Текст книги "В погоне за метеором"

Глава третья,

где речь пойдет о докторе Сиднее Гьюдельсоне, о его супруге, миссис Флоре Гьюдельсон, о мисс Дженни и мисс Лу – их дочерях

– Только бы этот проныра Форсайт не успел его тоже заметить!

Так в это утро 21 марта обратился к самому себе доктор Сидней Гьюдельсон, сидя в полном одиночестве в своем кабинете.

Сидней Гьюдельсон был врачом, и если не занимался медицинской практикой, то лишь потому, что предпочел посвятить все свои способности и досуг более обширному и высокому полю деятельности. Доктор Сидней Гьюдельсон был близким другом мистера Дина Форсайта, но в то же время и его соперником. Увлеченный той же страстью, он, как и Дин Форсайт, видел лишь бесконечные небесные пространства и, так же как и его друг, направлял все силы своего ума лишь на разгадку астрономических тайн вселенной.

Доктор Гьюдельсон владел порядочным состоянием, частью доставшимся ему от родителей, частью полученным в приданое за миссис Гьюдельсон, в девичестве Флорой Клэридж. При умелом ведении дел состояние это вполне обеспечивало как его будущее, так и будущее его двух дочерей, Дженни и Лу Гьюдельсон, которым минуло одной восемнадцать, а другой – четырнадцать лет. Что касается самого доктора, то, выражаясь с изысканностью, следовало бы сказать, что сорок седьмая зима посыпала инеем его голову. Но, к сожалению, этот поэтический образ был бы здесь неуместен, ибо… мистер Гьюдельсон обладал такой плешью, что даже и самый ловкий Фигаро не нашел бы применения для своей бритвы.

Астрономическое соперничество между Сиднеем Гьюдельсоном и Дином Форсайтом, существовавшее пока в скрытом состоянии, надо признаться, несколько омрачало дружбу между обеими семьями, которые когда-то жили в нерушимом согласии. Оба астронома-любителя не оспаривали, разумеется, друг у друга прав на такую-то планету или такую-то звезду, – ведь первые «открыватели» этих небесных светил в большинстве оставались неизвестными; но случалось нередко, что наблюдения обоих друзей в области астрономии или метеорологии служили поводом для споров, которые очень быстро переходили в ссору.

Такие ссоры могли бы принимать еще более неприятную форму или даже кончаться некрасивыми сценами, если бы в природе существовала госпожа Форсайт. К счастью, такой дамы не существовало по той простой причине, что мистер Дин Форсайт остался холостяком и ему никогда даже и во сне не приходила мысль о женитьбе. Итак, у мистера Дина Форсайта не было супруги, которая под предлогом улаживания ссоры еще более обострила бы отношения. И, следовательно, были все шансы на то, что любая размолвка между обоими астрономами-любителями в кратчайший срок окончится примирением.

Существовала, правда, некая миссис Флора Гьюдельсон. Но миссис Флора Гьюдельсон была чудесной женщиной, чудесной матерью, чудесной хозяйкой и обладала самым миролюбивым характером. Она была не способна злословить и не находила удовлетворения в клевете, как большинство наиболее почтенных дам из разных слоев общества Старого и Нового Света.

И неслыханное явление: эта образцовая супруга всеми силами старалась урезонить своего мужа, когда он возвращался, пылая гневом, после какого-нибудь столкновения со своим ближайшим другом Форсайтом. И еще одно поразительное явление: миссис Гьюдельсон считала вполне естественным, чтобы муж, ее увлекался астрономией и витал в поднебесье, при условии, однако, чтобы он спускался оттуда каждый раз, когда она просила его спуститься. Ни в какой мере не следуя примеру Митс, которая житья не давала своему хозяину, миссис Гьюдельсон не терзала своего мужа. Обычно он появлялся в столовую со значительным опозданием. Она терпеливо сносила это, не ворчала на него и умудрялась сохранять кушанья незасушенными и неперегретыми. Она с уважением относилась к его заботам, когда он был озабочен. Она даже интересовалась его работой, и ее доброе сердце подсказывало ей нужные слова, чтобы подбодрить его, когда он, казалось, готов был заблудиться в бесконечном пространстве, рискуя не найти обратного пути.

