Текст книги "Страна чудес"

Зои Стейдж
Страна чудес

Zoje Stage

WONDERLAND

Copyright © 2020 by Zoje Stage

© Л. Бородина, перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Для любимых женщин, благодаря которым я остаюсь в здравом уме: Деб, Лизы и Полы

И для мам-супергероинь, на которых держится мир

Не было слов, их больше не существовало. Понятия времени и сознания стали зыбкими. Абстрактными.

Но оставалось ощущение… чего-то неминуемого.

Смерть.

Смерть, как барабанная дробь, зовущая из прошлого. У нее был знакомый запах.

Смерть.

Словно она сталкивалась с этим раньше.

1

Орла пыталась не думать об этом как об ампутации, но не получалось. Когда они уехали из квартиры в Нью-Йорке, ей словно отняли ногу. А теперь, пока она прощалась с семьей мужа в Платтсбурге и плелась на север, – еще и руку.

Она пристегнула ремень безопасности свободной рукой, глядя на ноги, обутые в грязные ботинки. Это тело больше не будет танцевать. Больше никаких головокружительных появлений, пока на сцене поднимается занавес. Никаких аплодисментов. Ее жилистые руки и ноги больше не будут двигаться плавно, словно потоки музыки. Остались лишь голые кости. И бесконечные леса.

Шоу был таким хорошим супругом первые пару недель после выхода на пенсию. Он каждый день заострял внимание на хорошем: ее вечно напряженные мышцы смогли наконец зажить; она больше не страдала от почерневших ногтей на ногах; ей не приходилось проводить много часов в день в компании потных, вонючих людей. Под впечатлением новой жизни, которую они планировали, она поддалась влиянию его оптимизма. Хотя и сама не помнила, чтобы жаловалась – по крайней мере, не часто и не желая, чтобы жизнь стала иной. Порой у писателей источаются карандаши, а кисти у художников становятся жесткими. Это обычные препятствия в ремесле, такие же, как и ее боль, но это не повод отказываться от искусства.

И все-таки она понимала своим нутром: сорок один – это много для балерины. На все требуется больше усилий, чем когда-то. Момент настал, и она согласилась – конец ее эпохи должен был ознаменовать начало карьеры Шоу. Пришла его очередь воплощать свои художественные мечты.

Порой она не чувствовала ничего, кроме волнения от этого приключения, от таких больших перемен. Но в другие дни… переезд вглубь хребта Адирондак казался более рискованным шагом, чем она себе представляла. Предполагалось, что «уехать из города» значило «переехать в место вроде Питтсбурга, где она выросла». Этот маленький городок был лучшим из всех вариантов: смена обстановки, культуры, плюс доступным по средствам. Они нашли бы там прекрасный семейный дом, просторный по манхэттенским меркам, а дети могли бы проводить время с лола и лоло[1]1
  Бабушка и дедушка (филип.)(прим. пер.)


[Закрыть]. Ее родители были бы так рады жить рядом с ними! Но, помимо этого, как пара они придерживались философии «живи одним днем». И постигай новое. И еще открывай в себе неизведанные грани в неожиданных городах.

– Carpe diem[2]2
  Лови момент, живи настоящим (лат.) (прим. пер.)


[Закрыть], – пробормотала она.

Момент, когда она должна была принять происходящее, разбился вдребезги и исчез; у нее перехватило дыхание. Там, на обочине дороги, виднелась пара ног. И нереалистично раздувшееся тело.

Машина приблизилась, и стало понятно: ей не показалось, там действительно лежала задняя часть туловища – оленя, не человека. Передняя же лежала чуть дальше на снегу: ноги скрещены словно в позе лотоса, вокруг черепа брызги крови.

Дорога позади растворилась, потонув в снегу обочин. Раньше она не стала бы так реагировать, зная, что в конце дня они вернутся к Уокеру, Джули и детям.

Деревья стали гуще и поглотили свет. Назад пути нет.

Шоу перевел взгляд с дороги на нее:

– Ты только что сказала «Carpe diem»?

