Текст книги "Паровой дом"

– Нет, не то, – сказал Банкс. – Они могли бы совершать свои погружения в Гайе. Если они пожаловали сюда, значит…

– …наш «Железный великан» произвел обычный свой эффект! – воскликнул капитан. – Они узнали, что гигантский слон, какого они не видели сроду, находится по соседству, и пришли полюбоваться!

– Лишь бы они ограничились одним созерцанием! – возразил инженер, качая головой.

– Чего ты опасаешься, Банкс? – спросил полковник Мунро.

– Чего опасаюсь? Боюсь, как бы эти фанатики не заслонили дорогу нашему великану и не помешали нам двигаться!

– Во всяком случае, будь настороже! С подобными безумцами предосторожность никогда не лишняя.

– Истинная правда! – подтвердил Банкс. Позвав кочегара, он спросил:

– Калуф, затоплена ли печь?

– Да, сэр.

– Так подложи еще дров.

– Да, Калуф, – воскликнул капитан, – разожги печь, и пусть наш слон дохнет в лицо всем этим богомольцам дымом и паром!

Это происходило ровно в половине четвертого утра, через полчаса машина должна была быть готова в путь.

Подложили топлива, огонь запылал в топке, из хобота повалил черный столб дыма, теряющийся за ветвями раскидистых вершин высоких деревьев.

В то же мгновение несколько групп индусов приблизилось к нашему поезду. Толпа колыхнулась. Со всех сторон нас обступали богомольцы, вздымая руки кверху, кланяясь, падая на колени. Очевидно, это были признаки глубокого почтения.

Полковник Мунро, капитан Год и я оставались на веранде, все мы задавали себе вопрос: чем все это кончится? Мак-Нейль тоже пришел к нам и молча смотрел. Банкс же отправился вместе со Сторром в башенку, укрепленную на спине слона, откуда он мог удобно распоряжаться движениями машины.

В четыре часа паровик уже пыхтел. Звонкие вздохи его должны были казаться индусам сердитым ревом сверхъестественного слона. Манометр показывал давление пяти атмосфер, и Сторр выпускал из клапанов пары, казавшиеся крупными каплями пота на коже гигантского зверя.

– Готово, Мунро! крикнул Банкс.

– С Богом! – отозвался полковник. Но полегоньку, не задавить бы кого!

Почти рассвело. Дорога, окаймляющая берег, была запружена толпой богомольцев, не особенно расположенных сторониться. При подобных условиях было затруднительно двигаться вперед, никого не раздавив. Банкс дал три или четыре свистка. Толпа отвечала исступленным ревом.

– Прочь с дороги! Прочь с дороги! – крикнул инженер, приказывая механику приоткрыть регулятор.

Послышался шум пара, ринувшегося в цилиндры.

Машина двинулась на один поворот колеса. Могучий клуб белого пара взвился над хоботом.

Толпа дрогнула на секунду. Мычания железного гиганта участились, и поезд тронулся между теснившихся кругом индусов, по-видимому не хотевших сторониться.

– Стойте, Банкс! – крикнул я.

Нагнувшись через перила веранды, я видел, как десяток этих идиотов легли поперек дороги перед локомотивом с очевидным намерением быть разможженными под тяжелыми колесами машины.

– Берегитесь! Берегитесь! Отойдите прочь! – повторял повелительно полковник Мунро, показывая знаками, чтобы они встали.

– Безмозглые! – в свою очередь вопил капитан. – Они принимают наш поезд за колесницу Ягернаута! Они хотят быть растоптанными под копытами священного слона.

По знаку Банкса механик запер заслонку, преграждающую впуск пара в машину. Богомольцы, лежавшие поперек дороги, по-видимому, не думали вставать. Фанатичная толпа, окружавшая их, вопила и одобряла мимикой. Машина остановилась. Банкс не знал, что предпринять, и был взволнован. Вдруг у него явилась мысль.

