Текст книги "«Ченслер»"

11. Двадцать первое октября. Продолжение

Не могу передать, что я почувствовал, услышав ответ Фолстена. То был не ужас, нет, а скорее что-то вроде чувства покорности судьбе! Мне кажется, что все это не столько осложнит положение, сколько может послужить развязкой драмы! И вот я совершенно спокойно иду к Роберту Кертису на бак.

Узнав, что бутыль, содержащая тридцать фунтов пикрата калия, иначе говоря, количество, достаточное, чтобы взорвать целую гору, находится в глубине трюма, в самом очаге пожара, и что «Ченслер» с минуты на минуту может взорваться, Роберт Кертис даже глазом не моргнул, только на лбу у него залегли складки да зрачки расширились.

– Так! – говорит он мне. – Ни слова об этом… Где этот Руби?

– На юте.

– Идемте со мной, господин Казаллон!

Мы отправляемся на ют, где продолжают пререкаться инженер и торговец.

Роберт Кертис подходит прямо к ним.

– Это вы сделали? – спрашивает он Руби.

– Ну да, я, – спокойно отвечает Руби, который думает, что виноват разве только в провозе запрещенного груза.

Мне показалось на одно мгновение, что Роберт Кертис сейчас задушит злосчастного пассажира, не понимающего всей опасности подобного безрассудства. Но помощник капитана сдерживается, и я замечаю, как он закладывает руки за спину, чтобы не поддаться соблазну и не схватить Руби за горло.

Затем начинает спокойно допрашивать торговца. Тот подтверждает мои слова. Среди его товаров находится бутыль, содержащая приблизительно тридцать фунтов взрывчатого вещества.

Руби поступил в данном случае с неосторожностью, присущей, надо признаться, англосаксам, и погрузил взрывчатую смесь в трюм корабля с такой же беспечностью, с какой француз поставил бы туда обыкновенную бутылку вина. И если он не сказал капитану о содержимом бутыли, то лишь потому, что, как ему было хорошо известно, тот отказался бы принять его на борт своего корабля.

– Все это дело выеденного яйца не стоит, – замечает он, пожимая плечами, – если же бутыль вам мешает, прикажите выбросить ее в море! Мой груз застрахован!

При этом заявлении я уже не могу больше сдерживаться, так как не обладаю хладнокровием Роберта Кертиса.

Вне себя от гнева я подбегаю к Руби и, прежде чем помощнику капитана удается меня остановить, кричу:

– Негодяй, разве вы не знаете, что на борту пожар?

Я тут же пожалел об этих словах, но было слишком поздно! Они произвели на Руби потрясающее впечатление. Несчастного охватил панический страх. От ужаса он застыл на месте, волосы стали дыбом, глаза вылезли из орбит, дыхание стало прерывистым, как у астматика, язык онемел. Внезапно пальцы его задвигались, он оглядел палубу «Ченслера», которая с минуты на минуту может взлететь на воздух и, размахивая руками, соскочил с юта, упал, поднялся и начал бегать по кораблю. Тут к нему вернулся дар речи, и с его губ сорвались зловещие слова:

– Пожар, пожар на борту!

Услышав этот крик, на палубу сбегаются все матросы, видимо полагая, что огонь пробился наружу и настала минута спасаться на шлюпках. Появляются также пассажиры, мистер Кир с женой, мисс Херби, оба Летурнера. Роберт Кертис хочет заставить Руби замолчать, но тот от страха потерял рассудок.

Суматоха царит неописуемая. Миссис Кир падает в обморок. Муж не обращает на нее никакого внимания, предоставляя мисс Херби ухаживать за ней. Матросы уже схватили тали, чтобы снять шлюпку и спустить ее на воду.

Я сообщаю Летурнерам то, чего они не знают, а именно, что груз объят пламенем. Взволнованный отец думает только об Андре и прижимает его к себе, словно стараясь защитить. Юноша сохраняет полное хладнокровие и старается успокоить отца, повторяя, что непосредственной опасности еще нет.

