Текст книги "Драма в Лифляндии"

Илька подошла к отцу, чтобы поцеловать его перед сном, и Дмитрий Николев обнял ее как будто нежнее, чем обычно.

– Кстати, отец, – сказала она, – я что-то не вижу твоей газеты… Почтальон не принес ее, что ли?..

– Принес, детка. Я встретил его вечером, когда возвращался, у самого дома…

– Письма не было? – спросила Илька…

– Нет, дочка, не было.

Ежедневно уже в течение четырех лет всегда так: писем не приходило, во всяком случае письма из Сибири, письма с подписью Владимира Янова, которое Илька могла бы оросить слезами.

– Спокойной ночи, отец… – сказала она.

– Спокойной ночи, детка.

Глава 4. В почтовой карете

В то время, к которому относится наш рассказ, совершить поездку по обширным равнинам Прибалтийских областей можно было только двумя способами, если только путник не расположен был передвигаться пешком или верхом. Из железных дорог существовала лишь одна, которая тянулась вдоль Финского залива и обслуживала эстляндское побережье. За исключением Ревеля, связанного с Петербургом, другие две столицы края (Рига – столица Лифляндии и Митава – столица Курляндии) не были соединены железной дорогой со столицей Российской империи.

Итак, к услугам путешественников не было никаких способов передвижения, кроме почтовой кареты или телеги.

Известно, что собой представляет телега – низкая повозка из досок, связанных веревками, без единого гвоздя, без железных скреп; сиденьем служит мешок, набитый корой, или попросту поклажа, – да еще следует из предосторожности привязаться ремнем, дабы избежать падений, весьма частых на ухабистых дорогах.

Почтовая карета менее примитивна. Это уже не повозка, а коляска, правда, не слишком удобная, но хотя бы укрывающая от дождя и ветра. В карете только четыре места; та, что поддерживала сообщение между Ригой и Ревелем, ходила лишь два раза в неделю.

Само собой понятно, что ни почтовая карета, ни телега, ни какая-либо другая колесная повозка не могла разъезжать зимой по этим обледенелым дорогам. Карету с успехом заменяли розвальни – тяжелые сани на полозьях, быстро увлекаемые упряжкой лошадей по белым степям Прибалтийского края.

Утром 13 апреля почтовая карета, отправлявшаяся в Ревель, поджидала единственного пассажира, взявшего билет еще с вечера. Он явился в назначенное время. Это был добродушный, улыбающийся весельчак лет пятидесяти. Поверх куртки грубого сукна на нем был толстый непромокаемый плащ, под мышкой он бережно нес сумку.

– Так это ты, Пох, взял место в карете?.. – обратился к нему кондуктор, когда он вошел в помещение почтовой станции.

– Я самый, Брокс.

– Вот как, телега тебе не подходит!.. Подавай тебе хорошую карету да тройку лошадей…

– И хорошего кондуктора, как ты, дружище…

– Ишь ты, батюшка, вижу, что ты денег не жалеешь!..

– Нет, не жалею, особенно когда не я плачу!

– А кто же?

– Хозяин… Господин Франк Иохаузен.

– Еще бы! – воскликнул кондуктор. – Этот, кабы захотел, мог бы нанять и целую карету…

– Верно, Брокс, но я взял лишь одно место, пускай у меня будут попутчики! Не так скучно в дороге…

– Эх, бедняга Пох, придется тебе на этот раз обойтись без них. Не часто это бывает, но сегодня так случилось… Ни одно место не продано, кроме твоего…

– Как… никто с нами не едет?..

– Никто, и если какой-нибудь пешеход не сядет в дороге, тебе придется болтать только со мной… Ну, да не стесняйся!.. Ты ведь знаешь, я не прочь перекинуться словечком, другим…

– Я тоже, Брокс.

– А докуда ты едешь?..

– До конечной станции, в Ревель, к клиенту господ Иохаузенов.

И, подмигнув, Пох указал глазами на зажатую под мышкой сумку, привязанную медной цепочкой к его поясу.

