Текст книги "В погоне за метеором"

Глава пятая

в которой, несмотря на самые отчаянные старания, мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон только из газет черпают сведения о своем метеоре

Ответ на оба вышеприведенных письма, отправленных под тройной печатью в адрес директоров обсерваторий Питсбурга и Цинциннати, мог заключаться в простой расписке и извещении о том, что сообщение зарегистрировано по всей форме. Заинтересованные лица большего и не требовали. Оба они твердо надеялись в самое ближайшее время снова найти свой метеор. Чтобы астероид скрылся в небесных глубинах так далеко, что освободился от земного притяжения, что он никогда не появится в поле видимости подлунного мира, – такую возможность они отказывались допустить. Нет, подчиняясь строгой закономерности, метеор должен был снова появиться на горизонте Уостона. Его можно будет увидеть, снова сообщить о его появлении, определить его координаты. И тогда он будет значиться на небесной карте, окрещенный славным именем того, кто его открыл.

Но кто именно увидел метеор первым? Вопрос весьма сложный, способный поставить в тупик даже и такого судью, как Соломон. В день, когда снова появится метеор, двое будут оспаривать первенство. Если бы Фрэнсис Гордон и Дженни Гьюдельсон отдавали себе отчет в опасности положения, они, наверно, молили бы бога сделать так, чтобы их свадьба была отпразднована до возвращения злополучного метеора.

И нет никакого сомнения, что и миссис Гьюдельсон, и Лу, и Митс, так же как и все друзья обоях семейств, присоединились бы к этим молитвам.

Но никто ничего не знал и, несмотря на все возраставшее беспокойство обоих соперников (беспокойство, которое все близкие отмечали, не находя ему объяснений), никто из обитателей дома на Морисс-стрит, за исключением доктора Гьюдельсона, не интересовался тем, что происходит в небесных глубинах. Все были поглощены другими делами: нужно было нанести и принять визиты, разослать пригласительные карточки на свадьбу, приготовить все к церемонии, выбрать свадебные подарки, – все это, по словам крошки Лу, было равносильно двенадцати подвигам Геркулеса. И к тому же нельзя было терять ни часу.

– Когда выдают замуж первую дочь, – твердила Лу, – это дело серьезное. Со второй – все гораздо проще! Великое дело – привычка! Не приходится бояться что-нибудь прохлопать. Вот увидите – со мной все пойдет как по маслу!

– Вот как? – дразнил ее Фрэнсис Гордон. – Мисс Лу, как видно, подумывает о замужестве? Нельзя ли узнать имя счастливого смертного?..

– Думайте о собственной женитьбе, – возражала девочка, – и не суйте носа в мои дела! И без того у вас хватит забот.

Миссис Гьюдельсон, как обещала, осмотрела дом на Ламбет-стрит. Что касается доктора, то было бы безумием рассчитывать на него.

– Все, что вы сделаете, будет сделано превосходно, миссис Гьюдельсон, я полностью полагаюсь на вас, – сказал он жене в ответ на ее предложение осмотреть будущее жилье молодой четы. – Да, кроме того, это прежде всего касается Фрэнсиса и Дженни.

– Послушайте, папа, – проговорила Лу. – Неужели вы и в день свадьбы не спуститесь с вашей башни?

– Ну, разумеется, спущусь, Лу!

– И появитесь в церкви Сент-Эндрью, ведя под руку вашу старшую дочь?

– Конечно, конечно, Лу!

– В черном фраке, в белом жилете, в черных брюках и не забудете белого галстука?

– Ну, конечно, конечно!

– И не согласитесь ли вы забыть ваши планеты и выслушать проповедь, которую преподобный О'Гарт произнесет с большим чувством?

– Ну, разумеется же, Лу. Но ведь день свадьбы еще не наступил. А раз сегодня небо ясное, что случается теперь редко, отправляйтесь вы без меня.

Итак, миссис Гьюдельсон, Дженни, Лу и Фрэнсис предоставили доктору возиться со своими подзорными трубами и телескопами, тогда как мистер Дин Форсайт несомненно проделывал то же самое у себя в башне на Элизабет-стрит. Будет ли, однако, упорство обоих друзей вознаграждено и появится ли снова перед стеклами их объективов уже замеченный ими однажды метеор?