«Попробуем!» – сказал он про себя.

Он открыл клапаны для очистки цилиндров, и тотчас же порывистые струи пара заклубились по земле в то время, как оглушительные свистки раздались в воздухе.

– Урра! Ура! Ура! – воскликнул Год. – Хлестни их хорошенько, дружище Банкс, гони их прочь!

Средство оказалось хорошим. Фанатики, обожженные паром, повскакивали на ноги, испуская громкие крики. Дать себя растоптать – это еще в порядке вещей, но быть сожженными – дело другое. Толпа расступилась, и дорога была расчищена.

– Едем! Едем! – кричал капитан Год, хлопая в ладоши и заливаясь звонким смехом.

«Железный великан» прибавил шагу, понесся прямо по дороге и скоро скрылся из глаз ошеломленной толпы.

Глава восьмая. Несколько часов в Бенаресе

Итак, перед паровым домом была открыта дорога, которая должна была привести нас через Сассерам к правому берегу Ганга, против Бенареса.

Отъехав от места ночевки, мы убавили ход и пошли по два с половиной лье в час. Банкс намеревался остановиться на ночь в двадцати пяти лье от Гайи и спокойно отдохнуть в окрестностях небольшого города Сассерама.

Как правило, индийские дороги избегают, насколько возможно, рек, требующих мостов, устройство которых обошлось бы дорого на наносной почве. Потому-то мостов и недостает во многих пунктах, где оказалось невозможным устроить на пути переправу через реку или речонку. Правда, везде можно найти плоты, но этот первобытный способ, без сомнения, не годился для переправы нашего поезда с одного берега на другой. По счастью, мы могли легко обойтись и без плота.

Так, в этот день нам предстояло переправиться через значительную реку Сон. Река эта, принимающая выше Роты притоки Копут и Коэл, впадает в Ганг, приблизительно на полпути между Аррахом и Диномуром.

Переправа эта нас нимало не затруднила. Слон самым естественным образом превратился в плавательный снаряд.

Он спустился в воду по отлогому откосу, вошел в реку и, держась на поверхности, принялся рассекать воду своими широкими ступнями и плавно поволок за собой поезд. Капитан Год не помнил себя от радости.

– Передвижной дом! – воскликнул он. – Дом, служащий попеременно то вагоном, то пароходом! Ему недостает только крыльев, чтобы лететь по воздуху!

– Со временем и это будет, друг мой Год, – серьезно сказал инженер.

– Знаю, друг мой Банкс, – ответил тем же тоном капитан. – До всего додумаются! – Только мы не воскреснем через двести лет, чтобы любоваться этими чудесами. Живется не всегда хорошо, а между тем я согласился бы прожить два века из-за одного любопытства.

Вечером, на расстоянии двенадцати часов от Гайи, пройдя под великолепным железнодорожным мостом, возвышающимся на восемьдесят футов над Соном, мы остановились лагерем в окрестностях Сассерама. Здесь предполагалось провести только ночь, возобновить запасы воды и топлива и ехать на рассвете далее.

Программу удалось исполнить в точности, и на следующее утро, 22 мая, до восхода солнца, мы двинулись в путь.

Характер местности был тот же. Не стану перечислять всех многочисленных селений, рассеянных между обширными полями и тонущих под тенью густых сводов пальмовых тар, магнолий и других роскошных деревьев. Тем более что мы и не останавливались ни в одном из них. Когда дорогу преграждала какая-нибудь телега, запряженная медленно шагающим зебу, мы сгоняли препятствия с пути свистками, и наш поезд проходил мимо изумленных жителей.

В этот день я видел несколько прелестных розовых полей. Мы проезжали по соседству Газипора, большого центра производства розовой эссенции, добываемой из цветов.

Я спросил Банкса, может ли он сообщить какие-нибудь сведения о выделке этого продукта.

