Текст книги "Французская лилия. Роман о замках"

И потребовалось отречение императора, чтобы убедить героического калеку в том, что власть над замком теперь принадлежит Людовику XVIII. Чтобы наказать его, ему предложили плохо замаскированное изгнание на губернаторский пост в Конде. А потом Луи-Филипп, став королем, вспомнил о Домениле и вернул его в Венсенн, где он в конце концов и умер от холеры.

Часы работы

Со 2 мая по 31 августа 10.00–18.00

С 1 сентября по 30 апреля 10.00–17.00

Закрыто 1 января, 1 мая, 1 ноября, 11 ноября и 25 декабря.

http://www.chateau-vincennes.fr/

Веретц (Véretz)
Превращение месье де Рансе

Человек полагает, а Бог располагает…

Фенелон

Для тех, кто занимается словесностью XIX века, Веретц – это, прежде всего, место загадочной смерти, убийства Поля-Луи Курье, который был, возможно, самым великим памфлетистом всех времен, наверняка самым ядовитым из них, чей подвиг был вознагражден статуей, стоящей в самом центре этого городка. Но трагической судьбе «Виньерона из Шавонньера» не будет посвящено больше одного абзаца. Преступление всегда гнусно, а мы лучше остановимся на драматической истории любви и смерти человека, который сумел возвыситься над самим собой, пройдя тяжелейший путь от распущенного и развратного образа жизни к самым высотам, то есть к Богу. Человека, чья биография началась на фоне прекрасных декораций дворца, а закончилась в нищете нездоровых болот, откуда внезапно появилось аббатство Ля-Трапп.

Современный замок стоит на месте прежнего, более древнего, построенного в 1519 году Жаном де Ля Барром, бывшим в свое время камергером и советником короля Карла VIII. От этого старого замка сейчас сохранилась лишь одна башня.

Но в тот осенний вечер 1654 года замок Веретц был еще цел и невредим в своем величии эпохи Возрождения, и его окружали террасы и спускающиеся к реке сады.

Этот вечер был таким же, как и многие другие. Владелец замка, юный аббат Жан-Арман Ле Бутиллье де Рансе веселился со своими друзьями, как он это делал всякий раз, когда находился в замке. И это никого не удивляло! Богатый, красивый юноша, влюбленный и принятый в лучших салонах Парижа и Турени, Жан-Арман был одним из тех так называемых аббатов «смеха ради», полностью лишенных призвания, что так процветали в свое время во влиятельных семьях. В самом деле, он стал аббатом, чтобы получать доходы от богатых церковных приходов, но его жизнь, абсолютно мирская по своей сути, была в значительно большей степени посвящена любви, чем Богу. Любви страстной: той, что он на протяжении нескольких лет питал к одной из самых прекрасных дам королевства – Марии Бретонской, герцогине де Монбазон, мощный замок которой находился неподалеку от Веретца и мимо которого он каждый раз проезжал, когда бывал в Монбазоне.

Но в тот вечер Мария находилась в Париже, где вела, надо сказать, совершенно беспутную жизнь, стараясь забыть о том, что Фронда, одной из руководительниц которой она являлась, потерпела крах и что теперь Людовик XIV, коронованный в Реймсе 7 июня прошлого года, правил как абсолютный монарх.

В тот вечер Жан-Арман только начал после ужина партию в шахматы с одним из своих друзей, как вдруг почувствовал странное недомогание. Холод пробежал у него по спине, как будто в нем что-то погасло. Его дрожащие пальцы выпустили королеву, сделанную из слоновой кости, и та упала на шахматную доску. Он поднялся, пытаясь отереть холодеющей рукой пот, проступивший на лбу…

Пробормотав извинения перед своими гостями, он выбежал в конюшню, оседлал там свою лучшую лошадь и, завернувшись в плащ, как безумный помчался в сторону Парижа. В потоках встречного ветра он слышал отчаянный голос Марии, звавшей его. Он уже слышал этот зов в тот самый момент, когда уронил шахматную королеву. И это могло означать только одно: Мария в опасности, Мария нуждается в нем…

