Текст книги "Робур-Завоеватель. Властелин мира (сборник)"

Глава VI,
которую инженерам, механикам и другим ученым людям стоило бы, пожалуй, пропустить

«Когда, наконец, человек перестанет ползать по поверхности земли и поселится в лазурной тишине небес?»

На этот вопрос Камиля Фламмариона нетрудно ответить: это произойдет в эпоху, когда развитие механики даст возможность решить проблему авиации. И, как уже предсказывали несколько лет назад некоторые ученые, все более широкое применение электричества должно постепенно привести к разрешению этой проблемы.

Задолго до 1783 года, когда братья Монгольфье сконструировали свой воздушный шар, названный по их имени «монгольфьером», а физик Шарль построил свой первый аэростат, некоторые дерзкие умы уже грезили о завоевании воздушных просторов с помощью механизмов. Следовательно, первые изобретатели и не помышляли об «аппаратах легче воздуха», ибо при тогдашнем уровне развития физики подобная мысль не могла даже возникнуть. Они рассчитывали осуществить воздушное сообщение с помощью «аппаратов тяжелее воздуха» – летательных машин, построенных наподобие птиц.

Именно по этому пути и пошел безумец Икар, сын Дедала, но едва он приблизился к солнцу, его крылья, скрепленные воском, рассыпались в воздухе.

Однако, оставляя в стороне древнюю мифологию и не останавливаясь на Архитасе Тарентском, можно утверждать, что в трудах Данте из Перуджи, Леонардо да Винчи и Гвидотти уже отстаивается идея создания механизмов, способных перемещаться в воздушном пространстве. Прошло еще два с половиной столетия, и число изобретений в этой области начало заметно возрастать. В 1742 году маркиз де Баквилль изготовляет систему крыльев, испытывает ее над Сеной и при падении ломает себе руку. В 1768 году Поктон предлагает свой проект летательного аппарата, снабженного двумя винтами – подъемным и гребным. В 1781 году архитектор принца Баденского Меервейн создает летательную машину, построенную по принципу орнитоптера; он оспаривает возможность управления недавно изобретенными воздушными шарами. В 1784 году Лонуа и Бьенвеню строят геликоптер, приводимый в движение пружинами. В 1808 году австриец Якоб Деген делает попытку подняться в воздух. В 1810 году выходит в свет брошюра Деньо, из Нанта, в которой разработаны принципы «аппаратов тяжелее воздуха». Затем с 1811 по 1840 год появляются исследования и изобретения Берблингера, Вигаля, Сарти, Дюбоше, Каньяра де Латура. В 1842 году англичанин Хенсон разрабатывает систему наклонных плоскостей и винтов, которые приводятся в движение паровым двигателем; в 1845 году Косею сооружает летательный аппарат с подъемными винтами; в 1847 году Камиль Вер предлагает свой план геликоптера с крыльями из перьев; в 1852 году Летюр изобретает управляемый парашют, во время испытания которого разбивается насмерть; в том же году Мишель Лу разрабатывает конструкцию скользящей плоскости, снабженной четырьмя вращающимися винтами; в 1853 году Бельгик выдвигает идею аэроплана, приводимого в движение тяговыми винтами; Воссен-Шардан предлагает проект управляемого воздушного змея, а Жорж Коле – различные конструкции летательных машин с газовыми двигателями. С 1854 по 1863 год появляются новые имена: Джозеф Плайн, взявший патент на несколько воздушных аппаратов, Бреан, Карлингфорд, Ле Бри, дю Тампль, Брайт, применивший подъемные винты, вращавшиеся навстречу друг другу, Смайти, Панафье, Кронье и другие. Наконец, в 1863 году благодаря усилиям Надара в Париже создается «Общество аппаратов тяжелее воздуха». Оно оказывает содействие изобретателям, испытывающим различные летательные машины; на некоторые из них уже получены патенты. Таковы: геликоптер с паровым двигателем де Понтон д’Амекура; летательный аппарат де Лаланделя, сочетающий в себе винты, наклонные плоскости и парашюты; аэроскаф де Луврье; механическая птица д’Этерно; летательная машина Груфа, крылья которой приводятся в движение рычагами. Словом, лед тронулся! С той поры изобретатели изобретают, а ученые производят расчеты, цель которых – сделать воздушное сообщение практически осуществимым. Буркар, Ле Бри, Кауфман, Смит, Стрингфеллоу, Прижан, Данжар, Помес и Делапоз, Муа, Пено, Жобер, Гро де Вильнев, Ашенбах, Гарапон, Дюшен, Дандюран, Паризель, Дьеэд, Мелкисф, Форланини, Бриэрей, Татен, Дандрие, Эдисон – одни, применяя систему крыльев или винтов, другие – систему наклонных плоскостей, – изобретают, создают, изготовляют и совершенствуют свои летательные машины. И эти машины взлетят в воздух в тот день, когда будет изобретен достаточно мощный и чрезвычайно легкий двигатель.