– Эй, эй, батюшка, – сказал Брокс, – незачем болтать об этом!.. Ведь мы уже не одни.

И в самом деле, в комнату вошел пассажир, который мог бы заметить выразительный взгляд артельщика.

Пассажир этот, видимо, старался не быть узнанным. Он кутался в дорожный плащ, прикрывая часть лица капюшоном.

Подойдя к кондуктору, он спросил:

– Есть еще свободные места в карете?

– Целых три, – ответил Брокс.

– Одного хватит.

– Вам до Ревеля?..

– Да… до Ревеля, – немного замявшись, ответил неизвестный.

С этими словами он заплатил бумажными рублями за билет до конечной станции на расстоянии двухсот сорока верст и затем коротко спросил:

– Когда тронемся?..

– Через десять минут.

– Где будем к вечеру?..

– В Пернове, если ветер не помешает. В такую непогоду никогда нельзя ручаться…

– А разве можно опасаться опоздания?.. – спросил банковский артельщик.

– Да вот небо мне не нравится!.. – ответил Брокс. – Тучи мчатся так стремительно… Добро бы еще только дождь!.. Но если повалит снег…

– Послушай, Брокс, не скупись на водку ямщику, и завтра вечером мы будем в Ревеле…

– Надо надеяться! Обычно я езжу не дольше тридцати шести часов.

– Ну, так в путь, – сказал Пох, – незачем мешкать!

– Вот и лошадей запрягли, – ответил Брокс, – ждать больше некого… Стаканчик на дорогу, Пох?.. Шнапс или водка?..

– Шнапс, – ответил банковский артельщик.

Они пошли в ближайший кабачок, сделав знак ямщику следовать за ними. Несколько минут спустя они вернулись к карете, в которой неизвестный пассажир уже занял свое место. Пох уселся рядом с ним, и карета тронулась.

Лошади упряжки были не намного выше ослов, косматые, рыжей масти и такие тощие, что виден был каждый мускул. Но неслись они лихо. Достаточно было посвиста ямщика, чтобы они не сбавляли шага.

Пох уже много лет служил в банкирском доме братьев Иохаузен. Поступив в банк еще мальчиком, он покинул бы его только по старости. Он пользовался полным доверием своих хозяев, и ему часто поручали отвозить клиентам банка в Ревеле, Пернове, Митаве или Дерпте значительные суммы, которые не решались доверять почте. На этот раз он вез с собой пятнадцать тысяч рублей государственными кредитными билетами стоимостью в сто французских франков, то есть пачку в четыреста билетов, бережно спрятанную в сумку. Он должен был вручить эти деньги клиенту банкирского дома в Ревеле и затем вернуться в Ригу.

Не без причины торопился он так с возвращением. Что это была за причина?.. Об этом мы узнаем из его разговора с Броксом.

Ямщик, широко, по русскому обыкновению, расставив руки, державшие вожжи, быстро гнал лошадей. Выбравшись из северного предместья города, он выехал на большую дорогу, пролегавшую среди полей. В окрестностях Риги много возделанных полей. Пахота должна была скоро начаться. Но в десяти-двенадцати верстах от города расстилались необозримые бескрайние просторы степей, однообразие которых – за отсутствием каких-либо возвышенностей, редких в Прибалтийском крае, – нарушалось лишь кое-где зеленеющими хвойными лесами.

В самом деле, как уже заметил Брокс, вид неба не предвещал ничего хорошего. По мере того как солнце поднималось над горизонтом, ветер все усиливался и свирепел. К счастью, он дул с юго-запада.

Почти через каждые двадцать верст встречались станции, где перепрягали лошадей и одновременно меняли ямщиков. Такое сравнительно удобное устройство обеспечивало путешественникам довольно равномерную и быструю езду.

С самого начала поездки Пох с досадой заметил, что нечего и надеяться завязать беседу с попутчиком.

Надвинув на голову капюшон, совершенно закутав лицо, незнакомец спал, уткнувшись в угол, или делал вид, что спит. Все попытки артельщика вступить с ним в разговор не привели ни к чему.

