Текст книги "Конец странствий"

Жюльетта Бенцони
Конец странствий

Губернатор Одессы

Глава I
Дама с бриллиантом

Ступившая июльским вечером на деревянную набережную Одессы женщина имела более чем отдаленное сходство с той, которая четыре месяца назад расположилась, чтобы бесконечно ждать, в золоченой клетке, нависшей над водами Босфора. Вынужденный отдых, превосходное питание, обеспеченное Османом, управляющим Турхан-бея, гостье, относительно которой он получил самые строгие указания, совершили чудо вместе с ежедневными прогулками в садах Хюмайунабада. Прелесть турецкой весны, раскрывавшаяся с каждым новым днем в обществе Жоливаля, принесла успокоение истерзанной душе молодой женщины, в то время как материнство придало ее естественной грации оттенок нового совершенства.

Фигура Марианны вновь обрела давнюю тонкость, но не сохранила ничего от того вида драной кошки, который так беспокоил Жоливаля и привел в ужас Язона Бофора. Теперь это была женщина в полном расцвете сил, до зубов вооруженная для единственной войны, которая ей подходила: войны за любовь. И если путешественница с интересом и любопытством смотрела на заполнявшую порт пеструю толпу, та не скрывала восхищения, которое вызвала эта прекрасная незнакомка, так изящно одетая в белое вышитое платье с воланами и чьи громадные глаза цвета изумруда сверкали под мягкой тенью широкополой шляпы из итальянской соломки с пучком лент из того же материала.

За нею следовал Аркадиус де Жоливаль в незапятнанно-белом полотняном костюме, чтобы лучше бороться с жарой, как всегда элегантный и подтянутый. Изящное канотье и длинный зеленый зонтик под мышкой завершали его экипировку, которая также имела успех у туземцев. Следом выгрузили багаж: несколько чемоданов.

Оба они являли собой безмятежный образ неискушенных посетителей, которые открывают неизвестную страну и получают удовольствие от этого открытия, но такой была только видимость, а в глубине обоих терзало беспокойство о том, что ожидает их в первом русском порту на Черном море.

Одесса была удивительным городом, красивым, без сомнения, но импровизированным и полным сооружений еще слишком новых, чтобы приобрести душу, ибо не прошло и двадцати лет, как, поставив свою подпись под указом, царица Екатерина II произвела свежезахваченную у турков татарскую рыбачью деревню в будущий русский порт. Деревня, которую турки украсили крепостью, называлась Хаджи-бей. В память о существовавшей на этом месте когда-то в древности греческой колонии под названием Одессос Екатерина перекрестила ее в Одессу.

Возвышение деревни не было императорским капризом. Расположенный в скалистом заливе, закрепившийся между устьев двух больших рек, Днепра и Днестра, будущий порт занимал исключительное стратегическое положение и в то же время обеспечивал выход к Средиземному морю необъятным хлебным полям Украины.

Именно хлеб, кстати, мирно царствовал в этом военном порту. В то время как Марианна и Жоливаль с предложившим, в надежде на вознаграждение, свои услуги мальчишкой направились к единственной в городе приличной гостинице, десятки набитых тугими мешками телег спускались к амбарам, где они сгружались, прежде чем исчезнуть в трюмах всевозможных судов, среди которых, как с горечью отметила Марианна, были и английские. Но отныне она попала на вражескую территорию, и забывать об этом не следовало.

Уже прошло три недели, как великая армия Наполеона форсировала Неман, чтобы атаковать Александра на его собственной земле…

Ее глаза блуждали по гигантскому порту, где могли найти убежище сотни три кораблей, в надежде найти знакомый силуэт «Волшебницы», но большинство судов были западными, а русский флот не имел ничего общего со старыми османскими развалюхами. Трудно в таком лесу найти мачты брига.