Между тем Роберту Кертису удается с помощью лейтенанта остановить матросов. Он заверяет их, что пожар не усилился, а пассажир Руби потерял голову и сам не знает, что говорит. Он убеждает их не поступать опрометчиво, так как все успеют покинуть корабль, когда это будет необходимо…

Матросы останавливаются, услышав голос помощника капитана, которого любят и уважают. Он добивается от них того, чего капитан Хантли не мог бы добиться, и шлюпка остается на месте.

Большое счастье, что Руби не заикнулся о пикрате калия, находящемся в трюме. Если бы матросы узнали правду, если бы поняли, что «Ченслер» стал вулканом, готовым взорваться у них под ногами, они вышли бы из повиновения и, несмотря на все уговоры, непременно сбежали бы с корабля.

Помощник капитана, инженер Фолстен и я – одни только знаем, как ужасны могут быть последствия пожара, и это должно быть известно только нам.

Едва только порядок восстановлен, мы с Робертом Кертисом отправляемся к Фолстену на ют. Инженер оставался там среди общей паники и, скрестив на груди руки, обдумывал, вероятно, какую-нибудь проблему по механике. Мы просим его не говорить никому ни слова о новом несчастье, вызванном неосторожностью Руби.

Фолстен обещает хранить молчание. Что же до капитана Хантли, которому еще не известен весь ужас нашего положения, то Роберт Кертис сам берется поставить его в известность.

Но прежде всего надо принять меры в отношении Руби, ибо несчастный совершенно лишился рассудка. Он не сознает, что делает, и продолжает бегать по палубе с криками: «Пожар! Пожар!»

Роберт Кертис приказывает матросам схватить пассажира. Руби удается связать, заткнуть ему рот и перенести в каюту, где он будет находиться под постоянным присмотром.

Роковое слово так и не сорвалось с его губ!

12. Двадцать второе – двадцать третье октября

Роберт Кертис все сообщил капитану Хантли; формально он все еще является командиром корабля, от которого нельзя скрывать создавшееся положение.

На это сообщение капитан не ответил ни слова. Проведя рукой по лбу, как человек, который хочет отогнать от себя докучливую мысль, он преспокойно вошел в свою каюту, не сделав никакого распоряжения.

Роберт Кертис, лейтенант, Фолстен и я держим совет, и меня крайне поражает хладнокровие, с которым мы относимся к постигшей нас беде.

Мы обсуждаем все шансы на спасение, и Роберт Кертис говорит под конец:

– Пожар остановить невозможно, жара в носовой части стала невыносимой. Наступит момент, и, вероятно, очень скоро, когда огонь прорвется, наконец, сквозь палубу. Если волнение на море позволит нам воспользоваться шлюпками, то мы еще до этого покинем «Ченслер». Если же бежать с корабля не удастся, мы будем бороться с огнем до последней возможности. Кто знает, не легче ли будет затушить пожар, когда он вырвется наружу? Возможно, что мы скорее одолеем явного врага, чем тайного.

– Я вполне согласен с вами, – спокойно отвечает инженер.

– И я тоже, – говорю я. – Но, господин Кертис, учитываете ли вы, что в глубине трюма находятся тридцать фунтов взрывчатого вещества?

– Нет, господин Казаллон, – это пустяки, и они не в счет! Зачем мне зря беспокоиться? Могу ли я вынуть из горящего груза бутыль с взрывчатым веществом, да еще спустившись в трюм, куда нельзя открыть доступ воздуха. Нет! Об этом и помышлять нечего. Не взорвется ли пикрат калия раньше, чем я закончу эту фразу? Вполне возможно! Огонь либо доберется до него, либо не доберется. Следовательно, то обстоятельство, о котором вы говорите, для меня не существует. Избавить всех нас от ужасного конца – дело бога, а не мое.

Роберт Кертис говорит все это спокойно, серьезно, мы же молча опускаем головы. При таком бурном морс спастись бегством нельзя, – значит, надо забыть об этом.

«Взрыв не обязателен, но возможен», – сказал бы формалист.

Такое замечание с прекраснейшим в мире хладнокровием сделал инженер.

– У меня к вам есть вопрос, господин Фолстен, – говорю я тогда. – Может ли пикрат калия воспламениться без предварительного толчка?

– Безусловно, – отвечает инженер. – В обычных условиях пикрат калия воспламеняется так же, как порох. Ergo…[4]4
  Следовательно (лат.).


