Текст книги "Новобрачная"

В тот момент, когда великий Карузо пел, патетически держа руку на сердце, о своей любви к прекрасной Марте, внимание Мелани внезапно было привлечено к паре, которая только что вышла на террасу, уставленную цветущими розовыми геранями, и откуда по широкой лестнице можно было выйти в сад. Со своего наблюдательно поста она не сразу различила, что это были мужчина и женщина. Казалось, это были две тени, белая и черная, двигающиеся рядом. Из любопытства она высунулась сильнее из-под ветвей, но, если и стала лучше видеть, это ей ничего не дало, так как она никогда не видела эту молодую рыжую даму, на обнаженных плечах которой лежало тюлевое боа с воланами, усыпанными блестками. Мелани безусловно запомнила бы ее, поскольку та была восхитительна в своем платье принцессы, маленький, воздушный шлейф которого придавал ей вид женщины, ступающей по облакам. И мужчина ей совершенно не был знаком, так как она не могла бы не вспомнить этот высокий и стройный широкоплечий силуэт, на тонком и мускулистом теле которого прекрасно сидел черный фрак. Это был человек с темными, волнистыми волосами, с гордо посаженной головой, но ничего другого, кроме вырисовывающегося профиля, невозможно было различить в его лице.

Мелодичный смех женщины заглушил на какое-то мгновение музыку, в этот момент ее спутник заключил ее в свои объятья и склонился над запрокинутой головкой, чтоб поцеловать, а она делала вид, открывая и закрывая свой веер, что не желает этого.

Веерная преграда была устранена: веер упал на землю, и обе головы соединились на какое-то время, которое показалось бесконечным той, которая на них смотрела.

Так как Мелани находилась почти рядом с ними, она сдерживала дыхание, восхищаясь ими без малейшей тени ревности. Оба были такими красивыми, и, казалось, так любили друг друга. Но тем не менее молодая дама выскользнула из объятий, сказав что-то, что, конечно, Мелани не расслышала. Он же попытался ее удержать, но она вырвалась и побежала к освещенным салонам, и ее мелодичный смех звенел вдали.

Оставшись один, незнакомец прислонился к балюстраде, вытащил блестящий портсигар, взял из него сигарету и зажег ее. Огонек зажженной спички на мгновение осветил красивое смуглое лицо, на котором выделялись тонкие усы. Он стоял, медленно выпуская клубы дыма, затем запрокинул голову и посмотрел на звезды, как бы обращаясь к ним со своими мыслями, а затем спустился в сад. Музыка стихла, и Мелани услышала, как скрипит под его ногами песок, но тут Карузо вновь запел арию из первого акта «Тоски», и эхо его пения наполнило сад. Незнакомец, прогуливавшийся по саду, исчез из поля зрения молодой девушки.

Ей этого не хотелось. Этот незнакомец ее заинтересовал, и ею овладело большое желание снова его увидеть, и как можно ближе. Она хотела продвинуться дальше по ветке, но шаль Розы зацепилась за сук дерева. Мелани хотела отцепить ее, но сделала неловкое движение, и вдруг – о ужас! – ветка обломилась и с шумом рухнула, наша юная особа оказалась посреди лужи в одной ночной сорочке. Шаль свисала с дерева прямо над ее головой, напоминая собой приспущенное знамя анархистов.

Кто-то раздраженно воскликнул рядом с ней:

– Черт побери! Что же это такое?

Слегка ошеломленная своим падением, огорченная и сильно рассерженная этим, Мелани оказалась у ног красивого незнакомца. Попав в столь унизительное положение, она и не думала извиняться, а лишь пробормотала недовольно:

– Вы бы лучше помогли мне встать! Я сильно ушиблась…

– А откуда вы взялись в этом облачении здесь?

– Сверху, – сказала она, показывая пальцем в верх, над своей головой; этот жест его рассмешил:

– С неба? Правда, я всегда себе представлял ангелов, одетых в ночные сорочки. Может, вы мне скажете, что вы сделали со своими крылышками?