– Вот вам цифры, милый друг, сказал Банке, – они покажут вам стоимость этого производства. Сорок фунтов розовых лепестков подвергают медленной перегонке на легком огне, из чего получают около тридцати фунтов розовой воды. Эту воду наливают на сорок фунтов свежих лепестков и продолжают перегонку до получения двадцати фунтов смеси. Смесь ставят на двенадцать часов на прохладный ночной воздух и на следующее утро находят на поверхности жидкости одну унцию благовонного масла. Итак, из восьмидесяти фунтов роз, составляющих, как говорят, не менее двухсот тысяч цветов, в конце концов добывается всего одна унция масла.

После этого не удивительно, если розовая эссенция, даже на месте, стоит сорок рупий, или сто франков, за унцию.

– Ах, если бы на унцию водки потребовалось восемьдесят фунтов винограда, то страшно дорого обходился бы грог! – заметил капитан.

В этот день нам цришлось переправиться еще через один из притоков Ганга – Карамнаку. Индусы превратили эту невинную реку в род Стикса, по которому плавание неприятно.

Берега ее прокляты, как берега Мертвого моря. Она уносит вверженные в нее трупы прямо в браминский ад. Я не оспариваю этих верований, но не могу согласиться, что вода этой адской реки невкусна или нездорова. Напротив, вода в ней превосходная.

Проехав очень однообразной местностью среди маковых и рисовых полей, мы к вечеру сделали привал на правом берегу Ганга, остановясь против древнего индусского Иерусалима – св. Бенареса.

– Двадцать четыре часа остановки! – крикнул Банкс.

– Как далеко мы отъехали от Калькутты? – спросил я инженера.

– Около трехсот пятидесяти миль, ответил он. – И сознайтесь, милый друг, что мы не заметили ни продолжительности, ни особенной утомительности дороги!

Сколько поэтических легенд будит одно имя Ганга! Кажется, вся Индия воплотилась в этой реке. Существует ли в мире другая подобная долина, где бы река извивалась на протяжении ста пятидесяти лье и умещала не менее ста миллионов жителей? Существует ли какой-нибудь второй пункт на земном шаре, где со времени возникновения азиатской расы скучено более сокровищ? Что бы сказал здесь Виктор Гюго, воспевший Дунай?

И у Ганга прибой и свои циклоны, затмевающие все ураганы европейской реки. Он тоже извивается змеей по самым поэтическим местностям мира! Он тоже течет с запада на восток! И истоком ему служит не группа посредственных холмов, а самая высокая горная цепь – Тибетские горы, с которых он ниспадает, поглощая на своем пути все притоки. Колыбель его – Гималаи.

На следующее утро, 23 мая, широкая водяная скатерть расстилалась перед нашими взорами. Несколько крупных аллигаторов, покоясь на белом песке, упивались первыми лучами восходящего солнца. Они лежали неподвижно, обратившись к лучезарному светилу, как будто принадлежали к числу вернейших поклонников Брамы; но несколько плывших мимо трупов вывели их из созерцательного состояния. Рассказывают, будто труп мужчины плывет по течению на спине, а женский на груди. Могу засвидетельствовать, что это наблюдение неправильно. Чудовища стремительно бросились за добычей, ежедневно доставляемой им течением с полуострова, и увлекли трупы на дно реки.

Калькуттская железная дорога перед разветвлением у Аллахабада на Дели и Бомбей постоянно следует правым берегом Ганга, пересекая многочисленные его извилины, прямой линией от станции Могуль-Серай, которую мы оставили в стороне. На небольшом расстоянии идет ветвь, соединяющая ее через реку с Бенаресом и продолжающаяся по долине Гутмы до Джонпура на пространстве шестидесяти километров.

Бенарес расположен на левом берегу. Но мы должны были переправиться через Ганг не в этом пункте, а в Аллахабаде. «Железный великан» остался на том же месте, куда мы прикочевали вечером 22 мая. На берегу причалены были лодки, готовые доставить нас в святой город, который мне хотелось осмотреть повнимательнее.