Тогда от природы говорливому артельщику пришлось завести беседу с Броксом, сидевшим под кожаным верхом на козлах рядом с ямщиком. А так как кондуктор любил поболтать не меньше артельщика, то языки развязались. Опустив окошечко, закрывавшее передок кареты, легко было вести беседу.

– Так ты уверен, Брокс, – уже в четвертый раз со времени отъезда спросил Пох, – так ты уверен, что мы будем завтра вечером в Ревеле?..

– Да, Пох, если только непогода не задержит нас и можно будет ехать ночью.

– А через сутки карета тронется из Ревеля в обратный путь?..

– Да, через сутки, – ответил Брокс. – Так положено по расписанию.

– Ты, что ли, отвезешь меня в Ригу?..

– Я, Пох.

– Клянусь святым Михаилом, хотелось бы мне уже быть дома… вместе с тобой, конечно!

– Вместе со мной, Пох?.. Ты очень любезен!.. Но почему такая спешка?..

– Потому что я хочу пригласить тебя, Брокс.

– Меня?

– Тебя. И если ты любишь хорошо выпить и закусить в приятной компании – это должно прийтись тебе по душе.

– Вот как! – удивился Брокс, облизываясь. – Кто же сам себе враг, кто же этого не любит? Речь идет об обеде?..

– Лучше, чем об обеде! Это будет настоящий свадебный пир.

– Свадебный?.. – воскликнул кондуктор. – А с чего бы это вдруг меня пригласили на свадебный пир?..

– Потому что ты лично знаком с женихом.

– С женихом?..

– И с невестой тоже!

– Ну, коли так, – ответил Брокс, – я принимаю приглашение, даже не зная, кто эти будущие супруги.

– Сейчас узнаешь.

– Погоди, Пох, хочу сказать тебе заранее, что это прекрасные люди.

– Еще бы… прекрасные люди. Ведь это я – жених.

– Ты, Пох?!

– Да, я. А невеста – моя милая Зинаида Паренцова.

– О, прекрасная женщина!.. Правду говоря, не ожидал я этого…

– Тебя это удивляет?..

– Нет, что ты! Вы составите славную пару, хотя тебе и стукнуло пятьдесят, Пох…

– Да, а Зинаиде сорок пять, Брокс. Ничего не поделаешь, наше счастье будет короче, вот и все! Эх, дружище, любишь-то – по своей воле, а женишься – когда возможно. Мне было двадцать пять лет, когда я полюбил Зинаиду, а ей двадцать. Но у нас обоих вместе не было и ста рублей! Пришлось подождать, пока я сколотил небольшой капиталец, да и она, со своей стороны, накопила подходящее приданое. Мы порешили объединить наши сбережения… И вот теперь деньги у нас в кармане. Ведь в Лифляндии бедные люди чаще всего так поступают!.. Оттого, что ждешь много лет, только крепче любишь, да и за будущее нечего опасаться.

– Твоя правда, Пох.

– У меня теперь хорошее место в банке Иохаузенов – пятьсот рублей в год. После свадьбы братья обещают мне прибавку. Да и Зинаида зарабатывает столько же. Вот мы и богаты… по-своему, конечно!.. Правда, у нас нет и четверти того, что у меня сейчас в сумке…

Пох запнулся, бросив подозрительный взгляд на неподвижно сидящего спутника, который, казалось, спал в своем углу. Никак он сболтнул лишнее!..

– Так-то, Брокс. По-своему богаты! – повторил он. – Поэтому, думается мне, Зинаиде лучше всего на наши сбережения купить мелочную лавочку!.. Кстати, в гавани продается как раз такая…

– Ну, а я обещаю посылать тебе много покупателей, дружище Пох! – воскликнул кондуктор.

– Спасибо, Брокс, заранее спасибо! Я от тебя другого и не ожидал. Зато какое место я тебе приготовил на пиру!

– Какое?