Проехав парижские ворота, он устремился на улицу Бетизи, где находился особняк Монбазонов. Это было роскошное сооружение, но молодому человеку оно не нравилось, так как с ним была связана история одного преступления: именно здесь в Варфоломеевскую ночь был убит адмирал де Колиньи. А в этот вечер особняк показался ему еще более зловещим, чем обычно. Однако двери были открыты. Охваченный лихорадочным возбуждением, Рансе заметил одного из слуг. Где герцогиня? В своей комнате. В той самой комнате, которую он так хорошо знал! И он побежал туда. И он толкнул дверь из ценных пород дерева и упал на колени, и сердце его замерло от того ужаса, что открылся его взору…

Перед ним стоял открытый гроб, окруженный свечами из желтого воска. В гробу лежало тело без головы. Тело Марии… обезглавленное! А голова, эта прекрасная голова, губы которой были так нежны, лежала рядом… на подушке. Можно ли представить себе что-то более кошмарное? Одно мгновение… одно так долго длившееся мгновение аббат еще сомневался, думая, что он совсем лишился рассудка…

Но он не сошел с ума. И ему все это не привиделось. И весь этот ужас имел свое объяснение, и оно было хотя и мерзкое, но очень простое. После кончины герцогини в результате быстрой болезни гробовщик неправильно снял мерки. И гроб у него получился слишком маленьким. А потом, поскольку уже не оставалось времени, чтобы сделать другой гроб такого же качества, слуги отличились: домашний хирург просто отрезал голову Марии.

Минуту посмотрев на то, что осталось от его любимой, Рансе бросился вон из комнаты. На лестнице он встретил своего знакомого. И что сказал ему этот человек? Что в свой последний час герцогиня отказалась от причастия и так и умерла, не покаявшись, почти богохульствуя, ибо до последней минуты не могла поверить в свою смерть… Это было слишком для Рансе. В следующую минуту он выбежал из особняка Монбазонов, а еще через некоторое время покинул Париж… Словно раненый зверь, он бросился искать себе берлогу, и такой берлогой стал Веретц. Он бежал туда так, как бегут, чтобы кинуться в омут.

Но, вернувшись к себе, аббат вдруг увидел, что его роскошное жилище внушает ему ужас. Он пробыл в нем лишь несколько дней, а потом уехал в Тур к своей старой хорошей знакомой, к матери Луизе, которой было видение Пресвятой Богородицы. Именно она выслушала первые излияния его истерзанной души и умиротворила его угрызения совести. Мысль о том, что Мария умерла, отказавшись от Господа, не переставала преследовать Рансе. Он любил ее, он был ее любовником, правда, одним из многих! Но он должен был бы находиться рядом с ней – там, перед Высшим Судом, чтобы вложить в ее уста облатку прощения, раз уж он не смог ободрить и поддержать ее во время ее жизненных сумасбродств. Если бы он был более внимательным и более строгим, это, возможно, смогло бы ее спасти. Но как можно было быть суровым рядом с той, которую любишь?

Чуть с опозданием он вспомнил, что сам является божьим человеком, хотя и сделал все, чтобы забыть об этом. В ночных кошмарах он услышал крики Марии в аду, увидел ее, объятую вечным огнем. И он понял, что пришло время покаяния. Вернувшись в Веретц, он продал все свое имущество: земли, прекрасный замок и все, что так или иначе привело его к потере самого себя, а полученное от этого золото раздал беднякам. Он отказался от немалых доходов, поступавших от его приходов, оставив себе лишь один из них, наименее рентабельный: маленькое аббатство Трапп, на три четверти разрушенное, затерянное в глубине сырой долины Солиньи, что в Нормандии.

Это место напоминало пустыню, нездоровую низину, где из земли поднимались ядовитые пары. Там стояло несколько разбросанных строений, в которых жили семеро монахов, полностью предоставленные самим себе. Но, впрочем, они не грустили. Они перестали думать о Боге, да и как можно было о нем думать, если церковь заваливалась, а большая часть кровли протекала? В хорошую погоду они играли в шары и принимали у себя бойких бабенок, благодаря которым время проходило вполне приятно.

Приезд аббата оказался для них как гром среди ясного неба, и странным монахам пришлось выбирать: либо уехать с несколькими су в кармане, либо вернуться к исполнению своих обязанностей с принятием образа жизни, установленного аббатом де Рансе. Все выбрали отъезд… после неудачной попытки извести мешающего им. И Рансе остался жить один, совершенно один, до тех пор пока два монаха, привлеченные его аскетическим одиночеством, не пришли к нему.