Пусть нам простят этот несколько затянувшийся перечень. Но разве не следовало показать все стадии развития идеи авиации, вплоть до той поры, когда появился Робур-Завоеватель? Разве мог бы инженер создать столь совершенный летательный аппарат, если бы он не опирался на открытия и опыты своих предшественников? Разумеется, нет! И если он испытывал лишь презрение к тем, кто все еще упорствовал в попытках создать управляемые аэростаты, то питал глубокое уважение ко всем приверженцам «аппаратов тяжелее воздуха» – англичанам, американцам, итальянцам, австрийцам, французам. Их труды, особенно технические идеи французов, развитые Робуром, помогли ему спроектировать, а затем и построить его воздушный корабль «Альбатрос», который смело рассекал небесные просторы.

– Ведь голубь летает! – сказал один из наиболее упорных сторонников авиации.

– Когда-нибудь человек будет попирать воздух, как ныне он попирает землю! – подхватил другой пылкий приверженец летательных аппаратов.

– На смену локомотивам придут воздушные поезда! – воскликнул самый шумный из них, который трубил во всех газетах о достижениях авиации, желая пробудить от спячки Старый и Новый Свет.

И действительно, опытом и расчетами было с полной очевидностью доказано, что воздушная среда – весьма прочная опора. Парашют диаметром в один метр может не только замедлить падение человека в воздухе, но и превратить его в плавный спуск. Вот что было установлено.

Было установлено также, что при значительной скорости передвижения в пространстве сила тяжести изменяется приблизительно обратно пропорционально квадрату этой скорости, и движущееся тело становится как бы невесомым.

И наконец, было установлено, что несущая поверхность крыльев летающего животного, необходимая, чтобы поддерживать его в воздухе, возрастает значительно медленнее, чем вес, несмотря на то, что движение крыльев при этом замедляется.

Значит, и летательный аппарат должен быть создан сообразно этим законам природы, другими словами, «этот совершенный механизм для передвижения в воздухе», как выразился доктор Маре из Французской академии наук, должен походить на птицу.

В конечном счете все аппараты, при помощи которых рассчитывают разрешить проблему авиации, могут быть сведены к трем типам:

1. Геликоптеры, или спиралеферы, представляющие собой систему винтов, установленных на вертикальных осях.

2. Орнитоптеры – машины, чей полет воспроизводит естественный полет птиц.

3. Аэропланы, которые, по сути дела, подобно воздушному змею, представляют собой систему наклонных плоскостей; их тянут за собою или толкают вперед горизонтально расположенные винты.

Каждая из этих систем имела и все еще имеет пылких приверженцев, твердо решивших не сдавать своих позиций.

Однако Робур по многим соображениям отбросил две последние системы.