Город, сбегавший с высокой скалы к морю в пестроте пышной растительности, походил на соединительную черточку между двумя синими бесконечностями, но на полпути между шумящим портом и белизной элегантных кварталов верхней части бросала мрачную тень восстановленная и укрепленная старая турецкая цитадель, и к ней навязчиво приковывался взгляд молодой женщины. Не там ли уже несколько месяце томится Язон?

Она так долго ждала его с таявшей с каждой зарей надеждой, что едва верила в его близкое присутствие. Новости распространяются медленно на Черном море, где каждый считает, что всему свое время, а пока любые гипотезы допустимы. Не стал ли американский корсар жертвой одной из тех внезапных и жестоких бурь, к которым привык древний Понт Эвксинский? Или же он был захвачен одной из пиратских флотилий неопределенной национальности, так как грабители этого внутреннего моря состоят из всевозможного сброда? Царские корабли были бессильны против этой нечисти, ибо, внезапно возникая из ночи или тумана, они атаковали, подобно рою ос, и исчезали так же стремительно и бесследно, словно их сдувал порыв ветра…

В начале июня, когда уставшая воевать Османская империя заключила мир с Россией, Осман вернулся с новостью, гораздо менее трагической, чем ожидалось, хотя и достаточно тревожной: бриг захватили русские и отвели в Одессу, где он находится под стражей. А о судьбе капитана ничего не известно.

Более чем вероятно, он стал пленником грозного губернатора Крыма, этого эмигрировавшего француза, ставшего определенно – несмотря на свое имя – более русским, чем все русские, который все свои силы и талант направил на то, чтобы раскрыть богатства Южной России и сделать из Одессы настоящий город: одним словом – герцог де Ришелье.

Близость владения княгини Морузи позволяла Марианне наносить ей визиты, достаточно незаметные, чтобы не привлечь внимания всегда бдительного сэра Стратфорда Кэннинга, и от нее затворница из Хюмайунабада смогла установить связь с Нахшидиль и произвести через нее негласное расследование, давшее положительный результат: американский корсар действительно был пленником губернатора, и султанша призналась в своем бессилии освободить его: не могло быть и речи, чтобы из-за беспокойного иностранца рискнуть нарушить равновесие, еще такое хрупкое, между Портой и царским губернатором.

Получив эти сведения, Марианна быстро приняла решение. Кроме того, эти новости, какими бы неприятными они ни были, все же лучше долгой неизвестности. Снова Язон утратил свободу, но, по крайней мере, жив.

С другой стороны, она так и не получила никаких известий о своем сыне: князь, донна Лавиния и малыш словно испарились, и, когда она попыталась спросить у Османа о месте, где мог находиться его хозяин, управляющий ограничился низким поклоном, заверив, что он ничего не знает, улыбнувшись при этом слишком радостной, чтобы быть искренней, улыбкой. На этот счет он также должен был получить достаточно строгие указания.

Так что Марианна без колебаний велела ему найти быстроходный и по возможности удобный корабль, чтобы отвезти их – ее и Жоливаля – в Одессу. Герцог де Ришелье был когда-то другом и однокашником ее отца по коллежу дю Плесси. Поэтому она ходатайствовала и получила паспорт на свою девичью фамилию, полагая, что герцога могут размягчить воспоминания детства и он пожалует дочери своего старого друга освобождение «Волшебницы» и ее экипажа. Как таковой ей он, во всяком случае, сделал бы это охотней, чем другу Наполеона…

Затем, конечно, надо будет выбраться из ловушки Черного моря, снова пройти Босфор под пушками Румели Гиссар и под носом у английских кораблей, но все эти препятствия Марианна относила к второстепенным проблемам: раз ими будет заниматься Язон, они потеряют значительную часть своей пугающей силы. Самым трудным, несомненно, было вырвать американца у этого важного сеньора, безусловно, смертельного врага любого либерализма, с которым, даже если он унаследовал только третью часть характера своего прославленного родственника, поладить будет затруднительно.

И Марианна ясно представила себе его: надменный, вызывающий, безжалостно угнетающий свое обширное губернаторство, покровитель искусств и роскоши, поразительно образованный, без сомнения, но в повседневной жизни невыносимый.