– Я упала, конечно, с дерева, а не с неба. Вы прекрасно видите, что сломалась ветка.

– Судя по обломкам, это так. Дело в том, что я хотел бы узнать сейчас, что вы делали там, наверху, в такой час, да еще в таком наряде?!

– Там был мой наблюдательный пункт. Я сюда хожу, чтоб смотреть на прекрасные балы миссис Юг-Алле. Ой, нога! Вы бы лучше подняли меня, вместо того чтобы смеяться.

– Я не выполню свои обязанности. А если я вас подниму, у меня будет мокрый фрак.

Он явно забавлялся, что привело Мелани в ярость.

– Какое несчастье! Что ж, разве он не ваш? Вы что, его взяли напрокат? Ну ладно, в таком случае, пойдите попросите кого-нибудь мне помочь. Я не хочу здесь оставаться всю ночь, а встать я не могу.

– Вам, действительно, больно? – спросил он уже другим тоном.

– А вы как думаете? Что ж я, сидя у ваших ног, получаю особое удовольствие? Конечно, мне больно! Я не могу стать на эту ногу. В противном случае я бы уже попыталась перелезть через эту каменную ограду.

– Ну хорошо, давайте посмотрим, что можно сделать для вас, – сказал он, глубоко вздохнув. Наклонившись, он взял Мелани на руки и поднял ее так высоко, как будто она ничего не весила. – Обхватите меня руками за шею!

– Вы сильный! – сказала с восхищением молодая девушка. – Я бы никогда не подумала! По крайней мере, что вы так сильны.

– Правда? Теперь скажите мне, что я должен с вами сделать? Прежде всего, где вы живете?

– Рядом, на вилле «Морган»! Вы думаете, что я прыгала с ветки на ветку через весь Динар!

Мелани не могла, как бы она этого не хотела, объяснить, почему она себя так агрессивно вела. Может быть, из-за воспоминания о рыжей красавице, которая только что была в этих же объятиях, но в лучшем положении! А незнакомец, держащий ее на руках, все никак не решался двинуться с места и, казалось, даже был в замешательстве:

– Вы живете у мадам Депре-Мартель?

– Это моя мать. Вы ее знаете?

У нее было странное ощущение, что незнакомец немного покраснел, и это ей позволило отметить, что он был еще красивее вблизи, чем издалека.

– Недавно я имел честь быть представленным ей. Раз вы ее дочь, это все меняет!

– Все, что? Если бы я была дочкой садовника, вы бы меня оставили лежать в этой луже?

– Вы меня принимаете за дикаря? Конечно, не оставил бы. Я хочу сказать, что в таком случае мне доставит особое удовольствие отвезти вас домой. Это мне позволит выразить мое почтение вашей матери!

– Тогда положите меня на землю и пойдите за слугой, за тележкой, за чем угодно. Моей матери нет дома! Она танцует в этот вечер у губернатора Джерси!

– В таком случае я буду рад вас навестить в ближайшее время. Я надеюсь, что вы выкажете вашему спасителю надлежащую признательность!

Эта издевка, сказанная с улыбкой, заставила Мелани замолчать. Впрочем, она желала поскорее теперь выпутаться из этой смешной ситуации. У нее болела нога, и она была охвачена глупым желанием расплакаться. Инстинктивно она уткнулась лицом в шею незнакомца и почувствовала, что от него исходит приятный запах растения, называемого «бородач», аромат которого она вдыхала с наслаждением. Если бы она не была в таком жалком состоянии, это небольшое путешествие на руках загадочного и столь обольстительного незнакомца показалось бы ей просто чудом! Но увы, красивый рыцарь, романтический образ которого начал вырисовываться перед Мелани, прервал очарование ее мыслей своим земным размышлением:

– Вы тяжелее, чем я думал, – сказал он. – Сколько вам лет?

– Ну и вопросы же вы задаете барышне! Осенью мне будет шестнадцать…

– Так почему же вы смотрите на бал, взгромоздясь на дерево? В вашем возрасте и принадлежа к такому кругу, вы могли бы сейчас слушать неотразимого Карузо.