В том, что орнитоптер, то есть механическая птица, имеет целый ряд достоинств, нет никаких сомнений. Труды и опыты господина Рено, относящиеся к 1884 году, подтвердили это. Но, как ему уже было в свое время указано, не следует рабски подражать природе. Паровозы не были скопированы с зайцев, а пароходы – с рыб. Первым придали колеса, а ведь колеса не ноги, вторым – винты, но и винты не плавники! Между тем это отнюдь не нанесло ущерба их скорости. Напротив. Впрочем, нам почти ничего не известно о том, что происходит с точки зрения механики во время полета птиц, которые совершают весьма сложные движения. Полагает же доктор Маре, что, когда птица поднимает крыло, ее правильные перья раздвигаются, чтобы дать проход воздуху. А ведь такое движение крайне трудно воссоздать в машине.

С другой стороны, не вызывает сомнений, что аэропланам суждено достичь определенных и немаловажных результатов. Их винты, лопасти которых вращаются под углом к потоку воздуха, способны придать машине быстрое движение вверх: опыты, проделанные над моделями, доказали, что грузоподъемность аэроплана, то есть вес, который он может поднять сверх собственного веса, возрастает пропорционально квадрату скорости. В этом заключается значительное преимущество аэропланов, благодаря чему они даже превосходят аэростаты, подверженные влиянию воздушных течений.

Робур полагал, что чем проще устройство воздушного корабля, тем он будет лучше. Именно винты – те самые «святые винты», над которыми потешались члены Уэлдонского ученого общества, – верой и правдой служили его летательной машине. Одни удерживали ее в воздухе, другие – толкали вперед, обеспечивая одновременно и небывалую скорость, и безопасность.

В самом деле, при помощи винта с малым шагом, но значительной поверхностью лопастей, по словам Виктора Татена, теоретически вполне возможно, «решая задачу в общем виде, поднять неограниченный груз с минимальной затратой сил».

Если орнитоптер, который воспроизводит в своем полете взмахи крыльев птицы, поднимается ввысь по вертикали, то лопасти винтов геликоптера рассекают воздух под углом, как будто он поднимается по наклонной плоскости. Можно сказать, что у геликоптера вместо крыльев-лопастей – крылья-винты. Как известно, винт движется только в направлении своей оси. Если ось установлена вертикально, винт перемещается в вертикальной плоскости. Если она установлена горизонтально, он перемещается в горизонтальной плоскости.

Летательный аппарат инженера Робура мог передвигаться и в горизонтальной, и в вертикальной плоскостях.

Вот точное описание его «Альбатроса», в котором можно выделить три главные составные части: корпус; подъемные аппараты и аппараты тяги; машинное отделение.

Корпус. В закругленном, прочно сбитом корпусе установлены аппараты, вырабатывающие механическую энергию, и размещены различные склады – для орудий, инструментов и приборов, а также главная кладовая для провизии всех видов; в нем помещаются и бортовые цистерны для воды. Сверху находится платформа длиною в тридцать и шириною в четыре метра, с настилом, как у палубы настоящего корабля, нос которого оканчивается волнорезом. По краям палубы – небольшие стойки, соединенные решетками из железной проволоки и деревянными перилами. На палубе возвышаются три рубки, отделения которых предназначены либо для экипажа, либо для размещения машин. В центральной рубке установлена машина, приводящая в действие все подъемные аппараты, в носовой рубке – вращающая передний гребной винт, в кормовой – вращающая задний гребной винт; все эти машины действуют независимо друг от друга. На носу, в передней рубке, расположены буфетная, кухня и помещение экипажа. На корме, в задней рубке, находятся несколько кают, среди них каюта инженера и столовая; а над всем этим высится застекленная будка: в ней рулевой при помощи мощного штурвала направляет ход воздушного корабля. Свет в рубки проникает сквозь иллюминаторы, в которые вставлены особым способом закаленные стекла, раз в десять прочнее обыкновенных. Под корпусом воздушного корабля расположена система гибких пружин, цель которых – смягчать толчок в момент приземления, хотя посадка летательного аппарата происходит очень плавно, ибо все его движения послушны воле инженера.