Вот это жена, какую можно пожелать всем мужьям, особенно если мужья эти увлекаются астрономией! К несчастью, такие жены встречаются только в романах.

Старшая дочь миссис Гьюдельсон, Дженни, обещала пойти по стопам матери и следовать ее примеру на своем жизненном пути. Нет сомнения, что Фрэнсису Гордону, будущему мужу Дженни Гьюдельсон, суждено было стать счастливейшим из смертных. Не желая обидеть американских мисс, мы все же вынуждены сказать, что трудно было бы во всей Америке сыскать девушку, столь же очаровательную, столь же привлекательную и столь же щедро одаренную самыми высокими качествами. Дженни Гьюдельсон была прелестной блондинкой с голубыми глазами, со свежим цветом лица, красивыми руками и стройным станом, приветливая, скромная и столь же добрая, сколь и умная. Поэтому и Фрэнсис Гордон дорожил ею не меньше, чем дорожила она Фрэнсисом Гордоном. Племянник мистера Дина Форсайта сумел заслужить уважение всей семьи Гьюдельсон. Такая взаимная симпатия не замедлила выразиться в предложении, сделанном Фрэнсисом Гордоном и весьма благосклонно принятом родителями Дженни. Эти молодые люди так подходили друг другу! Дженни не может не принести счастья семейному очагу, – ведь она обладает для этого всеми совершенствами. Что же касается Фрэнсиса Гордона, то его при вступлении в брак обеспечит дядя, все состояние которого со временем и без того достанется племяннику. Но оставим в стороне эти разговоры о наследстве. Ведь речь идет не о будущем, а о настоящем, а настоящее соединяет в себе все условия для самого безоблачного счастья.

Итак, Фрэнсис Гордон обручен с Дженни Гьюдельсон, а Дженни Гьюдельсон обручена с Фрэнсисом Гордоном. День свадьбы будет намечен в самое ближайшее время. Венчание совершит сам преподобный О'Гарт в главной церкви безмятежного города Уостона.

Можете не сомневаться, что в день торжественной церемонии соберется множество народа, так как обе семьи пользуются равным уважением, и можете также быть уверены в том, что самой веселой, самой живой и самой подвижной будет в этот день крошка Лу[3]3
  Уменьшительное от «Луиза» (прим. авт.)


[Закрыть]: ведь ей предстоит выполнять обязанность «подружки невесты» при своей любимой сестре. Ей нет и пятнадцати лет, крошке Лу, она имеет право быть юной, и она пользуется своим правом – уж поверьте мне! Это само вечное движение – непоседа и хохотунья, озорница, которой все нипочем. Она, не страшась, высмеивает даже «папины планеты». Но ей все прощается, ей спускают все. Доктор Гьюдельсон первый смеется над ее шутками и вместо наказания целует ее в румяную щечку.

В общем, мистер Гьюдельсон – славный человек, только страшно упрямый и обидчивый. Кроме Лу, невинные проказы которой всегда сходили ей с рук, все остальные члены семьи проявляли полное уважение к привычкам и даже чудачествам хозяина дома. Углубленный в свои астрономо-метеорологические наблюдения, ревниво оберегая открытия, которые он делал, или полагал, что делает, он с трудом, несмотря на искреннюю привязанность к Дину Форсайту, сохранял дружеские отношения с таким серьезным соперником. Двое охотников на одном участке охоты, преследующие одну и ту же редкую дичь! Не раз на этой почве между друзьями пробегал холодок, который легко мог закончиться разрывом, не будь умиротворяющего влияния добрейшей миссис Гьюдельсон, которая, впрочем, в этом отношении всегда находила поддержку в своих дочерях и во Фрэнсисе Гордоне. Участники этого миролюбивого квартета возлагали большие надежды на предполагавшийся союз, рассчитывая, что он положит конец постоянным перепалкам. Когда брак между Фрэнсисом и Дженни еще теснее свяжет обе семьи, эти преходящие грозы станут не столь частыми и опасными. Кто знает? Не объединятся ли оба астронома-любителя в совместной работе и не станут ли они сообща продолжать свои астрономические поиски и наблюдения? Тогда ведь они получат возможность честно поделить дичь, открытую ими (пусть даже и не убитую!) в обширных небесных пространствах.