– Моя мать считает, что я слишком мала. Осенью будет дан бал по случаю моего шестнадцатилетия, но это будет, конечно, не такой веселый бал, как у нашей соседки…

Через несколько минут Мелани была перепоручена заботам двух лакеев в белых париках, которые завернули ее в одеяло и положили в открытую легкую коляску, в которую была впряжена ирландская лошадь в блестящей попоне. Незнакомец уселся рядом с беглянкой и взял вожжи:

– Если меня будут искать, – сказал он обоим слугам, которые ему помогали, – скажите, что я возвращусь, но ни слова о том, что здесь только что произошло! Я рассчитываю сам рассказать вашей хозяйке об этом маленьком приключении. Это ее позабавит!

– Мы ничего не скажем, господин маркиз может быть совершенно спокоен. Но больше нам ничего не нужно делать?

– Нет, спасибо, я отвезу эту юную особу к ней домой и заеду в отель переодеться. Я возвращусь к ужину! Давай, Шторм!

Красивый конь, названный Штормом, понесся как стрела. Закутанная в шотландский плед так, что он ей щекотал нос, Мелани присвистнула не очень изысканно:

– Тссс!.. Маркиз? Черт побери! Это не пустячок, как сказал бы старый Глоаген!

– Кто этот старый Глоаген? Тот, кто вас учит хорошим манерам?

– Для того, чтобы меня обучать хорошим манерам, мне нужен был бы другой! Это рыбак из Ля Виконте, который меня катает иногда в лодке, когда у Фройлейн мигрень…

– Я вас не спрашиваю, кто такая Фройлейн, я догадываюсь! А вы что, недолюбливаете маркизов? Или вы с ними никогда не встречались?

– О! Я встречала двух или трех в салоне моей матери. А также баронов, графов и прочих… Она обожает титулы.

– А вы нет?

– А зачем они нужны, титулы? От этого не становишься ни умней, ни краше. Это неплохо звучит в салоне, вот и все!

– Понятно! Вы никогда не встречали коронованных особ?

– Конечно, встречала. Одна из них, правда, когда бывала в нашем доме, она не была еще коронована, но теперь на ней есть корона. Принц Уэльский бывал два или три раза в нашем доме.

– Теперь его надо называть король Эдуард Седьмой! Скажите-ка, для особы, лазающей по деревьям, у вас неплохие связи! А вот, мне кажется, мы и приехали.

Экипаж на самом деле только что остановился перед наглухо закрытыми в этот поздний час решетчатыми воротами виллы. Целым делом было вытащить привратника из постели, и надо было Мелани покричать вместе с ее спасителем, чтоб он, одетый в халат и ночной чепец с помпоном, вышел с фонарем в руке, который совершенно был не нужен, так как с приливом ушли облака и небо очистилось, прояснилось. Он никак не мог понять, как мадемуазель Мелани, которая должна была спать в своей комнате, оказалась вдруг не дома, в компании с незнакомым мужчиной, одетым во фрак.

– Прекратите разговоры и открывайте ворота! – крикнул незнакомец с раздражением. – Я не грабитель, я маркиз де Варенн. С вашей молодой хозяйкой случилось небольшое несчастье. Было бы хорошо, если бы вы разбудили ее гувернантку и послали за доктором!

Некоторые люди, явно привыкшие командовать, умеют заставлять себя слушаться. Через мгновенье вся вилла была на ногах. Кучер выводил коляску, чтоб поехать за доктором, в то время как мажордом в домашних клетчатых тапочках и слуга взяли пострадавшую и понесли ее в комнату. В большом вестибюле раздавались тевтонские проклятия, произносимые беспрестанно Фройлейн, которая бегала по комнате, как обезумевшая курица, и в голову ей приходили лишь те французские слова, которые обещали Мелани самое строгое наказание. Она была так раздражена, что красавец-маркиз должен был вмешаться:

– Прежде чем угрожать наказанием вашей воспитаннице, – крикнул он на безупречном немецком языке, – вы бы лучше нашли для нее сухую ночную сорочку и уложили бы ее спать с грелкой. Она совсем продрогла.