Подъемные аппараты и аппараты тяги. Над платформой вертикально установлены тридцать семь осей, из них по пятнадцати – вдоль бортов, с каждой стороны, и семь более высоких – посредине. Можно подумать, что это корабль о тридцати семи мачтах! Только мачты эти вместо парусов несут каждая по два горизонтально укрепленных винта небольшого диаметра и шага, которым можно придать необычайную быстроту вращения. Винты вращаются независимо один от другого, помимо этого, все они, попарно, вращаются в противоположном направлении. Подобное устройство необходимо, чтобы летательный аппарат не начал вращаться вокруг собственной оси. Таким образом, опираясь на вертикальный столб воздуха, подъемные винты создают подъемную силу, одновременно уравновешивая воздушный корабль и в горизонтальной плоскости. Итак, летательная машина инженера Робура оборудована семьюдесятью четырьмя подъемными винтами, причем три лопасти каждого из них соединены по краям металлическим ободом, который служит маховым колесом и тем самым облегчает работу двигателя. На носу и на корме «Альбатроса» на горизонтальных осях укреплены два четырехлопастных гребных винта с большим шагом; эти винты могут вращаться в противоположных направлениях, двигая летательный аппарат вперед или назад в горизонтальной плоскости. Их диаметр больше, чем диаметр подъемных винтов, и они также могут вращаться с необыкновенной быстротой.

Словом, создавая свой «Альбатрос», инженер Робур усовершенствовал системы летательных аппаратов, которые признали лучшими Косею, де Лаландель и де Понтон д’Амекур. Но он имел полное право считать себя пионером в выборе и использовании источника энергии для двигателей своего воздушного корабля.

Машинное отделение. Не в водяном паре или парах других жидкостей, не в сжатом воздухе или ином упругом газе, не во взрывчатых смесях, способных производить механическую работу, нашел Робур источник энергии, необходимой для того, чтобы удерживать в воздухе и приводить в движение свой летательный аппарат. Он обратился к электричеству – той силе, которой суждено в один прекрасный день сделаться душою промышленности. Впрочем, инженер не стал применять никакой машины, вырабатывающей электрический ток, но ограничился лишь батареями и аккумуляторами. Однако какие элементы входили в состав этих батарей, какие кислоты приводили их в действие? Это Робур хранил в тайне, так же как и устройство аккумуляторов. Какова была природа их положительных и отрицательных полюсов? Этого никто не знал. Изобретатель опасался – и не без основания – даже взять патент на это изобретение. Так или иначе, а успех был несомненный: батареи обладали необычайной мощностью, кислоты – почти не испарялись и не замерзали, аккумуляторы значительно превосходили своими достоинствами аккумуляторы Фор-Селлон-Фолькмара, наконец, сила тока измерялась неслыханным дотоле количеством ампер. Поэтому «Альбатрос» располагал почти неограниченным запасом электрической энергии, и она приводила в действие всю систему его винтов, которые сообщали летательной машине Робура подъемную и поступательную силу, с лихвой покрывавшую все ее потребности при любых обстоятельствах.

Итак, повторяем – идея применить электричество как источник энергии для воздушных сообщений принадлежит исключительно инженеру Робуру. Но способ его получения он хранил в полной тайне. И если председателю и секретарю Уэлдонского ученого общества не удастся проникнуть в нее, то вполне возможно, что тайна эта будет потеряна для человечества.

Само собой понятно, что летательный аппарат обладал достаточной устойчивостью, и это объяснялось правильным выбором центра тяжести. Можно было не опасаться, что он в полете вдруг угрожающе накренится или, чего доброго, опрокинется.

Остается выяснить, какой материал употребил инженер Робур для своего воздушного корабля; кстати, название «корабль» вполне подходит «Альбатросу». Что же это был за материал – столь прочный, что острый нож Фила Эванса не мог его даже поцарапать, а дядюшке Пруденту не удалось разгадать его природу? Всего-навсего бумага!