[Закрыть] Да, Фолстен сказал «Ergo». Похоже, право, что он читает лекцию по химии.

Мы поднимаемся на палубу. Выходя из кают-компании, Роберт Кертис сжимает мне руку.

– Господин Казаллон, – говорит он, не пытаясь скрыть свое волнение, – «Ченслер» – это корабль, который я так люблю… Видеть, как его пожирает огонь, и быть бессильным, совершенно бессильным!..

– Господин Кертис, ваше волнение…

– Сударь, простите меня, в эту минуту я потерял власть над собой! Вы один видели, как я страдаю. Но этого больше не будет, – добавляет он, стараясь овладеть собой.

– Значит, положение безнадежно?

– Безнадежно, – бесстрастно повторяет Роберт Кертис. – Мы привязаны к мине, фитиль которой зажжен! Остается узнать, долго ли он будет гореть.

Сказав это, Роберт Кертис ушел.

Во всяком случае, ни матросы, ни пассажиры не знают, насколько опасно наше положение.

С тех пор как стало известно о пожаре, мистер Кир занялся отбором наиболее ценных вещей и, конечно, позабыл, о жене. Заявив помощнику капитана, что необходимо затушить огонь, он возложил на него ответственность за все последствия пожара, удалился в свою каюту в кормовой части судна и больше не показывался. Миссис Кир все время стонет, и, несмотря на свои чудачества, несчастная женщина внушает жалость. Мисс Херби считает себя более чем когда-либо обязанной ухаживать за своей госпожой и проявляет исключительную самоотверженность. Я не могу не восхищаться этой молодой девушкой, для которой долг – это все.

На следующий день, 23 октября, капитан Хантли пригласил своего помощника к себе в каюту, где между ними произошел следующий разговор, который мне и передал Роберт Кертис.

– Господин Кертис, – говорит капитан, блуждающий взгляд которого свидетельствует о помрачении рассудка, – ведь я моряк, не правда ли?

– Да, сударь!

– Так вот, представьте себе, что я позабыл свое дело… Не понимаю, что со мной… но я забываю… не знаю… Разве мы не взяли курс на северо-восток по выходе из Чарлстона?

– Нет, сударь, – отвечает Роберт Кертис, – мы все время шли на юго-восток, согласно вашему приказу.

– Однако мы везем груз в Ливерпуль?

– Конечно.

– А как… как называется наш корабль, господин Кертис?

– «Ченслер».

– Ах, да! «Ченслер»… Где он сейчас находится?

– Несколько южнее тропика Рака.

– Так вот, сударь, я не берусь вести его на север… Нет! Не могу… Не хочу выходить из каюты… Вид моря мне противен…

– Надеюсь, сударь, что заботливый уход…

– Да… да! Увидим… позже. А сейчас я дам вам приказ, последний, который вы от меня получите.

– Я вас слушаю.

– Начиная с этой минуты, сударь, я – ничто на борту корабля и вы принимаете его командование… Обстоятельства сильнее меня, не могу больше бороться… Что-то плохо соображаю и мне очень не по себе, господин Кертис, – добавляет Сайлас Хантли, сжимая лоб обеими руками.

Помощник капитана внимательно вглядывается в того, кто до сих пор командовал кораблем, и ограничивается ответом:

– Хорошо, сударь!

Потом, поднявшись на палубу, он передает мне этот разговор.

– Если этот человек окончательно и не сошел с ума, – говорю я, – то во всяком случае он душевнобольной. Хорошо, что капитан добровольно отказался от командования.

– Я замещаю его в очень тяжелых условиях, – заявляет Роберт Кертис. – Ну что же, я исполню свой долг.

Сказав это, Роберт Кертис подзывает матроса и приказывает вызвать боцмана, который тотчас же является.

– Боцман, – говорит ему Роберт Кертис, – соберите экипаж у грот-мачты.

Через несколько минут все матросы «Ченслера» уже толпятся в назначенном месте.

Роберт Кертис становится среди них.

– Ребята, – говорит он спокойно, – в этом тяжелом для всех нас положении и по причинам, о которых я не хочу говорить, Сайлас Хантли сложил с себя обязанности капитана. С сегодняшнего дня на борту командую я.

