Текст книги "Неведомый мир"

– Не давите на него так, он ведь нездоров.

– Ну, приятель, не робей! – сказал толстяк, заметив мое беспокойство, – я отведу тебя в больницу.

Он взял меня за руку и с криком: «Дорогу больному!» – начал пробиваться сквозь толпу. У нас в Голландии зеваки довольно беззлобны. Они расступились, но тут же поспешили вслед за нами. Мы шли по набережной канала в сопровождении густой толпы, и люди кричали:

– Это людоед с Борнео!

Наконец, мы добрались до какой-то больницы. Был приемный час. Нас провели к студенту-практиканту, юноше в очках, который встретил нас весьма нелюбезно. Мой спутник сообщил ему:

– Это дикарь из колоний.

– Неужели дикарь? – вскричал тот.

Он снял очки, чтобы лучше меня рассмотреть, застыл в изумлении на несколько секунд, затем быстро спросил:

– Вы зрячий?

– Я прекрасно вижу.

Я произнес эту фразу слишком быстро.

– Это у него такой акцент, – с гордостью объяснил толстяк. – Ну-ка, приятель, повтори.

Я повторил, стараясь говорить разборчивее.

– У него необычное строение глаз… – пробормотал студент, – и цвет кожи… В вашем племени у всех такая кожа?

Тогда, делая невероятные усилия, чтобы он понял, я сказал:

– Я приехал встретиться с ученым.

– Значит, вы не больны!?

– Нет.

– Вы с Борнео?

– Нет.

– Откуда же вы?

– Из Звартендама, что неподалеку от Дисбурга.

– Так почему же ваш спутник утверждает, что вы с Борнео?

– Он так решил, а я не стал с ним спорить,

– Вы хотите встретиться с ученым?

– Да.

– Но зачем?

– Чтобы меня осмотрели.

– Вы надеетесь заработать денег?

– Нет, деньги мне не нужны.

– Выходит, вы не нищий?

– Нет.

– Почему же вы хотите, чтобы вас осмотрел ученый?

– Из-за особенностей моего организма.

Несмотря на все старания, я говорил слишком быстро. Приходилось повторять.

– Вы уверены, что отчетливо видите меня? – спросил юноша, не сводя с меня пристального взгляда. – Похоже, ваши глаза целиком состоят из роговицы…

– Я вас прекрасно вижу.

Я принялся шагать по комнате, хватая какие-то предметы, ставя их на место, подбрасывая в воздух.

– Невероятно! – с восхищением воскликнул студент почти дружелюбно, чем вселил в меня надежду. – Послушайте, – изрек он наконец, – думаю, что доктор Ван ден Хевель заинтересуется вашим случаем. Я предупрежу его. Посидите в этом кабинете. Значит, если я вас правильно понял, вы абсолютно здоровы?

– Да.

– Пройдите сюда. Доктор сейчас выйдет.

Так я очутился среди заспиртованных чудовищ: эмбрионов, звероподобных детей, огромных земноводных, диковинных ящериц с антропоморфными чертами. «Все правильно. Здесь мое место, – подумал я. – Наверное, я тоже мог бы претендовать на то, чтобы меня заспиртовали и поместили рядом с ними».

Когда появился доктор Ван ден Хевель, меня охватило волнение. Я задрожал от радости, словно увидел землю обетованную, почувствовал, что могу к ней прикоснуться. Доктор – с высоким лбом с залысинами/ тонким волевым ртом, проницательным взглядом психолога – молча рассматривал меня и, как все остальные, был удивлен моей худобой, высоким ростом, странными глазами, сиреневым цветом кожи.

– Вы сказали, что хотите, чтобы вас осмотрел ученый? – спросил он.

Я ответил резко, почти яростно:

– Да!

Он одобрительно улыбнулся и задал привычный для меня вопрос:

– Вы хорошо видите?

– Прекрасно. Вижу даже сквозь деревья, облака…

Но я заговорил слишком быстро, он кинул на меня беспокойный взгляд. Я повторил медленнее, чувствуя, как лоб покрывается испариной:

– Вижу даже сквозь деревья, облака…

– В самом деле? Да это же просто замечательно! Ну а что вы видите, скажем, за этой дверью? – он указал на забитую дверь.

– Большой застекленный книжный шкаф, резной письменный стол…

– Верно, – сказал он с изумлением.

Я облегченно вздохнул, испытывая какое-то особое душевное спокойствие. Несколько минут доктор молчал, затем произнес:

– Вам трудно говорить…

– Иначе за моей речью невозможно уследить, я произношу слова слишком быстро.

– Ну что ж, расскажите мне что-нибудь в таком темпе, как вы обычно говорите.

Тогда я рассказал ему о том, как я появился в Амстердаме.

