Текст книги "Моя осень"

Я сел на единственный стул в комнате, а архимандрит Матвей – на кровать. В комнате был безукоризненный порядок. Все было просто – шкаф для одежды, шкаф для книг, стол, о боже, на столе – новый компьютер; это значило, что статус моего друга в монастыре высок. Он больше двадцати лет прожил в этой комнате. Когда его приняли в монастырь, он работал истопником в котельной. В ту пору котлы топили дровами, и Жене пришлось все лето заготавливать и рубить дрова. Так продолжалось несколько лет. Фигура у него стала как у борца: даже сейчас сквозь одежду просматривались бицепсы, хотя уже много лет он отношения к котельной не имел. Много лет Жека отдавал монастырю свои деньги. Сначала это были деньги, которые я привозил ему, – он был учредителем нашей фирмы, моим компаньоном. Суммы были немалые, по пятьдесят тысяч долларов. Я тоже помогал монастырю деньгами, но мои взносы были гораздо скромнее. Помню, года через четыре, после того как Женя оказался в монастыре, он попросил меня приехать. Захотел выйти из бизнеса, сказал, чтобы я сам определил сумму его доли, так как на шее у меня сидеть не будет. Он просто сказал:

– Это нечестно.

Конечно, я попытался его отговорить, но он настоял на своем. Я взял кредит в банке и через две недели привез ему один миллион долларов – во столько я оценил его долю в бизнесе. В ту пору это был небольшой завод, который мы вместе построили. Увидев деньги, он, как обычно, улыбнулся и спросил:

– Кредит взял?

Я ответил:

– Да, не волнуйся, я скоро отработаю эту сумму.

Но он отсчитал половину, а остальное вернул мне.

– Скоро кризис, – сказал он, – тебе понадобятся оборотные средства.

И, как всегда, мой друг оказался прав. Я до сих пор не могу понять, как можно находиться в этой глухомани и предвидеть кризисы. В фирме Женя отвечал за финансы, когда мы работали вместе, был финансовым директором. Его способность работать на опережение всегда восхищала меня. Как впоследствии оказалось, он угадал и о кризисе, и о том, что мне понадобятся оборотные средства.

Куда Женя девал свои деньги, я мог только догадываться. Мне кажется, изменения в монастыре произошли во многом благодаря пожертвованиям, которые он делал, особенно в начале ремонта. Конечно, были и другие, кто делал пожертвования, но помощь Жени за многие годы была значительной. Он всегда меня ругал, что я много трачу на жизнь, говорил, не рисуйся, лучше счет в банке, а потом все остальное. Конечно, я его не слушал и жил на широкую ногу.

Я еще раз поздравил архимандрита Матвея с получением сана, но Женя улыбнулся и сказал:

– Мне он не нужен, главное – быть ближе к Богу и помогать добрым людям словом.

Я знал, что он помогает не только словом людям в поселке. Настоятель монастыря, отец Григорий, уважал и покровительствовал моему другу, и сан архимандрита он заслужил.

Мы сидели в его комнате и смотрели друг на друга, не знаю, какие эмоции вызывал я у Жени, но мне было здорово находиться рядом с ним – было светло и спокойно на душе.

– Рассказывай, – кивнул он головой. – Вижу, годы, которые мы не виделись, были непростые. Замученный ты, и взгляд тревожный. На сколько приехал: на день, на два?

– Нет, – ответил я. – Теперь я свободен. Если не прогонишь, буду к тебе ходить каждый день и молиться в храме.

Он посмотрел на меня с улыбкой, как учитель на ученика, значит, дела совсем плохи. Мы сидели молча минут десять, каждый думал о своем. Затем Женя поднялся, извинился, что не может провести этот день со мной, так как заранее договорился встретиться с Вадимом. Для архимандрита Матвея он был Вадимом еще с института.

Вадим удачно женился на дочери крупного партийного босса, начались перестройка и головокружительная карьера. Сегодня его знает вся страна – состояние в два миллиарда долларов, и, конечно, он теперь Вадим Дмитриевич. Он знал, что я дружу с Женей, знал о моем существовании, но близко мы не общались. С Жекой он дружил давно. Когда Жека резко изменил свою жизнь, Вадим стал приезжать к нему в монастырь один-два раза в год. Обычно два или три «Mercedes» G-класса, «кубики», появлялись возле монастыря на два-три часа. Я никогда не спрашивал Женю, о чем они говорили, немного ревновал его к Вадиму в молодости, а сейчас было просто любопытно, что олигарху здесь нужно.