Так Роберт Кертис стал капитаном «Ченслера», и это назначение может лишь послужить к общему благу. Теперь во главе экипажа стоит человек решительный и надежный, готовый на все ради нашего спасения. Летурнеры, Фолстен и я тотчас же поздравляем Роберта Кертиса, к нам присоединяются лейтенант и боцман.

Корабль продолжает идти на юго-запад, и Роберт Кертис, велев поднять все паруса, стремится поскорее добраться до ближайшего из Малых Антильских островов.

13. С двадцать четвертого по двадцать девятое октября

Все эти пять дней море очень неспокойно. И хотя «Ченслер» идет с попутным ветром и волной, его так и подбрасывает. Находясь на этом горящем брандере, мы не имеем ни минуты покоя и завистливым взглядом созерцаем окружающую нас воду, которая притягивает, завораживает.

– А почему бы не прорубить отверстие в палубе? – спрашиваю я у Роберта Кертиса. – Пусть вода зальет трюм. Велика ли беда, если корабль наполнится водой? Ведь, потушив пожар, можно будет насосами откачать воду!

– Я уже говорил вам и повторяю, господин Казаллон, – отвечает Роберт Кертис, – что едва только воздух проникнет в трюм, как пожар мгновенно распространится и пламя охватит весь корабль от киля до клотика! Мы бессильны что-либо сделать. Бывают обстоятельства, когда надо иметь мужество ждать.

– Да, герметически заделать все щели – вот единственное средство борьбы с пожаром. Этим-то как раз и занимаются матросы.

Между тем пожар все больше распространяется и, быть может, быстрее, чем мы предполагаем. Стало так жарко, что пассажиры вынуждены искать убежище на палубе и в двух кормовых каютах с большими иллюминаторами; только там и можно еще дышать. Миссис Кир не покидает одну из них, а другую Роберт Кертис предоставил торговцу Руби. Я несколько раз навещал этого несчастного, который совершенно потерял рассудок, и его приходится держать связанным, иначе он разнесет в щепки дверь каюты. Странное дело! В своем безумии он не забыл о пожаре и жалобно стонет, точно в силу какого-то непонятного физиологического явления ощущает настоящие ожоги.

Я не раз заходил также к бывшему капитану. Он вполне спокоен и здраво рассуждает обо всем, кроме мореплавания. Касаясь этого предмета, Сайлас Хантли становится невменяемым. Я предложил больному поухаживать за ним, по он отказался. Из своей каюты он не выходит.

Сегодня помещение экипажа полно едким, удушливым дымом, который проникает сквозь перегородку. Ясно, что пожар приближается с этой стороны, и, прислушавшись, можно даже расслышать глухое шипение. Но ведь для того, чтобы огонь разгорелся, надо много кислорода. Где же отверстие, которое осталось незамеченным во время наших поисков? Страшная катастрофа близится! Быть может, это вопрос нескольких дней, нескольких часов. А на море, к несчастью, такое волнение, что нечего и думать о том, чтобы спустить шлюпки.

По приказу Роберта Кертиса перегородку покрыли брезентом, который беспрестанно поливают водой. Несмотря на это, дым по-прежнему распространяется вместе с влажным горячим воздухом и наполняет носовую часть корабля, где становится невозможно дышать.

Хорошо, что грот-мачта и фок-мачта железные. Не будь этого, они загорелись бы у основания, упали бы на палубу и мы погибли бы.

Роберт Кертис велел поставить все паруса, какие у нас есть, и подгоняемый усилившимся северо-восточным ветром «Ченслер» быстро идет вперед.

Вот уже две недели, как начался пожар, и он разгорается, так как мы бессильны бороться с ним. Управлять судном становится все труднее. Ют не приходится над трюмом, и там еще можно ходить, но зато на палубу невозможно ступить, вплоть до бака, даже в обуви на толстой подошве. Вода больше не охлаждает досок, которые лижет снизу огонь, и они коробятся посредине. Пазы расходятся. Смола плавится, закипает вокруг суков и растекается капризными узорами, следуя крену судна, которое из стороны в сторону швыряют волны.