Направляясь к дому по Ламбет-стрит, миссис Гьюдельсон с дочерьми и будущим зятем спустились по Морисс-стрит и пересекли площадь Конституции, где на пути их приветствовал судья Джон Прот. Затем они поднялись по Эксетер-стрит точно так же, как несколько дней назад Сэт Стенфорт, поджидавший мисс Аркадию Уокер, и добрались до Ламбет-стрит.

Дом производил самое приятное впечатление, и все в нем было устроено согласно современным требованиям комфорта. Окна рабочего кабинета и столовой выходили в сад, – правда, небольшой, но радующий Глаз клумбами, на которых уже начинали распускаться первые весенние цветы. Кладовые и кухня помещались в полуподвале согласно англосаксонской моде.

Второй этаж не уступал первому в отношении удобства и уюта, и Дженни оставалось только поздравить своего жениха с тем, что ему удалось найти такую очаровательную виллу. Миссис Гьюдельсон вполне разделяла мнение дочери и уверяла, что во всем Уостоне нельзя было бы подыскать ничего лучшего.

Но все эти похвалы показались еще более заслуженными, когда посетители поднялись на самый верх. Здесь была расположена обширная терраса, откуда открывался чудесный вид. С этой террасы можно было охватить взором течение Потомака и дальше, по ту сторону его, различить поселок Стилл, откуда прибыла для встречи с Сэтом Стенфортом мисс Аркадия Уокер.

Словно на ладони был виден и весь город Уостон со своими колокольнями, высокими крышами общественных зданий и зеленеющими вершинами деревьев.

– Вот площадь Конституции, – воскликнула Дженни, поднося к глазам бинокль, который, по совету Фрэнсиса, она захватила особой. – Вот Морисс-стрит… Я вижу наш дом и башню, на которой развевается флаг… Погодите… На башне стоит кто-то…

– Папа, – без колебания определила Лу.

– Да кому же и быть там, как не ему! – проговорила миссис Гьюдельсон.

– Ну конечно папа, – подтвердила девочка, без стеснения завладевшая биноклем. – Я его узнаю. Он возится с подзорной трубой… И будьте уверены – ему и в голову не придет повернуть трубу в нашу сторону… Вот если б мы находились на Луне…

– Раз вам виден ваш дом, мисс Лу, – перебил ее Фрэнсис, – то, может быть, вам удастся разглядеть и дом моего дяди?

– Хорошо, хорошо! – ответила девочка. – Только дайте мне поискать. Я его сразу узнаю по круглой вышке!.. Он где-то в этой стороне… Погодите!.. Вот! Вот! Вижу!

Лу не ошиблась. Это действительно был дом мистера Дина Форсайта.

– На площадке, вверху башни, кто-то стоит! – заговорила Лу снова, внимательно вглядываясь вдаль.

– Дядюшка, разумеется, – сказал Фрэнсис.

– Он не один.

– С ним, конечно, Омикрон.

– И можно не колеблясь сказать, чем они занимаются, – вставила миссис Гьюдельсон.

– Они занимаются тем же, чем и папа, – с оттенком грусти произнесла Дженни, которой постоянное соперничество между мистером Дином Форсайтом и доктором Гьюдельсоном внушало некоторую тревогу.

Осмотр был окончен. Лу еще раз выразила свое полное удовлетворение, и миссис Гьюдельсон с дочерьми и Фрэнсисом Гордоном вернулась в дом на Морисс-стрит. Было решено завтра же заключить контракт с владельцем маленькой виллы, а затем заняться меблировкой, с тем чтобы к 15 мая все было готово.

Но и мистер Дин Форсайт, равно как и доктор Гьюдельсон, тем временем не сидели сложа руки. Какого напряжения и физических и душевных сил, каких непрекращающихся наблюдений и в ясные дни и в безоблачные ночи потребуют от них поиски болида, который упорно не появлялся на горизонте!..