– Недалеко от новобрачной. Увидишь, как Зинаида еще будет красива в подвенечном платье, с миртовым венком на голове, с ожерельем на шее – подарком госпожи Иохаузен.

– Верю тебе, Пох, верю!.. Такая хорошая женщина не может не быть красивой. Когда же торжество?

– Через четыре дня, Брокс, шестнадцатого числа… Вот почему я и говорю: поторопи ямщиков. За стаканчиком-другим – не постою!.. Пусть хорошенько погоняют лошадей!.. Ведь твоя карета везет жениха, нельзя же, чтобы он чересчур состарился в дороге.

– Еще бы! Зинаида отказалась бы тогда от тебя!.. – смеясь, ответил веселый кондуктор.

– Эх, какая это замечательная женщина! Будь я на двадцать лет старше, она и тогда пошла бы за меня!

Задушевный разговор банковского артельщика с приятелем Броксом, смена лошадей, подкрепляемая каждый раз стаканчиком шнапса, делали свое дело, и путешественники быстро и незаметно оставляли за собой перегон за перегоном. Никогда рижская почтовая карета не катила с такой скоростью.

Пейзаж не менялся. Все те же необъятные равнины, откуда летом доносится крепкий запах конопли. Дороги, проложенные большей частью телегами и повозками, содержались неважно. Иногда приходилось ехать опушкой леса. Попадались все те же древесные породы: клен, ольха, береза и стонущие под порывами ветра ели. На дороге и в полях встречалось мало людей. Суровая на этих широтах зима только-только кончалась. Благодаря понуканиям Брокса карета неслась, нигде не задерживаясь, от села к селу, от деревни к деревне, от станции к станции. Опоздания не предвиделось. От ветра тоже большой беды не было, так как он дул в спину.

Когда меняли лошадей, банковский артельщик и кондуктор выходили поразмяться, но незнакомец ни разу не покидал своего места. Он только пользовался случаем, чтобы выглянуть наружу из дверцы кареты.

– Не больно он поворотлив, наш спутник! – твердил Пох.

– Да, и не больно-то разговорчив!.. – ответил Брокс.

– Не знаешь ли ты, кто это?

– Нет… Я даже не разглядел, какого цвета его борода!

– Придется ему все же открыть лицо, когда в полдень будем обедать на станции…

– Быть может, он такой же едок, как и говорун! – возразил Брокс.

Сколько жалких деревушек повстречали они по дороге, прежде чем достигли села, где карета должна была остановиться в обеденный час. Сколько захудалых хижин, ветхих бедных лачуг с покосившимися ставнями, с зияющими щелями, куда врывался суровый зимний ветер, промелькнуло по пути! А между тем лифляндские крестьяне – крепкий народ: мужчины с жесткими всклокоченными волосами, женщины в лохмотьях, босые дети с перепачканными руками и ногами, как у беспризорного скота. Несчастные мужики! Летом они страдают в своих лачугах от жары, зимой – от холода и в любое время от дождя и от снега. Что же сказать о их пище? Черный хлеб с мякиной, слегка смоченный конопляным маслом, ячменная и овсяная похлебка и лишь изредка кусочек сала или солонины! Что за жизнь! Но они привыкли к ней и не знают, что такое роптать. Да и что толку роптать?..

В час пополудни во время остановки путешественники нашли довольно приличную харчевню, где им подали сытный обед: суп из молочного поросенка, огурцы, плавающие в миске с рассолом, большие краюхи так называемого «кислого» черного хлеба (о белом хлебе нечего было и мечтать), кусок семги, выловленной в водах Двины, свежее сало с овощами, икру, имбирь, хрен и столь необычное на вкус брусничное варенье. Все это запивалось чаем, который течет здесь в таком изобилии, что его хватило бы на целую прибалтийскую реку. Словом, прекрасный обед, который привел Брокса и Поха на весь день в благодушное настроение.

Что касается другого пассажира, то обед, казалось, не изменил его угрюмого нрава. Он велел подать себе отдельно в темном углу харчевни и лишь чуть-чуть приподнял капюшон, так что можно было заметить клочок седеющей бороды. Напрасно банковский артельщик и кондуктор пытались его разглядеть. Поел он поспешно, ничем не запивая, и задолго до остальных вернулся на свое место в карете.