Орла перенеслась обратно, во враждебный мир прямо за стеклом. Улыбка Шоу напомнила ей, что надо сделать вдох. На его волосах были вкрапления голубой краски: это стало обычным делом за последний год, когда он наконец понял, куда склоняется дрожащая стрелка его внутреннего компаса. Он начинал с маленьких холстов и акриловых красок, но с годами холсты росли, а в квартире появился аромат льняного масла и скипидара. Шоу был не самым аккуратным художником, и следы на коже, одежде, волосах показывали, чем он занимался днем. Хотя то, что было у него на волосах сейчас, наверняка появилось из-за ремонта в спальне дочки.

– Неужели? – спросила она. – Может быть… Но мы ведь так и живем, не правда ли?

– Точно. Карпе-диемим на полную!

Она прыснула от смеха: иногда его энтузиазм был заразным. Надеясь поймать блеск улыбки на лице дочери, она повернулась к заднему сиденью. Элеанор Куин сидела и смотрела в окно, на небо. Орла молилась, чтобы дочь не увидела мертвого оленя. Хотелось, чтобы дикая местность, которую она называла Адирондак, пошла на пользу ее задумчивому ребенку. Элеанор Куин – для некоторых просто Эль или Элеанор, но никогда для ее мамы – не создавала впечатление крепкой и достаточно агрессивной девочки, которая сумела бы вырасти в городе. В свои девять она по-прежнему боялась темноты, хотя с этим страхом, как и со многими другими, Орла и Шоу смирились: как люди с богатым воображением они и сами не могли пообещать, что в темноте не затаилось что-то страшное. И они уважали свою дочь за практичные страхи: шумного эскалатора, который спускался в метро, сирен, которые кричали об опасности, тротуаров со спешащими, толкающимися пешеходами.

Рядом с дочкой в детском кресле сидел четырехлетний Тайко и играл с пушистым длинноногим лосем, прыгающим по его коленке. Он напевал про себя мелодию и слова, которые сам же придумал: «Едем по дороге… Едем мы домой… Едем на машине… Очень далеко…»

Как бы она ни старалась смириться с переездом ради детей и потому что Шоу очень сильно этого хотел, ей мешал страх того, что городская семья не сможет жить в глуши, на природе. Этот страх преследовал ее, пока они ехали в машине, – черный призрак, человеческая фигура, словно вылитая из чернил, которую Орла видела краем глаза.

Она вернулась к разговору с Шоу, готовая (в сотый раз) потребовать, чтобы он вселил в нее уверенность: сказал, что они продумали все до мелочей и по-настоящему готовы к новой жизни. Но, глядя на него, Орла поняла: спрашивать не нужно. В нетерпении и довольный, с руками на руле, поставленными на десять и два часа, он вел старый полноприводный внедорожник, как будто только этого и ждал. Словно наконец оказался там, где ему и положено быть. Возможно, так оно и было.

Орла увидела его совершенно по-новому. Лохматая борода, грязь под ногтями, громоздкое пальто, которому на вид все двадцать лет, несмотря на то что его купили недавно. Адирондак был его территорией. Хотя родным городом Шоу являлся Платтсбург, где они провели последние три недели с его братом.

Когда она погуглила «города под Платтсбургом», то получила список деревень. А ближайший настоящий, по ее меркам, город, Монреаль, располагался вообще в другой стране. Может, Шоу никогда и не был городским парнем, но сюда его определенно завела тяга к креативу.

Неужели там его удерживала божественная натура Орлы? Иногда она видела себя его глазами – он искрился благоговением перед ее талантом, ее драйвом.

Может, когда поначалу они были просто любовниками, Шоу решил, что ее золотая пыль осыплет и его. Однако он не жаловался, когда этого не произошло, но и не отказывался от своей мечты. Орла уважала его за это, и они придерживались городского образа жизни, даже когда их друзья переезжали в поисках чего-то нового или более просторного, в Бруклин или Асторию. А потом родилась Элеанор Куин. И Тайко. Орла дважды возвращалась к профессии после декрета, но современный балет «Эмпайр-Сити» не был таким элитным и конкурентоспособным, как у более известных городских трупп. Но она делала все, чтобы вернуться и выполнить даже сверх того, на что могло рассчитывать ее тело. Так они стали классической манхэттенской семьей, теснившейся в квартире площадью в шестьсот квадратных футов[3]3
  Приблизительно 55 м² (прим. пер.)