Уже много лет изготовление такого рода бумаги приняло широкие размеры. Неклеенная бумага, листы которой пропитаны декстрином и крахмалом, а затем пропущены через гидравлический пресс, образует материал твердый, как сталь. Изготовленные из нее блоки, рельсы, колеса для вагонов прочнее, чем изделия из металла, но зато куда легче. Именно эту прочность в соединении с легкостью и решил использовать Робур при создании своей летательной машины. Корпус, палуба, рубки, каюты – все было изготовлено из соломенной бумаги, превратившейся под прессом чуть ли не в металл; бумага эта приобрела еще одно свойство – невоспламеняемость, – особенно важное для воздушного корабля, движущегося на большой высоте. Различные составные части подъемных аппаратов и аппаратов тяги – оси и лопасти винтов – были изготовлены из желатинированной фибры, одновременно прочной и гибкой. Материал этот, способный принимать любую форму, не растворяющийся в большинстве газов и жидкостей, в частности в кислотах и спиртах, не говоря уже о его изоляционных качествах, был просто незаменим в машинном отделении «Альбатроса».

Инженер Робур, боцман Том Тэрнер, механик с двумя подручными, два рулевых и повар – всего восемь человек – составляли экипаж «Альбатроса»; они без труда справлялись с вождением воздушного корабля во время полета. Охотничье и военное оружие, приспособления для рыбной ловли, электрические фонари, наблюдательные приборы, буссоли и секстаны, чтобы определять путь, термометр для измерения температуры, различные барометры – одни для определения достигнутой высоты, другие для того, чтобы отмечать перемены в атмосферном давлении, штормгласс для предсказания бури, небольшая библиотека, портативная типография, артиллерийское орудие, установленное на вращающемся лафете в центре платформы, заряжавшееся с казенной части и выбрасывавшее ядра калибром в шестьдесят миллиметров, запас пороха и пуль, динамитные шашки, кухня, обогреваемая током от аккумуляторов, солидный запас мясных и овощных консервов, уложенных в камбузе рядом с несколькими бочонками бренди, виски и джина, – словом, все, что нужно, чтобы в продолжение нескольких месяцев не приземляться, входило в состав оборудования и припасов воздушного корабля, не говоря уже о знаменитой трубе!

Помимо этого, на борту «Альбатроса» была легкая, не тонущая в воде резиновая лодка, которая могла выдержать вес восьми человек на поверхности реки, озера или спокойной морской глади.

Однако позаботился ли по крайней мере Робур о парашютах на случай неожиданной катастрофы? Нет! Он не допускал и мысли о возможности катастрофы. Оси винтов вращались независимо друг от друга, и остановка одних не мешала движению других. А для того чтобы «Альбатрос» мог держаться в своей родной стихии – воздухе, – было достаточно, чтобы работала лишь половина его винтов.

– Благодаря моему «Альбатросу», – заявил вскоре Робур-Завоеватель своим новым гостям – гостям поневоле, – я отныне властелин седьмой части света, большей, чем Австралия, Океания, Азия, Америка и Европа, вместе взятые, – моей воздушной Икарии, которую когда-нибудь заселят тысячи икарийцев!

Глава VII,
в которой дядюшка Прудент и Фил Эванс по-прежнему не позволяют себя убедить

Председатель Уэлдонского ученого общества был ошеломлен, его коллега поражен. Но и тот и другой старались ничем не выдать своего вполне понятного изумления.

Зато слуга Фриколлин, узнав, что он находится на борту летательной машины, уносящей его в пространство, пришел в ужас и даже не думал этого скрывать.

Между тем подъемные винты быстро вращались над головами пассажиров. И хотя скорость их вращения была весьма значительна, ее можно было бы утроить, если бы «Альбатросу» захотелось подняться в более высокие слои атмосферы.

Что касается двух гребных винтов, делавших небольшое число оборотов, то они придавали летательному аппарату скорость всего лишь в двадцать километров в час.

Перегнувшись через борт, пассажиры «Альбатроса» могли различить внизу длинную и извилистую ленту воды, змеившуюся, словно простой ручей, по холмистой равнине между небольшими озерами, сверкавшими под косыми лучами солнца. На самом деле то была река и к тому же одна из самых крупных в этой местности. На левом ее берегу вырисовывалась горная цепь, которая тянулась вдаль, насколько хватал взгляд.