Вдруг в довершение несчастья ветер резко меняет направление и начинает дуть с такой бешеной силой, что напоминает ураганы, какие бывают иногда в этих местах. Он лишь отдаляет нас от Антильских островов, к которым мы стремимся. Роберт Кертис пытается сопротивляться буре и приводит «Ченслер» к ветру, но сила ветра так велика, что нам остается спасаться бегством, чтобы избавиться от свирепых валов, особенно страшных, когда они обрушиваются на кормовую часть судна.

Двадцать девятого октября ярость шторма доходит до предела. Волны неистовствуют, обдавая брызгами весь корабль. Спустить шлюпку в море невозможно – она мгновенно затонула бы. Одни из нас спасаются на юте, другие на баке. Смотрим друг на друга, боясь произнести хоть слово.

Мы даже не думаем о бутыли с пикратом калия. Мы забыли об этих «пустяках», как сказал Роберт Кертис. Не пожелать ли, право, чтобы корабль взорвался, – по крайней мере наступит развязка. Говоря об этом, я хочу как можно точнее выразить наше общее чувство. Человек, которому долго угрожает опасность, начинает под конец призывать ее, ибо ожидание неизбежной катастрофы ужаснее самой катастрофы.

Капитан Кертис своевременно позаботился о том, чтобы извлечь продовольствие из камбуза, куда сейчас уже нельзя попасть. От жары и так уже испортилось много провизии, но несколько бочонков с солониной и сухарями, бочонок водки, бочки с водой все-таки вытащили на палубу. Рядом положили несколько одеял, инструменты, компас, запасные паруса, чтобы при первой возможности немедленно покинуть корабль.

В восемь часов вечера, несмотря на вой урагана, слышится громкий треск огня. Доски на палубе поднимаются под напором горячего воздуха, и из-под них вырываются черные клубы дыма, словно пар из-под крышки парового котла.

Матросы бросаются к Роберту Кертису, ожидая его приказаний. У всех одна мысль: бежать с этого вулкана, который вот-вот начнет действовать у нас под ногами!

Роберт Кертис окидывает взглядом океан с его огромными бушующими волнами. К шлюпке, укрепленной посреди палубы, уже нельзя приблизиться, но еще можно использовать лодку, подвешенную у правого борта, и вельбот, висящий на корме корабля.

Матросы бегут к лодке.

– Назад! – кричит Роберт Кертис. – Назад! Иначе мы лишимся последнего шанса на спасение!

Несколько обезумевших матросов во главе с Оуэном все же хотят спустить лодку. Роберт Кертис бросается на ют и, схватив топор, предупреждает:

– Проломлю голову первому, кто дотронется до талей!

Матросы отступают. Одни лезут на ванты. Другие взбираются на марсы.

В одиннадцать часов утра в трюме раздаются громкие взрывы. Это лопаются переборки, открывая путь раскаленному воздуху и дыму. Тотчас же потоки пара вырываются из помещения экипажа, и длинный язык пламени лижет фок-мачту.

Раздаются крики. Миссис Кир, поддерживаемая мисс Херби, торопливо покидает свою каюту, которой угрожает огонь. Затем появляется Сайлас Хантли с черным от дыма лицом и, поклонившись Роберту Кертису, спокойно направляется на корму, поднимается по выбленкам и усаживается на крюйс-марсе.

Увидев Сайласа Хантли, я вспоминаю о другом человеке, оставшемся запертым под ютом, в каюте, к которой, возможно, уже подобрался огонь.

Нельзя же дать погибнуть несчастному Руби! Я спешу к трапу, но сумасшедший уже разорвал свои путы и появляется на палубе с опаленными волосами, в горящей одежде. Без единого крика шагает он по тлеющим доскам, не чувствуя боли от ожогов. Он попадает в клубы черного дыма, но не задыхается. Точно саламандра в образе человека, Руби идет сквозь огонь!

Слышится новый грохот, – это шлюпка разлетелась в щепы; крышка среднего люка вылетает, разодрав брезент, и столб долго сдерживаемого огня взвивается до середины мачты.

В этот момент сумасшедший испускает дикий вопль и с его губ срываются слова:

– Пикрат калия! Пикрат калия! Мы все взорвемся… взорвемся!.. взорвемся!..

И прежде чем кто-либо мог его остановить, он бросается в огненную пучину трюма.

