Текст книги "Семейство Борджа (сборник)"

Все это не подорвало веры Чезаре в свою удачу: он торопил французские войска, одновременно начав собирать под свои знамена мелких дворян, прозванных «ломаными копьями» за то, что, разъезжая с несколькими всадниками по стране, они предлагали свои услуги кому угодно, и, кроме того, решил вступить с врагами в переговоры, пребывая в уверенности, что стоит им явиться, как он с ними разделается. И действительно, Чезаре был награжден столь могучим даром убеждения, что человек, даже зная о его двуличности, не имел сил сопротивляться, причем не столько красноречию Чезаре, сколько его искренности и добродушию, которые он так ловко умел напускать на себя, что даже вызвал восхищение Макиавелли, при всех своих талантах политика не раз попадавшегося на эту удочку. Чтобы залучить Паоло Орсини в Имолу на переговоры, Чезаре послал союзникам в качестве заложника кардинала Борджа, и Орсини без колебаний прибыл в Имолу 25 октября 1502 года.

Герцог Валентинуа принял его, как старого друга, с которым разлучился на несколько дней из-за пустяковой ссоры, и откровенно признал, что был не прав, оттолкнув таких преданных людей и отважных военачальников, но, добавил он, для людей их уровня достаточно объясниться начистоту, как он делает это сейчас, и все станет, как прежде. Затем, чтобы доказать Орсини, что он позвал его по доброй воле, а вовсе не из боязни, Чезаре продемонстрировал ему письмо от кардинала д’Амбуаза, где говорилось о скором приходе французских войск, представил его своему окружению, добавив при этом, что желает, чтобы эти люди были убеждены в его глубоком сожалении по поводу случившегося, которое вызвано не столько потерей столь выдающихся военачальников, бывших душою его грандиозных замыслов, сколько тем, что могло создаться пагубное впечатление, будто он недооценивает их заслуг. Вот потому-то он и доверился именно ему, Паоло Орсини, которого всегда любил больше других, и просит его склонить союзников к миру, столь же выгодному для всех, сколь губительна для каждого война; сам же он готов подписать любые условия, не наносящие ущерба его чести.

Орсини был как раз такой человек, в каком нуждался Чезаре: заносчивый и самоуверенный, он верил в истинность старой пословицы, гласившей: «Папа не усидит на троне и недели, если против него выступят Колонна и Орсини». Поэтому он поверил – пусть не в чистосердечие Чезаре, но, по крайней мере, в то, что тот вынужден с ними помириться, и 18 октября 1502 года был подписан, правда без ратификации, договор, текст которого мы воспроизводим здесь в том виде, в каком Макиавелли послал его Республике Флоренция.

«Договор между герцогом Валентинуа и союзниками.

Да будет известно упомянутым ниже сторонам, а также всем, кто увидит настоящий документ, что его высочество герцог Романьи, с одной стороны, и Орсини с союзниками – с другой, дабы положить конец спорам, вражде, раздорам и подозрениям, возникшим между ними, решили нижеследующее:

стороны заключают между собой истинный и вечный мир и союз, сопровождаемый полным забвением обоюдных оскорблений и ущерба, кои могли иметь место вплоть до нынешнего дня, и обещанием не держать друг на друга взаимных обид, а во исполнение вышеупомянутого мира и союза его высочество герцог Романьи принимает поименованных синьоров к себе в лигу и коалицию; при этом каждый из них обязуется защищать все государства вместе и каждое в отдельности от любого, кто вознамерится посягнуть или же напасть на них по какой бы то ни было причине, исключая Александра VI и его христианнейшее величество Людовика XII, короля Франции; с другой же стороны, упомянутые синьоры обязуются участвовать в защите персоны и государства его высочества, равно как и светлейших синьоров Гоффредо Борджа, князя Скуиллаче, дона Родриго Борджа, герцога Сермонеты и Бизелли, дона Джованни Борджа, герцога Камерино и Непи, а также всех братьев и племянников его высочества герцога Романьи;

кроме того, поскольку мятеж в герцогствах Урбино и Камерино, равно как захват их произошли во время упомянутых недоразумений, все перечисленные союзники вместе и каждый в отдельности обещают всеми имеющимися у них силами способствовать возвращению упомянутых и прочих взбунтовавшихся и захваченных территорий;