[Закрыть] с одной спальней, что тем не менее позволяло ей работать.

Шоу сунул диск в магнитолу. Акустическая музыка, на удивление меланхоличная. Он никогда ни у кого не спрашивал, что бы они хотели послушать. Хоть Орла и была главной кормилицей благодаря значимому, хотя и не слишком выдающемуся таланту, но именно Шоу задавал в своей семье тон битников. Отец Орлы как-то назвал его дилетантом, когда они были наедине. Она думала, что это не совсем справедливо, так как Шоу взял на себя большую часть домашних обязанностей, которые они должны были делить вместе. Неоспоримым оставалось одно: истинное призвание Шоу было трудно описать. Он играл на гитаре на одних деревенских открытых микрофонах. Читал стихи на других. Писал сценарии, фотографировал и строгал куски дерева, которые так и не стали теми скульптурами, которые он себе представлял. Все изменилось за последний год, когда он остановился на чем-то среднем, для чего требовалась ежедневная дисциплина.

После того как Шоу привлекла одна выставка во время «галерейного забега» в Челси (любимое бесплатное занятие), он много раз пересматривал экспонаты, выказывая незнакомую уверенность: он наконец понял, что нужно делать. Направил энергию на рисование отчасти сюрреалистичных вещей, которые сам фотографировал. Поначалу его привлекала городская живопись, смесь грубого реализма с неожиданными фэнтезийными вкраплениями. Изысканные и безупречные, они сделали его предыдущие работы похожими на каракули. Но его истинным желанием стало обратить свой взор на мир природы. Если бы дело было только в недостатке места (хотя это, конечно, тоже, если он собирался делать что-то более масштабное, чем разрисовывать крышки коробок из-под обуви), то Орла, возможно, не решилась бы на переезд в сельскую местность. Но сейчас ему нужна была природа, так же как она когда-то хотела в мегаполис всей душою дивы.

Они впервые посетили это место полгода назад: по совету его брата Уокера вскоре после того, как начали обуждать, что могут здесь найти и где. Никому оно особо не понравилось – на старой деревянной ферме был беспорядок, и это место оказалось теснее, чем предполагала Орла. Тогда они даже не удосужились показать его детям, не считая стоящим вариантом, хотя и присматривали жилье в близлежащем и, несомненно, причудливом городке цепи Саранак, Лейк-Виллидж. Единственным, что действительно запало в душу Шоу, было дерево: вечнозеленый пятидесятиметровый гигант стоял за тем, что едва ли можно было назвать домом. Его массивный ствол устремлялся вверх от центра земли, окруженный деревьями поменьше, которые на его фоне выглядели словно слуги.

В то время как риелтор делал телефонные звонки в своей машине, Орла и Шоу подошли к дереву; лицо Шоу сияло.

– Я видел такое дерево однажды, немного севернее, в походе с отцом. Я был маленький, лет девять – как Бин. И сказал отцу, что почувствовал его. Почувствовал что-то. Может, это был первый раз, когда я понял, что в мире природы есть вещи, которые пережили нас, которые видели историю и как-то по-своему записывали время. Брат тогда просто передразнил меня… как обычно. Но папа сказал что-то очень странное – настолько странное, что я навсегда запомнил, а Уокер заткнулся и больше меня не передразнивал.

– Что он сказал?

Орла сунула ладонь в его руку. Отец Шоу умер от рака поджелудочной железы много лет назад, и она жалела, что не смогла узнать его получше.

– «Иногда, когда выходишь в мир… – Он имел в виду горы, леса, ведь всегда жил здесь. – …узнаешь новые уголки своей души». – Шоу посмотрел на нее, все еще размышляя над этими словами. – Я понятия не имел, что он имел в виду, но после этого каждый раз, когда шел в лес, искал… что-то.