Пока что, не взирая на все свои старания, оба астронома трудились напрасно. Ни днем, ни ночью не удавалось разглядеть метеор при его прохождении над Уостоном.

– Да появится ли он вообще когда-нибудь! – со вздохом говорил Дин Форсайт после долгого дежурства у телескопа.

– Появится, – отвечал с непоколебимой уверенностью Омикрон. – Я готов даже сказать: уже приближается.

– Так почему же мы его не видим?

– Потому что он пока невидим.

– С ума можно сойти, – со стоном шептал мистер Дин Форсайт. – Но… если он не видим для нас, то и другие не могут его разглядеть… по крайней мере в Уостоне.

– Безусловно, – подтверждал Омикрон.

Так рассуждали хозяин и слуга. Такие же речи, но только в форме монолога, вырывались из уст доктора Гьюдельсона, которого неудача готова была привести в отчаяние.

Оба получили из обсерваторий Питсбурга и Цинциннати ответы на свои письма. Сообщения о метеоре, замеченном ими 16 марта в северной части неба над городом Уостоном, было принято к сведению и официально зарегистрировано. В ответном письме далее говорилось, что до сих пор заметить где-либо вышеуказанный болид никому не удалось, но если он появится, то мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон будут немедленно об этом извещены.

Обе обсерватории, само собой разумеется, ответили обоим астрономам-любителям в отдельности, не зная, что каждый из них приписывает себе честь этого открытия и рассчитывает на признание за ним первенства.

После получения такого ответа и башня на Элизабет-стрит и башня на Морисс-стрит могли бы прекратить свои утомительные поиски. Обсерватории обладали куда более мощными и точными инструментами, и если метеор не окажется лишь блуждающей массой, если он движется по замкнутой орбите и если, наконец, он снова появится в условиях, уже однажды отмеченных, подзорные трубы и телескопы Питсбурга и Цинциннати сумеют его уловить. Доктору Гьюдельсону и мистеру Дину Форсайту следовало поэтому благоразумно довериться ученым, работающим в этих прославленных учреждениях.

Но мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон были астрономами, а не мудрецами. Поэтому они продолжали свои наблюдения с неослабевающим упорством, внося в свою работу все больший и больший пыл. Хоть они и не делились друг с другом своими заботами, но оба чувствовали, что охотятся за одной и той же дичью, и боязнь отстать от соперника не давала ни минуты покоя ни тому, ни другому. Соперничество грызло их и не могло не отразиться на отношениях между обоими семействами.

Да и в самом деле, были все основания для беспокойства. Подозрения переходили в уверенность, и мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон, когда-то так тесно связанные дружбой, перестали даже бывать друг у друга.

Какое тяжелое положение для жениха и невесты! Они виделись, правда, ежедневно: дверь дома на Морисс-стрит не была закрыта для Фрэнсиса Гордона. Миссис Гьюдельсон относилась к нему с прежним доверием и дружбой. Однако он чувствовал, что доктора его присутствие стесняет и тяготит. Но не то еще бывало, когда при докторе упоминалось имя Дина Форсайта. Доктор Гьюдельсон в такие минуты бледнел, затем кровь приливала к его лицу, глаза его метали молнии, которые едва могли скрыть быстро опускавшиеся веки. И те же симптомы, указывающие на взаимную антипатию, можно было констатировать и у Дина Форсайта.

Миссис Гьюдельсон напрасно пыталась разгадать причины такого охлаждения, – вернее даже отвращения, которое бывшие приятели питали теперь друг к другу. Муж в ответ на ее расспросы коротко обрывал ее:

– Оставьте! Все равно вам не понять!.. Никогда я не ожидал от Форсайта такого поведения.

Какого поведения? Добиться объяснений было невозможно. Даже Лу, эта любимица отца, которой все разрешалось, ничего не знала. Она, правда, предложила отправиться прямо в башню к мистеру Форсайту, но Фрэнсис отговорил ее.

«Нет, никогда не считал я Гьюдельсона способным на такое отношение ко мне!» – таков, видимо, был бы единственный ответ, которого, как и от доктора, можно было ожидать от дядюшки Фрэнсиса.