его высочество герцог Романьи обязуется снова взять на военную службу Орсини и Вителли на прежних условиях;

он обещает вдобавок требовать личной службы только от одного из них, по их выбору, другие же оказывают ему услуги добровольно;

он к тому же обязуется составить и ратифицировать другой договор с первосвятителем римским, по коему кардинал Орсини сможет жить в Риме лишь тогда, когда это ему будет угодно;

кроме того, поскольку между папой и синьором Джованни Бентивольо существуют известные разногласия, упомянутые выше союзники условились, что эти разногласия будут окончательно и бесповоротно решаться третейским судом, состоящим из кардинала Орсини, его высочества герцога Романьи и синьора Пандольфо Петруччи;

каждый из названных союзников обязуется также по первому требованию герцога Романьи передать в его руки в качестве заложника своего законного сына в том месте и в то время, какие он соизволит указать;

упомянутые союзники, буде кто-либо из них узнает о злоумышлении против одного из членов союза, обязуется сообщать об этом друг другу.

В довершение того герцог Романьи и союзники условились считать общим врагом того, кто нарушит настоящие условия, и предпринять все для уничтожения государства, которое им не подчинится.

Подписано: Чезаре, Паоло Орсини.

Секретарь: Агапит».

Пока Орсини вез союзникам составленный им и Валентинуа договор, Бентивольо, не желая подчиняться упомянутому в нем третейскому суду, предложил Чезаре покончить с разногласиями, подписав двустороннее соглашение, и отправил своего сына для обсуждения условий, которые в результате выглядели следующим образом:

Бентивольо отказывается от сотрудничества с Вителли и Орсини;

он обязуется предоставить герцогу Валентинуа на восемь лет сто латников и сто конных арбалетчиков;

он будет платить Чезаре двенадцать тысяч дукатов ежегодно за содержание этих солдат;

взамен его сын Аннибале женится на сестре епископа Энны, племяннице герцога Валентинуа, а папа признает его владетелем Болоньи;

гарантами договора будут король Франции, герцог Феррарский и Республика Флоренция.

Между тем договор, привезенный Орсини союзникам, вызвал у них резкие возражения: Вителоццо Вителли, знавший Чезаре лучше других, не переставая твердил остальным кондотьерам, что мир этот заключен слишком просто и скоро, чтобы не содержать в себе какой-нибудь ловушки. Однако герцог Валентинуа собрал тем временем в Имоле значительные силы, да и четыреста солдат Людовика XII наконец прибыли, поэтому Вителоццо и Оливеротто решили подписать привезенный Орсини договор и сообщили о нем герцогу Урбино и синьору Камерино, которые, поняв, что теперь им в одиночку себя не защитить, покинули свои владения: один удалился в Читта-ди-Кастелло, другой – в Неаполитанское королевство.

Герцог же Валентинуа, никому не объявляя о своих намерениях, 10 декабря выступил по направлению к Чезене во главе большого войска, собравшегося под его началом. Мгновенно испуг охватил не только Романью, но и всю Северную Италию: Флоренция, видя, что Чезаре удаляется, усмотрела в этом какую-то хитрость, а Венеция, узнав о его приближении, отправила все свои войска на берега По. Когда Чезаре прослышал о всеобщем страхе, он, решив, что это может ему повредить, так как вызовет недоверие, по прибытии в Чезену отправил все находившиеся у него под началом французские войска на отдых, за исключением сотни латников с де Кандалем во главе, и остался, таким образом, с двумя тысячами всадников и десятью тысячами пехотинцев.

В Чезене появились посланцы Вителли и Орсини, находившиеся во главе своих войск в Урбино, и несколько дней ушли на переговоры, оказавшиеся, впрочем, бесплодными: с самого начала обсуждения плана дальнейшей кампании герцог Валентинуа стал чинить представителям союзников такие препятствия, что они поняли: необходима встреча между Чезаре и одним из их главарей. Оливеротто да Фермо решил рискнуть и отправился к герцогу Валентинуа со следующим предложением: двинуть войска на Тоскану или же захватить Сенигалью, последний город в герцогстве Урбино, еще не покоренный Чезаре. Тот ответил, что не желает воевать с Тосканой, поскольку тосканцы его друзья, а вот планы военачальников относительно Сенигальи ему по душе и поэтому он выступает на Фано.