Я был рад, что наша встреча с Жекой закончилась, так как говорить откровенно о своей жизни не был готов. И я отправился в гостиницу. Вечером мы с Алексеем пошли в ресторан поужинать. Я попросил официанта принести два по 50 граммов коньяка «Remy Martin». Официант извинился – коньяк такой марки закончился. Он предложил «Hennessy Х. О.», но я отказался. Вообще-то мой любимый коньяк марки «Jean Fillioux», но его рестораны не заказывают из-за дороговизны. Мужчина, который сидел за соседним столом и слышал наш разговор с официантом, предложил выпить коньяк «Martell Х. О.». Я не знал этого человека, и мне было неудобно принять его предложение, но незнакомец сам подсел за наш стол и представился – Олег Павлович, хозяин этой гостиницы. Я десятки раз жил здесь и ни разу его не видел. Оказалось, он хорошо знает меня. Он знал мои фамилию, имя и отчество, не мудрено – паспорт всегда предоставляли при вселении, а также мои предпочтения по кухне и спиртным напиткам. Было приятно осознавать, что меня здесь уважают.

Мы разговорились. Я похвалил его гостиницу за качественное обслуживание и порядок в номерах, он – мой вкус и предпочтения в марках коньяка. В разговоре я упомянул об изменениях в лучшую сторону, которые произошли в поселке, и заметил наплыв туристов и паломников, хотя был уже несезон. Он был со мной согласен и поделился планами по развитию своего бизнеса. Оказывается, он хотел построить закрытый аквапарк, чтобы летом и зимой можно было плавать, и посещать бани, но для этого проекта ему нужно было найти два миллиона долларов. В банк он не хотел обращаться, был противником кредитов, поэтому искал компаньона. Конечно, если бы год назад он сделал мне такое предложение, я бы проработал вопрос, составил бизнес-план и принял решение. Возможно, я бы вложил прибыль фирмы, но, увы, сегодня я не имел такой возможности. Сегодня я располагал деньгами, в машине в пакете лежали пятьдесят тысяч долларов да на личной карте десять тысяч долларов, а бизнес уже не мой, даже дом уже не мой, осталась старая квартира – последний рубеж.

Я спросил прямо хозяина гостиницы:

– Вы предлагаете мне участие в своем бизнесе?

Он ответил прямо, что доверяет мне.

– Но вы меня совсем не знаете, – я был удивлен, он казался мне серьезным человеком.

– Почему же, я навел о вас справки, у нас много общих знакомых. Да и весь поселок знает, если бы вы не посещали наши места много лет подряд и не помогали монастырю, его так быстро не восстановили бы.

Оказывается, в поселке думают, что я основной спонсор строительства. Я улыбнулся и ответил Олегу Павловичу, что это большое заблуждение. Я, конечно, помогал на протяжении многих лет монастырю, но это были небольшие суммы, за эти деньги монастырь невозможно было восстановить. Но Олег Павлович не согласился со мной. Я был удивлен, как много людей знают обо мне и сколько ненужной информации собирается вокруг меня. Разговор с хозяином гостиницы затянулся, коньяк согревал душу, было спокойно и классно, спешить не хотелось, хотелось этот вечер продлить. Но все же и честь надо знать. Я поблагодарил Олега Павловича и пошел к себе в номер. В номере я сел напротив зеркала и стал разговаривать: «Жека, вот как сложилась жизнь…» Я разговаривал с ним, как будто он сидел напротив меня, и опять воспоминания нахлынули. Сколько десятилетий прошло, все как в кино, только ленту перемотать назад нельзя.

1980 год

Партийное собрание в тресте (на заводе меня приняли в члены КПСС) проходило в актовом зале, сейчас назвали бы «конференц-зал». На каждом предприятии, плохом или хорошем, обязательно должен был быть зал, где на партийных собраниях рассказывали членам партии, как надо работать и правильно жить. В СССР в ту пору была одна партия – КПСС, Коммунистическая партия Советского Союза. Что такое коммунизм, мало кто знал, но весь советский народ шел к нему. В ту пору, в эпоху Брежнева, ходил такой анекдот. Брежнева спросили: «Леонид Ильич, почему при переходе от социализма к коммунизму нечего есть?» (Был сплошной дефицит.) Он ответил: «В дороге кормить никто не обещал».

