Текст книги "Констанция. Книга четвертая"

ГЛАВА 3

Дни шли за днем. Охоты, балы, встречи послов, приемы каждый новый день был похож для Констанции на предыдущий. Она, едва появившись во дворце, тут же ощущала на себе взгляды короля Витторио. Констанции становилось не по себе, и она уже едва находила в себе силы, чтобы сдерживаться.

Король Витторио заговаривал с ней довольно редко, но и этих кратких разговоров было достаточно, чтобы Констанция чувствовала себя неспокойно.

– Вы все еще счастливы, графиня? Продолжаете любить своего мужа?

– Да, ваше величество, – кротко отвечала женщина.

– Я вам завидую, – ехидно замечал король Витторио, – думаю, со временем ваше чувство переменится.

– Никогда, ваше величество, я останусь верна своей любви.

– Вы родите ребенка и ваше чувство переменится.

– Нет, ваше величество, – говорила Констанция, учтиво кланяясь королю.

Уже все при дворе знали, ни для кого не являлись секретом чувства короля, все удивлялись только одному, как стойко держится молодая графиня де Бодуэн.

– Арман, Арман, что-то надо предпринять, – все чаще и чаще говорила жена, обращаясь к мужу.

Арман пожимал плечами.

– Дорогая Констанция, что я могу сделать?

– Не знаю, не знаю, дорогой, увези меня отсюда, увези в Париж.

– В Париж? – мечтательно произносил Арман. – Но кто меня отпустит? Король требует моего присутствия каждый день. Он постоянно дает мне распоряжения, приказания, чтобы я следил то затем, то за другим. Я не могу отлучиться от двора даже на день, а ты говоришь о Париже. Это невозможно!

– Дорогой, но ведь все может погибнуть, наше счастье может рухнуть, ведь оно и так довольно хрупко.

– Что ты, дорогая, я никогда тебя не брошу, я же тебе об этом тысячу раз говорил.

– Я хочу тебе верить, Арман, хочу, но не могу, силы покидают меня, выдержка мне уже изменяет. Мне кажется, я сорвусь и скажу что-нибудь очень дерзкое королю.

– Не надо, что ты, дорогая, ведь он же король, а мы всего лишь его подданные, всего лишь придворные. Власть ему дана самим богом.

– Не говори глупостей, Арман, он такой же человек как ты или я. Он так же переживает, точно так страдает, а может быть, гораздо сильнее.

– Да, дорогая, король страдает.

– И ты, Арман, хочешь сказать, что не знаешь, почему?

Граф де Бодуэн рассеянно пожимал плечами и старался избегать подобных разговоров, покидая комнату, в которой сидела за рукоделием его молодая жена.

Старая графиня де Бодуэн все чаще и чаще смотрела на свою невестку с нескрываемым интересом, ожидая, когда же наконец произойдет падение, когда же, наконец, эта парижская гордячка не выдержит и сдастся. Ведь она, графиня де Бодуэн, не смогла бы выдержать подобной пытки и уже давным-давно оказалась бы в постели короля. И это злило старую женщину еще больше.

– Мне кажется, ты плохо спала, – обращалась графиня де Бодуэн к своей невестке почти каждое утро

– Нет, я спала хорошо, – кротко отвечала Кон станция.

– Тогда почему ты так бледна, почему у тебя под глазами появились круги?

– Не знаю, не знаю, – отвечала Констанция, – может быть, просто мне нездоровится, немного побаливает голова.

– Сегодня мы приглашены ко двору, ты пойдешь?

– А почему бы и нет, – вскидывала голову Констанция, – если буду себя чувствовать сносно, обязательно пойду.

– А вот я бы на твоем месте, голубушка, сидела дома.

– Почему я должна сидеть взаперти?

– А потому, дорогая, что из-за тебя у моего сына могут быть неприятности.

– Как это из-за меня?! – восклицала молодая женщина.

– Король может его невзлюбить и отправить куда-нибудь очень далеко с каким-нибудь опасным поручением.