И аббатство начало постепенно подниматься из руин. Приезжали люди, заранее готовые к новым правилам, которые, по сути, были старыми: возвышенными, тяжелыми, как у святого Бенедикта, требующими тишины и каждодневной работы. Аббат де Рансе не давал себе послаблений, и в своей сырой пустыне, среди серо-зеленых озер и туманов, он сумел создать убежище для израненных душ и для тех, кто, стремясь к Богу, выбрал отречение от мирской суеты.

«Я не вижу другой двери, в которую стоило бы стучать, кроме двери монастыря», – написал он королю вместе с просьбой утвердить его действительным аббатом Траппа. Мало-помалу он обрел мир в душе, пребывая в посте и воздержании, в смиренном труде своими руками, находясь лицом к лицу с вечностью и небытием, в постоянном поиске Бога. Пепел этой сгоревшей души через какое-то время зажжет маяк, лучи которого достигнут границ христианского мира.

«Закроем глаза, о душа моя! Отстранимся от всего мирского, чтобы мы не видели его и не были видимы оттуда…» Такова была его молитва.

Аббат де Рансе, крестным отцом которого был сам кардинал де Ришелье, скончался в Траппе 27 октября 1700 года. А замок Веретц после него перешел к семейству д’Эгийон…

В наши дни замок превратился в очень приличный отель.

Виллетт (Villette)
Венера-лицеистка

Слабость, твое имя – женщина.

Шекспир

«Восхитительный пейзаж, очаровательное общество, все таланты в совокупности с красотой девушек, музыка, живопись, латинский, греческий, все языки, все науки». Так говорил в последней четверти XVIII века один безусловный поклонник прекрасного замка Виллетт и его обитателей маркиз де Груши, представитель древнего нормандского рода. Говорили, что один из его предков сопровождал Вильгельма Завоевателя. У него была жена и трое детей. Старшей была Софи, главная героиня этой истории. Затем шел Эммануэль, что служил телохранителем у короля Людовика XVI, а потом стал тем самым маршалом Груши, которого напрасно ждал при Ватерлоо император Наполеон. И, наконец, младшей была Шарлотта.

Все жили весело в этом прекрасном замке, построенном в окрестностях Мёлана: в большом доме, стоящем в конце аллеи из старых лип, в доме, который мог бы показаться почти простым, если бы рядом не было великолепного парка с водопадами и фонтанами.

Но в декабре 1786 года все в доме говорили только о Софи: она должна была выйти замуж, и это замужество стало предметом для оживленных разговоров в городе и в деревне, в интеллектуальном мире науки, вплоть до самой Академии, откуда даже решили послать на свадьбу специальную делегацию: «представителей набрали в классе геометрии и астрономии». Искали самых достойных, причем не только из Академии наук, но и из Французской академии, ибо жених был очень представительным ее членом.

Кто же был этот жених? Его звали Жан-Антуан де Карита, маркиз де Кондорсе, и это был великий ученый, автор блестящих исследований о расчете интегралов и по алгебре, о котором сам Вольтер сказал, что это «человек, более всего необходимый Франции». Можно себе представить эмоции, которые вызвал тогда подобный союз, на который век Просвещения отбросил свои последние лучи, прежде чем погрузиться в кровавую купель Революции.

Как минимум, можно сказать, что жених и невеста вряд ли соответствовали друг другу по возрасту. Софи, которая первоначально служила канониссой в Нёвилль-ле-Дам, что в Домбе, была девушкой двадцати двух лет. Она была прекрасна: живое личико, огромные черные глаза, яркие и очень умные. Кондорсе было сорок три, но выглядел он неплохо. Но даже не в этом крылось главное удивление и смятение. Просто математик, который собирался жениться, выглядел человеком, который нарушает основополагающий принцип. Если ты математик, то ты не должен совершать то, что великий д’Аламбер называл «кувырком».

Во всяком случае, Кондорсе делал это сальто, и двигала им при этом любовь. Он любил Софи до такой степени, что отказался от всякого приданого. Он довольствовался простой словесной договоренностью. Со своей стороны, Софи, похоже, тоже любила своего математика, хотя многие поговаривали о ее склонности к Лафайетту.

28 декабря 1786 года в часовне Виллетта кюре Кондекура благословил пару в присутствии огромного стечения народа. Лафайетт был свидетелем. После этого Софи без особых проблем покинула свой прекрасный дом и перебралась в Монетный двор, где ее муж был директором. Она была очень счастлива и, прежде всего, безмерно горда. А потом, Виллетт находился так близко! И она часто ездила туда вместе со своими друзьями.