Поведение незнакомца возбуждало любопытство его спутников, в особенности Поха, весьма раздосадованного тем, что ему не удалось выжать из этого молчальника ни одного слова.

– Мы так и не узнаем, кто этот человек?.. – спросил Пох.

– Я тебе скажу, кто он, – ответил Брокс.

– Ты его знаешь?

– Да! Это пассажир, заплативший за проезд, с меня и этого достаточно.

Еще не было двух, когда тронулись снова в путь, и карета быстро покатила по дороге.

– Эй, вы, голубчики! Вперед, ласточки! – ласково прикрикнул ямщик, и под щелканье его кнута лошади помчались во всю прыть.

Должно быть, запас новостей Поха истощился, так как беседа его с кондуктором становилась все более вялой. Да и отяжелел он, видно, после плотного обеда. Голова его была затуманена парами водки, и он вскоре начал клевать носом, как говорят о человеке, одолеваемом сном, когда голова его болтается из стороны в сторону. Не прошло и четверти часа, как Пох погрузился в глубокий сон. Должно быть, в грезах ему являлся милый образ Зинаиды Паренцовой.

Между тем погода ухудшалась. Тучи опускались все ниже к земле. Карета к этому времени въехала на болотистую равнину, весьма мало пригодную для прокладки проезжей дороги. По зыбкой земле струились многочисленные ручейки, которыми изборождена северная часть Лифляндии. В топких местах пришлось устлать дорогу кое-как обтесанными бревнами. Проезд в карете по едва пригодной даже для пешехода дороге был очень труден. Многие из этих плохо уложенных бревен, лишь одним концом упиравшихся в землю, шатались и раскачивались под колесами кареты, скрипевшей, как старое железо.

В таких условиях ямщик и не думал подгонять тройку. Из предосторожности он ехал медленно, то и дело подбадривая лошадей, которые спотыкались на каждом шагу. Так сделали несколько перегонов, удачно избежав каких-либо поломок. Но лошади приходили на станции измученными, и требовать от них быстрой езды было невозможно.

В пять часов вечера небо заволокло тучами, и стало темнеть. Чтобы не сбиться с дороги, еле видной среди болот, ямщик должен был напрячь все свое внимание. Лошади, не чувствуя твердой почвы под копытами, фыркали и шарахались во все стороны.

– Шагом, шагом, ничего не поделаешь!.. – повторял Брокс. – Лучше прибыть в Пернов на час позже, чем застрять в пути…

– На час позже!.. – воскликнул разбуженный постоянными толчками Пох.

– Так-то лучше будет! – ответил ямщик, принужденный то и дело слезать с облучка, чтобы вести лошадей под уздцы.

Незнакомый пассажир зашевелился, поднял голову и начал вглядываться в темноту через стекло в дверцах кареты. Но мрак так сгустился, что ничего не было видно. Фонари кареты отбрасывали снопы лучей, но они едва-едва пробивались сквозь эту тьму.

– Где мы?.. – спросил Пох.

– В двадцати верстах от Пернова, – отвечал Брокс. – Как доедем до станции, думаю, придется остаться там до утра…

– Черт побери непогоду, из-за нее мы запоздаем на двенадцать часов! – воскликнул банковский артельщик.

Они продолжали продвигаться вперед. Иногда яростный порыв ветра толкал карету и, бросая ее на упряжку, грозил опрокинуть. Лошади поднимались на дыбы, припадали. Положение становилось все трудней и трудней. Пох и Брокс поговаривали уже, не отправиться ли им в Пернов пешком. Вероятно, это было бы разумнее всего и предотвратило бы несчастный случай.

Спутник же их, видимо, вовсе не собирался покидать карету. Даже флегматичный англичанин не проявил бы большего безразличия к происходящему. Не для того же, чтобы идти пешком, заплатил он за место в почтовой карете, и почтовая карета обязана была довезти его до места назначения.