– Нет-нет, Арман должен быть со мной, – беспокоилась Констанция.

Чувствуя, что подобные разговоры досаждают Констанции, старая графиня де Бодуэн все чаще и чаще заговаривала с ней на подобные темы, изводя Констанцию. Та старалась не обращать внимания на недовольство графини де Бодуэн и подолгу находилась одна в своей комнате, все чаще даже не спускалась к столу.«И почему мне все время так не везет? – часто думала Констанция, вспоминая свою прошлую жизнь. – Стоит мне где-нибудь появиться, как сразу же начинаются интриги, сплетни, ссоры… Кто-то относится ко мне с явным неудовольствием, а страдают, как правило, совершенно невинные люди».

– Сегодня все должны быть в церкви, – сказала графиня де Бодуэн, – ты пойдешь, Констанция?

– В церковь? Конечно же пойду. Мы с Арманом уже договорились, что идем вместе.

– Значит, мы встретимся еще и в церкви. Графиня де Бодуэн протянула свои морщинистые ладони к камину.

– Какой холод в этом году! – произнесла она.

– Ну что вы, обычная погода, – заметила Констанция, встала и поднялась в свою комнату.

В соборе собрались все придворные. Не было видно только короля Витторио. Служба шла как всегда торжественно и величественно. Констанция и Арман сидели во втором ряду. Звучали латинские молитвы, старый священник читал Евангелие. Констанция вздрогнула, еще не поняв почему, и тут же ощутилана себе чей-то пристальный взгляд. Она немного скосила глаза в сторону и увидела за решеткой силуэт. За толстыми золочеными прутьями поблескивали глаза.

– Арман, – тихо прошептала Констанция, обращаясь к мужу, – мне надо уйти.

– В чем дело? – прошептал Арман.

– Я должна уйти, я хочу уйти немедленно. Уведи меня отсюда сейчас же.

– Успокойся, успокойся, Констанция, объясни в чем дело.

Звучали торжественные слова молитвы. Кое-кто из присутсвующих повернул голову на шепот Констанции и Армана.

– Мы обращаем своим поведением на себя внимание, дорогая, ведь мы в церкви, а не где – нибудь.

– Мне все равно, где мы, Арман, поскорее уведи меня отсюда.

– Но, что случилось, дорогая? – прошептал Арман.

– Он глазеет на меня, он буквально пожирает меня своим взглядом.

– Кто? – повернув голову, спросил Арман де Бодуэн.

– Ты еще спрашиваешь, кто? – Констанция скосила глаза, указывая на золоченую решетку, за которой виднелся силуэт короля Витторио.

Арман испуганно взглянул и тут же отвел взгляд, будто ожегся.

– С чего ты взяла, дорогая, что он смотрит на тебя? ~ не очень уверенно спросил Арман де Бодуэн.

– Да что ты, ты разве не видел? У меня на щеках даже румянец выступил. Он нагло глазеет на меня, глазеет! Уведи меня скорее!

Возможно, граф де Бодуэн увел бы свою жену со службы, если бы в это время по центральному проходу к ним не приблизились две монахини. Одна остановилась, а другая подошла и склонившись кКонстанции зашептала:

– Дитя мое, вас приглашает епископ, он желает с вами поговорить.

– Меня?! Епископ?! – изумленно взглянула на монахиню Констанция.

– Да-да, тебя, дитя мое, он ждет тебя в исповедальне.

Констанция пожала плечами, потом посмотрела на своего мужа.

Тот недоуменно пожал плечами и поправил локоны парика.

– Если святой отец желает с тобой поговорить, то ступай, дорогая.

И без того бледное лицо Констанции стало еще бледнее. Она с трудом выбралась на центральный проход и поддерживаемая пожилой монахиней, двинулась к исповедальне.

Все присутствующие с изумлением смотрели на молодую графиню де Бодуэн, которую вели под руки две монахини.