Партийные чиновники жили, конечно, не так, как советские люди, которые трудились на заводах, разница была большая. Общество уже было разделено на касты: партийные и государственные чиновники, руководители заводов и фабрик – красные директора, офицеры высшего звена, КГБ, МВД, врачи, которые умели «крутиться», и другие. Сфера обслуживания стояла особняком: руководители крупных магазинов, трестов питания, всевозможных баз, крупных колхозов и совхозов. Все или почти все директора жили не по средствам, то есть не так, как весь советский народ, который работал только за зарплату. В одной из любимых кинокомедий того времени герой желает плохой жизни другу: «Чтоб ты жил на одну зарплату». Эпоха Брежнева, особенно последние десять лет его правления, была разрушительной для страны. По телевизору каждый вечер все каналы советским людям вбивали в голову принципы строителя коммунизма. А через час те же руководители партийной элиты ехали в ресторан и просаживали за вечер сумму денег, равную месячной зарплате рабочего на заводе.

Эпоха Брежнева – эпоха сплошных приписок на предприятиях, очковтирательства, эпоха воровства. Но жить было весело и не голодно. Кто хотел заработать, мог заработать хорошие деньги на жизнь.

Появились люди, которые зарабатывали очень большие деньги головой и руками, – профессионалы, мастера своего дела. Мебельщики, столяры, плиточники, строители. Была и другая категория людей, которые научились зарабатывать на ошибках системы. В огромной стране красная икра на острове Сахалин никому была не нужна, а в Киеве за нее платили большие деньги. И только на доставке можно было заработать на автомобиль, что и делали с успехом директора вагонов-ресторанов.

Директор треста сидела на сцене в актовом зале. Ее недавно назначили на эту должность. Она очень модно одевалась, как и подобает руководителю ее ранга. С первых дней работы она проявляла строгость и требовательность к подчиненным. На самом деле она подбирала себе в команду тех, кому можно доверять и с кем можно работать и зарабатывать деньги, кроме зарплаты.

Я в ту пору был самым молодым директором столовой и самым неопытным руководителем, который еще не знал, что, кроме официальных отношений в коллективе, есть еще и неофициальные. По мнению директрисы, я не подходил на должность директора столовой. И она уже много раз критиковала меня, делая все, чтобы я сам написал заявление на увольнение. Уже не впервые директриса начинала собрание с критики в мой адрес и заканчивала собрание моей фамилией. Наверное, я бы уволился с этой работы. Но мне было очень интересно делать что-то новое, и я из последних сил терпел унижение.

На сцене в тот раз сидел представитель райкома партии – второй секретарь, его все в районе побаивались. В ту пору было не принято спорить или не соглашаться с мнением партийного работника. В лучшем случае ждало увольнение, в худшем – разные негативные сценарии: взыскание, исключение из партии, конец карьеры. Методов было много. Все в зале ждали, что после выступления директрисы при поддержке райкома по моей кандидатуре сделают организационные выводы. Я сидел и молился про себя, чтобы собрание быстрее закончилось, и я бы с другом мог выпить армянского коньяка и расслабиться. Меня так достала директриса, что мне было уже все равно, лишь бы побыстрее решили мой вопрос.

За неделю до собрания одна из руководителей отдела кадров (она помогала мне адаптироваться в тресте) порекомендовала мне отправить подарок – набор спиртных напитков и деликатесы этому партийному боссу, который сидел на сцене. Был какой-то праздник, подарок я отправил, но уже и забыл об этом. Жизнь в ту пору у меня была очень интенсивная, работы было очень много. Директриса опять начала критиковать мою работу и мой коллектив. Все в зале думали, что райком поддерживает ее позицию и мне как минимум «влепят выговор». Неожиданно для всех и особенно для директрисы, во время своего выступления второй секретарь райкома высказался о том, что в зале нет молодых руководителей, кроме меня. И столовая у него находится на отшибе в новом районе города, где даже дорог нормальных нет, и что кормят строителей на площадках, а это непросто. Неужели партийная организация в тресте настолько слаба, что не может помочь молодому руководителю? В зале после его выступления все начали переглядываться. Директриса не ожидала такого поворота, и было видно, как она стушевалась. Конечно, и для меня это было неожиданно. В ответном слове она согласилась с мнением партийного функционера:

– Мы поможем молодому руководителю и будем способствовать его росту.

