Текст книги "Мегрэ и бродяга"

Глава 2

– Они из суда? – спросила толстуха, глядя вслед уходящим мужчинам.

– Из прокуратуры, – поправил Мегрэ.

– А разве это не одно и то же? – И, тихонько присвистнув, продолжила: – Подумать только! Суетятся, будто это важная шишка! Значит, он и вправду тубиб?

Этого Мегрэ еще не знал. И казалось, вовсе не спешил узнать. Он все никак не мог избавиться от странного ощущения, будто давным-давно уже пережил нечто подобное. Лапуэнт поднялся на набережную и исчез из виду. Помощник прокурора в сопровождении коротышки-судьи и секретаря осторожно взбирался по откосу, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не испачкать ботинки!

В лучах солнца черно-белая баржа «Зваарте Зваан» снаружи казалась такой же опрятной, какой, наверное, была ее кухня. Высоченный фламандец стоял у штурвала и посматривал в сторону Мегрэ, а его жена, такая хрупкая, что была больше похожа на девочку, со светлыми, почти бесцветными волосами, склонилась над колыбелькой и меняла ребенку пеленки.

Несмотря на неумолчный шум машин, мчащихся по набережной Селестен, несмотря на скрежет крана, разгружавшего песок с «Пуату», было хорошо слышно, как щебечут птицы и плещутся волны Сены.

Трое бродяг все еще держались поодаль, и только толстуха пошла за комиссаром под мост. Ее некогда красная кофта полиняла и теперь напоминала цветом обсосанный розовый леденец.

– Как тебя зовут?

– Леа. Обычно кличут «толстуха Леа».

Это показалось ей очень смешным, и она опять расхохоталась.

– Где ты провела прошлую ночь?

– Я вам уже говорила.

– С тобой кто-нибудь был?

– Только Дэдэ, вон тот низенький, который сейчас повернулся к вам спиной.

– Дэдэ твой друг?

– Они все мои друзья.

– Ты всегда ночуешь под этим мостом?

– Иногда меняю место жительства. А что вы здесь ищете?

Мегрэ и в самом деле что-то искал. Он снова склонился над кучей хлама, который составлял имущество Тубиба. Теперь, когда помощник прокурора и его спутники ушли, комиссар чувствовал себя гораздо свободнее. Он не торопился: вытащил из-под тряпья котелок, сковороду, ложку и вилку, а потом примерил очки в металлической оправе, с треснувшим стеклом. Перед его глазами мгновенно все затуманилось.

– Тубиб надевал их только для чтения, – пояснила толстуха Леа.

– Непонятно, – начал Мегрэ, глядя на нее в упор, – почему я не нахожу…

Женщина не дала ему досказать. Она отошла на несколько шагов от конуры и из-за большого камня вытащила бутылку, в которой еще оставалось пол-литра фиолетового вина.

– Ты пила его?

– Да, и хотела прикончить. Пока Тубиб вернется, оно все равно прокиснет.

– Когда ты взяла отсюда бутылку?

– Ночью, после того как его увезла «скорая помощь».

– Больше ни к чему не прикасалась?

Леа с серьезным видом сплюнула на землю.

– Клянусь!

Мегрэ поверил. Он по опыту знал, что клошары никогда не крадут друг у друга. К тому же они вообще редко воруют – не столько из-за боязни быть пойманными, сколько из-за какого-то безразличия ко всему на свете.

Напротив, на острове Сен-Луи, были настежь распахнуты окна уютных квартир, и в одном из них виднелась женщина, которая перед зеркалом расчесывала волосы.

– Ты знаешь, у кого он покупал вино?

– Я несколько раз видела, как он выходил из бистро на улице Аве-Мария… Это недалеко отсюда, на углу улицы Жарден…

– А как Тубиб относился к другим?

Желая угодить комиссару и ответить поточнее, толстуха задумалась.

– Вот уж не знаю… Он мало от них отличался…

– Он не рассказывал о своей жизни?

– У нас об этом никто не говорит. Разве что когда изрядно налакаются…

– А ему случалось напиваться?

– По-настоящему – ни разу.