Арман де Бодуэн остался на своем месте. Он молитвенно сложил перед собой руки и его губы принялись что-то шептать. Но если бы кто-нибудь услышал, какие слова произносит граф Арман, он был бынаверняка изумлен.

«Дорогая, дорогая, держись, – шептал граф де Бодуэн, – они попытаются тебя сломить, попытаются уговорить. Не поддавайся, не поддавайся, ведь я, дорогая, ничем не могу тебе помочь, ничем, ведь я всего лишь маленький человек, подданный короля. А ты очень сильная, очень сильная, Констанция, только ты можешьпротивостоять королю».

Под звуки торжественного песнопения монахинь, Констанция была препровождена в боковой неф, где размещалась исповедальня. Старая монахиня подтолкнула Констанцию и задвинула за ней бархатную штору.

Констанция тяжело опустилась коленями на низкую скамеечку, обитую красным бархатом, и припала к решетке.

– Восхвалим господа нашего Иисуса Христа, – послышался старческий дребезжащий голос епископа.

Констанция истово осенила себя крестным знамением и припала к решетке. Она видела морщинистое горбоносое лицо старого епископа, видела его бесцветные глаза, дряблые дрожащие руки, молитвенно сложенные перед губами.

Дочь моя, – наконец-то начал разговор епископ.

– Слушаю вас, святой отец.

– Дочь моя, – повторил священнослужитель, – то, о чем я хочу поговорить с тобой, очень деликатная материя, очень не простой разговор. Священник замолчал.

– Я слушаю вас, слушаю, святой отец, – как бы помогла ему Констанция.

– В некоторых случаях мы все должны заботиться о благосостоянии верующих, – дребезжал голос епископа, – ты понимаешь меня?

– Не совсем, святой отец, – отрицательно закивала Констанция, – я не понимаю, о чем вы говорите.

Старый епископ тоже тряхнул головой, как бы отмахиваясь от назойливой мухи.

– Ты должна помочь нам, дочь моя.

– Чем, святой отец, я могу помочь вам? Если это в моих силах, я с радостью сделаю это, – торопливо проговорила Констанция.

– Наш король очень обеспокоен, он страдает. А для страны, для подданных, для всех верующих это очень плохо, – епископ осекся.

– Что вы этим хотите сказать? – недовольно произнесла Констанция, глядя на узкий солнечный луч, запутавшийся в серебристых волосах епископа.

– Я хочу сказать, дитя мое, что мы должны заботиться о нашем короле. Все его подданные должны о нем заботиться. – Я не понимаю вас, святой отец, – был ответ Констанции де Бодуэн.

– А мне кажется, дитя мое, что ты меня прекрасно понимаешь, – вновь задребезжал голос епископа, постепенно переходя на шепот и становясь все тише и тише. – Король испытывает страсть, страсть, дитя мое, к тебе. Он думает о тебе целыми днями, он забросил все государственные дела, он думает о тебе все больше и больше, страдает по тебе все сильнее и сильнее. – Но я здесь при чем, святой отец? – воскликнула Констанция, уже собираясь встать с колен.

Но в этот момент шторка открылась и в кабину заглянул еще один старый священнослужитель. Он опустил свою ладонь на плечо молодой женщины, как бы заставляя ее остаться на месте.

– Слушай, слушай, дитя мое, что говорит святой отец. Слушай и постарайся вникнуть в эти мудрые слова. – Нет, нет, – прошептала Констанция, но не смогла подняться с колен.

– В Библии написано, что мы все должны любить друг друга, так возлюби, возлюби ближнего своего, – заговорил вновь пришедший священник.

– Нет-нет, – поправил его епископ, – милость господа нашего безгранична и тебе, дитя мое, будут отпущены все грехи, все до единого. Вы должны открыть королю свое сердце, – зашептал епископ.

– Нет, нет, этого никогда не произойдет! – быстро зашептала Констанция, – никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах!Она вновь попыталась подняться с колен, но священнослужитель удержал ее.

– Вот что я скажу тебе, дитя мое, – прошептал священник, – все твои грехи уже отпущены.