Он слушал предельно внимательно, с умным и сосредоточенным видом, какого я никогда еще не наблюдал у других. Он ни слова не понял из моего рассказа, но тем не менее смог сразу же сделать правильный вывод:

– Если я не ошибаюсь, вы произносите по пятнадцать-двадцать слогов в секунду, то есть, в три или четыре раза больше, чем может воспринять человеческое ухо, ваш голос гораздо выше всех слышанных мною голосов, а быстрота движений полностью соответствует скорости речи. Если так можно выразиться, весь ваш организм функционирует быстрее, чем наш.

– Я бегаю быстрее гончей, – добавил я, – а пишу…

– Прекрасно, – перебил меня доктор, – посмотрим ваш почерк.

Я нацарапал несколько слов на протянутом мне листе бумаги: первые слова еще можно было прочесть, но остальное оказалось совершенно неразборчиво.

– Так, так! – произнес доктор с радостным удивлением. – Полагаю, меня можно поздравить с тем, что мы встретились. Будет чрезвычайно интересно исследовать ваш организм.

– Именно этого я и хочу.

– И я, разумеется. Наука… – он замолчал, задумавшись, и произнес:

– Для нас главное – найти какое-нибудь доступное средство общения.

Сдвинув брови, он принялся расхаживать по кабинету, потом воскликнул:

– Как я раньше не догадался! Вы научитесь стенографировать, черт побери! – На его лице появилось радостное выражение. – И я совсем забыл про фонограф. Отлично. Мы будем записывать вашу речь и прокручивать запись на более медленной скорости. Короче говоря, вы останетесь в Амстердаме и будете жить у меня.

Я испытывал радость от того, что свершилась моя мечта, что отныне дни мои перестанут быть бесплодными и праздными. Я чувствовал себя теперь причастным к науке. Отчаяние, вызванное душевным одиночеством, сожаление о бесцельно прожитых днях – все, что угнетало меня долгие годы, отошли в прошлое в преддверии новой настоящей жизни.

На следующий день доктор отдал все необходимые распоряжения. Он написал моим родителям, нанял преподавателя стенографии, обзавелся фонографом. Так как Ван ден Хевель был очень богат и к тому же безраздельно предан науке, он проделал огромное количество опытов, тщательно исследовав мои зрение, слух, мышечное строение, пигментацию. Доктор приходил во все большее воодушевление и восклицал: «Это потрясающе!»

Уже через несколько дней я понял, как важно, чтобы опыты проводились методически: от простого к сложному, от объяснимых отклонений – к необъяснимым. Кроме того, я прибегнул к небольшой хитрости: я раскрывал свои способности лишь постепенно.

Прежде всего доктор заинтересовался быстротой реакций моего организма. Он убедился, что острота моего слуха не менее поразительна, чем скорость речи. Во время опытов я воспроизводил едва различимые шорохи, улавливал отдельные реплики в гуле десяти-пятнадцати голосов. Также была установлена моя способность зрительно расчленять ряд последовательных движений, например, полет насекомого или галоп лошади, как при моментальной фотосъемке. Причем преимущество оставалось за моим зрением. Я мог одновременно охватывать взглядом движения целой группы людей, например, школьников, бегающих по двору во время перемены, пересчитывал подброшенные в воздух камни, чем не переставал удивлять доктора и его друзей.

Скорость моего бега, двадцатиметровые прыжки, умение необыкновенно быстро брать и ставить на место разные предметы больше всего нравились не столько доктору, сколько его близким. Дети и жена моего друга всякий раз радовались, когда во время загородных прогулок я обгонял несущегося галопом всадника или бросался вдогонку за ласточками. И в самом деле, я могу дать фору в две трети пути любому чистокровному жеребцу и легко обгоняю всех птиц.

Доктор, чрезвычайно довольный результатами исследований, так определил мое место среди людей: «Человеческое существо, обладающее неизмеримо большей скоростью движений не только по сравнению с другими людьми, но и со всеми известными животными. Выделяясь среди прочих существ быстротой реакций, оно заслуживает особого названия и места в системе живого мира. Необычное строение глаз и фиолетовый оттенок кожи являются первичными признаками принадлежности к данной общности».

Исследование мышечной системы не выявило ничего достойного внимания, за исключением крайней худобы. В строении слухового аппарата и кожного покрова были обнаружены несущественные особенности. Доктор подверг тщательному изучению мои черные с фиолетовым отливом волосы, тонкие, как паутина.

– Если бы вас еще анатомировать… – говорил он иной раз, шутя.

Время летело незаметно. Благодаря моей природной способности к быстрому письму и настойчивости, я довольно скоро овладел стенографией, причем к общепринятым сокращениям добавил несколько собственных. Мои записи расшифровывал стенограф, а кроме того, мы пользовались фонографами, выполненными по чертежам самого доктора и прекрасно приспособленными для воспро

...

конец ознакомительного фрагмента