– Частичку своей души.

– Может быть.

– Твой отец научил тебя… видеть, что мы являемся частью чего-то большего. Мне это нравится.

– Как же мы с тобой понимаем друг друга.

Он обнял ее лицо ладонями и поцеловал. Орла успокоилась и захихикала, как будто они вернулись в прошлое, когда только-только влюбились друг в друга.

Едва они потянулись к дереву, очарованные его древней корой, как воздух прорезал голос агента по недвижимости. Они поспешили обратно.

Орла думала, что все на том и закончится, что это была интересная возможность и приятный визит. Но после того, как они вернулись домой, Шоу начал сниться один и тот же сон: о том, как они с Орлой и детьми живут на этой земле; как расцветает сад. Он видел себя в комнате рядом с гостиной, где работал над своими шедеврами.

И они снова заговорили о том месте. Окружавшие дом деревья оказались очень красивы весной, но за их зеленым полотном вдалеке виднелось одно особенное.

– Оно будто нас охраняет, – сказал как-то Шоу. – В моих снах это дерево возвышается над всем остальным.

И его работа тоже расцветала и совершенствовалась, вбирая в себя все больше зелени, даже тогда, когда они еще не уехали из города. По мере того как его успехи росли, он убеждался в этом все больше.

– Оно зовет меня. Думаю, это моя муза.

Древнее дерево стало вторгаться в его работу, выглядывая из-за верхушек зданий.

Орла никогда не слышала зов природы, но верила Шоу. Для них обоих это было в новинку – видеть, как его поглощает создание картин. Ей нравилось, что земля напомнила Шоу об отце и уроках философии в юности. Когда через три месяца они снова обратились к агенту по недвижимости, цена упала. Дом некоторое время пустовал, родственники за границей хотели быстрее его продать и предложили цену еще ниже озвученной до этого. Когда Орла с Шоу согласились, процесс наконец был запущен.

2

– Теперь все окна закрыты, пап? – спрашивала, как обычно, Элеанор Куин с заднего сиденья.

– Двойные стеклопакеты. Ветер не пропустят.

Шоу улыбнулся дочке в зеркале заднего вида. Он стал энергичнее в последние месяцы. Впервые это стало заметно, когда они только задались целью переехать, а за последние три недели он стал еще живее – очевидно, ему не терпелось устроиться в новой студии. Иногда энтузиазм Шоу проявлялся в том, что он слишком быстро двигался или говорил, иногда стучал пальцами или ногой. Постепенно ее мягкий муж становился все более одержимым – Орла не была уверена, что ей это нравится.

Хотя дети не видели дом до того, как уехали из города, но могли наблюдать за ремонтом, когда они все вместе ненадолго остановились у Уокеров. Было весело спать с другой бандой Беннетов. У Шоу с братом были непринужденные дружеские отношения, а его невестка Джули казалась очень милой. Орла Беннет (Беннет по браку, пусть она и сохранила старую фамилию Моро) наслаждалась их увлекательными беседами и уютной атмосферой.

Мальчики тоже были удивительно любезными. Двенадцатилетний Дерек не возражал против того, чтобы отдать свою комнату Шоу и Орле, а четырнадцатилетний Джейми принял в свою комнату всех младшеньких. Элеанор Куин и Тайко хихикали по ночам, когда спали на одном надувном матрасе валетом. Несмотря на то что дети были двоюродными братьями и сестрами, Орлу приятно удивляло, что мальчики так охотно развлекали их девятилетнюю дочь и четырехлетнего сына несколько дней подряд. Хорошие ребятишки. Пока в доме шел ремонт, семьи ездили туда-сюда в разных вариациях взрослых и детей.

Голос дочери вернул ее в реальность.

– И нам не будет холодно? – спросила Элеанор Куин; ее голос был полон беспокойства.

Они ехали по влажной темной дороге, минуя голые чернеющие деревья. За окнами валил мокрый снег.

