автомобиль, и Фумель побежал ему навстречу, посвечивая себе фонариком.

Мегрэ, попыхивая трубкой, стоял в стороне.

– Это здесь, господин прокурор… Районный комиссар пошел позвонить, чтобы вызвать карету «скорой помощи», сейчас он вернется…

В мужчине, вышедшем из машины, Мегрэ узнал вице-прокурора Кернавеля. Это был человек лет тридцати, высокий, худой, элегантный.

Того, второго, который вышел из машины, Мегрэ тоже знал, хотя работал с ним редко. Это был судебный следователь Кажу, человек лет сорока. Он всегда старался лавировать между старыми и новыми предписаниями, так, чтобы ни с кем не ссориться. Третий из приехавших, протоколист, отошел в сторону, чтобы держаться как можно дальше от трупа, как бы опасаясь, что один вид его вызовет у него рвоту.

– Кто?.. – начал вице-прокурор, а когда заметил Мегрэ, наморщил брови и добавил: – Извините. Я вас не заметил. Как произошло, что вы оказались тут раньше нас?

Мегрэ сделал неопределенный жест и ответил еще более туманно:

– Это случайность…

Вице-прокурор Кернавель, не скрывая недовольства, решил беседовать исключительно с Фумелем.

– Что именно здесь происходит?

– Двое полицейских, патрулировавших этот район на велосипедах, примерно час назад заметили лежащее под деревом тело. Я сообщил комиссару полиции, а он приказал мне позвонить прокурору. Потом я позвонил доктору Буарону…

Вице-прокурор поискал глазами врача.

– Что вы установили, доктор?

– На первый взгляд размозжен череп, возможны многочисленные переломы в других местах, лицо совершенно изуродовано…

– Дорожное происшествие? Быть может, его сбила машина? Как вы думаете?

– Он получил несколько ударов сначала по голове, потом в лицо каким-то тупым предметом.

– Вы уверены, что это убийство?

Мегрэ мог только сохранять молчание, предоставив делам идти своим чередом. Он не подошел даже на шаг.

– Не выиграем ли мы время, вызвав специалистов из отдела по установлению личности?

Вице-прокурор обращался исключительно к Фумелю.

– Пусть кто-нибудь из полицейских сходит к ближайшему телефону.

Нос у него покраснел от холода. Все, собравшиеся вокруг тела, промерзли до костей.

– Бродяга?

– Судя по одежде, не похоже, чтобы это мог быть бродяга. Кстати, в такие зимние ночи бродяге нечего искать в Булонском лесу.

– Ограблен?

– Насколько удалось установить, в карманах пусто.

– Возвращался домой и подвергся нападению?

– На земле не видно следов крови. Доктор предполагает, и я склоняюсь к тому же, что преступление совершено в другом месте, а потом тело привезли и бросили здесь.

– В таком случае, это личные счеты.

Вице-прокурор Кернавель произнес это категорическим тоном, не допускающим возражений, довольный, что ему так быстро удалось найти решение проблемы.

– Убийство могло быть совершено, например, на Монмартре, а убийцы, желая избавиться от тела, привезли его и бросили на обочине дороги.

И через секунду обратился к Мегрэ:

– Не думаю, господин комиссар, чтобы это дело могло вас заинтересовать. Вы, если не ошибаюсь, ведете сейчас другое расследование, пожалуй, более важное, чем это. Каковы ваши успехи, если говорить о том грабительском нападении на почтовое отделение в тринадцатом районе?

– Совершенно не продвинулось.

– А как с предыдущими нападениями? Сколько их было за последние две недели в Париже?

– Пять.

– Я тоже запомнил именно эту цифру. Поэтому был так удивлен, увидев вас здесь. Дело это мелкое и незначительное.

Уже не в первый раз Мегрэ слушал эту песню. Господа из прокуратуры были всерьез обеспокоены «возрастающей волной преступности», как они это называли, особенно этими сенсационными ограблениями, которые так участились в последнее время.

Это свидетельствовало о появлении какой-то новой банды, как любит выражаться пресса.

– Все еще нет никаких следов?

– Никаких.