Из-под кипы старых газет – они, видимо, служили бродяге своего рода одеялом – Мегрэ вдруг извлек раскрашенную деревянную лошадку со сломанной ногой. Но это его нисколько не удивило. Как, впрочем, и толстуху.

Какой-то человек, обутый в парусиновые туфли, легко и бесшумно спустился по откосу и подошел к барже фламандца. В каждой руке он держал по сетке с провизией, откуда торчали два больших батона и перья зеленого лука.

Судя по всему, это был брат Жефа ван Гута, очень на него похожий, только моложе и симпатичнее. На нем были синие полотняные брюки и свитер в белую полоску. Поднявшись на палубу, он перекинулся парой слов с братом, потом посмотрел в сторону комиссара.

– Ничего здесь не трогай! Возможно, ты мне еще понадобишься. Если узнаешь что-нибудь… приходи, – сказал комиссар толстухе Леа.

– Неужто вы думаете, что такая, как я, пойдет в ваше заведение? – опять рассмеялась она. – Можно ее прикончить? – И указала на бутылку.

Мегрэ кивнул в ответ и пошел навстречу Лапуэнту, возвращавшемуся в сопровождении полицейского. Комиссар велел ему до прихода эксперта охранять груду старья, составлявшего имущество Тубиба, а потом в сопровождении Лапуэнта направился к «Зваарте Зваан».

– Вас зовут Хуберт ван Гут?

Юноша оказался еще молчаливее, а может, недоверчивее, чем брат, и ограничился кивком.

– Вчера вечером вы ходили на танцы?

– А что в этом плохого?

Его акцент был заметен меньше. Разговаривая с ним, Мегрэ и Лапуэнту, которые стояли на набережной, приходилось высоко задирать голову.

– Где именно вы были?

– Возле площади Бастилии. Там есть одна узенькая улочка, и на ней с полдюжины заведений. Я был «У Леона».

– Вы туда и раньше захаживали?

– Не раз…

– Значит, вам ничего не известно о том, что случилось ночью?

– Только то, что мне рассказал брат.

Из медной трубы на палубу валил дым. Женщина с ребенком уже спустилась вниз, в каюту, откуда до комиссара и инспектора доносился аппетитный запах еды.

– Когда мы сможем отчалить? – спросил молодой человек.

– Наверное, после полудня, как только судья пришлет на подпись вашему брату протокол допроса.

Хуберт ван Гут, аккуратный, тщательно причесанный, был, как и брат, очень светлым блондином с розоватой кожей.

Спустя некоторое время Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестен и на углу улицы Аве-Мария нашли бистро «Маленький Турин». На пороге стоял хозяин в жилете. Внутри было пусто.

– Можно войти?

Хозяин посторонился, удивившись, что его бистро привлекло таких посетителей. В самом деле, оно было совсем крошечным: стойка да три столика – вот и все. Стены были выкрашены ярко-зеленой краской, с потолка свисали окорока, болонские колбасы, странные желтоватые сыры, с виду похожие на раздутые бурдюки с вином.

– Что будете пить?

– Вино.

– Кьянти?

На полках стояли оплетенные бутыли, но хозяин к ним даже не прикоснулся, а достал из-под прилавка бутылку и наполнил стаканы, не сводя любопытных глаз с гостей.

– Вы знаете клошара по прозвищу Тубиб?

– Как он там? Надеюсь, жив?

Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент, и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата перед ними стоял экспансивный хозяин бистро.

– Вы в курсе дела? – спросил Мегрэ.

– Слыхал, будто с ним что-то случилось ночью.

– Кто вам сказал об этом?

– Какой-то клошар, сегодня утром.

– Что именно он сообщил?

– Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала «скорая помощь».

– И все?

– Кажется, речники вытащили его из воды.

– Тубиб покупал у вас вино?

– Частенько.

– Он много пил?

– Около двух литров в день… Конечно, когда у него водились денежки…

– А как он их зарабатывал?

– Как все они – подрабатывал на рынке или в другом месте… Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг.

– Почему?

– Потому что он был не простой клошар, не такой, как другие… Он вылечил мою жену.

Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом, на кухне.

– Ты это обо мне?

– Я тут рассказываю, как Тубиб…

Она вошла в зал, вытирая руки о передник.

– Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как думаете, он выкарабкается?

– Пока еще неизвестно, – уклончиво ответил комиссар. – А от чего он вас спас?

– Ах, если б вы меня видели два года назад, ни за что не узнали бы. Я была вся в экземе. Лицо красное, как сырое мясо… И не было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так мерзко воняло, что я сама себе опротивела… Ничего не помогало… Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было… Мне еще и уколы делали…

Слушая ее, муж согласно кивал:

– Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою напасть зеленщице. И вдруг заметила, что он как-то странно на меня смотрит… А потом вдруг и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: «Пожалуй, я сумею вас вылечить». Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: «Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой».

– Он выписал вам рецепт?

– Нет. Только попросил немножко денег – насколько я помню, двести франков – и сам сходил за порошками к аптекарю. «Будете растворять в теплой воде по одному порошку и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой». Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь.

– Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас?

– Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь…

– Он приходил к вам каждый день?

– Почти каждый… И покупал свои два литра.

– Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей?

– Нет…

– Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где жил раньше?

– Знаю только, что у него есть дочь. У нас тоже дочка, сейчас она в школе… Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: «Не бойся… У меня тоже была маленькая девочка».

Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше.

Но Лапуэнт не знал – он был еще слишком молод, – что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь клошара.

– Сколько с меня?

– Не выпьете ли еще стаканчик – за здоровье бедного Тубиба?

Они выпили еще по бокалу кьянти – на сей раз за счет заведения.

Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в справочном бюро.

– Вы не знаете его фамилии?

– Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью.

– Тогда дежурила не я. В какое отделение его поместили?

– Не знаю… Я говорил по телефону с одним из интернов, который так и не сказал мне, будут его оперировать или нет.

– Как фамилия интерна?

Дежурная медсестра несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону.

– А кто вы будете?

– Комиссар Мегрэ.

Было видно, что это имя ничего ей не говорит, и она повторила в трубку:

– Комиссар Мегрэ…

Прошло не меньше десяти минут, и наконец со вздохом, словно оказывая ему великую услугу, она произнесла:

– По лестнице «С» поднимитесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую медсестру.

По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек.

На четвертом этаже им снова пришлось ждать: старшая медсестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно пытались ее в чем-то убедить.

– Ничего не могу сделать, – бросила она напоследок. – Обращайтесь к начальству, не я устанавливаю порядки.

Мужчины удалились, процедив сквозь зубы что-то нелестное. Старшая медсестра повернулась к Мегрэ:

– Вы по поводу бродяги?

– Комиссар Мегрэ, – представился тот.

Женщина старательно попыталась вспомнить это имя, но ей оно тоже оказалось неизвестно. Здесь был совсем другой мир – пронумерованных кабинетов, отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, где в изножье каждой висели таблички с написанными на них непонятными словами.

– Как он себя чувствует?

– Если не ошибаюсь, его сейчас осматривает профессор Маньен.

– Его оперировали?

– Кто вам сказал об этом?

– Не помню… Я полагал…

В здешней больничной атмосфере Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке и даже немного робел.

– Под какой фамилией он у вас значится?

– Под той, что стоит в его удостоверении личности.

– Оно находится у вас?

– Могу показать.

Сестра зашла в маленький кабинет за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены.

Фамилия – Келлер.

Имя – Франсуа Мари Флорантен.

Профессия – старьевщик.

Место рождения – Мюлуз, Нижний Рейн.

Согласно документу, Келлеру минуло шестьдесят три года и проживал он в Париже в меблированных комнатах на площади Мобер. Мегрэ хорошо знал эти номера: их часто указывали как официальное место жительства многих клошаров.

– Он пришел в сознание?

Сестра хотела было забрать удостоверение, но комиссар положил его к себе в карман, и она только недовольно проворчала:

– Это не положено. По правилам…

– Келлер лежит в отдельной палате?

– С какой стати?

– Проводите меня к нему.

Сначала она заколебалась, но в конце концов уступила.

– Вам все равно придется поговорить с профессором.