Люди в зале были умные – они поняли, что я перестраховался и у меня есть поддержка. А я понял, что этот раунд выиграл, но теперь директриса еще больше меня возненавидит. Все собрания проходили под лозунгом: «Не укради! Не спекулируй!» Но все сидели и думали – придет конец месяца, необходимо выполнить план и отнести конверт директрисе. Если его не будет, тебя «сольют», или замучат проверками, или доведут до увольнения. Дань платили всем проверяющим – их было много, у всех была своя такса.

В один из майских дней мне представили новую сотрудницу, работника бухгалтерии. Она посмотрела на меня, и я сразу понял, что мы обязательно окажемся в постели. Так часто происходит между мужчиной и женщиной: они видят друг друга в первый раз и ровно через пять минут она и он уже приняли решение прыгнуть в пропасть отношений. Она была чертовски привлекательна и очень похожа на американскую актрису Ким Бейсингер. Было видно что-то порочное в ее образе, сексуальное, к ней тянуло, как магнитом. Яна, так звали нового бухгалтера, начала работать в столовой.

Через два месяца я влюбился в нее окончательно. Разница в возрасте у нас была семь лет, на мой взгляд, самый оптимальный вариант: ей двадцать два, а мне двадцать девять. Через месяц нашего знакомства мы первый раз занялись сексом. Тело у нее было как у богини: высокая грудь, бархатная кожа, фигура, будто выточенная из слоновой кости, портреты можно было писать. В постели она была неутомима, я умирал с ней вместе и вновь рождался и так несколько раз в день, когда выпадало время с ней встретиться. Закрутилась моя жизнь с еще большей скоростью: работа, практически каждый день свидания. Через год я переехал жить к Яне.

Жизнь наполнилась смыслом, солидностью. Семья требует других подходов в общении, в ответственности, в планировании будущего. Счастья было много! В некоторые моменты, когда она засыпала, я смотрел на нее и думал: «Разве Бог может давать столько счастья одному человеку?» Я понимал, что в природе должно быть равновесие, но чем мне придется рассчитаться за свое счастье, я не знал. Он смотрел на меня сверху и смеялся. Может, Бог и не смеялся, но смотрел с иронией, он готовил мне сюрприз – я точно это знал. Так в любви и работе пролетели шесть лет. Почему мы не поженились, не знаю, Яна не настаивала, а я вечно был занят работой.

1986 год

На работе в последний год все складывалось не очень хорошо. Директриса продолжала меня давить. И нервы у меня были на пределе. Все чаще и чаще я подумывал сменить профессию, но судьба опять резко изменила мой жизненный путь.

26 апреля взорвалась Чернобыльская АЭС. В СССР все катастрофы на официальном уровне скрывались. Но скрыть бегство людей из Киева в начале мая было невозможно. Все радиостанции мира передавали подробности о страшной планетарной катастрофе и о высоком уровне радиации, которая «накрыла» Украину, Белоруссию, Россию, Польшу и другие страны.

Сегодня при современных средствах связи молодежи трудно понять, что раньше было по-другому. У большинства населения не было даже стационарных проводных телефонов, новости передавались по сарафанному радио или зарубежными радиостанциями. Сейчас можно передать сообщение или выложить фотографию в Сети и через секунду огромное количество людей узнают о беде. А в 1986 году вся информация контролировалась государством или партией КПСС. Народу о взрыве на АЭС ничего не сообщали несколько дней. Тот, кто не передал информацию в средства массовой информации об аварии на атомной станции, был врагом народа. Первое мая, праздник в Киеве, люди шли на демонстрацию, проходила международная велогонка. И никто не информирует население о катастрофе. Я думаю, что ужас охватил руководителей в Москве, они еще не понимали, что на самом деле произошло. Первыми запаниковали семьи высокопоставленных партийных функционеров Киева. Они срочно начали отправлять свои семьи в Крым, а кто и подальше – на Волгу. Затем паника докатилась до народа, и начался штурм поездов – люди пытались уехать из Киева.