Эти слова, произнесенные на ее родном языке таким четким мужским голосом, повергли Фройлейн в состояние некоего экстаза, она молитвенно сложила руки, и на ее голубые фарфоровые глаза навернулись слезы умиления. Увидев подобное, молодой человек подошел к Мелани и дружески похлопал ее по щеке:

– Я вижу, что теперь все в порядке! – сказал он весело. – Спокойной ночи, моя дорогая девочка! Я зайду как-нибудь в ближайшее время, чтоб узнать, как вы себя чувствуете!

– Большое спасибо, – сказала Мелани. – И спасибо за то, что вы меня привезли. Я надеюсь, что вы приедете вовремя к ужину.

– Это совсем не важно! Очаровательная миссис Юг-Алле знает, что я все делаю всегда не так, как Другие!

Свет вестибюля подчеркивал блеск его темных глаз, и его зубы оказались еще белее, так как оттенялись черными усами. Мелани он показался очень красивым. Да и, видимо, Фройлейн думала то же самое. Придя в нормальное состояние, она рассыпалась в благодарностях, поток которых, казалось, никогда не кончится. Мелани, которой все это надоело, громко произнесла:

– Прежде чем уйти, может быть, вы скажете, как вас зовут?

– Вы уже знаете; я назвал себя вашему привратнику. Я…

– Не вашу фамилию! А имя, которым вас крестили! Я не хочу, чтоб вы были каким-то маркизом, как другие!

Он рассмеялся и преувеличенно торжественно поклонился ей:

– К вашим услугам! Меня зовут Франсис-Альбер-Клод-Габриэль-Фердинанд-Виктор. Выбирайте! А теперь спокойной ночи, мадемуазель Мелани! И пока не лазайте больше по деревьям.

Повернувшись с легкостью танцовщика на своих каблуках, он вышел, обе женщины проводили его глазами и одновременно громко вздохнули. Полен, мажордом, понес пострадавшую в ее комнату, за ним последовала Фройлейн и уложила ее спать, предварительно сменив Мелани ночную сорочку.

Доктор вошел, ворча, в тот момент, когда гувернантка укрывала свою подопечную. Он был человеком уже пожилого возраста и не любил, чтоб его вытягивали ночью из постели, особенно в сырую погоду, так как она плохо действовала на его ревматизм. Поскольку он лечил эту семью с давних пор, то начал с того, что высказал Мелани все, что он думает о ее поведении:

– Можно ли лазать по деревьям ночью и шпионить за людьми! Прекрасное занятие для благовоспитанной девицы! Хотел бы я услышать, что скажет по этому поводу ваша мать?!

– Я уже и так переживаю по этому поводу! – сказала, вздохнув, Мелани. – Будьте милосерднее, доктор! Если я уж сломала себе ногу, то не знаю как можно меня еще сильнее наказать?

– Конечно, конечно! Сейчас посмотрим!

Ее тонкая лодыжка стала вдвое толще и совсем необычного цвета. Старый доктор пощупал ее, затем осмотрел всю ногу, обследовал суставы с чисто английским хладнокровием и, казалось, совершенно не слышал стоны своей жертвы. Затем он выпрямился и отошел, чтобы снять пиджак и подвернуть рукава рубашки:

– Сейчас мы вам все это исправим! Вам больше повезло, чем вы этого заслуживаете. Здесь просто сильный вывих.

– Я… ничего не сломала?

– Связки разорваны, да, но, кости в порядке! Я вам сейчас забинтую ногу, но не может быть и речи, чтобы вставать с постели, до того как я вам разрешу это сделать.

После того как доктор смазал ногу сильно пахучей мазью и туго забинтовал ее, поврежденная лодыжка стала меньше болеть. Но Мелани не могла заснуть, да, впрочем, и не старалась. Эту необычную ночь она хотела до конца провести по-своему, она попросила открыть ставни и окна ее комнаты, чтоб слышать звуки музыки на балу, который сейчас был в самом разгаре.