– Наш король болен, – второй священник вторил епископу, – он хочет, чтобы ты, дитя мое, полюбила его, полюбила как мужчину, как своего короля, как властелина.

– Но ведь я замужем, я жена…

– Все грехи отпущены. Отпущены – в два голоса произнесли священнослужители.

– Но ведь даже король не может возжелать жены ближнего своего! – воскликнула Констанция, чувствуя, что рассудок ее мутится, чувствуя, что в ней происходит что-то очень странное. Вдруг она вскрикнула, ощутив резкую боль в низу живота, ощутив, что ребенок, которого она носила под сердцем, резко шевельнулся. Она с трудом поднялась с колен и едва сдерживая крик, обливаясь холодным потом, попыталась сделать несколькошагов, но тут же вскрикнула и стала медленно оседать на пол, корчась и тяжело дыша.

– Передайте королю, передайте ему, что я его прощаю. Прощаю! – воскликнула Констанция и издала оглушительный вопль, переходящий в стон.

Монахи тут же бросились к графине де Бодуэн и поддерживая ее под руки, попытались вывести ее из собора. Но было уже поздно, схватки начались и истошные крики Констанции буквально сотрясли собор.

Торжественное песнопение мгновенно прекратилось, все собравшиеся на мессу испуганно завертели головами, не понимая, что происходит.

А граф Арман де Бодуэн, расталкивая присутствующих на мессе, бросился в боковой неф туда, где корчилась в схватках окруженная монахинями его жена.

– Дорогая, дорогая, что с тобой?! – закричал Арман, пытаясь пробиться к лежащей на полу Констанции.

– Нет, нет, уходите, ваша помощь не нужна, – пожилая монахиня буквально за руку оттащила графа де Бодуэна, – ваша жена рожает, вы это понимаете, граф? Уходите, не мешайте!

Два священника переглянулись, пожали плечами и торопливо зашагали к выходу, понимая, что это они виновны в том, что у графини де Бодуэн начались преждевременные роды. Но что они уже могли сделать?!

Констанция кричала и корчилась на полу. Вокруг нее суетилась дюжина монахинь, помогая ей как можно скорее разродиться.

– Терпи, терпи, милая, – шептала настоятельница, – вот так, вот так, кричи, не стесняйся.

И Констанция не стеснялась, да она и не помнила, как это все происходило. Она издавала столь сильные вопли, что они были слышны даже на соборной площади. Она теряла на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли, но тут же приходила в себя и вновь принималась истошно кричать, абсолютно не контролируя чувства.

– Кричи, кричи, – подсказывала ей настоятельница, – кричи громче и дыши глубже. Две монахини стояли невдалеке от рожающей Констанции и иступленно молились.

– Пресвятая богородица, господь наш, – шептали сердобольные монахини, – помоги, помоги этой несчастной как можно скорее разродиться. Пусть как можно скорее прекратятся ее страдания, прекратятся ее мучения.

И лишь только король Пьемонта Витторио был неподвижен. Он сидел за золотой решеткой, обхватив голову руками, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, медленно шепча только одно слово, холодное и сладкое:

– Констанция, Констанция, Констанция, пусть тебе поможет бог, пусть в твоем сердце проснется ко мне любовь, пусть оно растает как кусок льда. «Боже, о чем я думаю, что я говорю? Она же жена моего друга. Я, король, который должен подавать своим подданным пример, думаю о жене своего ближнего. Что же тогда подумают обо мне другие?»– Но что я могу поделать, что? – сам себе задавал вопрос король Витторио.

«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы – и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». – Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.

«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».

Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из – под ногтей брызнет кровь.

А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. – Ну, милая, напрягись, – поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, – ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.

В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.

И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.

– Кто? – прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. – Кто?

Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.

– Кто, сын?

– Да, дитя мое, сын, – сказала мать настоятельница, промакивая крупные капли пота со лба графини де Бодуэн.