Пройдя впереди Мегрэ и Лапуэнта, сестра распахнула дверь, за которой виднелись два ряда коек, занятых больными. Большинство из них неподвижно лежали с открытыми глазами, а двое или трое в больничных халатах стояли в глубине палаты и о чем-то тихо переговаривались.

Возле одной из кроватей, как раз в центре комнаты, десяток юношей и девушек, одетых в белые халаты и шапочки, окружили коренастого человека с подстриженными ежиком волосами. Он тоже был в белом халате и, судя по всему, проводил с ними занятия.

– Сейчас профессору нельзя мешать. Как видите, он занят, – заметила сестра.

Однако она подошла к нему и что-то прошептала на ухо. Профессор взглянул на Мегрэ и продолжил свои объяснения.

– Профессор освободится через несколько минут, – сказала сестра. – Он просит вас подождать у него в кабинете.

И она провела их в маленькую комнату, где было всего два стула. На письменном столе в серебряной рамке стояла фотография женщины с тремя детьми, тесно прижавшимися друг к другу.

Мегрэ, поколебавшись, выбил трубку прямо в пепельницу, полную сигаретных окурков, и снова ее набил.

– Простите, что заставил вас ждать, господин комиссар. Когда сестра доложила мне о вас, я был несколько озадачен… В конце концов…

Неужели он тоже скажет: «Ведь это всего лишь клошар»? Нет, не может быть!

– …в конце концов, дело весьма обычное, не так ли? – закончил профессор.

– Пока мне почти ничего не известно, и я надеюсь, что именно вы прольете свет на это преступление.

– Что ж, у него проломлен череп, к счастью, без сопутствующих трещин. Мой ассистент, должно быть, уже сказал вам об этом утром по телефону.

– Тогда еще не было результатов рентгена.

– Теперь снимок сделан… Возможно, потерпевший выкарабкается, поскольку мозг, кажется, не задет.

– Могла ли эта травма явиться результатом падения на камни набережной?

– Ни в коем случае. Ему был нанесен сильный удар каким-то тяжелым предметом… Ну, скажем, молотком или гаечным ключом…

– И от этого он потерял сознание?

– Именно так… И в результате сейчас находится в коматозном состоянии… Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а может прийти в себя в любую минуту…

Мегрэ представил крутой берег Сены, конуру Тубиба, грязную воду, плескавшуюся всего в нескольких метрах, и почему-то вдруг вспомнил, что говорил фламандец.

– Простите, что возвращаюсь к этому вопросу. Вы говорите, что ему нанесли удар по голове. Один?

– А почему вы об этом спрашиваете?

– Это может иметь значение для следствия.

– Сначала я подумал, что ударов было несколько.

– Почему?

– Потому что у него разорвано ухо и на лице имеется несколько неглубоких ссадин. Теперь же, когда больного обрили, я осмотрел его более тщательно.

– И пришли к выводу?..

– Простите, где это произошло?

– Под мостом Мари.

– Была драка?

– Кажется, нет. Говорят, на потерпевшего напали ночью, когда он спал. Как вы думаете, это правдоподобно?

– Вполне.

– И вы полагаете, что он сразу потерял сознание?

– Я в этом почти убежден. А теперь, после того, что вы мне рассказали, мне понятно, почему у него разорвано ухо и поцарапано лицо. Его вытащили из воды, не так ли? Эти второстепенные ранения доказывают, что беднягу не несли, а волокли по камням набережной. Там есть песок?

– В нескольких метрах от этого места разгружают баржу с песком.

– Я обнаружил песчинки в ране.

– Значит, по-вашему, Тубиб…

– Как вы сказали? – удивился профессор.

– Так его называют на набережных. Не исключено, что когда-то он был врачом.

К тому же первым врачом, которого комиссар за тридцать лет службы обнаружил под мостом Сены. Правда, когда-то Мегрэ находил там бывшего преподавателя химии из провинциального лицея, а несколько лет спустя – женщину, которая в прошлом была известной цирковой наездницей.

– Возможно ли с медицинской точки зрения, чтобы человек, в бессознательном состоянии сброшенный в реку, сразу же очнулся, оказавшись в холодной воде, и закричал? – спросил Мегрэ.

Профессор почесал затылок.