Дом доктора Гьюдельсона был на редкость комфортабельным. Во всем Уостоне не найти было бы дома, содержащегося в таком порядке. Особняк доктора, расположенный между садом и двором, окруженный деревьями и зелеными лужайками, находился как раз посредине Морисс-стрит. Это было двухэтажное здание. Семь окон второго этажа выходили на улицу. Над крышей с левой стороны возвышалось подобие мезонина или четырехгранной башни, высотой метров в тридцать, заканчивавшейся террасой, обнесенной перилами. В одном из углов площадки высилась мачта, на которую в воскресенье и в праздничные дни поднимали украшенный пятьдесят одной звездой флаг Соединенных Штатов Америки.

Комната, расположенная в верхней части башни, была предназначена для занятий хозяина дома. Здесь были расставлены приборы доктора – подзорные трубы, телескопы. Но в особенно ясные ночи он переносил их на террасу, откуда ему удобнее было окинуть взглядом небосвод. Именно здесь, несмотря на все предостережения жены, доктор подхватывал самые злостные бронхиты и гриппы.

– Кончится тем, – любила повторять мисс Лу, – что папа заразит насморком свои планеты.

Но доктор не желал слышать никаких доводов, и в зимние дни, когда небо бывало особенно ясным и чистым, не отступал даже перед морозом в семь или восемь градусов.

Из обсерватории в доме на Морисс-стрит можно было без труда разглядеть башню дома на Элизабет-стрит. Между ними было не более полумили, и их не заслоняли друг от друга ни густая листва деревьев, ни здания, ни памятники.

Даже и без помощи телескопа или подзорной трубы, в обыкновенный бинокль можно было рассмотреть людей, находящихся на площадке той или другой башни. Но Дину Форсайту, надо полагать, было вовсе не до того, чтобы разглядывать Сиднея Гьюдельсона, а Сидней Гьюдельсон не стал бы терять время на то, чтобы разглядывать Дина Форсайта. Их взоры были устремлены выше, куда выше! Но Фрэнсис Гордон, естественно, старался разглядеть, не стоит ли на площадке Дженни Гьюдельсон, и нередко взгляды молодых людей встречались сквозь стекла биноклей. В этом, полагаю, не было ничего дурного.

Нетрудно было бы установить между обоими домами телеграфную или телефонную связь. Провод, протянутый от башни на Элизабет-стрит к башне на Морисс-стрит, легко мог бы передать Дженни Гьюдельсон ласковые слова Фрэнсиса Гордона и приветы Дженни Гьюдельсон Фрэнсису Гордону. Но так как Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон никогда не испытывали желания обмениваться такими нежностями, то им даже и в голову не могло прийти связать обе башни волшебной нитью. Возможно, что этот пробел будет восполнен тогда, когда жених и невеста превратятся а супругов. Связь брачная, а за ней – связь электрическая еще теснее соединят эти две семьи.

После полудня, в тот самый день, когда славная, хоть и непокладистая Митс предоставила читателю возможность ознакомиться с образцом своего сочного красноречия, Фрэнсис Гордон явился с обычным визитом к миссис Гьюдельсон и к ее дочерям («не к дочерям, а к дочери», – поправила Лу, стараясь принять обиженный вид). Можно сказать с полным правом, что его принимали в этом доме, как некое божество. Он не был еще мужем Дженни, – пусть так. Но Лу желала, чтобы он был уже ее братом, а то, что вбивала себе в голову эта девочка, крепко застревало там.