– Сын… – тихо прошептала Констанция, – слава богу, мальчик, я назову его Мишелем. Скажите Арману, что у него родился сын. Одна из монахинь с радостной улыбкой на лице бросилась из собора туда, где под колоннами у портала стоял, прижавшись головой к стене, граф Арман де Бодуэн.

– У вас сын, – сказала монахиня и поклонилась.

– Сын? – граф как бы не поверил своим ушам. – Ты сказала, сын?

– Да, да, сын, – засмеялась молодая монашка и быстро скрылась за приоткрытой дверью.

У меня сын… – все еще не веря в то, что произошло, прошептал граф де Бодуэн, – сын… у меня… А ребенок негромко плакал, и король, слыша этот слабый детский голосок, проскрежетал зубами:

– Это должен был быть мой ребенок, мой, а не графа де Бодуэна. Почему я так несчастен? Почему мне не везет, и эта женщина не желает стать моей возлюбленной? Почему я не встретил ее раньше?

Но произнося эти слова, король понимал, что даже встреть он ее двадцатью годами раньше, ничего не могло бы измениться. Браки короли заключают не по любви, а по строго установленным правилам. И никакой король не в силах их изменить. Наконец, Констанция смогла открыть глаза и осмотреться.

– Где я? Где я? – прошептала Констанция, видя над собой склоненные лица монахинь.

– Ты в соборе, дитя мое, в соборе. Ты родила сына, замечательного крепкого мальчика.

– Я родила в соборе… – негромко произнесла Констанция, видя прямо над головой скульптуру девы Марии. – Слава богу!

– Да-да, дитя мое, слава господу богу нашему за то, что помог тебе так быстро родить ребенка. Я думаю, твой сын будет счастлив, ведь он рожден в церкви.

– Мой сын должен быть счастливым, – задумчиво сказала Констанция, пытаясь встать на ноги. Но монахини удержали ее.

– Лежи, лежи, дитя мое, сейчас принесут носилки, – настоятельница провела рукой по волнистым каштановым волосам, – все будет хорошо, успокойся и ни о чем не думай.

– Спасибо, – поблагодарила графиня де Бодуэн добросердечную монахиню.

Говорят, время лечит все раны. Может быть, это и так, но если в сердце поселяется неистовая любовь, смешанная с безудержной страстью, то никакое время над ней не властно, и сердце продолжает болеть, а рана кровоточить. Король как ни пытался выкинуть из своей души Констанцию Бодуэн, ему это никак не удавалось. Он

На несколько дней исчезал из столицы, прятался в своем загородном дворце, безудержно пил вино. Но хмель не брал короля. Тогда он вскакивал на лошадь, яростно стегал своего скакуна и тот, выбиваясь из сил, мчал своего седока. Но ни вино, ни безудержные скачки – ничто не могло вернуть короля в былое расположение духа. Он по несколько дней молчал, не отвечая ни на какие вопросы. Он даже не разговаривал со своим сыном, головой указывая принцу на дверь.

Ребенок недовольно морщился, кривился и уходил. Казалось, во взгляде короля застыла смертельная тоска и ничто не сможет ее прогнать, растопить и уничтожить. Король выглядел, как смертельно больной человек. Все при дворе знали о тайной причине болезни своего монарха, но ничем не могли помочь.

Через месяц ребенок, рожденный Констанцией, был крещен. И то ли по воле судьбы, а может это просто было совпадение, крещение ребенка происходило в том же соборе, где Констанция родила сына. И совершил обряд один из священников, разговаривавших с молодой женщиной, пытавшихся уговоритьКонстанцию, чтобы она совершила смертный грех, изменила мужу и открыла свое сердце королю Витторио, которого сжигала любовная страсть.

Король тоже присутствовал на обряде. Его лицо было мрачным, а взгляд был постоянно устремлен в одну точку, куда-то поверх головы епископа, производящего крещение ребенка, нареченного Мишелем.