– Это не расумно! – сказала Фройлейн. – Лютше саснуть, после как фи упал!

– Мне не хочется спать, я предпочитаю послушать музыку. Вы этого не понимаете?

Да нет, Фройлейн могла понять. Будучи достойной дочерью старой сентиментальной Германии, она обожала танцы, особенно вальс, который в ней поднимал волну ностальгии. Ее «приват-доцент» из Хайдельберга впервые пригласил ее, звонко щелкнув каблуками, на вальс «Голубой Дунай» и унес в пьянящем вихре танца.

Удобно устроившись на подушках, на которых красовались флорентийские ирисы, Мелани перебирала в памяти разные фразы, услышанные ею на празднике. Она представляла себе, как Франсис – теперь она его называла только так – возвращается в салон и рассказывает с улыбкой на устах о своем приключении старому другу, миссис Юг-Алле, и другим своим друзьям не такого почтенного возраста, которых оно, вероятно, позабавит. Она представляла себе, как он наклоняется и шепчет на ухо рыжей красавице нечто более конфиденциальное, а затем начинает кружить ее в плавном ритме английского вальса. Затем, когда она увидела, как среди ночи зажглись огни фейерверка, она представила себе их одних на террасе, прижавшимися друг к другу, уединившимися от других приглашенных, чтобы, не шокируя их, Франсису можно было бы крепче обхватить за талию свою партнершу. А может быть, и она прислоняла лицо к тому плечу, прильнув к которому так млела Мелани?..

Ее нервное потрясение было так сильно, когда она представила себе их рядом, что ей показалось, будто бы она увидела их наяву. Сцена с поцелуем, незримым свидетелем которой она была, вновь ожила перед глазами, и Мелани не сразу осознала, почему прослезилась и почему, не представляя себе даже лица незнакомки, она уже ненавидела так сильно женщину, которую Франсис держал в своих объятиях.

На следующее утро, когда Леони, ее горничная, пришла приготовить все для туалета, который осложнялся из-за ночного происшествия, Мелани прежде всего попросила подать ей зеркало:

– Здесь нет такого зеркала, которое я могла бы вам подать, мадемуазель Мелани. Вы могли бы пойти для этого в ванную комнату, но вам незачем волноваться: ваше лицо в полном порядке.

– Я знаю, Леони, но я бы все-таки хотела, чтоб вы мне дали зеркало. Пойдите за ним к моей матери. У нее их с полдюжины.

До сегодняшнего дня Мелани никогда не обращала внимания на свое лицо. Поскольку она любила свежий воздух и спокойное чтение книг в тиши своей комнаты, то довольствовалась тем, что, одевшись и причесавшись, мельком бросала взгляд в одно из зеркал в вестибюле, проходя мимо, и никогда не задерживалась здесь для того, чтобы лучше рассмотреть отдельные черты своего лица. Может быть, потому, что думала, что в нем нет ничего особенного. Ее мать, впрочем, не внушала ей иллюзий по поводу ее внешности:

– Не знаю, – вздыхала она часто, – удастся ли когда-нибудь из тебя сделать что-либо приличное с таким усталым лицом, большими коленками, с походкой убегающей курицы, и особенно с этими веснушками! Просто не знаю, как мы со всем этим справимся.

Наслушавшись таких высказываний в свой адрес, Мелани всегда думала, что у нее каштановые волосы с рыжеватым оттенком, круглая физиономия и «курносый» нос и вообще такое количество недостатков (а со временем их станет еще больше), и продолжала так думать, несмотря на все усилия ее подружки, очень кокетливой и умеющей хорошо использовать побрякушки и прибегать к женским уловкам, Жоанны, уверявшей ее, что не надо отчаиваться, терять веру в природные данные и в искусство других, которые сумеют помочь ей. Но Мелани подозревала в этих высказываниях подружки только проявление милосердия. Очаровательная блондинка Жоанна фон Рельниц, дочь советника в австрийском посольстве, безусловно будет иметь огромный успех в Вене, когда она станет выезжать в свет.