– Не соблаговолите ли вы наконец сообщить нам, где мы находимся? – спросил дядюшка Прудент дрожащим от ярости голосом.

– В этом нет надобности, – отвечал Робур.

– Тогда вы, быть может, скажете, куда мы направляемся? – вмешался Фил Эванс.

– В пространство.

– И это продолжится…

– Столько, сколько будет нужно.

– Уж не идет ли речь о кругосветном путешествии? – с иронией спросил Фил Эванс.

– Даже больше, – ответил Робур.

– А если это путешествие нас не устраивает?.. – начал дядюшка Прудент.

– Надо, чтобы оно вас устраивало!

Вот какой характер приобретали отношения между хозяином «Альбатроса» и его гостями, чтобы не сказать узниками. Но Робур, как видно, хотел прежде всего дать своим противникам время оправиться, полюбоваться чудесным летательным аппаратом, уносившим их в воздушные просторы, и, конечно, поздравить его изобретателя. Потому он и делал вид, что просто-напросто прогуливается по палубе. Члены Уэлдонского ученого общества могли тем временем по своему выбору либо изучать расположение машин, либо осматривать каюты и остальные помещения воздушного корабля, или же посвятить все свое внимание пейзажу, который отчетливо вырисовывался внизу.

– Дядюшка Прудент, – заговорил Фил Эванс, – если я не ошибаюсь, мы пролетаем сейчас над центральной частью канадской территории. Река, что течет на северо-запад, – это река Святого Лаврентия. А город, который мы оставили позади, – Квебек.

То был на самом деле старинный город Шамплена; его железные крыши блестели на солнце, точно рефлекторы. Следовательно, «Альбатрос» достиг сорок шестого градуса северной широты, чем и объяснялось столь раннее наступление утра и необычная продолжительность зари.

– Да, – повторил Фил Эванс, – этот город, с крепостью на холме, раскинувшийся под нами амфитеатром, – несомненно, Квебек, Гибралтар Северной Америки. Вот его соборы – английский и французский! А вот и таможня, над куполом которой реет британский флаг!

Фил Эванс не кончил еще говорить, а столица Канады[11]11
  C 1852 до 1856 года и с 1859 до 1866 года Квебек был столицей Канады.


[Закрыть] начала уже исчезать из виду. Воздушный корабль входил в зону легких облаков, которые мало-помалу затягивали землю.

В это время, увидев, что председатель и секретарь Уэлдонского ученого общества перенесли свое внимание на наружное устройство «Альбатроса», Робур приблизился к ним и спросил:

– Ну как, господа, вы все еще сомневаетесь в том, что аппараты тяжелее воздуха пригодны для воздушного сообщения?

Было трудно не признать очевидности. Тем не менее дядюшка Прудент и Фил Эванс ничего не ответили.

– Вы молчите? – продолжал инженер. – Как видно, голод мешает вам говорить!.. Но если я и позволил себе вовлечь вас в это долгое путешествие по воздуху, поверьте, я вовсе не собираюсь кормить вас этим малопитательным веществом. Вас ожидает первый завтрак.

Дядюшка Прудент и Фил Эванс чувствовали, что голод уже настойчиво дает о себе знать; поэтому они решили отбросить всякие церемонии. Ведь завтрак в конце концов ни к чему не обязывает! И когда они вернутся на землю, то сохранят за собой полную свободу действий по отношению к Робуру.

Их тут же проводили в заднюю рубку, где помещалась маленькая столовая. Здесь, в сторонке, был уже накрыт для них отдельный стол, за которым им предстояло обедать во время путешествия. На завтрак были поданы различного рода консервы, а также галеты, приготовленные наполовину из муки, наполовину из мясного порошка и приправленные небольшим количеством свиного сала; из этих галет, разведенных в кипятке, получается превосходный бульон; затем последовали ломтики жареной ветчины и – в качестве напитка – чай.