Это не совсем соответствовало истине. Если даже у Мегрэ и не было явных следов, то все-таки у него была своя собственная теория, которую он надеялся подтвердить фактами. Но его методы работы не касаются никого, а уж меньше всего прокуратуры.

– Пусть судебный следователь возьмет дело в свои руки. По моему мнению, его не надо придавать гласности. Это обычный случай: может быть, убийство с целью ограбления, может быть, личные счеты в преступной среде, а если они станут убивать друг друга, то, даю слово, общественность от этого только выиграет. Вы меня понимаете?

Затем он обратился к Фумелю:

– Вы, инспектор, из шестнадцатого комиссариата?

Фумель кивнул головой.

– Сколько лет вы работаете в полиции?

– Тридцать… Двадцать девять, точнее…

– Это хороший работник? – спросил вице-прокурор Мегрэ.

– Это человек, знающий свое ремесло.

Вице-прокурор стоял в стороне с судебным следователем и с минуту беседовал с ним вполголоса. Он подошел к Кажу, который казался озабоченным. Вице-прокурор старался говорить непринужденно.

– Так вот, господин комиссар, благодарим вас и просим прощения за то, что побеспокоили. Дальнейшие инструкции я буду передавать инспектору Фумелю. Если судебному следователю понадобится помощь, я пошлю вам соответствующие указания или вызову к себе. У вас есть слишком серьезное и слишком срочное задание, чтобы я мог вас задерживать далее.

Мегрэ побледнел теперь уже не только от холода, а трубку в зубах сжал так крепко, что даже послышался легкий треск черного дерева.

– Как вы доберетесь до дома?

– Найду такси на Порт-Дофин.

Вице-прокурор заколебался, как бы намереваясь предложить, что отвезет Мегрэ, но тот уже уходил, махнув рукой Фумелю.

А ведь если бы ему дали полчаса времени, комиссар Мегрэ мог бы сказать об убитом многое. В первый момент у него еще не было уверенности, и только поэтому он ничего не произнес.

В тот момент, когда он наклонился над убитым, Мегрэ не мог избавиться от чувства, что этого человека он когда-то уже видел. Несмотря на то что лицо его было изуродовано, комиссар дал бы голову на отсечение, что знает, кто это.

Для полной уверенности ему не хватало только мелочи, которая обнаружилась бы, если жертву раздеть.

Правда, установить личность убитого можно было бы и по отпечаткам пальцев.

На стоянке оказалось то самое такси, которое его сюда привезло.

– Уже все?

– Еду домой. Бульвар Ришар-Ленуар.

На площади Республики был открыт какой-то маленький бар, и Мегрэ чуть было не остановил такси, так ему хотелось выпить что-нибудь подкрепляющее. Но он этого не сделал, ему было немного стыдно.

Жена опять легла в постель и заснула, так что она не слышала, как он вернулся. Проснувшись, она удивилась:

– Уже? – И через минуту с беспокойством спросила: – Что случилось?

– Ничего. Этим господам я не потребовался. Он редко беседовал с женой о том, что происходило на набережной Орфевр.

– Ты что-нибудь ел?

– Нет.

– Сейчас приготовлю тебе завтрак. Ты должен быстро принять горячую ванну, чтобы согреться.

Ему не было холодно. Злость уступила место разочарованию.

Не он один это чувствовал. Сам директор управления уголовной полиции уже дважды пытался подать в отставку. В третий раз он не стал этого делать, поскольку знал, что заменить его некем.

Реорганизация, как говорили. Молодые люди, образованные, из лучших семей, внимательно изучали проблемы в тиши своих кабинетов, чтобы таким путем получить результаты. Из этого умствования, из этих ученых извращений возникали удивительные проекты, которые еженедельно превращались в новые циркуляры.

А новые предписания почти безоговорочно утверждали, что роль полиции должна быть не такой, как была до сих пор. Полиция должна быть инструментом аппарата правосудия. Она должна исполнять служебную роль, а не основную. Она должна быть исполнительным органом, А не головой.

Судебный следователь, не выходя из своего кабинета, прокурор, сидя за столом, должны вести следствие, отдавать распоряжения. Требовать рапорты и их исполнения. Ловкачи!