Опасения, которые ей внушал этот человек, росли для Марианны по мере того, как она шла вперед по кипящим жизнью и деятельностью пристаням. Несмотря на еще сильную жару в этот сумеречный час, торговцы, мелкие служащие, крестьяне, носильщики, матросы и военные толпились здесь, особенно у начала длинной отлогой улицы, ведущей к административному центру города, где над несколькими изящными белыми и розовыми домами в стиле XVIII века сверкали золотые луковицы и колокольни новых церквей.

На видневшихся повсюду стройках шла интенсивная работа. Самым внушительным выглядел уже законченный арсенал. Стоя на длинных лестницах над величественной дверью, мастера высекали русского императорского орла, и мальчуган, ставший гидом путешественников, направил их прямо к этой двери, с помощью жестов и мимики объясняя, что, прежде чем пойти дальше в город, надо полюбоваться тем, что вскоре будет одним из самых красивых памятников в честь Александра I, царя России.

– Что ж, пойдем полюбуемся! – вздохнул Жоливаль. – Это не займет много времени, и лучше никого не задевать.

В нескольких шагах от лестниц на камне стоял мужчина, похоже, наблюдавший за скульпторами. Это был, безусловно, один из архитекторов, ибо время от времени он слегка поворачивался к высокому смуглому молодому человеку, вооруженному письменным прибором, и говорил ему несколько слов, которые тот торопливо записывал.

Выглядел он довольно необычно. Высокий и худой, с тонкими чертами озабоченного лица, он предоставлял вечернему ветру как угодно играть с его короткими, чуть вьющимися волосами, еще черными в одних местах и совершенно седыми в других. Небрежно одетый в поношенный сюртук, с кое-как завязанным галстуком, в стоптанных сапогах, он яростно курил длинную пенковую трубку, пуская не меньше дыма, чем действующий вулкан.

Он как раз повернулся к молодому человеку, чтобы бросить ему между двумя затяжками несколько слов, когда Марианна и Жоливаль попали в поле его зрения. Огонек интереса зажегся в его глазах при виде такой красивой женщины, но у него не хватило времени рассмотреть ее, ибо ужасающий грохот, сопровождаемый воплями, пронесся над портом и отвлек его внимание. Но ненадолго. В следующую секунду он спрыгнул с камня, бросился к прибывшим с протянутыми руками и, буквально скосив их, как жнец траву, рухнул вместе с ними на груду ожидавших погрузку мешков.

Ни Марианна, ни Жоливаль не успели даже вскрикнуть: большая груженная камнями телега вихрем пронеслась в нескольких дюймах от их укрытия и, следуя своим безумным курсом, рухнула вниз, подняв фонтан воды и обломков стоявших там лодок. Если бы не мгновенная реакция незнакомца, путешествие двух друзей закончилось бы здесь…

Побледнев при мысли о том, чего только что она избежала, молодая женщина приняла, чтобы подняться, протянутую руку их спасителя, тогда как Жоливаль выбивал пыль из своего измявшегося костюма. Она машинально поправила съехавшую на ухо шляпу и обратила к наскоро отряхивающемуся незнакомцу влажный от признательности взгляд.

– Сударь, – с волнением начала она, – я не знаю, как выразить вам…

Мужчина перестал отряхиваться и поднял левую бровь.

– Вы француженка? И мне удалось оказать услугу соотечественникам? В таком случае, сударыня, моя радость по поводу спасения красоты такой очаровательной женщины удвоилась…

Поскольку Марианна покраснела под пылким взглядом незнакомца, Жоливаль, оправившись от испытанного страха, решил действовать. Несмотря на измятую шляпу и испачканный костюм, он представился с изяществом истинного дворянина:

– К вашим услугам, сударь, виконт Аркадиус де Жоливаль. Что касается моей воспитанницы – она дочь маркиза д’Ассельна де Вилленев.