Полковника Мунро ничто не интересовало в этих городах: они были ему знакомы. Между тем он на минуту выказал желание отправиться с нами, но тотчас передумал и предпочел прогулку по берегу реки в обществе Мак-Нейля. Они ушли вдвоем раньше нас.

Что касается капитана Года, он прежде служил в гарнизоне Бенареса и хотел идти в город повидаться с несколькими товарищами. Следовательно, только Банкса и меня, которому инженер взялся служить гидом, влекла в город любознательность.

Сказав, что капитан Год стоял гарнизоном в Бенаресе, я должен оговориться. Обыкновенно отряды великобританской армии не квартировали в индусских городах; казармы их находились в «лагерях», превращающихся в настоящие английские города. Это повторяется в Аллахабаде, Бенаресе и в остальных местностях, где не только в лагерях живут солдаты, но около них группируются негоцианты и рантье. Поэтому все индусские города разделяются на две части, одну – снабженную всем европейским комфортом, другую – сохранившую во всей своей неприкосновенности местный колорит нравов и обычаев Индии.

Английский город Секроль, примыкающий к Бенаресу, не представляет ничего интересного. Там находятся главные отели, служащие пристанищем туристам. Секроль – один из тех шаблонных городов, какие фабриканты Соединенного королевства могли бы рассылать укупоренными в ящики для поставки на место. Следовательно, любопытного в нем нельзя отыскать ничего.

Банкс и я уселись в гондолу, переехали Ганг наискось, с тем чтобы полюбоваться общим видом великолепной панорамы Бенареса, раскинувшегося амфитеатром над высоким берегом.

– Бенарес, – сказал мне Банкс, – по преимуществу святой город Индии. Это индусская Мекка, и кто проживет в нем хотя бы сутки, обеспечивает себе частицу будущего блаженства. После этого понятно, какое стечение народа привлекает сюда такое верование и какое многочисленное население доставляет городу высокая привилегия, дарованная ему Брамой.

Бенарес насчитывает более тридцати веков существования. Следовательно, он основан в эпоху разорения Трои. Пользуясь постоянно самым большим не политическим, а духовным влиянием на Индостан, город этот был центром буддийской религии до IX столетия. Но вот совершилась религиозная революция. Брамизм вытеснил древнюю религию. Бенарес сделался столицей браминов, средоточием, к которому стекались правоверные, и говорят, что в нем ежегодно бывает до трехсот тысяч богомольцев.

Власть метрополии сохранила раджу в святом городе. Этот князь, получающий довольно скудную пенсию от Англии, живет в великолепной резиденции Веинагура, на Ганге. Он прямой потомок князей Раси (древнее имя Бенареса), но утратил всякое значение, с чем бы он, вероятно, помирился, если бы его пенсия не ограничивалась одним лаком рупий – то есть ста тысячами франков, едва равняющихся сумме карманных денег набоба доброго старого времени.

Бенарес по примеру всех прибрежных городов Ганга был на минуту затронут великим восстанием 1874 года. В то время гарнизон его состоял из 37-го пехотного полка, туземных войск и корпуса иррегулярной кавалерии и полуполка сикхов. Из королевской армии в них находилось только полбатареи европейской артиллерии. Этой горсти войска нельзя было помышлять об разоружении туземных солдат. Поэтому власти и поджидали с понятным нетерпением прибытия полковника Нейля, шедшего к Аллахабаду с 10-м полком королевской армии. Полковник Нейль вступил в город только с двумястами пятьюдесятью солдатами, по случаю чего был объявлен парад на военной площади. Когда все сипаи были в сборе, им приказали сложить оружие. Они отказались повиноваться. Завязалась борьба между ними и пехотой полковника Нейля. К мятежникам тотчас пристала иррегулярная кавалерия, а затем и сикхи. Но тогда полубатарея открыла по мятежникам огонь и, несмотря на мужество и настойчивость, они были рассеяны.