И что хуже всего, они желают отдавать распоряжения своим новым подчиненным – не тем проверенным, опытным, которые собаку съели на этой работе, а тем, к кому у них больше доверия.

Зачем нужны им, не высовывающим носа из-за своих бумаг, те, для кого университетом была улица, которые хорошо знают, что происходит на железнодорожных вокзалах, в больших универмагах, знают каждую забегаловку и каждое кафе в своем районе, которые запанибрата, с уличными девицами, знают все о «ночных рыцарях», умеют, если надо, поговорить с ними на их собственном воровском жаргоне? Что из того, что некоторые из старой гвардии, как Аристид Фумель, не в ладах с орфографией? Разве это самое важное?

Нет, самое важное для них – это дипломы, а ведь если бы надо было получить какие-то сведения в беседе один на один, Мегрэ знал, что может рассчитывать только на своих старых сотрудников.

Нет, его еще не просят уйти. Пока не просят. Они терпеливы. Они ведь знают, что еще два года – и он должен будет уйти на пенсию. Но все-таки, несомненно, наблюдают за ним украдкой: только бы он ошибся…

Мегрэ, сидя за завтраком, видел через окно, что в домах напротив одно за другим зажигаются окна. Он чувствовал себя словно оцепеневшим, как это обычно бывает, когда человека внезапно будят среди ночи.

– Фумель… Это тот косоглазый?

– Да.

– От которого жена убежала?

– Да.

– И он ее все еще не нашел?

– Кажется, она вышла замуж, живет в Южной Америке и имеет целую кучу детей.

– Он об этом знает?

– Зачем ему знать?

Придя на работу раньше, чем обычно, Мегрэ зажег настольную лампу с зеленым абажуром, хотя было уже светло. Протянул руку к телефонной трубке.

– Соедините меня с шестнадцатым комиссариатом полиции. Алло! Попросите инспектора Фумеля! Занят?.. Пишет рапорт?

Опять эти бумаги, формуляр… И кому все это нужно? Только трата времени!

Через минуту позвонил Фумель. Разговаривал он точно так же, как и ночью, вполголоса, как бы опасаясь, что кто-то его услышит.

– Это я, шеф.

– Люди из отдела установления личности уже закончили работу?

– Да, они ушли час назад.

– Судебный врач был?

– Да. Тот, новый.

Судебный врач тоже был «новым». Старый, доктор Поль, который в свои семьдесят шесть лет сам проводил вскрытия, недавно умер, и его место занял доктор Ламаль.

– Что он установил?

– То же самое, что и тот врач ночью. Этого типа убили где-то в другом месте. Нет сомнения, что он должен был потерять много крови. Последние удары, которыми раскроили лицо, были нанесены уже после смерти.

– Одежду с него сняли?

– Частично.

– Не заметили татуировку на правой руке?

– Откуда вы знаете, господин комиссар?

– Рыба?.. Что-то похожее на морского конька?

– Да.

– Отпечатки пальцев?

– Сейчас как раз проверяют по картотеке.

– Тело перевезено в прозекторскую?

– Да… Мне было очень неприятно, господин комиссар, вчера ночью… И теперь тоже… Но я не осмелился…

– Ты уже можешь написать в своем рапорте, что вне всякого сомнения жертву преступления зовут Оноре Кюэнде, родился в кантоне Во, в Швейцарии, пять лет служил в Иностранном легионе.

– Эта фамилия что-то мне говорит… Быть может, вы знаете его адрес?

– Нет. Но знаю, где живет его мать, если она еще жива. Я хотел бы поговорить с ней сам. И пораньше, чем другие.

– Они об этом узнают.

– Меня это не беспокоит. Запиши адрес, но не ходи к ней, пока я тебе не позвоню. Улица Муфтар. Номер дома не помню. Она живет на втором этаже над пекарней, почти на самом углу улицы Сен-Медар.

– Благодарю вас.

– Не за что. Ты останешься там?

– Должен писать этот проклятый рапорт. Это займет у меня часа два.

Итак, Мегрэ не ошибался! Это доставило ему чувство удовлетворения, далее полной радости, однако приправленной дозой меланхолии.

Прямо из своего кабинета он спустился вниз, в картотеку, в которой работали люди в серых кителях.