Снова мужчина поднял бровь, оставив Жоливаля в недоумении, было ли это знаком удивления или иронии, затем сразу же стал так лихорадочно рыться в карманах, что виконт не удержался от вопроса, не потерял ли он что-нибудь.

– Моя трубка! – ответил тот. – Я не знаю, куда она делась…

– Очевидно, вы уронили ее, когда так великодушно бросились нам на помощь, – сказала Марианна, нагибаясь, чтобы посмотреть вокруг себя.

– Не думаю! Мне кажется, что в тот момент ее у меня уже не было…

Долго искать не пришлось. Разыскиваемый предмет мгновение спустя появился в руке высокого молодого человека, который не спеша и ни на гран не теряя почти олимпийского спокойствия присоединился к их группе.

– Ваша трубка, сударь! – отчетливо выговорил он. Перекошенное лицо незнакомца засияло.

– Ах, спасибо, мой мальчик! Пойдите, кстати, посмотреть, как идут работы в кордегардии. Я скоро присоединюсь к вам. Следовательно, – добавил он, начав отчаянно смоктать трубку, – следовательно… вы французы? Но кой черт собираетесь вы делать здесь, если я не покажусь слишком нескромным?

– Ничуть, – улыбнулась Марианна, которая решительно нашла этого человека ужасно симпатичным, – я хочу увидеться с герцогом де Ришелье. Надеюсь, он по-прежнему губернатор этого города?

– По-прежнему… как и всей Новороссии. Вы с ним знакомы?

– Еще нет. Но вы, сударь, который так хорошо говорит на нашем языке и должен тоже быть французом, вы, без сомнения, с ним знакомы?

Мужчина улыбнулся.

– Вы будете удивлены, сударыня, числом русских, говорящих по-французски лучше, чем я, но вы правы: я француз и знаком с губернатором.

– В настоящий момент он в Одессе?

– Гм… я предполагаю! Мне не приходилось слышать, что он уехал.

– А какой он в действительности? Простите меня, если я злоупотребляю вашей любезностью и временем, но мне необходимо знать. В Константинополе поговаривают, что это грозный человек и прежде всего недоступный, что он правит, как настоящий властелин, и против него никто не может устоять. Говорят также, что он ненавидит императора Наполеона и все, что его окружает…

Улыбка исчезла с лица незнакомца, и внимательный взгляд, которым он окинул Марианну, принял недовольный оттенок, почти угрожающий.

– До настоящего времени турки, – медленно начал он, – не имели особых причин любить Его Превосходительство, который во время войны сыграл с ними не одну злую шутку. Но если я правильно понял, вы прибыли от нашего недавнего врага? Вы не боитесь, что губернатор потребует от вас объяснений о том, что вы собираетесь здесь делать? Видите ли, чернила еще не просохли на подписях под мирным договором. Недоверие существует, и улыбки, которыми обмениваются, по-прежнему немного принужденные. Я могу только порекомендовать вам величайшую осмотрительность. Когда дело касается безопасности его территории, губернатор неуступчив и непреклонен.

– Вы хотите сказать, что он посчитает меня шпионкой? – внезапно сильно покраснев, прошептала молодая женщина. – Я надеюсь, что это не произойдет, потому что мое намерение…

Ей пришлось остановиться. Высокий молодой человек вернулся бегом, с необычным волнением нагнулся к уху своего мэтра и бросил несколько слов. Незнакомец издал гневное восклицание и грубо выругался:

– Заср…! Форменные заср…! Ну, я иду туда! Извините меня, – добавил он, обращаясь к молодой женщине, – но я должен покинуть вас из-за важного дела. Мы еще встретимся, без сомнения…

Засунув трубку в карман, даже не подумав выбить ее, он кивнул им и пустился почти бегом. Жоливаль окликнул его:

– Сударь! Эй, сударь! Скажите хотя бы имя доброго человека, которому мы обязаны жизнью. Иначе как мы вас найдем?..

Мужчина слегка заколебался, затем бросил:

– Септиманий! Меня зовут Септиманий!..