Битва эта происходила вне города. Внутри была сделана только попытка к восстанию мусульманами, поднявшими зеленое знамя, попытка, немедленно подавленная. С этого дня во все продолжение мятежа Бенарес оставался спокоен, даже в те дни, когда на сторону мятежников склонялась победа в западных провинциях.

Банкс передавал мне эти сведения в то время, когда наша гондола медленно скользила по волнам Ганга.

– Милый друг мой, – сказал он мне, – мы отправляемся осматривать Бенарес, прекрасно! Однако, несмотря на древность этой столицы, вы не увидите ни одного памятника старее трехсот лет. Не удивляйтесь; это результат религиозных войн, в продолжение которых огонь и меч играли слишком деятельную роль. Тем не менее Бенарес – город любопытный; и вы не раскаетесь в нашей прогулке.

Вскоре наша гондола приблизилась на некоторое расстояние, позволявшее нам видеть город, возвышающийся живописным амфитеатром над бухтой, синеющей, как воды Неаполитанского залива, с громоздящимися на уступах холма дворцами, целая группа которых, подмываемая водами реки, грозит рухнуть. Венцом этой диковинной панорамы служит пагода китайской архитектуры, посвященная Будде, и целый лес башен, минаретов, пирамидальных конусов мечетей и храмов и, наконец, господствующий надо всем золотой линга Шивы и две острые иглы мечети Ауренгзеба.

Вместо того чтобы пристать к одному из «гатов» или лестнице, соединяющих край берега с площадью дамбы, Банкс приказал проехать вдоль набережной, фундамент которой погружается в реку. Тут я увидел повторение сцены, встреченной в Гайе, только в измененном виде. Зеленые леса Фальгу заменены были в фоне картины строениями святого города. Но сюжет оставался неизменным.

Тысячи богомольцев заполнили набережную, террасы и уступы береговых лестниц и погружались в реку шеренгами в три и четыре ряда. Не следует, однако, полагать, что это омовение совершается даром, Сторожа в красных чалмах, с саблей на боку, стоя на последних ступенях лестниц, взимают дань с богомольцев в обществе браминов, продающих четки, ладанки и другие предметы благочестия.

Но кроме богомольцев, купавшихся ради спасения, были тут и торгаши, исключительно промышляющие водой святой реки, которую они разносят по отдаленным закоулкам полуострова. Каждая склянка священной влаги гарантирована печатью браминов. Но вывоз чудотворной воды так велик, что приходится сомневаться относительно того, чтобы дело обходилось без подлога.

– Очень может быть, что не хватило бы всей воды Ганга на удовлетворение запроса, сказал мне Банкс.

Я спросил его, не влекут ли эти купания за собой несчастий, о предотвращении которых никто не думает: тут нет знающих пловцов, останавливающих неосторожных от плавания по опасным местам быстрого течения.

– Несчастные случаи бывают нередко, – ответил мой приятель, – но если тело богомольца гибнет, спасается его душа. И потому об этом мало кто задумывается.

– А крокодилы?

– А крокодилы обыкновенно держатся в стороне: их пугает шум. Страшны не эти хищники, а злоумышленники, ныряющие вглубь и топящие женщин и детей, с тем чтобы сорвать с них дорогие украшения.

Рассказывают, что один из этих мошенников, устроив себе искусственную голову, долго разыгрывал роль крокодила и составил себе целое состояние этим опасным, но прибыльным промыслом. Однако в один прекрасный день его самого съел настоящий аллигатор, и нашли только кожаную голову, всплывшую на поверхность.

Кроме того, есть сумасбродные фанатики, ищущие добровольно смерти в волнах Ганга и обставляющие свое самоубийство разными тонкостями. Они обматывают вокруг тела длинную цепь пустых и откупоренных кувшинов. Мало-помалу вода, наполняя кувшины, увлекает фанатиков ко дну при громких аплодисментах зрителей.