Старый епископ время от времени поглядывал на молодую счастливую мать, шептал слова молитвы, произносил звучные латинские фразы, а потом окропил из серебряного кувшина головку младенца теплой водой и закончил обряд крещения торжественной молитвой, прославляющей господа бога.

Арман и Констанция были счастливы. А старая графиня де Бодуэн буквально не находила себе места от переполнявших ее чувств. Она мечтала иметь внука и вот, наконец, господь бог послал ей такое счастье. Она то и дело заглядывала в плачущее личико ребенка, перепуганного всем происходящим, что-то шептала ему но ребенок реагировал на ласковые слова своей бабушки очень своеобразно.

Он запустил ручонку в густые волосы парика и долго не выпускал, так, что старая графиня де Бодуэн едва отделалась от своего строптивого внука. Но даже это маленькое происшествие не омрачило праздник и счастливое семейство вернулось в свой дворец в прекрасном расположении духа.

– Арман, ты счастлив? – спросила Констанция, уже сидя в карете.

– Да, дорогая, – негромко прошептал граф де Бодуэн и отпрянул от окошка, лицом к лицу столкнувшись со своим королем.

– Что тебя напугало, муж?

– Ничего, ничего, дорогая.

Но Констанция и так все поняла. Она увидела широкую спину короля. Монарх удалялся к своему дворцу, подданные спешили за своим королем, едва поспевая за его широким шагом. Парик развевался на ветру, лицо короля было решительным и мрачным. Казалось, ничто не может развеять его настроения, ничто не можетзаставить короля улыбнуться. Уже подходя к дворцу, король Витторио остановился. Он поднял голову и долго смотрел в безоблачное голубое небо.

– Готовьте завтра соколиную охоту, – коротко отдал король приказание.

– Да, ваше величество, все будет сделано в лучшем виде, – сокольничий поклонился королю.

Но сделав еще несколько решительных шагов, король Витторио остановился, будто натолкнулся на невидимую преграду. Он обернулся. Все подданные склонили головы в поклоне.

– И еще. Не забудьте пригласить на соколиную охоту графа де Бодуэна и его молодую жену Констанцию де Бодуэн.

– Будет исполнено, ваше величество, – ответил один из подданных.

Констанция и Арман возились с маленьким Мишелем когда во дворец вошел слуга с приглашением.

– Что случилось? – сверху спросил граф.

– Его величество, граф, приглашает вас на соколиную охоту.

– Да, можете передать королю, что я обязательно буду.

– Но король хотел, чтобы присутствовала и ваша супруга, графиня де Бодуэн.

– Моя супруга? – граф напрягся.

– Да, это желание короля.

– Хорошо, можешь быть свободен, – граф отпустил посланника.

Констанция, которая все слышала через открытую дверь, опустилась в кресло и прикрыла и без того бледное лицо руками.

– Ты слышала, дорогая, что сказал король? Графиня де Бодуэн оторвала ладони от лица и он увидел, что по ее щекам текут слезы.

– Нет, нет, дорогой, я не пойду.

– Но, Констанция, ведь ты должна прекрасно понимать, что мы всего лишь подданные и не должны ослушиваться приказа его величества.

– Арман, скажи королю, что я себя плохо чувствую.

– Но ведь это не так, Констанция, я не смогу соврать.

– Я не хочу идти туда и не хочу вновь встречаться с королем. От этих встреч у меня на душе остается тягостный осадок.

– Констанция, но пойми, я не могу появиться перед королем без тебя. Он начнет расспрашивать, интересоваться и вообще, ты ставишь меня в неловкое положение.

– Арман, но ты подумай, в каком положении нахожусь я!

– Да, да, дорогая, я знаю, как тебе непросто, но считаю, что все-таки будет более правильным, если мы появимся вместе. Я буду все время подле тебя.

– Ты всегда, дорогой, говоришь это, а потом, в самый ответственный момент, ты оказываешься где-то Далеко.

– Нет, Констанция, на этот раз я буду рядом.