Взяв у Леони принесенное овальное, оправленное в позолоченное серебро зеркальце, Мелани долго смотрелась в него, рассматривая свое веснушчатое лицо, на котором выделялись большие темно-карие глаза, похожие на две фиолетовые сливы и занимавшие большую часть лица. Две очень туго заплетенные косы с голубыми бантами были положены полукругом на голове и делали ее похожей на средневековую статую из дерева. Усталость от бессонной ночи и боль, которую она испытывала, отражались на лице и не делали его красивее. Память, не пощадив Мелани, позволила мысленно представить себе яркую красоту молодой дамы в тюлевом боа, и это воспоминание повергло девушку в отчаяние. Яростно отбросив зеркало, которое Леони поймала на лету, Мелани громко произнесла:

– Я страшная! Страшная!..

Бедная девочка в то время так невыигрышно выглядела, что молодая камеристка, неспособная найти хоть какие-нибудь утешительные слова, вышла из комнаты и побежала за Фройлейн. Но это ничего не дало, так как гувернантка, увидевшая свою воспитанницу в слезах, не нашла ничего лучше, как, заключив ее в объятия, сказать со вздохом:

– Ах, мое сокровище! Не нато отчаиваться так! Хаспоть Пох не всехта распределяет красоту так, как толшен пыл пы! В фашей семье фсю красоту сапрала фаша мать! Фы толшны примириться с этим!

– Примириться? Я не хочу! Я хочу быть красивой, как все другие! Я хочу носить сверкающие боа и кружевные юбки! Я хочу, чтоб за мной ухаживали кавалеры!

– Это пудет! Фи очень молоты! Поферьте мне…

– Пожалуйста, Фройлейн! Оставь меня в покое!.. Я постараюсь заснуть!

– Ната опетать! Фи не сафтракали!

– Тогда принесите мне кофе с молоком и несколько кусочков с маслом и вареньем, но потом я хочу, чтобы меня оставили в покое!.. А! Я забыла! Если господин де Варенн придет справиться о моем здоровье…

– Маркис?

– Ради Бога, Фройлейн, говорите по-немецки! Да, маркиз! Если он придет, скажите ему, что хотите: что у меня температура, что я сплю или что-то другое, но я не хочу его видеть! Вы поняли?

– Да! Я поняла! Спите спокойно!

Но за исключением доктора Го, никто не позвонил у решетчатых ворот виллы «Морган». И Мелани, которая уже была больше женщиной, чем она это себе представляла, совершенно бессознательно обливала подушку слезами, потому что Франсис не думал о ней. К счастью, этот новый приступ отчаяния совершенно опустошил ее, и, выпив большую чашку липового чая, пахнущую еще апельсиновыми цветами, она проспала, как сурок, до утра.

Так как сон обычно умиротворяет умы и ставит все на свои места, Мелани утром почувствовала себя, как римский легионер, способной стоически встретить все превратности судьбы… и особенно возвращение матери, от которого она ничего не ожидала хорошего. Один Господь знал, сколько упреков, высказанных Альбиной Депре-Мартель, урожденной Пошон де ла Крез, посылается на голову ее дочери!

В тот момент, когда она, свежая и восхитительная, в белом платье из фуляра в горох кораллового цвета, в очаровательной шляпке из рисовой соломки, поля которой были несколько приподняты и на них лежала вишневая гроздь, обернутая в белый муслин, появилась после обеда в доме, ее большие небесно-голубые глаза выражали полную безмятежность. Ничто не предвещало ни малейшего облачка, ни малейшей грозы! Напротив, она с улыбкой на устах уселась в шезлонг, стоящий на веранде, где ее дочь переворачивала меланхолично страницы книги, которую перечитывала в десятый раз. Тотчас же воздух веранды смешался с сильным запахом духов. Тех духов, которые, как считала Альбина, наилучшим образом в этот момент подчеркивали ее индивидуальность. Это был «Идеальный букет» Коти из дорогого магазина на площади Вандом, но она слишком много их вылила на себя. Поэтому, когда она наклонилась к дочери, чтобы поцеловать ее, Мелани чихнула. Альбина тотчас же состроила физиономию обеспокоенной матери:

– Ты видишь, ты простудилась! Да и нога болит у тебя! И зачем только ты лазала по деревьям?