Наша гондола поравнялась скоро с Маншенк-Гоши. Многоэтажное здание наполнено пылающими день и ночь кострами, на которых сжигают покойников, позаботившихся о будущем блаженстве. Сожжение в священном месте очень ценится правоверными. Богатые «бабуи» из далеких местностей заставляют переносить себя в Бенарес, как только занемогают смертельной болезнью. Недаром Бенарес – наилучший пункт для «отъезда» на тот свет. Если у покойника лежат на совести одни легкие грехи, душа его улетает в дым Ман-шенка прямо в чертог вечного блаженства. Если же, напротив, усопший был великий грешник, душа его переселяется в тело новорожденного брамина. Надо надеяться, что благочестивая жизнь при вторичном воплощении избавляет от третьего превращения и прямо открывает грешнику двери рая Брамы.

Остаток дня мы посвятили осмотру города, главных памятников и базаров с темными лавками арабского образца. В них по преимуществу торгуют тонкой дорогой кисеей и «кинкобом», родом шелковой парчи, затканной золотом, выделываемой в Бенаресе. Улицы чисты, но узки, как и следует для города, над которым почти постоянно светит тропическое солнце, но, несмотря на тень в них, было очень душно, и мне стало жаль наших носильщиков паланкина, хотя они, по-видимому, мало страдали от жары.

Для бедняков это был случай заработать несколько рупий, что придавало им бодрость и силу. Но того же нельзя сказать об одном индусе или, вернее, бенгали, с живыми глазами и хитрой физиономией, следовавшем за нами не таясь во все время нашей экскурсии.

При высадке на набережную Маншенк-Гоши я в разговоре громко произнес имя полковника Мунро. Бенгали, смотревший на причалившую гондолу, вздрогнул. Я не обратил на это особенного внимания, но позднее вспомнил это обстоятельство, заметив, что он ходит по нашим пятам, как шпион. Он отставал от нас только для того, чтобы опять оказаться или впереди, или позади нас. Был ли то друг или враг? Этого я не знал, но очевидно, что для этого человека имя полковника Мунро не было безразлично.

Наш паланкин не замедлил остановиться у подножия широкой лестницы в сто ступеней, ведущей с набережной к мечети Ауренгзеба.

В былые времена богомольцы поднимались на эти ступени не иначе как на коленях, наподобие того, как это делают набожные люди на Janta Jcale в Риме. На этом месте некогда стоял храм Вишну, замененный завоевателем нынешней мечетью.

Хотелось бы мне взглянуть на Бенарес с вершины одного из минаретов, постройка которых считается архитектурным фокусом. Высотой в сто тридцать два фута, они в окружности не толще обыкновенной фабричной трубы, а между тем в полости их спирально извивается лестница. Но теперь, и очень резонно, подъем по этим лестницам запрещен. Минареты уже заметно уклоняются от перпендикулярной линии и менее устойчивы, чем башня в Пизе, они кончат тем, что в один прекрасный день развалятся непременно.

Выходя из мечети Ауренгзеба, я увидел снова поджидавшего нас бенгали. На этот раз я пристально посмотрел ему в лицо, после чего он опустил глаза. Прежде чем убедиться, будет ли продолжаться соглядатайство этого подозрительного человека, я решил промолчать.

В этом замечательном городе сотни пагод и мечетей, великолепных дворцов, самый роскошный из которых несомненно дворец нагурского короля. Большинство раджей имеют свои дома в Бенаресе, куда они приезжают на религиозные празднества Мелы. Я не мог задаться странной мыслью осмотреть все здания города в короткий промежуток времени, каким мы располагали. Итак, мы ограничились посещением Бишесвара, где возвышается линга Шивы. Эта бесформенная каменная глыба, считающаяся членом одного из суровейших богов индусской мифологии, служит покрышкой колодцу со стоячей водой, слывущей за чудотворную. Видел я также священный фонтан Маккорник, где купаются набожные индусы, к вящей выгоде браминов. Осматривал Ман-Мундир, обсерваторию, выстроенную два века тому назад императором Акбаром, со всеми неподвижными астрономическими инструментами, высеченными из камня. Слышал рассказы о дворце обезьян, посещаемом всеми туристами в Бенаресе. Парижанину, естественно, должно было представляться в воображении нечто среднее со знаменитым садом Jardin des Plantes. Но на деле оказалось совсем не то.