В двадцатых числах мая 1986 года меня срочно вызвали к директору треста. Когда я вошел, в кабинете, кроме нее, находился еще один человек. Видимо, беседа была приятная, так как настроение у них было отличное. Как выяснилось, это был представитель райкома партии. И мне предложили два варианта. Первый – возглавить группу специалистов треста для организации питания строителей под Киевом. Второй вариант – положить партийный билет, что приравнивалось к увольнению. За последний год директриса так меня достала, что мне, честно говоря, было все равно, куда ехать, хоть на Северный полюс, лишь бы подальше от нее. Предложение было сделано с улыбкой. Она решила, что наконец-то избавилась от меня и на мое место поставит своего человека. Ни я, ни она, мы еще не знали, какой сюрприз готовит нам жизнь, но в тот момент, когда я дал добро на командировку, она была счастлива: добилась того, чего хотела. Сколько живу, и все удивляюсь: как неожиданно судьба человека может измениться. Ни одному автору это не подвластно, только Господу Богу.

Был конец мая, прекрасное майское утро, тепло. Автобус с сотрудниками стоял у здания треста. В восемь часов утра мы уехали в неизвестность. Я сидел на заднем сиденье автобуса и смотрел на людей, которых послали в командировку. В основном это была молодежь – девочки и мальчики, без которых можно обойтись в тресте, и несколько профи, которые чем-то не угодили руководству и их сослали. Конечно, я не представлял, что меня ожидает и в какой исторический водоворот попаду. Это сейчас, по прошествии тридцати лет после катастрофы, стало понятно – та авария превратила Украину в самое большое кладбище в Европе. Население с 53 миллионов в 1991 году сократилось почти до 40 миллионов. Сколько людей умрет от воздействия радиации, сколько судеб будет загублено, семей разрушено – я всего этого знать не мог. Я просто тупо ехал в Киев, смотрел в окно и думал о своей жизни и о том, что меня ожидает в ближайшем будущем. Хорошего было мало. Старшими в группе по должности были две женщины: начальник отдела кадров треста и профсоюзный лидер. Я был третьим по положению. Ехали весело, не понимая ужаса ситуации, не понимая, что ждет каждого, не понимая даже, где точно будем работать. Молодежь всегда найдет повод повеселиться. Вечером мы подъехали к Киеву, бросилась в глаза напряженная обстановка вокруг: военные патрули, дезактивация машин, проверка пропусков – как при военном положении. Многие были с противогазами, я только тогда понял, что все очень опасно и серьезно, так как этому был обучен в армии и знал все методы защиты от радиации. На каждом посту милиция проверяла транспорт, один из милиционеров вошел в автобус, в котором мы находились, увидел молодежь и возмутился:

– Какой идиот послал вас за Киев?

Сказал со злостью, понимая уровень опасности места, куда нас направили. АЭС находилась от Киева на расстоянии 160 километров. Спасло киевлян, если можно так выразиться, то, что ветер дул после взрыва в сторону Беларуси и Польши. Но все равно уровень радиации по всей Украине был в десятки раз выше нормы.

Поздним вечером мы подъехали к селу в Бородянском районе, в 30 километрах от Киева. Наши руководители неправильно поняли, куда ехать, и мы прибыли в село, возле которого строители должны были возвести поселок для переселенцев. Переселенцы были из тридцатикилометровой зоны вокруг реактора. Их увезли и ничего взять из вещей не разрешили, что на них было, в том и посадили в автобусы. И все, что люди наживали всю жизнь, пошло прахом, было заражено радиацией. Я пошел пройтись по селу, везде была гнетущая обстановка, люди напуганы и подавлены горем. Я вошел в один из маленьких домиков, в нем были три небольших комнаты и кухня, увидел, что в каждой комнате живет семья переселенцев и все ютятся в этом домике. И так – в каждом селе под Киевом. У них ничего не было: ни личных вещей, ни даже своей кружки, чтобы попить чаю. Я вернулся к автобусу, у нас были одеяла, подушки, постельное белье, взял запасные комплекты белья и отнес семьям в дом, в который заходил. Хотел хоть чем-то помочь этим беднягам. Люди принимали нашу помощь и плакали от горя и страха перед будущим.

Ночевали на улице, спали на раскладушках. Я смотрел в небо на звезды – ночь была чудесная, теплая, ясная, стояла тишина, даже как-то непривычно, будто сама природа страшится происшедшего. Я лежал и думал о том, какая непредсказуемая жизнь. Какое отношение я имею к аварии на АЭС? Но эта трагедия захватила в свой страшный круговорот миллионы людей по всей стране. Вспоминая 1986 год, думаю, что только такая страна могла справиться с той аварией и такая страна могла ее допустить.