14. Ночь двадцать девятого октября

Эта сцена потрясла нас, и, несмотря на наше отчаянное положение, мы почувствовали весь ее ужас.

Руби не стало, но его последние слова, возможно, будут иметь самые печальные последствия. Матросы слышали, как он кричал; «Пикрат калия». Они поняли, что корабль может с минуты на минуту взлететь на воздух и что им угрожает не только пожар, но и чудовищной силы взрыв.

Несколько матросов, потеряв всякое самообладание, хотят бежать немедленно, бежать любой ценой…

– Лодка! Лодка! – кричат они.

Безумцы, они не видят, не хотят видеть бушующего моря, не понимают, что ни одна лодка не справится с валами, вздымающимися на головокружительную высоту. Ничто не может их удержать, они уже не подчиняются капитану. Роберт Кертис бросается в толпу матросов – напрасно! Оуэн подстрекает товарищей, найтовы отданы, и лодку перекидывают за борт. Следуя движению корабля, она с минуту раскачивается в воздухе, но цепляется за поручень. Матросы не без труда высвобождают ее. Лодка уже почти касается воды, как вдруг чудовищная волна подхватывает ее, относит в сторону и затем с неодолимой силой швыряет о корпус «Ченслера».

Шлюпка и лодка уничтожены, у нас остался только хрупкий и узкий вельбот.

Матросы остолбенели, пораженные ужасом. Слышен лишь свист ветра в снастях да треск и шипение огня. Пожар свирепствует в глубине судна, и потоки почерневшего от сажи пара, вырываясь из люка, столбом поднимаются к небу. С кормы не видно, что делается на носу корабля, так как огненная завеса разделяет «Ченслер» на две части.

Пассажиры и два-три человека из экипажа укрылись в задней части юта. Миссис Кир лежит без сознания на клетках для кур, а мисс Херби сидит подле нее. Господин Летурнер прижимает к груди сына. Нервное возбуждение овладевает мной, и я не в силах с ним справиться. Инженер Фолстен хладнокровно посматривает на часы и засекает время в блокноте.

Что делается на носу, где, по всей вероятности, находятся лейтенант, боцман и остальной экипаж, нам не видно. Всякое сообщение между двумя половинами корабля прервано, и никто не может пробиться сквозь завесу огня, вырывающегося из центрального люка.

Я подхожу к Роберту Кертису.

– Надежда потеряна? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он. – Теперь, когда люк открыт, мы обрушим туда потоки воды, и, может быть, нам удастся затушить пожар!

– Но как же работать шлангами на горящей палубе, господин Кертис? Как давать приказания сквозь пламя?

Роберт Кертис не отвечает.

– Все погибло? – снова спрашиваю я.

– Нет, нет! – повторяет Роберт Кертис. – Я не отчаюсь до тех пор, пока от «Ченслера» останется хоть одна доска.

Пожар между тем все усиливается. Вода в море приобретает красноватый оттенок. Заревом полыхают облака у нас над головой. Длинные языки пламени вырываются из люков, и нам приходится искать спасения на гакаборте. Миссис Кир кладут в подвешенный вельбот, мисс Херби занимает место рядом с ней.

Какая страшная ночь! Чье перо сумеет описать весь этот ужас!

Разыгравшийся не на шутку ураган раздувает точно огромными мехами этот пылающий костер, и «Ченслер» несется во мраке, похожий на гигантский брандер. Нет иной альтернативы: либо броситься в море, либо погибнуть в пламени!

Так, значит, пикрат калия не взорвется? Огненная бездна не разверзнется под нашими ногами! Руби солгал! В трюме нет взрывчатого вещества!

В половине двенадцатого, когда море разбушевалось не на шутку, среди рева разъяренных стихий слышится характерный треск, которого так боятся моряки, и на носу корабля раздается крик:

– Буруны, буруны с правого борта!

Роберт Кертис вскакивает на борт, окидывает быстрым взглядом белые гребни волн и, повергнувшись к рулевому, повелительно кричит:

– Лево на борт!

Слишком поздно… чудовищная волна подхватывает «Ченслер», и мы ощущаем глухой толчок. Корабль ударяется кормовой частью, киль его упирается во что-то твердое, и бизань-мачта, переломившись у основания, падает в море. «Ченслер» недвижим.