В половине седьмого вечера, в самый разгар урагана, карету внезапно тряхнуло от страшного толчка. Переднее колесо застряло в колее, лошади рванулись под ударом кнута, и колесо треснуло.

Карета резко накренилась и, потеряв опору, опрокинулась на левый бок.

Раздались крики. Пох повредил ногу, но помнил лишь о своей драгоценной сумке, прикрепленной цепочкой к поясу. Сумка была при нем, и, с трудом вылезая из кареты, он еще крепче зажал ее под мышкой.

Брокс и незнакомый пассажир отделались незначительными ушибами, ямщик, едва выбравшись из-под кареты, бросился к лошадям.

Местность была пустынной – кругом широкая равнина и слева лес.

– Что нам делать?.. – воскликнул Пох.

– Карета не может ехать дальше, – ответил Брокс. Незнакомец не произнес ни слова.

– Можешь ты дойти пешком до Пернова?.. – спросил Брокс банковского артельщика.

– Пройти пятнадцать верст… с вывихнутой ногой!.. – воскликнул Пох.

– Ну, а… верхом?..

– Верхом?.. Не проеду и двух шагов, свалюсь с лошади!

Оставалось лишь найти приют в какой-нибудь ближайшей корчме и провести там ночь. Пока Пох и незнакомый пассажир будут отдыхать, Брокс с ямщиком выпрягут лошадей и верхом поспешат добраться до Пернова, а на следующий день привезут мастера для починки кареты.

Если бы банковский артельщик не имел при себе такой крупной суммы, то, вероятно, он нашел бы этот совет превосходным… Но с пятнадцатью тысячами рублей в сумке…

Да и есть ли в этой пустынной местности поблизости ферма, корчма или трактир, где путешественники могли бы найти пристанище до утра?.. Вот вопрос, который прежде всего задал Пох.

– Да… вон там… по всей вероятности! – ответил незнакомый пассажир.

Он указал рукой на слабый огонек, мерцавший в двухстах шагах влево на опушке смутно видневшегося во мраке леса. Но был ли это свет от фонаря корчмы или от костра дровосека?..

На этот вопрос ямщик ответил:

– Это трактир Крофа.

– Трактир Крофа?.. – переспросил Пох.

– Да… трактир «Сломанный крест».

– Ну что ж, – сказал Брокс, обращаясь к своим спутникам, – если вы согласны переночевать в этой корчме, то завтра, ранним утром, мы приедем за вами.

Предложение, видимо, пришлось незнакомцу по вкусу. В сущности, это был лучший выход в их положении. Погода все ухудшалась, дождь вот-вот польет как из ведра. Ямщику и кондуктору придется туго, прежде чем они доберутся верхом до Пернова.

– Ладно, – сказал Пох, которому поврежденная нога причиняла боль. – Хорошенько высплюсь ночью, а к утру буду готов продолжать путь. Рассчитываю на тебя, Брокс…

– Я вернусь вовремя! – ответил кондуктор. Ямщик выпряг лошадей. Опрокинутую на бок карету

пришлось бросить без присмотра, но вряд ли в такую ночь какая-нибудь карета или повозка проедет по этой дороге.

Простившись с приятелем, Пох, волоча ногу, заковылял к лесу, где светился огонек, указывающий на близость корчмы.

Видя, что банковский артельщик передвигается с трудом, незнакомец предложил ему опереться на его руку. Пох с благодарностью принял предложение. Спутник оказывался общительнее, чем это можно было предположить по его поведению в карете, по пути из Риги.

Они благополучно прошли двести шагов, отделявших их от дома у большой дороги.

Над дверью корчмы висел фонарь с керосиновой лампочкой. На углу дома возвышался длинный шест, служивший днем для привлечения путников. Изнутри через ставни пробивался свет, слышались голоса и звон стаканов. Над главным входом красовалась грубо намалеванная вывеска, и при свете фонаря можно было прочесть слова: «Трактир «Сломанный крест».