Утром нам пришлось уехать еще на 20 километров дальше от Киева, и мы наконец-то приехали на место дислокации – базу отдыха. База представляла собой несколько десятков деревянных домиков, без удобств, в которых были комната на двоих или троих проживающих и маленькая кухня. Находилась она в сосновом лесу, недалеко от реки Припять. Посреди базы располагалась столовая, рассчитанная для обслуживания двухсот отдыхающих в день. Стандартная летняя база, которых полно было в советское время. Да и сейчас кое-где они еще сохранились. У кого нет денег ехать отдыхать за рубеж, пользуются ими. В зале столовой было окошко, в которое повар подавал тарелки с едой, кухня маленькая, работала столовая только три летних месяца. Все сотрудники, которые приехали со мной, расселились по домикам. Вечером, засыпая, я все время думал о Яне, так как безумно был влюблен и очень ревновал ее. Знал, что в компании подруг с шампанским – ее любимое времяпровождение.

Первые два дня я не знал, куда себя деть, и не понимал, зачем нас сюда привезли. После бешеного темпа работы в городе здесь были каникулы, если бы не радиация. В столовой работали какие-то местные женщины, готовили деревенскую пищу, порции были большие и сытные, нам делать было нечего. Сотрудники гуляли по базе, не подозревая об уровне радиации, инструктаж нам никто не проводил, создавалось впечатление, что о нас просто забыли.

Все изменилось на третий день, на территории базы появился маленький человек с большой свитой – большой начальник. Оказалось, что он руководитель строительства нового поселка для переселенцев из зоны АЭС. Партия поставила задачу – построить поселок за три месяца, и надо было выполнить задание или положить партбилет. Маленький человек подошел к нашему коллективу и спросил, кто главный. Мои руководители треста, которые стояли рядом, подтолкнули меня и представили главным. Они сразу смекнули, что дело серьезное, а рисковать карьерой не хотели. Я представился. Егоров Александр Александрович. Начальник строительства молча взял меня под руку, и мы пошли к столовой.

– Саня, – сказал он, – ты знаешь, сколько строителей будет здесь через три дня?

Я ответил, что не знаю. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

– 1700 человек, и тебе придется организовать завтрак и ужин на этом месте, а обед доставлять на строительную площадку, на 20 километров ближе к Киеву.

Я сразу ответил, что это невозможно, производство не рассчитано на такой объем, нет оборудования, инвентаря. Он строго посмотрел на меня и сказал:

– Даю сутки на составление плана решения этой проблемы, а вечером приходи на планерку с партийным билетом. Все три месяца, каждый день, ровно в 20:00 будут проводиться эти планерки, пока не построят поселок.

Мои руководители треста, когда услышали требования начальника строительства, сразу засобирались домой, и утром их уже не было на территории. Я остался один на один с проблемой, которую необходимо было решить. И целый день делал расчеты и составлял схему и графики работы коллектива. Чтобы понять, какая проблема передо мной стояла, приведу пример для сравнения. Представьте, что готовить еду и кормить 200 мужчин три раза в день три месяца вам придется на вашей кухне в квартире. К вечеру план был готов, я подготовил чертежи двух линий раздачи (придумал изготовить их из дерева), списки недостающего инвентаря и по телефону передал информацию дежурному в трест. Для этого необходимо было проехать 30 километров, ближе телефона не было. Чтобы доставить к нам все необходимое, понадобились три дня, так как расстояние до города было 600 километров. За три дня в поле были построены две линии раздачи и временная столовая, где должны были обедать строители.

Действительно, строители начали прибывать волнами: 400, 800 человек. Затем их число возросло до 1700. Сначала была неразбериха, строители приезжали бригадами – где жить, как питаться, кому выдали карточки на питание, кому нет. Вопрос питания стоял на первом месте. Что можно требовать от голодного строителя, да еще в зоне повышенной радиации. Сразу темп моей жизни изменился кардинально, я забыл обо всем на свете – это была боевая обстановка, и задача поставлена, как на войне, и надо было ее решить. Спал я по пять часов в сутки, бывало, и меньше. Вся команда работала в три смены, все выбивались из сил. Такой темп не каждый мог выдержать. Но, даже работая в таком темпе, все чувствовали беду, большую беду, и все хотели помочь людям, которые лишились всего и были рядом с нами. В тот трудный период мне помогли знания, как организовать питание строителей в отдаленных районах. Я организовывал такую работу в городе, и многие строители, которые приехали, меня знали, я часто встречался с ними на объектах в городе.