И лучшим доказательством мог служить прием, который встретила Митс, осмелившаяся коснуться этого вопроса.

– Не суйтесь в чужие дела! – сухо оборвал ее мистер Форсайт.

Раз уж мистер Дин Форсайт позволил себе в таком тоне ответить грозной Митс, – значит, положение и в самом деле было серьезное.

Что до Митс, то у нее даже дух сперло, выражаясь ее красочным языком, и она уверяла, что ей пришлось до кости прикусить себе язык, чтобы не ответить мистеру Форсайту дерзостью на дерзость. Мнение Митс о том, что с ее хозяином творится что-то неладное, было непоколебимо, и она не считала нужным его скрывать. Мистер Форсайт, по ее убеждению, просто спятил, и объяснялось это, как она утверждала, той неудачной позой, которую ему приходилось принимать, когда он глазел во все трубы, в особенности когда при некоторых наблюдениях он бывал вынужден запрокидывать голову назад. Митс считала, что мистер Форсайт вывихнул себе что-то в головном позвоночнике.

Но нет такой тайны, которая бы в конце концов не раскрылась. О том, что происходит, окружающие узнали от Омикрона, который нечаянно проговорился. Хозяин, по его словам, открыл необыкновенный болид и опасался, что доктору Гьюдельсону удалось сделать такое же открытие.

Так вот, значит, в чем крылась причина этой нелепой ссоры! Метеор. Болид. Аэролит[4]4
  То же, что и метеорит.


[Закрыть]. Блуждающая звезда! Какой-то камень, просто огромный булыжник, о который грозила разбиться свадебная колесница Фрэнсиса и Дженни!

Крошка Лу поэтому без стеснения посылала к черту «все эти метеоры, а вместе с ними и всю небесную механику».

Время между тем шло да шло… Март сменился апрелем. Скоро настанет день, назначенный для свадьбы. Не случится ли что-нибудь до этого?.. До сих пор это злополучное соперничество основывалось только на предположениях, на гипотезах. Но что произойдет, если открытие, сделанное бывшими друзьями, в силу какого-нибудь неожиданного события станет официальным, если оно столкнет соперников лбами?

Все эти, вполне естественные, опасения, однако, не приостанавливали приготовлений к свадьбе. Все будет готово вовремя, даже длинное платье мисс Лу.

Первая половина апреля прошла в ужасных атмосферных условиях: дождь, ветер, небо, затянутое тучами, которые ни на мгновение не расходились. Не показывалось ни солнце, которое в этот период описывало довольно крутую дугу над горизонтом, ни почти полная луна, которая должна была бы освещать небесное пространство, ни a fortiori[5]5
  Тем более, особенно (лат.)


[Закрыть] злополучный метеор.

Миссис Гьюдельсон, Дженни, Фрэнсис Гордон и не думали сожалеть о полной невозможности вести какие-либо астрономические наблюдения. И никогда еще Лу, ненавидевшая дождь и ветер, так не радовалась ясному небу, как радовалась теперь упорному ненастью:

– Хоть бы так продолжалось до самой свадьбы, и пусть еще три недели не показываются ни солнце, ни луна, ни самая крохотная звездочка!

Но вопреки мольбам Лу положение изменилось. В ночь с 15 на 16 апреля северный ветер прогнал туман, и небо вновь приобрело свою безукоризненную ясность.

Мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон, каждый из своей башни, снова принялись ощупывать небесное пространство над Уостоном от горизонта и до зенита.

Промелькнул ли снова метеор перед стеклами их подзорных труб? Нужно полагать, что нет, если судить по угрюмому выражению их лиц. Одинаково скверное у обоих настроение говорило за то, что и тот и другой потерпели одинаковую неудачу… Так оно и было на самом деле. Мистер Сидней Гьюдельсон ничего не узрел в небесном пространстве, и мистеру Дину Форсайту так же мало посчастливилось, как и его сопернику. Неужели же они действительно заметили в тот раз всего лишь блуждающий метеор, навсегда освободившийся от земного притяжения?