Фриколлин тоже не был забыт. В передней рубке его ожидал наваристый бульон, приготовленный из тех же галет. Должно быть, он сильно проголодался, если ему все же удалось позавтракать, хотя зубы его стучали от страха, а челюсти отказывались служить.

– А вдруг эта штука разобьется?! А вдруг эта штука разобьется?! – повторял злосчастный негр.

Он пребывал в состоянии томительного страха. Подумать только! Ведь если он свалится с высоты полутора тысяч метров, то превратится в лепешку!

Через час дядюшка Прудент и Фил Эванс вновь показались на палубе. Робура нигде не было видно. Лишь рулевой стоял в своей застекленной будке на корме и, устремив взгляд на буссоль, невозмутимо следовал курсу, заданному инженером.

Что до остальных членов экипажа, то они, видимо, еще сидели за завтраком. Только помощник механика, приставленный наблюдать за машинами, переходил от рубки к рубке.

Если скорость воздушного корабля и была значительна, наши герои почти не замечали ее, хотя «Альбатрос» уже вышел из облаков и внизу, в полутора тысячах метров, показалась земля.

– В это невозможно поверить! – воскликнул Фил Эванс.

– Ну и не будем верить, – ответил дядюшка Прудент.

Они перешли на нос воздушного корабля и теперь пристально всматривались в открывавшийся на западе горизонт.

– А вот и другой город! – заметил Фил Эванс.

– Знаком ли он вам?

– Да! Мне думается, это Монреаль.

– Монреаль?.. Но мы ведь пролетели над Квебеком всего каких-нибудь два часа назад!

– Это доказывает, что летательная машина движется со скоростью по крайней мере двадцати пяти лье в час.

В самом деле, такова и была скорость воздушного корабля, и если пассажиры не испытывали при этом никаких неприятных ощущений, то потому, что движение «Альбатроса» совпадало тогда с направлением ветра. В безветренную погоду такая скорость сильно мешала бы людям, ибо она немногим уступает скорости экспресса. При полете против ветра ее было бы невозможно выносить.

Фил Эванс не ошибся. Внизу под «Альбатросом» показался Монреаль, который нетрудно было распознать по Виктория-Бридж – трубчатому мосту, переброшенному через реку Святого Лаврентия, подобно тому, как железнодорожный мост в Венеции переброшен через лагуну. Затем взору открылись широкие улицы, огромные магазины, здания банков, напоминавшие дворцы, кафедральный собор, недавно воздвигнутый по образцу собора Святого Петра в Риме, и, наконец, венчающая городской ансамбль гора Мон-Рояль, на которой разбит чудесный парк.

По счастью, Фил Эванс уже бывал прежде в важнейших городах Канады. Поэтому он мог узнать некоторые из них, не прибегая к помощи Робура. Миновав Монреаль, они около половины второго пролетели над Оттавой, расположенной возле водопадов, которые сверху походили на гигантский бурлящий котел, переливавшийся через край. Поистине грандиозное зрелище!

– А вот и дворец, где помещается парламент!

С этими словами Фил Эванс указал на здание, напоминавшее нюрнбергскую игрушку. Этот стоявший на холме дворец своей многоцветной раскраской походил на здание парламента в Лондоне, подобно тому, как собор в Монреале походил на собор Святого Петра в Риме. Так или иначе, внизу раскинулась Оттава.

Но вот город начал уменьшаться и вскоре превратился в светлое пятно на горизонте.

Было около двух часов дня, когда Робур вновь показался на палубе. Его сопровождал боцман Том Тэрнер. Инженер сказал ему несколько слов, а тот передал их двум своим помощникам, которые несли вахту на носу и на корме воздушного корабля. По первому знаку рулевой изменил курс «Альбатроса» на два градуса к юго-западу. В то же мгновение дядюшка Прудент и Фил Эванс заметили, что гребные винты воздушного корабля стали вращаться с большей скоростью.

Впрочем, и эта скорость могла быть увеличена еще вдвое и тогда превзошла бы максимальную быстроту передвижения, достигнутую до тех пор на земле.