Однако дочь Федерико, предыдущего герцога Урбино, управлявшая Сенигальей и имевшая прозвище «префектесса», поскольку была замужем за Джованни делла Ровере, которого его дядя Сикст IV назначил префектом Рима, поняла, что против сил герцога Валентинуа ей не устоять, и, оставив крепость на попечение одного из военачальников, поручила ему выторговать как можно более выгодные условия сдачи города, а сама уплыла в Венецию.

Герцог Валентинуа, находясь в Римини, узнал об этом от посланца Вителоццо и Орсини, который сообщил, что комендант крепости сдать ее отказался, но готов вступить в переговоры – для того-то его и отправили в Сенигалью. Чезаре ответил, что в этом случае он пошлет часть своих отрядов назад в Имолу и Чезену; они ему не нужны, так как войск союзников и его эскорта хватит для такой безделицы, как полное усмирение герцогства Урбино. Однако, добавил он, сделать это он не сможет, если старые друзья будут продолжать относиться к нему с недоверием и обсуждать планы свои, равно как и его собственные, относительно их общего будущего лишь через посредников. Когда посланец привез союзникам ответ Чезаре, они, понимая справедливость его замечания, все же продолжали колебаться. Особенно упорствовал Вителоццо Вителли, испытывавший к Чезаре непреодолимое недоверие, но в конце концов под давлением Оливеротто, Гравины и Орсини он согласился отправиться к герцогу, но вовсе не из-за того, что вдруг поверил во вспыхнувшую с новой силой дружбу Борджа, а просто чтобы не выглядеть трусливее сотоварищей.

Об этом столь долгожданном для него решении герцог узнал по прибытии в Фано, 20 декабря 1502 года. Он тут же позвал восьмерых самых верных приспешников, и среди них своего племянника Энну, Микелотто и Уго де Кардона, и велел им, когда в Сенигалье он встретится с Оливеротто, Гравиной, Вителоццо и Орсини, подойти поближе и, якобы для оказания почестей, встать слева и справа от каждого из них, чтобы по данному сигналу арестовать их или заколоть кинжалом. Затем, разбив соратников попарно и указав, кто кем должен заниматься, он посоветовал им не выпускать своих подопечных из виду с момента их прибытия в Сенигалью и довести их до приготовленных для каждого покоев. После этого он отправил гонцов к расквартированным в окрестностях солдатам с приказом собраться в количестве восьми тысяч человек на берегах Метауро – маленькой умбрийской речушки, впадающей в Адриатическое море и прославившейся тем, что на ней потерпел поражение Гасдрубал.[167]167
  Гасдрубал (ум. 207 г. до н. э.) – карфагенский полководец, брат Ганнибала, разгромленный и убитый при Метауре римскими консулами Клавдием Нероном и Ливием Салинатором.


[Закрыть]

31 декабря герцог прибыл в армию, тут же выслал вперед двести всадников, за ними отправил пехоту и отправился следом сам в окружении латников; войско двигалось вдоль берега Адриатики: справа были горы, слева – море; дорога порою так сужалась, что по ней могли пройти не более десяти человек в ряд.

После четырехчасового марша герцог свернул с дороги и увидел Сенигалью, расположенную примерно в миле от моря и в полете стрелы от гор; между городом и армией пролегла река, и людям пришлось какое-то время идти вдоль нее, прежде чем они нашли мост, перекинутый у самого городского предместья. Там герцог Валентинуа, приказав кавалерии остановиться, поставил ее в два ряда – один между дорогой и рекой, другой со стороны полей, – после чего по образовавшемуся коридору двинулась пехота и, перейдя через мост, углубилась в город, где и расположилась в боевом порядке на площади.

Чтобы освободить место для армии герцога, Вителоццо, Гравина, Орсини и Оливеротто разместили свои войска в небольших городках и деревнях в окрестностях Сенигальи, и лишь Оливеротто оставил примерно тысячу пехотинцев и пятьсот кавалеристов в предместье, через которое проходил герцог.

Едва сам Чезаре подошел к городу, как увидел у ворот вышедших ему навстречу Вителоццо, Гравину и Орсини: лица двоих последних выражали радость и доверие, тогда как первый казался крайне печальным и удрученным, словно догадывался о том, что его ждет. Похоже, у него и в самом деле были дурные предчувствия, поскольку, покидая армию перед отъездом в Сенигалью, Вителоццо распрощался с нею, словно в последний раз, поручил семью заботам своих капитанов и со слезами на глазах расцеловал детей – странная слабость в столь отважном кондотьере.