Заметка, появившаяся 19 апреля в одной из газет, уяснила положение.

В заметке этой, исходившей из Бостонской обсерватории, было сказано следующее:

«Третьего дня, в пятницу 17 апреля, в девять часов девятнадцать минут и девять секунд вечера болид необычайных размеров пересек с головокружительной скоростью западную часть неба.

Нужно отметить удивительное обстоятельство, лестное для города Уостона: по имеющимся сведениям, этот метеор в один и тот же день и в один и тот же час был одновременно замечен двумя весьма почтенными жителями этого города.

По мнению Питсбургской обсерватории, это тот самый болид, о появлении которого поставил 24 марта в известность обсерваторию мистер Дин Форсайт, а по мнению обсерватории города Цинциннати – тот самый болид, о котором сообщил того же числа доктор Сидней Гьюдельсон. Как мистер Дин Форсайт, так и мистер Сидней Гьюдельсон постоянно жительствуют в городе Уостоне, где пользуются всеобщим уважением».

Глава шестая,

в которой содержатся более или менее фантастические сведения о метеорах вообще и в частности, о болиде, честь открытия которого оспаривают друг у друга господа Форсайт и Гьюдельсон

Если какой-либо континент вправе гордиться одной из стран, входящих в его состав, как отец гордится одним из своих детей, то это право, разумеется, принадлежит Северной Америке. Если какая-либо республика вправе гордиться одним из штатов, входящих в ее состав, то речь, конечно, идет о Соединенных Штатах Америки. Если какой-либо из пятидесяти одного штата, украшающих пятьдесят одной звездой угол знамени Федерации, вправе гордиться своей столицей, то речь, конечно, идет о Виргинии и ее столице Ричмонде. И если, наконец, какой-либо город Виргинии вправе гордиться своими сынами, то это Уостон, где только что было сделано столь блестящее открытие, которому суждено занять одно из самых значительных мест в ряду астрономических открытий нашего века!

Таково во всяком случае было твердое убеждение всех уостонцев.

Легко себе представить, что газеты – во всяком случае уостонские – поместили восторженные статьи о мистере Дине Форсайте и докторе Гьюдельсоне: Разве слава этих двух знаменитых граждан не отбрасывала лучи своего сияния на весь город? Кто из жителей города не ощутил на себе отблеска их славы? И само название города Уостона разве не останется неразрывно связанным с этим открытием?

В гуще американского населения, где так падки на сенсацию и где борьба мнений разгорается с такой бешеной страстностью, немедленно же сказался эффект этих восторженных статей. Читатель поэтому не удивится (а если удивится, то ему придется поверить нам на слово), что с этого самого дня население шумными толпами устремлялось к домам на Морисс-стрит и на Элизабет-стрит. Никто не имел представления о соперничестве, разгоравшемся между мистером Форсайтом и мистером Гьюдельсоном. Восторг толпы объединял их воедино, – в этом не могло быть сомнения. Оба их имени были и должны были остаться до скончания веков соединенными вместе настолько прочно, что, быть может, через тысячелетия будущие историки станут утверждать, что оба эти имени принадлежали одному и тому же лицу.

Но, не дожидаясь, пока время выверит обоснованность таких гипотез, мистер Дин Форсайт вынужден был появиться на террасе своей башни, а мистер Гьюдельсон на площадке своей обсерватории, чтобы ответить на приветствия толпы. Раздавалось оглушительное «ура», и оба астронома-любителя кланялись и благодарили.

Внимательный наблюдатель, однако, мог бы заметить, что лица их не выражали настоящей радости. Какая-то тень омрачала их торжество, словно облако, заслоняющее солнце. Они невольно искоса поглядывали – мистер Форсайт на башню мистера Гьюдельсона, а мистер Гьюдельсон на башню мистера Форсайта. Каждый видел своего соперника, отвечающего на аплодисменты уостонской толпы, и приветствия, которыми их встречали, казались не столь сладостными, сколь горько звучали аплодисменты, которыми награждали соперников.