Дворец этот – просто храм Дурго-Хунд, находящийся за чертой города. Он построен в IX веке и причисляется к древнейшим памятникам города. Обезьяны содержатся в нем не в решетчатых клетках, а бродят на свободе по его дворам, лазают на вершины высоких манговых деревьев и ссорятся за приносимые посетителями жареные семечки, которые они очень любят. И тут, как и в прочих местах, брамины – хранители Дурго-Хунда взимают за вход небольшую плату, очевидно превращающую браминство в одну из самых прибыльных профессий Индии.

Лишнее говорить, что мы были значительно утомлены жарой, когда под вечер решили, что пора вернуться в паровой дом. Завтракали мы в Секроле, одной из лучших гостиниц английского города, а между тем, признаться сказать, я вздыхал о стряпне Паразара.

Когда гондола подъехала к подножию Гат, чтобы отвезти нас обратно на правый берег Ганга, я еще раз увидал бенгали в двух шагах от нашей лодки. Его ожидал челнок с индусским лодочником.

Неужели он будет следовать за нами и на другой берег реки? Это становилось несносным.

– Банкс, – сказал я шепотом, указывая ему на бенгали, – этот человек – шпион, следующий за нами шаг за шагом…

– Я его заметил, – ответил Банкс, и видел, как имя полковника Мунро, произнесенное нами, заставило его встрепенуться.

– Не нужно ли в таком случае?..

– Нет, оставим его в покое, – прервал Банкс. – Пусть думает, что мы его не замечаем… Впрочем, он исчез.

Действительно, челнок с бенгали затерялся в флотилии многочисленных лодок всевозможных размеров и форм, покрывавших реку.

– Знаешь ли ты этого человека? – спросил Банкс, равнодушно оборачиваясь к нашему лодочнику.

– Нет, я вижу его в первый раз, – ответил последний.

Наступила ночь. Сотни лодок, расцвеченных флагами, освещенных цветными фонарями, с хорами певцов и музыкантов сновали, перекрещиваясь, по реке. С левого берега поднимались огни разнообразных фейерверков, напоминавших о соседстве с Небесной Империей, где они пользуются таким почетом. Трудно дать верное описание этого зрелища, действительно оригинального. В честь чего дается этот ночной праздник, в котором принимали участие индусы всех мастей, я так и не мог дознаться. Гондола наша причаливала к противоположному берегу в момент его окончания.

Все это походило на мимолетное видение, длилось оно не долее потешных огней. Но Индия, как я уже сказал выше, признает триста миллионов богов, полубогов и святых всех разрядов, так что в году не только не хватит часов, но минут и секунд на чествование каждого из них.

Возвратясь в паровой дом, мы уже застали там полковника Мунро и Мак-Нейля, явившихся раньше нас. Банкс спросил сержанта, не случилось ли чего-нибудь нового в наше отсутствие.

– Ничего, – ответил тот.

– Не замечали вы какой-нибудь подозрительной личности?

– Никого мы не видали, господин Банкс. Разве у вас есть причины подозревать?

– За нами шлялся шпион во все время нашей прогулки по Бенаресу, – ответил инженер, – а я не люблю, чтобы за нами подсматривали.

– И шпион этот был?..

– …какой то бенгали, затрепетавший при имени полковника Мунро.

– Что же нужно этому человеку от нас?

– Этого я не знаю, Мак-Нейль. Надобно быть настороже.

– Будем настороже, – ответил сержант.