Герцог подошел к союзникам и в знак примирения протянул руку, причем сделал это с таким добродушным и веселым видом, что у Гравины и Орсини не осталось больше никаких сомнений в том, что их былая дружба вернулась, и только Вителоццо Вителли пребывал все в такой же печали. Приспешники герцога, как было им ведено, сразу же заняли места справа и слева от своих подопечных, которые были все на месте, за исключением Оливеротто; обеспокоенный герцог стал повсюду искать его глазами, но, миновав предместье, увидел, что тот маневрирует со своими отрядами на площади. Чезаре тут же послал к нему Микелотто и Энну, поручив им передать Оливеротто, что негоже с его стороны выводить свои войска, которые могут поссориться с солдатами герцога и затеять потасовку; лучше бы он отправил их по казармам и присоединился к товарищам, находившимся подле Чезаре. Оливеротто, которому было уготовано судьбою разделить участь остальных, покорно приказал солдатам возвращаться по квартирам и пустил свою лошадь в галоп, сопровождаемый с обеих сторон Энной и Микелотто. Завидя его, Чезаре пожал ему руку и двинулся дальше к приготовленному для него дворцу во главе четырех своих жертв.

У порога Чезаре спешился первым и, велев командиру латников дожидаться его приказов, вошел во дворец; следом за ним направились и четверо союзников, каждый в сопровождении двоих провожатых. Едва все они поднялись по ступенькам и оказались в первой зале, как Чезаре повернулся и проговорил «Пора!» Это был условленный сигнал. Четверых военачальников схватили, повалили на пол и, приставив каждому к горлу кинжал, разоружили.

Пока их препровождали в подземелья дворца, Чезаре вышел на балкон и крикнул командиру латников: «Вперед!» Будучи заранее предупрежден, тот бросился со своим отрядом к казармам, куда только что ушли солдаты Оливеротто; ничего не подозревавшие, они тут же были взяты в плен, после чего отряды герцога принялись грабить город, а сам он послал за Макиавелли.

Герцог Валентинуа и посланец Флорентийской республики пробыли с глазу на глаз почти два часа, и вот как об этом рассказывает сам Макиавелли:

«Вызвав меня, он преспокойно объявил, что рад успеху предприятия, о котором говорил со мною накануне, и я вспомнил о беседе, хотя не понял тогда, что он хотел мне сказать. Затем он объяснил, весьма умно и с чувством большой приязни к нашему городу, причины, заставляющие его искать союза с нами, надеясь при этом, что вы пойдете навстречу его желанию. В заключение он поручил мне передать вашей синьории три соображения: во-первых, порадоваться вместе с ним событию, позволившему одним ударом покончить со смертельными врагами короля, вашими и его собственными, и в зародыше искоренить причины возмущения и беспорядков, способных разорить всю Италию; этот поступок, а также его отказ выступить против вас в поход, что ранее предлагали ему теперешние его пленники, должен вызвать вашу благодарность. Во-вторых, он попросил, чтобы вы в доказательство крепкой дружбы продвинули кавалерию в сторону Борго, а также собрали там пешие войска, дабы иметь возможность в случае необходимости двинуться вместе с ним на Кастелло или Перуджу. И наконец, он желает, и это его третья просьба, чтобы вы арестовали герцога Урбино, если тот, прослышав о пленении Вителоццо, окажется на ваших землях. Когда же я возразил, что выдать ему пленника будет недостойно республики и она никогда на это не пойдет, он согласился со справедливостью моего замечания и добавил, что будет достаточно, если вы оставите его у себя и не выпустите на свободу без его ведома. Я пообещал его высочеству передать вам все сказанное, и он будет ждать вашего ответа».

В ту же ночь восемь человек в масках спустились в подземелье к пленникам, которые сразу поняли, что их смертный час пробил. Однако сначала палачи занялись лишь Вителоццо Вителли и Оливеротто. Когда двум военачальникам прочли приговор, Оливеротто разразился упреками в адрес Вителли, говоря, что это он побудил его выступить с оружием в руках против герцога. Что же до Вителоццо Вителли, то он лишь стал молиться, чтобы папа отпустил ему все его грехи. Оставив Орсини и Гравину дожидаться своей участи, люди в масках отвели других двоих в уединенное место за городскими стенами и там, задушив, сбросили их тела в заранее приготовленную яму.