– Там новенький котел отопления, – сообщил Шоу с улыбкой, – за много тысяч долларов!

– С ним будет тепло и уютно, – сказала Орла, обращаясь к дочери, чтобы ее успокоить. – И мы почистили дымовую трубу у дровяной печи, так что все готово. Я уже представляю, как ты сидишь рядом с ней и читаешь книжку.

Элеанор Куин заулыбалась. Но затем ее внимание снова привлекли сугробы на обочине: развернулась уже полномасштабная метель. Ее бровки нахмурились.

Шоу гордился этим проклятым котлом так же, как любой другой мужчина – модным итальянским мотоциклом. «Это сердце дома, – сказал он, когда они стояли в подвале и смотрели на установку. – Сердце нашего нового дома».

Но Орлу больше волновали цены. Дома, внедорожника, печи и окон. Нового генератора на случай отключения электричества – даже вода с насосом, подведенным к глубокому колодцу, зависела от электричества. И повседневных вещей, которые им были необходимы, чтобы держать все в рабочем состоянии и всех живыми и здоровыми. Они по возможности везде расплачивались наличными, но она следила за их резервами.

Кооперативная квартира в районе Челси, которой они владели двадцать два года, быстро продалась и принесла им неплохую прибыль, после чего Орла предложила вернуть отцу первоначальный взнос, как и обещала. Он отказался. «Оставь себе, на обучение детям, на случай, если меня не будет рядом».

В его словах Орлу беспокоило все: и то, что он не рассчитывал дожить до поступления внуков в колледж, и то, что понимал насущную проблему: их сбережения просто не продержатся так долго. И понадобятся для ипотеки, питания, оплаты коммунальных услуг, автомобиля и многих других вещей.

Может быть, Шоу ожидал, что она найдет работу, если дела пойдут под откос. Настала его очередь заниматься творчеством, а ее – домом. На протяжении долгих лет он пополнял их доход с разных подработок: был официантом, барменом, специалистом по налогам, работая то временно, то на постоянной основе. Возможно, такие варианты были бы ей доступны, если бы они жили в Платтсбурге, примерно в часе езды к северо-востоку от их фермы. Но жилище в лесу – участок, откуда не видно цивилизации, протянувшийся вверх по грязной гравийной дороге на покатом склоне холма, – оказалось за пределами каких-либо четко обозначенных возможностей. Жившая с семнадцати лет в Нью-Йорке, в котором имелись все условия для пешеходов и транспорта, Орла только сейчас училась водить машину, но за рулем ощущала себя неуютно. Ходить отсюда пешком даже в хорошую погоду было слишком далеко. А уж в плохую…

Она смотрела в окно. Этому региону выпала сомнительная честь зимой иметь самую низкую температуру в континентальных Соединенных Штатах. Не говоря уже о периодических снегопадах у подножия гор.

Джули отправила их в путь с большой сумкой, набитой зимней одеждой по размеру и на вырост: лыжные штаны, ботинки, варежки, даже пара снегоступов. Еще она положила помидоры с зеленой фасолью, которые консервировала летом. Хватает ли здешнего лета, чтобы выращивать овощи? Нужно ли Орле учиться всему этому: выращивать, солить, делать запасы на зиму, – чтобы экономить?

Она пыталась пробудить в детях дух приключений, особенно в те недели, когда у них не было собственного жилья. Тайко или не замечал, что его жизнь была в постоянном движении, или же не волновался по этому поводу. Пока кто-то знакомый находился в поле зрения, его все устраивало. Но Орлу беспокоило то, что Элеанор Куин до сих пор заботили слишком значимые, существенные для ребенка вопросы. Она была в доме несколько раз, застав процесс ремонта. Так почему же считала, что он не готов? Куда, по мнению Элеанор, ее везли родители?

Девочка наблюдала за тем, как рабочие снимали старые окна. Когда стекло большого окна гостиной исчезло, оставив зияющую темную дыру, девочка схватилась за руку Орлы:

– Мы умрем?

– Конечно нет, – сказала та со смехом и прижала дочь к себе.