Что же касается доктора Гьюдельсона, то он заперся в своей башне с четырех часов утра. Появившись с опозданием к завтраку, так же как и Дин Форсайт, он поспешно поднялся на площадку в ту самую минуту, когда солнце начало выходить из-за облаков. Так же, как и его соперник, поглощенный своими наблюдениями, он не проявлял ни малейшего намерения спуститься вниз.

А между тем без его участия невозможно было разрешить важный вопрос, который обсуждался в гостиной.

– Вот как! – воскликнула Лу, как только молодой человек показался на пороге. – Вот и мистер Фрэнсис, неизменный мистер Фрэнсис… Честное слово, он вечно тут как тут!

Фрэнсис Гордон только погрозил девочке пальцем, и когда все уселись, завязалась безыскусственная дружеская беседа. Казалось, эти люди вовсе и не расставались со вчерашнего дня. Да и в самом деле: мысленно во всяком случае жених и невеста ни на минуту не разлучались. Мисс Лу даже утверждала, что «неизменный Фрэнсис» вечно пребывал в их доме и что даже тогда, когда он делал вид, будто выходит на улицу через парадную дверь, он тут же возвращался через садовую калитку.

Говорили в этот день о том же, о чем говорили ежедневно. Дженни ловила слова Фрэнсиса с серьезным видом, не нарушавшим ее женственного обаяния. Они глядели друг на друга и строили планы на будущее, осуществление которых было уже не за горами. Да и почему бы действительно осуществление этих планов могло запоздать? Фрэнсис Гордон присмотрел уже в западной части города на Ламбет-стрит хорошенький домик с видом на Потомак и совсем недалеко от Морисе-стрит. Такой домик вполне должен был удовлетворить потребности молодой четы. Миссис Гьюдельсон обещала пойти посмотреть этот дом и, если он придется по вкусу будущей жилице, в течение ближайшей недели снять его. Лу, разумеется, отправится вместе с матерью и старшей сестрой. Она не могла допустить и мысли, чтобы обошлись без ее совета.

– Да, кстати! – воскликнула она вдруг. – А мистер Форсайт? Разве он не собирался зайти сегодня?

– Дядя зайдет около четырех, – сказал Фрэнсис Гордон.

– Ведь его присутствие необходимо для разрешения этого вопроса, – заметила миссис Гьюдельсон.

– Он это знает и непременно придет.

– Если он не придет, – воскликнула Лу, угрожающе подняв свою маленькую ручку, – ему придется иметь дело со мной, и ему нелегко будет от меня отделаться!

– А мистер Гьюдельсон? – спросил Фрэнсис. – Ведь он нужен нам не менее, чем мой дядя.

– Отец в своей обсерватории, – произнесла Дженни. – Он спустится, как только ему доложат о приходе мистера Форсайта.

– Беру это на себя, – объявила Лу. – Я живо вскарабкаюсь к нему в шестой этаж.

И в самом деле: присутствие мистера Форсайта и доктора Гьюдельсона было совершенно необходимо. Ведь речь еще шла и о том, чтобы назначить точный день свадебной церемонии. Предполагалось, что свадьба должна быть отпразднована возможно скорее, при том, однако, непременном условии, что успеют закончить нарядное платье «подружки невесты», – длинное, как у настоящей барышни, платье, которое Лу рассчитывала в первый раз надеть в этот торжественный день.

Поэтому понятна и шутка, которую позволил себе Фрэнсис:

– А что, если вдруг это замечательное платье не будет готово?

– Тогда придется отложить свадьбу! – властно заявила маленькая особа.

И ответ этот сопровождался таким взрывом хохота, что его не мог не услышать на вершине своей башни почтенный доктор Гьюдельсон.

Стрелка часов между тем неумолимо скользила по циферблату, а мистер Форсайт все не появлялся. Как старательно ни высовывалась Лу в окно, откуда виден был подъезд, – мистера Форсайта не было и в помине. Оставалось только вооружиться терпением – оружием, владеть которым Лу вовсе не была способна.