Их было множество, этих ее друзей, и самыми известными из них считались мадам де Сталь, Бомарше, Франклин, Неккер, Лаплас, Вольнэ, Кабанис (он в один прекрасный день женится на ее младшей сестре Шарлотте), Тюрго, Д’Аламбер, Мирабо… То есть это были все те, кого Париж называл великими, блестящими и благородными, поскольку все они мечтали о свободе и приветствовали зарождение Революции, которая казалась им чем-то светлым. Примерно эти же чувства разделяла и вся семья де Груши, а молодой Эммануэль де Груши даже вступил в республиканскую армию.

Что касается молодой семьи, то у Кондорсе все складывалось хорошо. Софи родила маленькую Элизу, которая, несмотря на злые языки, и это следует признать, очень походила на Кондорсе. Но злые языки все не унимались. Софи была так красива, что Анахарсис Клоотс[16]16
  Анахарсис Клоотс (настоящее имя Жан-Батист, а имя Анахарсис он принял, увлекшись идеями Античности) (1755–1794) – политический деятель времен Великой французской революции, философ-просветитель и активный публицист.


[Закрыть] прозвал ее «Венерой-лицеисткой», и она всегда имела вокруг себя множество обожателей, что постоянно вызывало разговоры о пресловутой разнице в возрасте. Но это не подрывало спокойствия ученого, и, когда приходило лето, все переезжали в Виллетт, где гостеприимство маркиза всегда было безупречно.

Естественно, ни один из членов семьи и не думал эмигрировать. Кондорсе стал членом Законодательного собрания и Конвента. Но казнь короля сразу же сбросила его с вымышленных заоблачных высот в кровавую реальность. Революция, которая убивала всех вокруг, не могла быть его делом. Но, увы, очень скоро она раздавила колесами своей безумной колесницы и его самого. 8 июля 1793 года, после падения его друзей жирондистов, Кондорсе должен был быть арестован по доносу Шабо. Его вовремя предупредили, и он укрылся сначала у мадам Гельвеций, потом у вдовы скульптора Франсуа Верне, в доме № 15 по улице Сервандони. Там он оставался до 25 марта 1794 года, и там он написал свой «Набросок о прогрессе человеческого разума», трактат, ставший доказательством того, что даже в изгнании он оставался возвышенным в своих чувствах…

Когда революционный террор достиг апогея, чтобы не ставить под угрозу тех, у кого он жил, Кондорсе ушел с улицы Сервандони и пошел искать себе новое убежище, но не смог его найти. Его арестовали в Бур-ля-Рен, и он в конце концов отравил себя в тюрьме, чтобы избежать ужасов гильотины. И лишь после Термидора[17]17
  Термидор – государственный переворот 27 июля 1794 года (9 термидора II года по республиканскому календарю) во Франции, приведший к свержению якобинской диктатуры и установлению власти Директории.


[Закрыть] Софи, которая жила, как могла, рисуя небольшие портреты и другие произведения живописи, узнала о смерти мужа, которого она до того считала бежавшим в Швейцарию.

Боль ее была очень глубока, и спадала она медленно. И именно в Виллетт она приехала с дочерью искать, нет, не забвения, а нового спокойствия. Там ничего не изменилось, кроме, наверное, того, что жизнь стала не такой широкой, но семейное тепло – это было как раз то, что нужно было молодой женщине. И один за другим старые друзья вновь вспомнили дорогу в замок, где по-прежнему проживал ее отец.

Директория, со всеми ее глупостями и аппетитами, способствовала тому, что революционный кошмар был забыт. Софи, как и многие другие, дала этому вихрю увлечь себя. И вот она вновь полюбила. Но на этот раз со страстью, до потери сознания. К сожалению, получилось плохо. Точнее, она попала не на того человека.

Объектом ее любви стал Майа-Гара, племянник члена Конвента Жозефа Гара и брат известного певца. Это был маленький баск, худой и темноволосый, яркий, как молния, но наделенный неисчерпаемой болтливостью, страшным нахальством и парой глаз, сводивших с ума окружавших его дам. Тщеславный, как павлин, он чувствовал в себе литературные задатки и думал сделать карьеру в журналистике.