В действительности и там и тут приветствия и крики были одинаково искренни. Толпа не делала различия между обоими астрономами. Сограждане приветствовали Дина Форсайта с не меньшим пылом, чем доктора Гьюдельсона.

Но какими замечаниями обменивались под шум оваций Фрэнсис Гордон и служанка Митс, с одной стороны, и миссис Гьюдельсон, Дженни и Лу – с другой? Не опасались ли они, что заметка, посланная Бостонской обсерваторией в редакции газет, могла оказаться чреватой тяжелыми последствиями?. То, что до сих пор составляло тайну, стало явным. Теперь уже мистер Форсайт и мистер Гьюдельсон знали, что являются соперниками. Не приходилось ли ожидать, что оба астронома-любителя будут добиваться если не награды, то признания права на первенство в этом открытии, что могло бы привести к скандалу, крайне неприятному для обоих семейств?

Нетрудно угадать, какие чувства волновали миссис Гьюдельсон и Дженни, в то время как толпа шумела перед их домом. Если доктор и появлялся на террасе своей башни, то жена его и дочь категорически отказывались показаться публике. Обе они, с тяжелым сердцем, укрывшись за плотными занавесями, глядели на это шумное сборище людей, не предвещавшее им ничего доброго. Если мистер Форсайт и мистер Гьюдельсон, поддавшись нелепому чувству зависти, станут оспаривать друг у друга право на метеор, не примет ли публика сторону того или другого из них? У каждого будут свои приверженцы, и в разгаре страстей, овладевших городом, каким тогда окажется положение будущих супругов, этих Ромео и Джульетты, когда простой научный спор превратит обе семьи в неких Монтекки и Капулетти?

Лу – та просто была в ярости. Она хотела распахнуть окно, обругать собравшихся и сокрушалась о том, что под рукой нет пожарной кишки, которой можно было бы окатить толпу и утопить все восторженные крики в потоках холодной воды. Миссис Гьюдельсон и Дженни с трудом удалось умерить пыл разгорячившейся девочки.

В доме на Элизабет-стрит положение было в точности такое же. И Фрэнсис Гордон также охотно отправил бы ко всем чертям этих восторженных почитателей, по вине которых могло обостриться еще больше и без того уже натянутое положение. И он также воздержался от появления на террасе, тогда как мистер Дин Форсайт и Омикрон красовались перед толпой, не скрывая, насколько удовлетворено их тщеславие.

Подобно тому как миссис Гьюдельсон приходилось всеми силами сдерживать вспышки Лу, так же и Фрэнсис Гордон вынужден был успокаивать рассвирепевшую Митс. Митс грозилась ни более ни менее, как «вымести прочь с улицы всех этих крикунов», что в ее устах звучало отнюдь не пустой угрозой. Нет сомнения, что орудие, которым она ежедневно действовала с такой виртуозностью, и здесь оказалось бы вовсе не безобидным. Но… встречать метлой людей, собравшихся приветствовать вас, было бы, пожалуй, слишком запальчиво.

– Ах, сынок ты мой! – восклицала старуха. – Не спятили ли эти крикуны с ума?

– Я готов этому поверить, – ответил Фрэнсис Гордон.

– И все это из-за какого-то большущего камня, который болтается по небу.

– Да, да, Митс!

– Какой-то ми-ти-вор.

– Метеор, Митс, – поправил ее Фрэнсис, с трудом удерживаясь от смеха.

– Да я так и говорю: ми-ти-вор, – с убеждением повторила Митс. – Хоть бы он упал им на голову и задавил добрую дюжину этих дураков!.. Вот ты, человек ученый, объясни мне, пожалуйста: на что он пригоден, такой ми-ти-вор?

– На то, чтобы поссорить добрых друзей, – заявил Фрэнсис Гордон под гром «ура», доносившийся с улицы.

Так почему же в самом деле прежние друзья не соглашались поделить между собой свой болид? Ведь это открытие не сулило никаких материальных выгод. Речь могла идти только о чисто платонических почестях. Но если так, то почему бы не оставить нераздельным открытие, к которому впредь и до скончания веков будут прикованы их оба имени? Почему? Да просто потому, что все сводилось к самолюбию, к тщеславию. А когда на карту поставлено самолюбие да еще примешивается тщеславие, кто окажется способным вразумить человека?