– А ведь дядя мне твердо обещал, – повторял Фрэнсис Гордон. – Не понимаю, что с ним творится последние дни…

– Надеюсь, – воскликнула Дженни, – мистер Форсайт не захворал?

– Нет, но он чем-то озабочен, поглощен своими мыслями. Из него и двух слов не вытянешь. Не знаю, что у него засело в голове.

– Осколок звезды! – воскликнула девочка.

– То же самое происходит с моим мужем, – проговорила миссис Гьюдельсон.

– Все последние дни он кажется мне еще более сосредоточенным, чем всегда. Его немыслимо вытащить из обсерватории. В небесах, видно, творится нечто необыкновенное.

– По правде говоря, и я, глядя на дядю, склонен так думать. Он никуда не ходит, не спит, почти ничего не ест, забывает время обеда и ужина.

– Представляю себе, в каком восторге Митс! – вставила Лу.

– Она бесится! – ответил Фрэнсис. – Но ничего не помогает. Дядюшка прежде всегда побаивался воркотни своей старой служанки, а теперь он и внимания на нее не обращает.

– Точь-в‑точь как у нас! – с улыбкой проговорила Дженни. – Сестренка моя как будто потеряла всякое влияние на папу… а всем, кажется, известно, как велико было это влияние.

– Да неужели же это возможно, мисс Лу? – тем же шутливым тоном спросил Фрэнсис.

– К сожалению, это правда, – ответила девочка. – Но только… терпение! Терпение!.. Мы с Митс урезоним и папу и дядюшку!

– Но что в конце-то концов с ними могло приключиться? – молвила Дженни.

– Потеряли какую-нибудь замечательную планету, – воскликнула Лу. – Только бы им удалось разыскать ее до свадьбы!..

– Шутки шутками, – перебила ее миссис Гьюдельсон, – а мистера Форсайта нет как нет.

– Скоро уже половина пятого! – заметила Дженни.

– Если мой дядя не явится в течение ближайших пяти минут, я побегу за ним! – решительно заявил Фрэнсис Гордон.

В эту самую минуту раздался звонок у входных дверей.

– Это мистер Форсайт, – сказала Лу. – Он звонит не переставая. Вот так звон! Держу пари, что он прислушивается к звуку полета какой-нибудь кометы и не замечает даже, что звонит.

И в самом деле – это был мистер Форсайт. Он быстро вошел в гостиную, где Лу встретила его градом упреков:

– Опоздали!.. Опоздали!.. Остается только бранить вас!

– Здравствуйте, миссис Гьюдельсон, добрый день, дорогая моя Дженни, – произнес он, целуя молодую девушку, – добрый день, крошка! – повторил он, похлопав девочку по щеке.

Все это мистер Форсайт говорил и делал с видом крайней рассеянности. Мысли его, как раньше говорила Лу, «витали в пространстве».

– Видя, что вы не приходите, дядюшка, – сказал Фрэнсис Гордон, – я уже готов был предположить, что вы забыли о своем обещании.

– Да, признаюсь: чуть не забыл! Прошу извинения у миссис Гьюдельсон. К счастью, Митс мне напомнила… да еще как!

– Так вам и надо! – объявила Лу.

– Ну, сжальтесь же надо мной, маленькая мисс… Серьезные заботы… Я, быть может, нахожусь накануне интереснейшего открытия…

– Совсем, как папа… – начала Лу.

– Что? – воскликнул мистер Форсайт, подскочив так, словно где-то в глубине его кресла распрямилась пружина. – Вы сказали, что доктор?..

– Мы ничего не сказали, дорогой мистер Форсайт, – поспешила ответить миссис Гьюдельсон, опасаясь, и не без основания, что может возникнуть новый повод для соперничества между ее мужем и дядей Фрэнсиса Гордона.

– Лу, сходи за папой, – добавила она, стараясь сгладить неловкость.