– Хм… Вы многого от меня требуете. Мне не хотелось бы утверждать безапелляционно… Но я не вижу в этом ничего невозможного. Под воздействием холодной воды…

– Он мог прийти в себя?

– Необязательно. Бывает, что в коматозном состоянии больные что-то говорят и мечутся. Не исключено…

– Во время вашего осмотра он не сказал ни слова?

– Несколько раз простонал.

– Когда его вытащили из воды, у него якобы были открыты глаза…

– Это ничего не доказывает. Полагаю, вы хотели бы на него взглянуть? Пойдемте со мной.

Профессор Маньен повел полицейских в палату. Старшая медсестра смотрела на них удивленно и неодобрительно.

Все больные молча следили за этими неожиданными посетителями, которые, пройдя по палате, остановились у изголовья одной из коек.

– Смотреть тут, собственно, почти не на что! – обронил профессор.

В самом деле, голова и лицо бродяги были забинтованы, оставались открытыми только глаза, ноздри и рот.

– Каковы шансы, что он выкарабкается?

– Семьдесят из ста, а то и восемьдесят, ибо сердце довольно крепкое.

– Благодарю вас, профессор.

– Вам сообщат, как только он придет в сознание. Оставьте старшей медсестре номер своего телефона.

До чего же приятно было снова очутиться на улице, увидеть солнце, прохожих, красно-желтый автобус, стоявший у паперти собора Парижской Богоматери, и выходящих из него туристов.

Мегрэ шел молча, заложив руки за спину, и Лапуэнт, видя озабоченность комиссара, не отвлекал его разговорами.

Они вошли в здание сыскной полиции, поднялись по широкой лестнице, казавшейся особенно пыльной при солнечном свете, и очутились наконец в кабинете комиссара.

Прежде всего Мегрэ настежь распахнул окно и проводил взглядом караван барж, спускавшихся вниз по течению.

– Нужно послать кого-нибудь сверху осмотреть его вещи.

«Сверху», то есть на верхних этажах, размещалась Служба криминалистического учета – различные эксперты, техники, фотографы.

– Лучше всего взять машину и перевезти его пожитки сюда.

Мегрэ опасался не того, что вещами Тубиба завладеют другие клошары, а что их растащат уличные мальчишки.

– Тебе придется пойти в Управление мостов и дорог… Думаю, что в Париже не так уж много красных «Пежо-403». Перепиши все номера с двумя девятками… Возьми в помощь столько ребят, сколько нужно, и проверьте все эти машины и их владельцев.

– Ясно, патрон.

Оставшись один, Мегрэ прочистил трубки, затем набил их табаком и взглянул на ворох служебных бумаг, скопившихся на столе.

В такую великолепную погоду ему не хотелось обедать в пивной «Дофин», и после недолгого раздумья он отправился домой.

В этот час столовую заливал яркий солнечный свет. На мадам Мегрэ было платье в розовый цветочек, которое почему-то напомнило комиссару розоватую кофту толстухи Леа.

С рассеянным видом он ел зажаренную в сухарях телячью печенку.

– О чем ты думаешь? – вдруг спросила его жена.

– О клошаре.

– Каком клошаре?

– О том, который когда-то был врачом.

– А что он натворил?

– Насколько мне известно, ничего плохого. А вот когда он спал под мостом Мари, его ударили по голове и бросили в Сену.

– Он умер?

– Его успели вытащить речники.

– За что же его так?

– Об этом-то я и думаю… Кстати, он родом из тех же мест, что и твой свояк.

Сестра мадам Мегрэ была замужем за дорожным инженером и жила в Мюлузе. Супруги Мегрэ часто ездили к ним в гости.

– Как его зовут?

– Келлер. Франсуа Келлер.

– Странно, знакомая фамилия…

– Она довольно распространена в тех местах.

– Может, позвонить сестре?

Комиссар пожал плечами. Потом подумал: а почему бы и нет? Правда, сам он мало верил в успех этого предприятия, но знал, что жене будет приятно пообщаться с сестрой.

Подав кофе, мадам Мегрэ заказала разговор с Мюлузом. Ожидая вызова, она повторяла про себя, словно пытаясь вспомнить:

– Келлер… Франсуа Келлер…

Раздался звонок.