Завоеванная с первого взгляда, Софи влюбилась в него со всей страстью и вскоре стала его любовницей – к бесконечному изумлению своей сестры Шарлотты, брата и верных друзей, которые ничего не могли понять. И они все начали делать ей осторожные замечания в форме мягкого предупреждения.

Софи была слишком утонченна, чтобы не понимать этого, и, опасаясь шокировать своего старого отца, она приобрела в Мёлане, недалеко от Виллетта, остатки древнего монастыря. Там она могла свободно принимать своего любимого Майа, которому она писала такие вот страстные письма:

«Я пойду на эту красивую освещенную солнцем террасу, чтобы думать о тебе, удерживая тебя в своем сердце».

Или вот еще:

«Если когда-либо существовала на земле женщина, которой все в мире было бы дано, все самое интимное и во всей полноте, то, без сомнения, эта женщина – я».

К сожалению, вся эта страсть была чистейшей потерей времени. Софи не знала, что ее любимый Майа постоянно изменял ей и даже приводил некоторых из своих завоеваний в квартиру, которую содержала мадам де Кондорсе, чтобы проводить там несколько недель зимой. Среди тех, кто побывал там, назовем, прежде всего, Эме де Куаньи, бывшую герцогиню де Флёри, бывшую Молодую Узницу несчастного Андре Шенье, готовую уже стать бывшей графиней де Монрон[18]18
  См. историю про замок Марёй-ан-Бри.


[Закрыть]. Это было одно из самых творческих созданий, которые только могли встретиться в жизни, плюс она была очень красива. Софи, считая ее своей подругой, приглашала эту женщину к себе в сопровождении Гара. Но настал день, и она узнала, как жестоко использовали эти двое ее гостеприимство, ее любовь и дружбу. И тогда мадам де Кондорсе закончила с этой позорной любовью, и сделала она это с большим изяществом и великодушием.

К счастью, год спустя пришла другая любовь, и она залечила раны от бесконечных процессов против Майа-Гара, который не постеснялся продать письма Софии коллекционеру. На этот раз речь шла об ученом-ботанике Клоде Форьеле, рядом с которым очаровательная маркиза де Кондорсе и прожила оставшиеся ей несколько лет своей жизни.

Она умерла в Париже, в воскресенье, 8 сентября 1822 года, после тяжелой болезни, и похоронили ее на кладбище Пер-Лашез.

Виллетт, видевший свадьбу Элизы де Кондорсе с ирландским генералом О’Коннором, перестал принадлежать семье Груши в 1816 году, став собственностью дочери Фуше, графини Ля Барт-Терм. Добавим также, что замок, построенный в XVII веке графом д’Оффрэ, был впоследствии перестроен архитектором Жюлем Ардуэн-Мансаром, которому обязаны все водопады и бассейны, которые сейчас придают столько прелести этому прекрасному старому дому.

В настоящее время замок превращен в отель.

Во-Ле-Виконт (Vaux-Le-Vicomte)
От смертельного праздника до герцога-убийцы

О, нимфы милые, чар ваших прелестью,

Приютом сим – ему обязаны вы всем.

Спешите же, едва услыша звук его шагов,

Смягчить Луи и храбрости его лишить затем.

Жан де Лафонтен

Когда в 1641 году Николя Фуке, которому тогда было двадцать шесть лет и который служил советником в Парламенте, купил владение в Во площадью примерно шесть тысяч гектаров, никто и не подумал удивиться. Земля и связанный с ней титул поставили последнюю точку, стали кульминацией созданного мощного семейного состояния. В то время Фуке только что получил наследство от своего отца, бывшего судовладельца из Нанта, государственного советника и бывшего посла в Швейцарии. Кроме того, он стал совладельцем острова Орлеан и де Бопре, в Канаде, поскольку он был одним из тех, кто верил в будущее огромных земель за Атлантическим океаном.

Во представляло собой отличную инвестицию для успешного наследника, и молодой Николя надеялся, когда придет время, сделать это владение символом своего блестящего успеха. Он уже был одним из самых молодых и самых известных судей, как по своему положению, так и по впечатлению, которое он производил на окружающих. В самом деле, немногие люди были до такой степени привлекательны.

Это восхождение началось в тот день, когда Фуке стал другом кардинала Мазарини. Министр быстро распознал деловые качества молодого судьи. Произошло их взаимовыгодное объединение, и очень скоро все стало позволено Николя Фуке.