– Я не пойду! – нервно выкрикнула Констанция, вскочила со своего кресла и прошлась по комнате. – И не проси, не уговаривай, скажи королю все, что пожелаешь нужным. Я не пойду, я не выдержу встречи с ним, не выдержу его испепеляющего взгляда.

– Но, Констанция, надо быть более благоразумной, надо спокойнее смотреть правде в глаза.

– Может быть, ты, Арман, и можешь спокойно смотреть правде в глаза, а я боюсь.

– Чего ты боишься, дорогая?

– Я боюсь за тебя, боюсь за себя. И вообще мне страшно, мне хочется забрать ребенка и уехать в Париж или в Мато, в наш старый замок. Только там я буду чувствовать себя в безопасности, буду чувствоват себя спокойной и уравновешенной. А здесь я все время напряжена, все время готова сорваться.

Граф де Бодуэн подошел к своей молодой супруге, нежно обнял ее, повернул к себе лицом и положил свою голову ей на плечо.

– Констанция, Констанция, – зашептал граф де Бодуэн, – не думай ни о чем плохом, все будет прекрасно, вот увидишь, я знаю.

– Хорошо, я пойду на эту проклятую охоту, будь она неладна! Но у меня такие предчувствия…

– Да не думай ты ни о чем, – уже более наставительно обратился граф к своей молодой жене.

А когда муж и жена спустились в гостиную, старая графиня де Бодуэн поняла, что ее невестка вновь о чем-то спорила с сыном.

– Приходил посыльный от короля? – осведомилась старая графиня.

– Да, он пригласил нас на соколиную охоту.

– И вы пойдете? – графиня пытливо посмотрела на сына, потом на невестку.

Констанция опустила голову, а Арман ответил за себя и за свою жену:

– Конечно пойдем, ведь мы не вправе отказываться от королевского приглашения.

– Да, да, мы всего лишь подданные, – закивала старая графиня и прикрыла лицо веером, – а подданные всегда должны выполнять волю своего повелителя.

– А вот я не думаю, что это правильно, – резко встала из-за стола Констанция.

– Почему ты, Констанция, считаешь себя вправе не подчиняться королю?

– Потому что я знаю, что из этого приглашения ничего хорошего не будет, мадам.

– Нет-нет, вы должны идти, никакие отговорки вам не помогут, а если ты, Констанция, не пойдешь, король вновь пришлет посыльного, а лишние пересуды нам ни к чему. Подобным действием ты выкажешь свое неуважение к его величеству и все станут говорить, что мы непочтительные подданные своего короля.

– Боже, – воскликнула Констанция, воздев руки, – да и так уже все говорят обо мне черт знает что. Меня уже обвиняют во всех смертных грехах, по-моему, все в Пьемонте только и судачат о каких-то интригах короля по отношению ко мне. – Нет-нет, дорогая, молва пока говорит лишь о твоей верности мужу.

– А о чем вы, мадам, хотите, чтобы все судачили? О моей неверности? О том, что я, Констанция де Бодуэн, стала любовницей короля, отдалась ему, вы хотите, чтобы все говорили об этом?

– Нет, что ты, Констанция, успокойся, не нервничай, – Арман схватил ладонь своей жены и крепко сжал. – Да успокойся же ты, Констанция, подумай, о чем ты говоришь?

– Я говорю правду, потому что знаю, о чем все думают и судачат. Все только и ждут того момента, когда же наконец нервы не выдержат, и я окажусь в постели короля. И ты, ты, Арман, мой дорогой муж, который клялся мне в верности на всю жизнь, ждешь этого же самого. И вы, мадам, ждете, когда же я буду сломлена.

Графиня де Бодуэн пожала плечами, помахала веером, поднялась и не зная, что еще сказать невестке и сыну, с недовольным выражением лица удалилась на другую половину дворца.

Констанция и Арман остались сидеть в гостиной, нприязненно посматривая друг на друга. Арман барабанил пальцами по крышке стола, а Констанция, чтобы как-то закончить этот разговор, сослалась на головную боль и покинула мужа.