Но в конце-то концов разве так уж лестно было оказаться первым, заметившим метеор? Разве не сводилось все» к простой случайности? Если бы болид услужливо не пересек поле зрения в пределах, досягаемых для приборов мистера Дина Форсайта и мистера Сиднея Гьюдельсона, да еще в тот момент, когда они стояли, припав к окулярам в своих обсерваториях, то оба астронома, теперь так высоко ставившие самих себя, могли бы его и не заметить.

А кроме того, разве днем и ночью не проносятся в небе сотни, даже тысячи, таких болидов, таких астероидов, таких блуждающих звезд? Да возможно ли вообще сосчитать эти огненные шары, которые целыми роями чертят свои причудливые траектории по темному фону неба? Шестьсот миллионов – таково, по мнению ученых, число метеоров, которые пересекают земную атмосферу за одну ночь, то есть тысяча двести миллионов в сутки. Они проносятся, следовательно, целыми мириадами, эти светящиеся тела, из которых от десяти до пятнадцати миллионов можно, по словам Ньютона, увидеть невооруженным глазом.

«В таком случае, – писала газета „Пэнч“, единственный печатный орган Уостона, который решился подойти к этому делу юмористически, – найти метеор в небе даже легче, чем найти зерно пшеницы в пшеничном поле, и можно сказать без обиняков, что оба наши астронома несколько злоупотребляют шумихой, созданной открытием, перед которым нет основания стоять с непокрытой головой».

Но если «Пэнч», газета сатирическая, не желала упускать такого случая поострить, то другие газеты с более серьезным уклоном не только не подражали ей, а поспешили воспользоваться таким удобным поводом, чтобы выставить напоказ свою свежеприобретенную осведомленность, способную вызвать зависть даже у признанных специалистов.

«Кеплер, – сообщала газета „Уостон стандарт“, – полагал, что болиды происходят от земных испарений. Но более правдоподобным кажется, что эти тела просто аэролиты, так как на них всегда заметны следы бурного сгорания. Уже во времена Плутарха их считали минеральной массой, падающей на поверхность земного шара, когда они достигают сферы земного притяжения. Изучение болидов показывает, что вещество их ничем не отличается от известных нам минералов и что они примерно на одну треть состоят из простых тел. Но какое многообразие в их структуре! Частицы, входящие в состав болидов, – то мелкие, как металлические опилки, то величиной с горошину или орех, и на редкость твердые. На гранях заметны следы кристаллизации. Встречаются и такие, которые состоят из чистого железа, иногда смешанного с никелем, без малейших признаков окисления».

И в самом деле, все, что газета «Уостон стандарт» доводила до сведения своих читателей, было вполне справедливо. В то же время газета «Дейли Уостон» информировала о том, какое внимание ученые всех времен уделяли изучению этих метеоров.

«Разве Диоген Аполлонийский[6]6
  Древнегреческий философ V в. до н. э.


[Закрыть], – писала газета, – уже не упоминал о раскаленном камне величиной с мельничный жернов, падение которого близ Эгос-Потамоса привело в ужас все население Фракии? Если б подобный метеор свалился на колокольню Сент-Эндрью, он разрушил бы церковь до основания. Да позволено нам будет по этому поводу вспомнить о некоторых подобных камнях, которые, летя откуда-то из беспредельного пространства и попав в сферу притяжения земного шара, были найдены на земле еще до начала христианской эры и подчас становились предметом поклонения: «громовой камень», который почитали как символ Кибеллы[7]7
  Малоазийская богиня плодородия.


[Закрыть] в Галатии[8]8
  Область в Малой Азии.