Сначала он был поставщиком для армии, затем стал государственным министром (в 1653 году), а затем – управляющим финансами, совместно с другим суперинтендантом – Сервьеном. Одним-единственным он стал всего лишь через шесть лет. В то время, как и его отец, он очень заинтересовался торговлей с территориями по ту сторону Атлантики и стал способствовать расширению торговли с заморскими островами. Наконец, его брак с Мари-Мадлен де Кастий принес ему огромное приданое.

Таким образом, уверенный в своих доходах, Николя Фуке решил возвести в Во некий великий символ своего благосостояния, и в 1656 году строительство замка, ставшего потом причиной его падения, началось. Ускоренное строительство – если учитывать тот факт, что оно длилось всего три года.

Для пущего блеска Фуке купил и уничтожил в Во три деревни. В течение нескольких месяцев тысячи рабочих (восемнадцать тысяч) рубили лес, облагораживали природу, укрощали воды путем сооружения потрясающих гидротехнических систем. Сады были спланированы тогда еще совсем молодым и неизвестным Ленотром. Что же касается замка, можно даже сказать – дворца, то им занимались два других тогда еще совсем неизвестных человека – архитектор Ле Во и художник Лебрен. Потолки последнего прославили белку, ставшую символом Фуке, и его нагловатый девиз: Quo non ascendam? (Куда я только не заберусь?)

Фуке постоянно приезжал из своего имения в Сен-Манде, чтобы следить за работами, за возведением того, что он скромно называл своим «домом в полях». Иногда он привозил туда свою жену, но чаще, пожалуй, своих подруг – маркизу де Севинье, мадемуазель де Скудери и особенно свою любимую любовницу маркизу дю Плесси-Белльер.

Когда строительство замка было завершено, он организовал там несколько праздников. В честь Мазарини, который находился на пути в Испанию, где должен был провести переговоры о браке короля, в честь короля Англии и некоторых других. Но в 1661 году кардинал Мазарини умер. Фуке, все надежды которого вращались вокруг фигуры премьер-министра, не учел, что во время последнего разговора с молодым королем Людовиком XIV кардинал не только отказался от него, но и порекомендовал королю своего интенданта, которого звали Кольбером… и который яростно ненавидел Фуке. Очень скоро управляющий финансами почувствовал охлаждение, но он еще не понял, до какой степени скандальным стало выглядеть его состояние. О чудесах, творившихся в Во, много говорили, и вот в августе 1661 года король проявил намерение посетить замок.

Мудрость, несомненно, посоветовала бы Фуке чуть приуменьшить роскошь. Но он, напротив, еще больше увеличил ее. Для королевского приема он мобилизовал все свои сокровища: шесть тысяч тарелок и пятьсот подносов из серебра, а для королевского стола – пять сотен тарелок плюс бесчисленные чашки и кубки из чистого золота. Он собрал всех своих придворных писателей и поэтов. Все они были до того неизвестными: Мольер, Лафонтен, Люлли… Повсюду были размещены самые редкие цветы, которые тут же заменяли, как только они начинали вянуть. В саду был построен новый театр, новые фонтаны.

К сожалению, все это не удостоилось даже улыбки молодого короля. Наоборот, с развитием праздника его лицо все более и более темнело. И все из-за того, что в памяти его возникали гораздо менее блестящие образы его собственного жилища: старый Лувр, сырой и ветхий, с бедной мебелью. Необитаемый дворец Тюильри, пустынный и негостеприимный замок Сен-Жермен, где во время Фронды он был вынужден скрываться, чтобы избежать гнева восставших в Париже, и где ему приходилось спать на соломе. К этому добавлялись воспоминания о дырявом белье, о слишком коротких костюмах, о королевской нищете, плохо скрываемой под мантией, о нищете на фоне того, как Мазарини сколачивал себе состояние, часть которого так неосмотрительно демонстрировал теперь Фуке.

Но Мазарини, умирая, оставил королю своего человека, поставив свою семью под защиту, а в это время ярость юного короля против расточительности, против сверкающего всеми цветами радуги дворца все росла и росла. Он знал, что рожден для того, чтобы построить новый век, он хотел, чтобы его правление было великим. И он не мог принять ту унизительную тень, в которую его отбрасывал Фуке. Кроме того, ему постоянно говорили, что государственные сундуки пусты, а посему он не мог допустить такого состояния у одного из своих слуг. Это чувство, возможно, и не столь благородно, но от этого оно не становится менее человеческим.