Арман с силой ударил кулаком по дубовой столешнице. Китайская ваза, стоящая на столе, тонко зазвенела. Букет цветов задрожал и на дубовую столешницу упало несколько розовых лепестков.

– Действительно, ситуация безвыходная, – сам себе сказал Арман, – не пойти – плохо, пойти – тоже не к добру. «Что же делать? Может быть, Констанция действительно права и лучше будет сослаться на какую-нибудь болезнь, на годовую боль или сказать, что маленький Мишель совсем расхворался, и Констанция не решилась оставить его на попечение кормилицы? Нет, нет, надо идти, иначе король сочтет меня трусом. А ведь мне бояться нечего, я не преступник, никаких законов не нарушал. А Констанция – моя законная жена, и я останусь верен ей до конца своих дней». Граф де Бодуэн вскочил со стула и решительно направился в комнату своей жены.

Констанция сидела у постели Мишеля, по ее щекам текли слезы. Она держала розовую ручонку в своих ладонях и что-то тихо шептала. Кормилица стояла в углу, прижав руки к груди.

– Констанция, – тихо позвал граф де Бодуэн жену. Молодая графиня вздрогнула, но не обернулась. Она так и сидела, глядя на спящего сына.

– Констанция, – вновь позвал граф, но поняв, что она не обернется, сам подошел к Констанции и уселся рядом.

Ребенок открыл глаза и с изумлением посмотрел на взрослых, склонившихся над ним. Его маленькое розовое личико сморщилось, и он пронзительно заплакал.

– Боже, что с ним? – воскликнула Констанция, всплеснув руками.

Кормилица совершенно спокойно подошла к малышу, взяла на руки и принялась укачивать, расхаживая по комнате.

– Может быть, он хочет есть или нездоров? – сказала Констанция и тут же ухватилась за эту мысль, как утопающая хватается за соломинку.

– Нет-нет, мадам, ваш Мишель очень здоровый ребенок, просто уже время его кормить.

Как раз в этот момент часы на городской башне начали бить, отсчитывая время.

– Вот видите, мадам, он просыпается только тогда, когда хочет есть.

– Ну что ж, корми, корми Мишеля, – как-то обреченно произнесла Констанция, вставая с низкого дивана, – а мы пойдем. Граф де Бодуэн взял ее под руку, и они вдвоем покинули комнату.

– Ну так что ты решила, Констанция? – обратился граф Арман к жене.

– Не знаю, как ты скажешь, так и будет. Ведь ты мой муж и должен во всем за меня отвечать.

– Я думаю, Констанция, лучше будет, если мы все же пойдем на эту чертову охоту и не будем злить короля, ведь он и без того уже несколько месяцев пребывает в мрачном настроении и ищет повода, чтобы к кому-нибудь придраться, оскорбить. Так что, не стоит нарываться на королевскую немилость.

– Да, дорогой, пойдем, – на лице молодой женщины появилось странное выражение.

И если бы его увидел кто-то из тех, кто был знаком с Констанцией Аламбер раньше, он бы вспомнил, когда на лице Констанции было подобное выражение.

Он бы наверняка вспомнил дом Абинье, готовящийся к нападению Реньяров, вспомнил Констанцию с тяжелым пистолетом в руках, когда она спустилась сверху в гостиную туда, где Этель и Лилиан отливали тяжелые свинцовые пули, а Филипп заколачивал окна толстыми Дубовыми досками.

На лице Констанции была удивительная решимость, готовность стоять до конца – и в то же время какой-то затаенный страх. А вот граф де Бодуэн вздохнул с облегчением. У него не хватало сил на борьбу с королем и он полностью полагался на свою красивицу жену.

– Идем на соколиную охоту, но ты, Арман, поклянись, что будешь все время рядом со мной.

– Конечно, Констанция, клянусь тебе в этом, я не отойду от тебя ни на шаг.

– Ну вот и хорошо, дорогой, – Констанция немного успокоилась и в своей комнате сразу же села за рукоделие.