– Кто занимается отпечатками пальцев жертвы из Булонского леса?

– Я, господин комиссар.

– Нашел?

– Только что.

– Кюэнде?

– Да.

– Благодарю.

Оживленный, почти осчастливленный, Мегрэ, пройдя внутренними коридорами, оказался в здании Дворца правосудия.

В отделе установления личности он застал своего старого друга Моэрса, углубившегося – его это тоже не обошло! – в какие-то бумаги. Никогда до этого не было такого количества бумаг, как в последние шесть месяцев. Это и раньше было нужно, дело ясное, – делать что-то вроде административной работы, но в последнее время, как подсчитал Мегрэ, возня с бумагами занимала у полиции, в каждом отделе, восемьдесят процентов времени.

– Тебе принесли его одежду?

– Того приятеля из Булонского леса?

– Да.

Моэрс указал на своих сотрудников, которые как раз вытряхивали из двух больших бумажных мешков одежду убитого. Согласно шаблонному рутинному методу именно с этого начинались технические операции. Речь прежде всего шла о сборе всевозможной пыли и анализе ее: это часто давало пенные сведения – например, чем занималась, какую профессию имела жертва, где она чаще всего бывала, и это даже могло навести на след, где, в каком месте было свершено преступление.

– В карманах?..

– Ничего не было. Ни часов, ни бумажника, ни ключей. Даже носового платка. Абсолютно ничего.

– Может быть, какие-то метки на белье или на одежде?

– Они не были ни оторваны, ни отпороты. Я записал фамилию портного. Она нужна вам, господин комиссар?

– Сейчас нет. Личность этого человека уже установлена.

– Кто он такой?

– Мой старый знакомый. Некий Кюэнде.

– Преступник?

– Человек спокойный, даже очень спокойный, самый спокойный из всех известных мне взломщиков.

– Вы думаете, что это сделал кто-то из его сообщников?

– У Кюэнде не было никаких сообщников. Никогда.

– Почему же его прикончили? И кто?

– Именно это я и хотел бы узнать.

Здесь тоже, как в последнее время в большинстве учреждений Парижа, работали при искусственном свете. Сумрачно. Небо было свинцового цвета, а мостовая казалась покрытой слоем черного стекла. По тротуарам люди двигались быстро, держась ближе к стенам домов; из ртов их выходили облачки пара.

Мегрэ вернулся к своим инспекторам. Двое из них были заняты телефонными разговорами. Несколько других – писаниной. Они тоже!

– Ничего нового, Люка?

– По-прежнему идут поиски Фернана. Кто-то вроде бы видел его в Париже три недели назад, но это неточные сведения.

Фернан. Рецидивист. Десять лет назад этот Фернан, настоящее имя которого никогда не удавалось точно установить, был главарем шайки, которая в течение двух месяцев произвела свыше десяти дерзких вооруженных нападений.

Удалось арестовать всю банду, процесс шел почти два года. Гангстеры получили по нескольку лет тюрьмы, один из них умер от туберкулеза, двое вышли по амнистии досрочно.

Мегрэ не напоминал об этом вице-прокурору, который был так взволнован «ростом преступности». У него была собственная концепция. Некоторые детали последних нападений позволяли ему считать, что к этому причастны члены старой шайки, которые наверняка создали какую-то новую банду.

Достаточно было задержать одного из них. И над этим люди комиссара Мегрэ работали уже почти три месяца, терпеливо занимаясь поисками следов.

Поиски привели к тому, что все внимание сосредоточилось на личности Фернана. Известно было, что он находится на свободе, но в течение месяцев не удалось напасть на его след.

– А его жена?

– Клянется, что давно не видела его. Соседи это подтверждают. Никто нигде не встречал Фернана – и это в районе, где он наверняка живет.

– Работайте, работайте, мои дорогие… Если кто-нибудь станет обо мне спрашивать… Скажем, позвонят из прокуратуры…

Мегрэ на минуту задумался.

– …Скажите, что я спустился вниз, в кафе. В конце концов скажите, что хотите. Все, что угодно.

Ему сейчас надо побыть одному. Он хочет спокойно подумать. И пусть никто не мешает ему заниматься делом человека, которого он знал тридцать лет и с которым был почти дружен.