– Мне это нравится, но я думаю, что вы этого не сможете понять! А вы когда-нибудь лазали по деревьям?

– Никогда! Я бы побоялась испортить платье. И потом, господи, зачем?.. Хотя ты проявила мастерство! Я думаю, может, ты нарочно это сделала?..

– О чем вы говорите, мама?

– О твоем спасителе! Об этом Франсисе де Варенне, любимчике всего Динара! Но он, кажется, ограничивается лишь визитами к этой старой крашеной американке, нашей соседке.

– Но не только к ней одной! Он мне сказал, что он и вам был представлен. Это, наверное, было в другом доме, так как вы редко посещаете Юг-Алле?

Лицо молодой женщины вспыхнуло, она забыла, что играет роль обеспокоенной матери.

– Он вспомнил об этом? Это очень мило! Это было у леди Элленборо, во время последнего чаепития у нее, и надо сказать, что я была в превосходной форме. Я была в вуалевом лиловом платье с шантильскими кружевами в тон и нарядном капоре. Он мне сказал, что я похожа на букет пармских фиалок, я думаю, может быть, переменить духи? Говорят, у Коти появились новые духи «Пармская герцогиня» с чудесным запахом… Но вернемся к красавцу Франсису. Кстати, он уже приезжал справиться о твоем здоровье?

– Лично, нет. Он присылал своего слугу.

– Своего слугу? Какая развязность по отношению к… твоей семье?

– Мама, вы подумали о себе, но я вас хочу успокоить: я ему сказала, что вы поехали к губернатору Джерси…

– А!.. – сказала с большим облегчением Альбина. – В таком случае не все потеряно…

– Конечно, не потеряно, – промолвила Мелани с долей горечи в голосе, на что ее мать не обратила внимания. – А почему вас так заинтересовал маркиз де Варенн?

– Почему?.. Я… не говори глупостей! Конечно, не потому, что он мне лично интересен. Я говорю о нем так же, как все в городе, поскольку это один из самых интересных мужчин. К тому же он очень много путешествовал, побывал в Африке и долго жил в Египте. Сейчас он приехал из Англии, где присутствовал на коронации короля Эдуарда. Говорят, что они друзья. Говорят также… что он очень нравится женщинам, к несчастью, здесь у него будет большой выбор! – прибавила она недовольно.

– Мне кажется выбор сделан! Альбина широко раскрыла глаза:

– Что ты говоришь? Он тебе признавался в этом? Мне кажется, это довольно легкомысленно?

– Нисколько, с дерева все очень хорошо видно.

– А что ты видела?

– На террасе, пока пел Карузо, я видела, как он обнимал красивую молодую рыжеволосую даму в белом, но я ее не знаю…

– Ты это видела? Ну как она выглядела? Расскажи! Опиши!

– Я вам рассказала все, что знаю, не спрашивайте меня больше! – сказала с раздражением Мелани.

Ей больше не хотелось говорить о Франсисе со своей матерью. Ей вообще ни о чем не хотелось говорить, и чтобы закончить разговор, она сказала:

– Я надеюсь, у вас, мама, была приятная поездка… Мне кажется, у вас выбились пряди волос, вам, наверное, надо причесаться. Правда, всего несколько прядей!

– Рассыпались, да? Ты права, надо посмотреться в зеркало!

И она быстро ушла в своем пышном фуляровом платье и шляпке, украшенной вишневой гроздью, оставив на веранде свою дочь и даже не поинтересовавшись, болит ли у нее нога. Но уже давно Мелани заметила, что Альбина интересовалась только собой…