[Закрыть], позже перевезенный в Рим, а также другой, найденный в Сирии и посвященный культу солнца; священный щит, обнаруженный во время царствования Нумы; черный камень, бережно хранящийся в Мекке; «громовой камень», из которого был выделан прославленный меч Антара. А сколько аэролитов было найдено с начала христианской эры! Обстоятельства падения их подробно описаны, – камень весом в двести шестьдесят фунтов упал в Энзисгейме, в Эльзасе; черный с металлическим отливом камень величиной с человеческую голову свалился на гору Везон в Провансе; камень весом в семьдесят два фунта, издававший запах серы и, казалось, состоявший из морской пены, упал в Ларини, в Македонии; камень, который упал в 1763 году в Люсэ близ Шартра, оказался таким раскаленным, что к нему нельзя было прикоснуться. Стоит упомянуть еще о болиде, появившемся в 1203 году над городом Легль в Нормандии. Гумбольдт говорит о нем следующее: «В час после полудня, в очень ясную погоду, был замечен крупный болид, продвигавшийся с юго-востока на северо-запад. Несколькими минутами позже послышался звук взрыва, доносившийся из небольшого, почти неподвижного черного облака и продолжавший доноситься в течение пяти-шести минут. За этим взрывом последовало еще три или четыре других, и грохот, доносившийся в течение четырех или пяти минут, походил на шум ружейной пальбы, к которой как бы примешивалась дробь большого числа барабанов. При каждом взрыве от черного облачка как бы отрывалась часть составлявших его паров. Никаких световых явлений в этом месте замечено не было. На площадь эллиптической формы, большая ось которой, направленная с юго-востока на северо-запад, имела в длину одиннадцать километров, упало свыше тысячи метеорных камней. Камни эти дымились, и они были раскалены, хотя и не горели огнем. Было констатировано, что их легче было расколоть через несколько дней после падения, чем спустя более длительное время».

«Дейли Уостон» продолжала в том же тоне, не скупясь на подробности, которые уж во всяком случае свидетельствовали о добросовестных стараниях авторов статей.

Впрочем, остальные газеты тоже не отставали. Раз уж астрономия очутилась в поле зрения, все стали говорить об астрономии, и если после этого хоть один житель Уостона не был подкован в вопросе о болидах, то он, значит, просто сам не пожелал ничего знать.

К сведениям, приведенным «Дейли Уостон», газета «Уостон ньюс» добавляла еще новые. Она напоминала об огненном шаре диаметром вдвое больше лунного диска в дни полнолуния, который в 1254 году был замечен в Харворте, в Дарлингтоне, в Даргэме и в Данди и пролетел, не разрываясь, с одной стороны неба до другой, оставляя за собой золотой светящийся хвост, широкий, плотный и четко выделявшийся на темно-синем фоне неба. Далее говорилось, что если болид, упавший в Харворте, не взорвался, то совсем иное случилось с болидом, замеченным наблюдателем 14 мая 1864 года в Кастельоне, во Франции. Хотя этот метеор и находился в сфере видимости всего пять секунд, скорость его движения была так велика, что за этот короткий промежуток он успел описать дугу в шесть градусов. Окраска его, вначале синевато-зеленая, превратилась затем в белую и необычайно блестящую. Между взрывом и моментом, когда донесся звук взрыва, прошло от трех до четырех минут, что указывает на расстояние от шестидесяти до восьмидесяти километров. Из этого ясно, что взрыв превзошел по силе все самые мощные взрывы, происходившие на поверхности Земли. Что касается размеров этого болида, расчет которого производился в соответствии с его высотой на небе, то диаметр его определялся примерно в полторы тысячи футов и передвигаться он должен был со скоростью более ста тридцати километров в секунду, – скорость, значительно превышающая скорость движения Земли вокруг Солнца. Затем выступила газета «Уостон морнинг», а вслед за ней «Уостон ивнинг». Последняя сосредоточила свое внимание на встречающихся наиболее часто болидах, состоящих целиком из железа. Газета напоминала своим читателям об одном из таких метеоров, найденном в Сибири, который весил не менее семисот килограммов, и о другом, весом до шести тысяч килограммов, найденном в Бразилии, и о третьем, найденном в Тукумане, весом в четырнадцать тысяч килограммов, и, наконец, о четвертом, упавшем в окрестностях Дуранцо, в Мексике, который достигал огромного веса в девятнадцать тысяч килограммов.