Кроме того, Фуке в довершение ко всему еще сделал «предложение услуг» молодой Луизе де Лавалльер, к которой, похоже, имел живую склонность сам король. Это стало последней каплей, которая переполнила сосуд королевского терпения.

Людовик XIV лишь один раз спал в роскошной комнате, приготовленной для него. На следующее утро он отбыл, не сказав слов благодарности. Три недели спустя, в Нанте, где он присоединился к королю, чтобы поучаствовать в заседании Генеральных Штатов Бретани (при этом он купил и превратил в неприступную крепость остров Белль-Иль), Фуке был арестован знаменитым капитаном мушкетеров по имени д’Артаньян. В закрытой карете тот быстро отвез заключенного в Анже.

Суд был начат в Арсенале, 4 марта 1662 года, под председательством Ламуаньона, и он продолжался до 20 декабря 1664 года. Он был одним из самых горячих и самых любопытных в истории. Наверное, было очень трудно сориентироваться в запутанных счетах Фуке, но было очевидно, что в деле большую роль сыграла всеобщая ненависть, и судьи пришли к заключению, что управляющий финансами нашел все свое состояние исключительно в государственной казне. Но не один, ибо Мазарини использовал ее гораздо больше, чем он.

Но ответственность от этого не стала менее тяжелой: приговором было пожизненное тюремное заключение в крепости Пиньероль в Пьемонте, куда д’Артаньян отвез заключенного и после этого не оставлял ни на минуту. Семья была лишена всего. На Во был наложен арест, и очень хотелось бы ради красоты истории сказать, что король не присвоил себе большую часть имущества побежденного. К счастью, состояние мадам Фуке трогать не стали, и несколько лет спустя она смогла выкупить Во. А после смерти сына она продала его маршалу де Виллару, который купил замок, даже не видя его, будучи без ума от подобного приобретения.

«Невеста слишком красива, – сказал он, – и она стоит дорого. Слишком много водопадов и фонтанов!»

Тем не менее для своей молодой и красивой жены он обставил мебелью пустой замок и развесил повсюду большие картины с изображением своих собственных побед. Возможно, чтобы произвести впечатление на молодую жену, которая ему явно изменяла. Король Людовик XV однажды приехал в Во, но он не остановил маршала. А в 1763 году наследник героя продал Во Сезару-Габриелю де Шуазель-Праслену, морскому министру, который после опалы своего двоюродного брата Шуазеля отправился туда в собственную ссылку.

Один из его потомков, герцог Теобальд, при Луи-Филиппе (замок едва избежал сноса в годы Террора) поручил Висконти восстановить квартиры. Но у него не хватило времени закончить эту работу.

Женившись на Фанни Себастьяни, дочери маршала и товарища императора, герцог произвел на свет девятерых детей. Но рождение двух последних нанесло серьезный ущерб здоровью герцогини, страдавшей ожирением и варикозным расширением вен, которые стали причиной двух флебитов. К этому добавился корсиканский характер, и все это сделало ее весьма тяжелой спутницей жизни. В результате детьми занималась гувернантка, и, возможно, никакой драмы бы и не произошло, если бы в дело не вмешалась некая Генриетта Делюзи-Депорт, 1 марта 1841 года въехавшая в роскошный особняк в предместье Сент-Оноре, бывший парижской резиденцией Прасленов.

В эту Генриетту герцог влюбился с такой страстью, что ему стало просто необходимо отделаться от своей жены. 17 августа 1847 года, после ужасной сцены, в которой Теобальд тщетно умолял свою жену, герцогиня была убита в своей комнате тридцатью ударами кинжала. Вина мужа была очевидна, и герцог был арестован, заключен в Люксембургскую тюрьму, а там 24 августа он отравился, дабы избежать гильотины. После этого в Во стало тихо, и замок был почти заброшен – до того момента, как в 1875 году Альфред Соммьер, владелец крупных сахарных заводов, купил его и придал ему, с талантом великого покровителя, тот внешний вид, что мы теперь можем увидеть.

Имение в настоящее время является собственностью графа Патриса де Вогюэ, который в 1967 году получил его в качестве свадебного подарка от своего отца, племянника Эдма Соммьера, умершего без потомства.