На секунду Орле показалось, что она обнимает просто объемную куртку, и кровь запульсировала от паники, что дочь внезапно испарилась. Но затем она нащупала под курткой маленькие косточки Элеанор Куин, и это ощущение прошло.

– Вы рады, что теперь у вас будут собственные комнаты? – спросила Орла веселым голосом, отталкивая неприятные мысли.

Шоу стал ехать медленнее из-за ухудшения видимости.

– Да! – выкрикнул Тайко, хотя его это, наверное, беспокоило меньше всего. Что было как нельзя кстати, учитывая, что его крохотную комнатку, похоже, решили добавить уже после строительства – она была чуть больше шкафа с окном и представляла собой пространство, отгороженное стеной, которая отобрала кусок у самой большой из спален наверху. Но это все равно более личное пространство, чем было у него – или у любого из них – до этого.

После рождения Элеанор Куин они превратили одну спальню в детскую и купили себе новый диван-кровать для гостиной. Через несколько лет появились двухъярусные кровати. Они вчетвером привыкли к компактному проживанию.

– А у папы будет первая личная студия, где он сможет создавать шедевры, – добавила Орла.

Она улыбнулась, заметив счастливое лицо Тайко – сын всегда радовался за всех.

Она все еще улыбалась, когда повернулась к Шоу. Он выглядел забавно, когда был счастлив: возле глаз появились морщинки-полумесяцы, он сверкнул всеми зубами, наклоненными под разными углами, из-за чего верхний ряд сидел точно на нижнем. Сумасшедшая гримаса. Но она была рада его счастью.

– Моя собственная сту-ди-я, – пел он, выстукивая ритм по рулю не в такт музыке на диске. – Где я буду рисова-ать.

Тайко был не единственным в семье, кто любил тихонько напевать про себя по слогам.

Студия, как и во сне, представляла собой просторную спальню прямо за гостиной. Впервые за пятнадцать лет у Шоу было собственное рабочее место с дверью. Орла немного завидовала, но напомнила себе, что, когда он будет в студии, она тоже сможет пойти наверх, в их спальню, и закрыть дверь. Это было бы ново для них всех: много комнат, и в каждой есть дверь.

Тайко часто моргал, борясь со сном, лось распластался у него на коленке – одним спящим больше. Орла, всегда остро ощущая собственные потребности, тоже почувствовала какую-то тяжесть, желание впасть в спячку. Вчерашний праздник Дня благодарения все еще отдавался во всем теле. Ноги (до сих пор две, несмотря на продолжительное ощущение, что их отрезали) болели, и ей не терпелось выпрыгнуть из машины, схватиться за пятку и вытянуть ногу до уха.

Они всегда думали, что Платтсбург не так уж далеко от того места, где им предстояло жить, что они будут часто туда ездить за покупками и навещать родню. Но когда ехали по шоссе № 3, мир позади них, казалось, удлинялся, вытягиваясь до неузнаваемости, стирая те ориентиры, которые привели бы их обратно. Орле было трудно смириться с тем, что они все еще находились в Нью-Йорке – но не в городе, а в штате. Как между ними могла быть такая разница? Было легче согласиться, когда это не казалось таким чужим. «К северу от города» звучало не так уж плохо, ведь слово «город» повисло, не желая отпускать, а Нью-Йорк так и остался штатом. Но на самом деле город исчез. Исчезла ее жизнь. И ландшафт стал неузнаваемым.

Орла включила музыку, надеясь заглушить ветер, кричавший за окном. «Ты должна ему, – завывал он. – Ты обещала». Шоу бросил на нее восторженный взгляд, и Орла позволила ему предположить лучшее: что она так же счастлива, как и он сам. Но даже сладкие звуки струнной гитары не помогли ей расслабиться. Должна. Вибрации струн. Ее муж никогда бы не сказал этого слова, но оно существовало в молчаливом пространстве между ними. Моя очередь. Мы договорились. И еще мягче, под этим, голос, который она изо всех сил пыталась подавить. «Твоя роль окончена».

Занавес опустился и больше не поднимется. А она боится темноты.