И он исчез под порталом арсенала, оставив Жоливаля начисто сбитым с толку.

– Дьявол его возьми! – чертыхнулся он. – Но это же имя моей жены!

Марианна рассмеялась и взяла под руку своего старого друга.

– Не стоит расстраиваться из-за этого и тем более злиться на этого славного малого. Бывает, что женское имя является и почтенной фамилией, и это только доказывает, что наш спаситель – потомок какого-нибудь жителя древней галльской Септимании.

– Может быть, – сказал Жоливаль, – но от этого воспоминание не стало более приятным. Честное слово, если бы я не знал, что она прочно засела в Англии, я не удивился бы, встретив ее здесь… Однако пойдем! Я вижу, что наш гид исходит нетерпением, и пора уже удостовериться, на что может быть похожа русская гостиница…

К большому удивлению путешественников, та, куда их привел мальчишка, удивительно походила на парижскую гостиницу конца прошлого века. И Жоливаль, который ожидал увидеть грязную продымленную избу, с облегчением переступил вымощенный красивыми белыми камнями порог отеля Дюкру, носившего, по русскому обычаю, имя своего владельца.

Это был недалеко от спускавшихся ярусами по склону больших казарм красивый новый дом розового цвета с высокими белыми окнами, сверкавшими в последних лучах солнца. Он распахивал сияющие медью широкие двери с апельсиновыми деревьями в фаянсовых горшках по бокам в самом начале нового города. И, видимо, дом этот хорошо содержался.

Две служанки в чепчиках и белых передниках и двое слуг в красных рубашках – единственная русская нота в этом западном ансамбле – поспешили к багажу путешественников, в то время как мэтр Дюкру собственной персоной, очень величественный в темно-синем одеянии с позолоченными пуговицами, делавшем его похожим на морского офицера, направился им навстречу, чтобы поздравить с прибытием. Но его легкая церемонность сменилась явным восхищением, когда он увидел изящество новой клиентки и узнал, что она француженка.

Дюкру прежде был поваром у герцога де Ришелье. Вызванный им, он приехал сюда, когда в 1803 году герцог стал губернатором Одессы, чтобы дать городу, который рос на глазах, приличную гостиницу. С тех пор отель Дюкру, где была лучшая кухня во всей Новороссии, давал хороший доход и продолжал процветать благодаря многочисленным торговцам, посещавшим быстро растущий порт, колонистам, недавно и быстро разбогатевшим в этом прежде пустынном и запущенном районе, но отныне быстро развивающемся, и офицерам уже довольно солидного гарнизона.

Когда сопровождаемые хозяином Марианна и Жоливаль вошли в вестибюль, изящно отделанный деревянными панелями с золотыми прожилками, как в Трианоне, они оказались почти лицом к лицу с немолодой дамой, которая спустилась с лестницы с русским полковником и вид которой их поразил.

Это было вызвано не ее старомодной одеждой: просторным черным шелковым платьем с фижмами, с белыми муслиновыми манжетами и большой шляпой с черными перьями, а выражением лица, гордого, надменного, почти презрительного. Ей было лет под пятьдесят, и, по всей видимости, она принадлежала к аристократии. Кроме того, она должна была быть богатой, судя по великолепным серьгам из жемчуга с бриллиантами, свисавшим вдоль ее нарумяненных щек. Она была также довольно красива, но холодные хитрые голубые глаза лишали, в общем-то, гармоничные черты ее лица привлекательности. Ее взгляд из-за лорнета в витой золотой оправе, направленного, как некое оружие, оставлял неприятное впечатление. Так вот, проходя мимо Марианны, незнакомка замедлила шаги и впилась в нее глазами, даже повернув голову, чтобы лучше рассмотреть вошедшую, прежде чем исчезнуть в шуме улицы с полковником, следовавшим за нею как привязанный.

Марианна и Жоливаль непроизвольно остановились у лестницы, пропустив мэтра Дюкру на несколько ступенек вперед.