– Алло, алло! Да, да, я заказывала Мюлуз. Это ты, Флоранс? Что? Да, это я. Нет, ничего не случилось… Из Парижа, из дома. Он рядом, пьет кофе. Чувствует себя хорошо… Все в порядке… У нас тоже. Наконец дождались весны… Как дети?.. Гриппом? Я тоже немножко прихворнула на прошлой неделе… Послушай, я звоню тебе по делу. Не помнишь ли ты, случайно, некоего Келлера, Франсуа Келлера? Что? Сейчас узнаю… Сколько ему лет? – повернувшись к мужу, спросила она.

– Шестьдесят три.

– Шестьдесят три года… Да… Ты его не знала лично? Что ты говоришь?.. Не разъединяйте, мадемуазель… Алло! Да, он был врачом. Добрых полчаса пытаюсь вспомнить, от кого я о нем слышала. Думаешь, от твоего мужа?.. Да, подожди! Я повторю своему все, что ты сказала, ему ведь не терпится. Этот Келлер женился на девушке по фамилии Мервиль. Кто такие Мервили? Советник суда? Значит, Келлер женился на дочери советника суда? Ну-ну… Тот умер? Давно? А дальше? Не удивляйся, что я повторяю твои слова, иначе я что-нибудь забуду. Почтенная семья, давно живущая в Мюлузе. Дед был мэром. Плохо слышу… Статуя? Вряд ли это имеет значение. Не беда, если ты в этом не уверена. Алло! Келлер женился на ней. Единственная дочь… На улице Соваж? Молодожены жили на улице Соваж. Со странностями? Почему? Ты точно знаешь? Да, да, поняла! Такой же дикий, как и его улица[5]5
  Соваж (фр. sauvage) – дикий, нелюдимый.


[Закрыть].

Жена смотрела на Мегрэ с таким видом, будто хотела сказать, что делает все от нее зависящее.

– Да, да. Все равно, даже если это неинтересно. С ним ведь никогда ничего не знаешь… Иной раз какая-нибудь мелочь… Да… В каком году? Значит, прошло почти двадцать лет. Она получила от тетки наследство. А он от нее ушел. Не сразу. Прожил еще с год. У них есть дети? Дочь? За кого? Руслэ? Аптекарские товары? Она живет в Париже?

Мадам Мегрэ повторила мужу:

– У них была дочь, которая вышла замуж за сына Руслэ, владельца фармацевтической фабрики. Они живут в Париже.

Потом снова заговорила в трубку:

– Понимаю… Послушай, постарайся разузнать обо всем подробнее. Да, спасибо! Поцелуй за меня мужа и детей. Звони в любое время, я пока не выхожу из дому.

В трубке послышался звук поцелуя. Теперь мадам Мегрэ обратилась к мужу:

– Я была уверена, что слышала эту фамилию. Ты понял? По всей вероятности, это тот самый Франсуа Келлер, что женился на дочери советника суда. Советник умер незадолго до их свадьбы.

– А жена? – спросил комиссар.

Мадам Мегрэ пытливо взглянула на мужа: уж не подтрунивает ли он над ней?

– Не знаю. Флоранс о ней ничего не сказала. Лет двадцать тому назад мадам Келлер получила наследство от одной из своих теток. Теперь она очень богата. А доктор всегда слыл странным. Мадам Келлер переехала из прежнего дома в особняк, расположенный неподалеку от собора. Доктор еще год прожил с женой, а потом внезапно исчез. Флоранс сейчас позвонит своим приятельницам – конечно, тем, кто постарше, – чтобы разузнать подробности. А потом мне все сообщит. Тебе же это интересно?

– Мне все интересно, – вздохнул Мегрэ, поднимаясь с кресла, чтобы взять с подставки следующую трубку.

– А тебе не придется ехать в Мюлуз?

– Пока не знаю.

– Возьмешь меня с собой?

Они улыбнулись друг другу. В настежь распахнутое окно вливались яркие солнечные лучи, вселяя непрошеные мысли об отпуске.

– До вечера… Я запишу все, что расскажет мне сестра. А потом сможешь над нами посмеяться…