С легкостью птицы девочка устремилась к обсерватории. Нет сомнения, что она взбежала по лестнице, вместо того чтобы выпорхнуть в окно, только из нежелания пустить в ход крылья.

Минуту спустя в гостиной появился доктор Гьюдельсон. Вид у него был торжественный, взгляд утомленный, лицо – налитое кровью настолько, что можно было опасаться удара.

Мистер Дин Форсайт и он обменялись рукопожатием, но рукопожатие это было лишено сердечности. Они искоса, словно с недоверием, следили друг за другом. Но, невзирая ни на что, обе семьи собрались здесь с целью назначить день свадьбы, или – выражаясь словами Лу – день встречи планет «Фрэнсис» и «Дженни».

Так как все сходились на том, что свадьбу следует отпраздновать возможно скорее, разговор длился недолго.

Трудно даже сказать, отнеслись ли мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон с должным вниманием к обсуждаемому вопросу. Можно предполагать, что оба они в эти минуты гнались за каким-нибудь заблудившимся в пространстве астероидом, в то же время с тревогой задавая себе вопрос, не близок ли уже, чего доброго, соперник к желанному открытию.

Ни тот, ни другой, однако, не возражали против того, чтобы день свадьбы был назначен на 15 мая.

Принимая во внимание, что сегодня было 21 марта, до свадьбы оставалось почти два месяца и должно было хватить времени на то, чтобы обставить квартиру молодой четы всем необходимым.

– И на то, чтоб дошить мое платье! – добавила Лу с серьезнейшим видом.

Глава четвертая

о том, как два письма, отправленные одно – в обсерваторию города Питсбурга, а другое – в обсерваторию Цинциннати, были приобщены к делам о болидах

Господину директору обсерватории в Питсбурге, Пенсильвания.

Уостон, 24 марта … г.

Господин директор!

Честь имею довести до Вашего сведения следующий факт, могущий представить интерес для астрономической науки. Утром 16 марта нынешнего года я обнаружил болид, пересекавший со значительной скоростью северную часть небесного свода. Траектория метеора, заметно идущая по линии с севера на юг, образовывала по отношению к меридиану угол в 3°31′, который мне удалось рассчитать с полной точностью. Было ровно семь часов тридцать семь минут двадцать секунд, когда метеор оказался в объективе моей подзорной трубы, и ровно семь часов тридцать семь минут двадцать девять секунд, когда он исчез. С тех пор, несмотря на самые тщательные поиски, мне не удалось его больше увидеть. Прошу Вас поэтому принять к сведению сделанное мною наблюдение, а также известить меня о получении данного письма, для того чтобы (если вышеупомянутый метеор появится снова) за мной остался бы приоритет в отношении этого ценного открытия.

Прошу Вас, господин директор, принять выражения моего глубочайшего уважения. Остаюсь преданный Ваш слуга.

Дин Форсайт.

Элизабет-стрит.

Господину директору обсерватории в Цинциннати, Огайо.

Уостон, 24 марта … г.

Господин директор!

Утром 16 марта, в промежутке времени от семи часов тридцати семи минут двадцати секунд до семи часов тридцати семи минут двадцати девяти секунд мне посчастливилось открыть новый болид, двигавшийся с севера на юг по северной части небесного свода. Направление его образовывало по отношению к меридиану угол в 3°31′. В дальнейшем мне уже ни разу не удалось проследить траекторию этого метеора. Однако в том случае, если он, в чем я не сомневаюсь, снова появится на нашем горизонте, мне кажется, будет справедливым, чтобы я считался автором этого открытия, которое с полным правом может быть занесено в летопись современной астрономической науки. С этой целью я беру на себя смелость обратиться к Вам с настоящим письмом и буду Вам очень обязан, если Вы подтвердите его получение.

Примите, милостивый государь, мой нижайший поклон и уверения в совершенном почтении.

Доктор Сидней Гьюдельсон.

Морисе-стрит 17.