– Какая примечательная особа, – заметила Марианна. – Не будет ли нескромным спросить, кто она?

– Ничуть, сударыня, тем более что, судя по тому, как она смотрела на вас, можно предположить, что ее занимал такой же самый вопрос. Впрочем, просто удивительно, сколько французов случайно узнают друг друга!

– Эта дама француженка?

– Безусловно. Ее зовут графиня де Гаше. Она приехала из Санкт-Петербурга позавчера в сопровождении офицера, которого вы видели с нею, полковника Иванова. Насколько мне удалось узнать, это дама из высшего света, которую постигло горе, но которая пользуется особым покровительством Его Величества царя.

– И что она здесь делает?

Хозяин гостиницы только развел руками.

– Точно я не знаю! Из-за своего здоровья она собирается обосноваться в наших местах, где мягкий климат больше подходит ей, чем тот, более суровый, в столице. А может быть, из-за выдачи ссуд и очень выгодных условий получения земли, которые губернатор предоставляет тем, кто выражает желание стать поселенцами в Новороссии.

– Поселенкой, такая женщина? – воскликнул Жоливаль, который с внезапно нахмуренными бровями внимательно следил за действиями дамы в черном. – Я в это с трудом поверю! Мне кажется, что я знаю ее, хотя имя ничего не говорит! Но я уверен, что уже где-то видел эти глаза. Но где?..

– Действительно, у вас был такой вид, словно вы встретили призрак, – смеясь, заметила Марианна. – Не напрягайте память, это вспомнится само собой! Теперь пойдем все же познакомимся с нашими помещениями. После всех этих дней неуютного плавания я тороплюсь оказаться в настоящей комнате…

Та, что отвели ей, выходила на море и порт, где причудливым веером расположились различные племена. В нагромождении хижин, палаток и домов, где встретились элементы стилей, характерных для каждой этнической группы, теснились евреи, греки, армяне, татары, караимы, молдаване, валахи, болгары, цыгане… Зажигались огни, обрывки песен доносились по морскому воздуху, удивительно пахнущему полынной водкой.

Марианна долго стояла, высунувшись из окна, даже не сняв шляпы, очарованная поистине сказочным зрелищем, которое представлял залив в волшебстве великолепного захода солнца. Горящее пожаром море отражало слабеющие лучи гигантскими пурпурными пятнами и золотыми полосами, испещренными аметистовыми вспышками, которые под защитой высокой дамбы становились темно-зелеными… На кораблях раздавались свистки и барабанный бой. Это был час салюта знаменам, и на всех мачтах медленно спускались флаги, все в одно время, словно в хорошо отрепетированном балете. Но, несмотря на тщательный осмотр, Марианна не заметила корабль, который искала. Куда же отвели «Волшебницу»? Где находится Язон? Может быть, в цитадели или в другой тюрьме, которую отсюда не видно? Этот город не походил ни на один другой. Он сбивал с толку, своеобразный и соблазнительный, своей невероятной жизненной силой, и Марианна у этого окна чувствовала себя на пороге неведомого мира, который одновременно и притягивал ее, и пугал.

– Я попросил милейшего Дюкру подать нам ужин сюда, – раздался позади нее знакомый голос. – Я не думаю, что вы хотите смешаться в общем зале с заполняющими гостиницу людьми. Самым мудрым на сегодня будет, я считаю, поужинать и спокойно провести ночь в постелях, которые показались мне превосходными.

Она полностью повернулась к нему.

– Я хочу как можно скорей увидеть губернатора, Жоливаль. Разве нельзя отправиться сегодня вечером в его резиденцию и попытаться получить аудиенцию?

Жоливаль принял оскорбленный вид.

– Дама вашего ранга, моя дорогая, сама не отправляется просить аудиенцию. Так же, как и такой человек, как я. Но не волнуйтесь, именно сейчас один из лакеев мчится галопом к вышеупомянутой резиденции с вышедшим из-под моего гениального пера сугубо официальным посланием, выражающим ваше живейшее желание приветствовать старого друга вашего отца.