Судите сами! Миноносцы делают по двадцать два узла, то есть по сорок километров в час; поезда на английских и французских железных дорогах – по сто километров; механические сани на замерзших реках Соединенных Штатов – по сто пятнадцать; паровоз с зубчатой передачей, построенный в мастерских Патерсона, показал на линии озера Эри скорость в сто тридцать километров, а локомотив на участке между Торнтоном и Джерси – сто тридцать семь километров.

Между тем «Альбатрос» при максимальном числе оборотов своих гребных винтов мог делать до двухсот километров в час, то есть около пятидесяти метров в секунду.

А ведь это – скорость урагана, с корнем выворачивающего деревья, или шквала, который пронесся над Кагором 21 сентября 1881 года, делая по сто девяносто четыре километра в час. Это средняя скорость полета почтового голубя, которую превосходит лишь быстрота полета обыкновенной ласточки (67 метров в секунду) и каменного стрижа (89 метров в секунду).

Словом, как об этом уже говорил Робур, «Альбатрос», используя всю силу своих винтов, мог бы совершить кругосветное путешествие за двести часов, то есть всего лишь за восемь дней!

Заметим кстати, что протяженность железнодорожных путей на земном шаре составляла в то время четыреста пятьдесят тысяч километров, другими словами, железнодорожные рельсы могли бы одиннадцать раз опоясать Землю по экватору. Впрочем, это очень мало интересовало Робура! Разве не принадлежало его летательной машине все воздушное пространство, служившее для нее надежной опорой?

Надо ли добавлять, что загадочное тело, появление которого до такой степени взбудоражило жителей обоих полушарий, было воздушным кораблем инженера Робура? Труба, оглашавшая громкими звуками небесные просторы, принадлежала боцману Тому Тэрнеру. А флаг, укрепленный на всех самых высоких зданиях Европы, Азии и Америки, был флагом Робура-Завоевателя и его «Альбатроса».

Если до тех пор инженер принимал некоторые меры предосторожности, чтобы остаться неузнанным, если он путешествовал преимущественно ночью, лишь порою зажигая свои электрические фонари, а в течение дня скрывался за облаками, то теперь он, казалось, не хотел дольше сохранять в тайне свою победу. Не для того ли прибыл он в Филадельфию и явился в зал заседаний Уэлдонского ученого общества, чтобы сообщить миру о своем удивительном открытии, чтобы убедить ipso facto[12]12
  Самим фактом (лат.).


[Закрыть] даже самых недоверчивых противников?

Читателям известно, как он был принят, и они увидят в дальнейшем, каким испытаниям собирался Робур подвергнуть председателя и секретаря вышеупомянутого ученого общества.

Между тем инженер приблизился к обоим коллегам, которые изо всех сил старались скрыть, какое удивление вызвало в них все, что им, вопреки желанию, довелось увидеть и пережить. Очевидно, под черепами обоих англосаксов жило такое упрямство, которое очень трудно было победить.

Со своей стороны, Робур и вида не подавал, что он это замечает, и, словно продолжая прерванный больше двух часов назад разговор, сказал:

– Господа, вы, конечно, задаете себе вопрос, может ли мой летательный аппарат, великолепно приспособленный для воздушных сообщений, развить большую скорость? Он был бы недостоин называться покорителем воздушных стихий, если бы не мог стремительно поглощать пространство! Я хотел, чтобы воздушная среда стала для меня надежной опорой, и она стала ею. Я понял, что для победы над ветром надо попросту стать сильнее его, и вот я сильнее ветра! Я не нуждаюсь ни в парусах, чтобы нестись вперед, ни в веслах или колесах, чтобы ускорять свое движение, ни в рельсах, чтобы мчаться еще быстрее. Воздух – вот все, что мне нужно! Воздух окружает меня, как вода окружает подводную лодку, и мои гребные винты врезаются в него, как винты парохода врезаются в волны. Вот каким образом я разрешил проблему авиации. Вот чего никогда не достичь ни воздушному шару, ни другому аппарату легче воздуха.