Штаб представлял собой домик на колесах, куда вечером набивались 20—30 человек руководителей, и всегда первым вопросом планерки стояла организация питания. Я всего неделю походил на совещания, потом меня уже не приглашали, так как уровень организации был хороший. Меня не тревожили, так как нагрузка на коллектив и на меня была бешеная. Я впервые в жизни почувствовал, что могу самостоятельно, без начальства, решать сложные задачи. Свобода – меня всего будоражило, – как будто меня выпустили из клетки. Все решения приходили по ходу работы, как будто меня запрограммировали все делать правильно. И этот быстрый темп меня вдохновлял.

Возникла проблема, которую я как руководитель не смог предвидеть заранее, – секс. Все девчонки жили в домиках по три человека, но после трех дней пребывания в лагере я не смог найти их в шесть часов утра на своих местах, они находились в домиках парней. Меня поразил уровень бесстыдства и откровенного распутства, с этой проблемой я так и не справился до конца своей работы. Время летело стрелой, я не замечал недели, меня ничего не интересовало, кроме работы. Каждый новый день был как вызов, возникали неожиданные проблемы, и я должен был быстро их решать. Напряжение и ответственность были настолько велики, что я забыл даже о Яне.

Через пять дней после нашего прибытия на базу приехали военные, и мы совместно обследовали территорию. Дозиметр показывал в разных местах территории разный уровень радиации. Я убедился, насколько мы были беспечны, когда без изучения местности заселились в лагерь. В некоторых местах уровень радиации превышал норму в сто раз, грунт оттуда приходилось вывозить за пределы лагеря. Я умел пользоваться дозиметром, так как в армии нас учили этому Нас спасло то, что мы пили привозную воду, ели привозные продукты. В моем распоряжении были пять автомобилей, которые ежедневно доставляли продукты к нам на производство.

Вся страна работала на Чернобыль. Представьте строителей, которые работали в чистом поле, где температура достигала +40 градусов, зная, что уровень радиации превышает норму в разы. Нервы были на пределе у всех. Конечно, сравнивать работу их и пожарных-героев, которые тушили реактор, нельзя, но строители работали как надо – настоящие мужики.

Вечером они возвращались в лагерь и практически все выпивали по 200 граммов водки, кто-то им сказал, что водка выводит радионуклиды. Понятно, что это был полный бред, но люди хотели верить в хорошее, а не в плохое. Они каждый день своими глазами видели горе людей-переселенцев, и это добавляло в их жизни много эмоций, не всегда положительных. Вся страна работала на Киевскую область, все дороги, ведущие в Киев, были забиты машинами. Везли стройматериалы, технику, оборудование. Железнодорожные станции не справлялись с потоком грузов. Все поставлялось на устранение последствий аварии.

Завтрак у строителей начинался в 6 утра и длился до 7:30. За это время 1700 человек должны были вкусно поесть и уехать на работу. Производство работало ночью, чтобы завтрак был готов к 6 утра. Чтобы понять, насколько калорийным и сытным был завтрак, нужно знать цены на блюда в столовых в 1986 году. Борщ – 19 копеек, каша – 10 копеек, а государство выделило на питание строителя в день 2 рубля 80 копеек. Меню на завтрак выглядело приблизительно так: котлета с гарниром, каша молочная, сыр, чай или кофе, хлеб, масло и десерт. Представьте строителя – здорового мужика, который вечером выпил 200 граммов водки, а может, и больше, а ему на завтрак предлагают это меню. Часто утром в зале раздавался крик:

– Где этот долбаный директор? Мне не нужен кофе, налейте рассол.

Все в зале с интересом наблюдали за моей реакцией (меня практически все знали в лицо, так как я всегда присутствовал на приеме пищи во время завтрака, обеда и ужина). Обычно я выходил в зал, подходил к дебоширу, садился напротив него, говорил:

– Я долбаный директор, чего орешь?

Обычно такой герой сразу опускал глаза и спокойно говорил:

– Может, нальете рассолу?

Я шел в подсобку, из банки с огурцами сливал рассол и в кувшине нес на стол. Строители видели, что я решаю конфликты сам, не прибегая к помощи начальства. И стали уважать меня еще больше. Я всегда старался спокойно разбираться в подобных ситуациях, но попадались индивидуумы весом в сто тридцать килограммов, от которых – врать не хочу – можно было с утра реально получить по голове.