– Вы еще раз правы, друг мой, – вздохнула молодая женщина, поблагодарив его извиняющейся улыбкой. – Нам остается только выполнить вашу программу: поужинать и отдохнуть. Я надеюсь, что завтра нас позовут к герцогу…

Вечер был тихий и спокойный. Удобно расположившись в прилегающей к комнате Марианны небольшой гостиной, друзья отдали честь превосходной кухне отеля Дюкру, кухне совершенно французской, напомнившей молодой женщине деликатесы, которыми великий Карем украшал стол Талейрана. Что касается Жоливаля, осчастливленного расставанием с османской стряпней, то он с такой жадностью поглотил карпа по-шамборски, рагу из утки и пирожки с клубникой, словно не ел несколько недель, не переставая смаковать восхитительное шампанское, рожденное в окрестностях прославленного Эперней, которое Дюкру доставал благодаря хорошим отношениям с бывшим хозяином и густой сетью контрабандистов.

– Как вам угодно, – доверительно сказал он Марианне, заканчивая вторую бутылку, – но нет ничего подобного этому вину, чтобы заставить вас видеть вещи и людей в совершенно ином свете. Я уважаю склонность Императора к шамбертену, но, по-моему, он слишком однообразен. Шампанское же обладает незаменимыми достоинствами.

– Я думаю, он знает это, – улыбнулась молодая женщина, которая в это время смотрела на пламя свечи сквозь легкие пузырьки, поднимавшиеся в ее бокале. – Именно ему я обязана тем, что впервые в жизни попробовала шампанское.

Волнение затуманило ее оживившийся взгляд при воспоминании о том вечере. Было ли это вчера, или века прошли после того, как эта лиса Талейран снежной ночью привез одетую в розовый атлас молодую женщину в павильон Бютара, чтобы смягчить своим пением горе некоего господина Дени? Она снова увидела музыкальный салон, уютный и очаровательный, крупную голову Дюрока, немного скованного своей ролью сводника, почти всюду испускавшие аромат цветы, пылающий огонь в камине, замерзший пруд за прозрачной преградой окон. И он, невысокий мужчина в черном фраке, слушавший ее пение, не произнося ни единого слова, но с такой нежностью в серо-голубых глазах… Она вновь видела все это и вновь частично ощутила то смятение, когда легкие пузырьки шампанского бросили ее, более чем согласную, в объятия незнакомца… И тем не менее в эту минуту она спросила себя, действительно ли с нею произошло то приятное приключение, или это была только рассказанная кем-то история, одна из тех галантных сказок в духе Вольтера или Лафонтена?

Закрыв глаза, словно пытаясь сохранить ощущение того вечера, она сделала глоток освежающего вина.

– Франция далеко, – заметила она, – и кто знает, что ждет нас здесь?

Жоливаль вскинул бровь и улыбнулся своему пустому бокалу и заставленному остатками еды столу.

– В эту минуту у меня нет ощущения, что она так уж далеко… и затем, мы теперь топчем ту же землю, что и Его Величество Император и Король.

Марианна вздрогнула и открыла глаза.

– Ту же землю? Что вы хотите сказать?

– Ничего, кроме того, что я узнал у Дюкру, с которым поболтал немного. По последним сообщениям, Император в Вильне. Вот почему мы видели здесь такую массу военных. Собираются татарские и черкесские полки, чтобы присоединиться к армии царя… и говорят, что герцог Ришелье собирается возглавить их.

– Возглавить их? Француз? Это невозможно!

– Почему? А вы забыли, что маркиз де Ланжерон сражался при Аустерлице под царским орлом? Ришелье такой же, как и он, непримиримый эмигрант. Он только и мечтает уничтожить Бонапарта в надежде возвращения на трон этих страдающих одышкой Бурбонов.

Охваченный внезапным гневом, Жоливаль схватил тонкий хрустальный бокал, который он только что осушил, и яростным жестом послал его на белый мрамор у камина, где он разлетелся вдребезги.

– Тогда, – заметила молодая женщина, – я спрашиваю себя, почему мы здесь попиваем шампанское, философствуем вместо того, чтобы попытаться увидеть этого человека, может быть, урезонить…

Жоливаль пожал плечами, встал и, взяв руку своей юной подруги, нежно поднес ее к губам.

– Всему свое время, Марианна. И герцог де Ришелье не уедет сегодня ночью. Могу ли я, кстати, напомнить вам, что мы собирались кое о чем просить его и наше положение не такое уж завидное, чтобы пытаться читать ему мораль? Забудьте то, что я вам сейчас сказал, и мое раздражение. Я надеюсь, Бог простит мне, что я становлюсь старым безумцем…

– Безусловно. Но вы свирепеете, когда речь заходит об эмигрантах и принцах. Спокойной ночи, друг мой. И вы тоже постарайтесь забыть…

Однако в момент, когда он хотел уйти, она удержала его.

– Аркадиус, – сказала она, – эта женщина, эта мадам де Гаше, с которой мы встретились, вы не вспомнили, где видели ее? Очевидно, она эмигрантка. Может быть, она подруга вашей жены?

Он отрицательно покачал головой.

– Категорически нет. Она должна была быть довольно привлекательной, а Септимания никогда не выносила красивых женщин. Мне кажется… да, мне кажется, что она связана с чем-то ужасным, с жутким воспоминанием, затаившимся в глубинах моей памяти, которое я не могу извлечь на свет. Я надеюсь, однако, и пытаюсь, ибо, встретив ее сейчас, я испытал своего рода предчувствие опасности, угрозы…

– Ну хорошо, идите спать! Ведь говорят, что утро вечера мудренее, и, может быть, завтра ваши воспоминания прояснятся. И потом, мне кажется, мы начали сочинять роман и придаем слишком большое значение несчастной женщине, которая ни к чему не причастна.

– Возможно. Но мне не понравилась ее манера разглядывать людей, и я не перестану доискиваться, кто она в действительности.

Хорошо выспавшись и отдохнув, Марианна совершенно забыла о женщине в черном, когда утром в ее дверь осторожно постучали в то время, как она, обложившись подушками, приготовилась завтракать по-французски легкими, как воздух, рожками. Подумав, что горничная забыла что-нибудь, она пригласила войти. Но вместо белого чепчика появилась пудреная голова дамы, которая так заинтриговала Жоливаля…

Быстро приложенным ко рту пальцем она призвала соблюдать тишину, затем очень тщательно, без малейшего шума, закрыла дверь, предварительно убедившись, что в коридоре никого нет.

Занятая намазыванием масла на знаменитые рожки, Марианна замерла с ножом в руке.

– Сударыня… – начала она, готовая попросить незваную гостью дать ей спокойно позавтракать.

Но дама снова сделала знак молчания, сопроводив свой жест улыбкой, такой обворожительной, такой молодой и смущенной, что молодая женщина сразу забыла о предчувствиях, впрочем, довольно туманных, Жоливаля. Наконец после того, как она некоторое время прислушивалась к внешним шумам, дама приблизилась к кровати, сделав легкий реверанс, на лье отдававший Версалем.

– Умоляю вас простить мое вторжение, мало приличное, поскольку мы не представлены друг другу, – сказала она голосом бархатной мягкости, – но я думаю, что в стране, где цивилизация находится в зачаточном состоянии, строгие правила протокола немного теряют свою обязанность, тогда как вполне естественные узы, связывающие людей одной национальности, становятся почти семейными… Но прошу вас, продолжайте завтракать…

Дама выпалила свою речь одним духом и с такой непринужденностью, словно она целую вечность была знакома с молодой женщиной. В ответ Марианна очень учтиво, но без особого восторга заверила, что рада принять ее, и предложила сесть.

Посетительница подхватила стул и со вздохом удовлетворения села, расправив вокруг себя блестящие складки утреннего платья из серого шелка. Она снова улыбнулась.