Гравину и Орсини герцог оставил пока в живых, дожидаясь от папы вести, что тот арестовал кардинала Орсини – архиепископа Флоренции и кавалера ордена Святого Креста; когда же от его святейшества был получен утвердительный ответ, Гравину и Орсини, переведенных в замок Пьевру, тоже задушили.

Герцог же оставил Микелотто необходимые распоряжения и сразу после первой казни покинул Сенигалью, заверив Макиавелли, что он имел в виду лишь водворить мир в Романье и Тоскане, чего и достиг путем ареста и казни зачинщиков всех смут. Если же отныне и возникнут какие-то беспорядки, то это будут лишь искры, которые легко погасить каплей воды.

Узнав, что враги Чезаре у него в руках, папа, спешивший завершить свою часть задуманного, несмотря на то что на дворе была уже полночь, послал сообщить кардиналу Орсини о взятии Сенигальи и пригласить его следующим утром обсудить эту добрую весть. Кардинал, придя в восторг от этой неожиданной милости, не поостерегся и не уклонился от встречи. Утром он сел в экипаж и направился в сторону Ватикана, но едва завернул за угол, как ему повстречался губернатор Рима с кавалерийским отрядом. Порадовавшись, что им по пути, губернатор проводил кардинала до самого дворца; но только Орсини поднялся на первую площадку лестницы, как его карета и мулы уже оказались в дворцовой конюшне. Когда же он вошел в зал Попугая, его тут же окружили вооруженные стражники и отвели в зал Наместника Христова, где уже находились задержанные ранее аббат Альвиано, протонотарий Орсини, Якопо Санта-Кроче и Ринальдо Орсини. Одновременно губернатор получил приказ занять принадлежавший Орсини дворец Монте-Джардино и забрать оттуда все драгоценности, дорогие материи, мебель и серебро.

Губернатор добросовестно выполнил поручение и доставил в Ватикан все найденное, включая даже счетную книгу кардинала. Просмотрев ее, папа обратил внимание на два обстоятельства: во-первых, на сумму в две тысячи дукатов, которые кардинал дал в долг, но не записал кому, и, во-вторых, на то, что три месяца назад он купил за полторы тысячи римских золотых великолепную жемчужину, которой при обыске у него не нашли. Папа немедленно отдал следующий приказ: пока эти упущения в счетах кардинала не будут исправлены, не пускать в замок Святого Ангела людей, приносивших ему дважды в день еду от матери. Тем же вечером мать кардинала послала папе две тысячи дукатов, а на следующее утро к нему явилась любовница Орсини, переодетая мужчиной, и принесла требуемую жемчужину. Однако его святейшество, изумленный красотой женщины, которую не смог скрыть даже необычный наряд, оставил драгоценность посетительнице – как уверяют, за ту же плату, за какую жемчужина досталась ей в первый раз.

Что же касается самого кардинала, то папа разрешил снова приносить ему пищу, в результате чего тот скончался от отравления 22 февраля, то есть через день после того, как урегулировал свои денежные дела.

В тот же вечер князь Скуиллаче отправился в путь, чтобы от имени папы вступить во владение землями покойного.

Тем временем герцог Валентинуа продолжал наступать на Читта-ди-Кастелло и Перуджу и вскоре без малейших усилий взял оба города: Вителли из первого сбежали, а Джанпаоло Бальони оставил второй, даже не сделав попытки к сопротивлению. Теперь оставалась Сиена, в которой заперся Пандольфо Петруччи, единственный оставшийся в живых из всех, кто входил в союз против Чезаре.

Но Сиена находилась под покровительством Франции. Более того: она не относилась к Папской области, и никакого права на нее Чезаре не имел. Поэтому он лишь потребовал удалить Пандольфо Петруччи в Лукку, что и было исполнено.

Теперь в этих краях воцарился мир, вся Романья была покорена, и Чезаре Борджа решил вернуться в Рим, чтобы помочь папе разделаться с остатками семейства Орсини.

Это было тем более несложно, что Людовик XII после неприятностей в Неаполитанском королевстве был настолько занят собственными делами, что заботы союзников его мало тревожили. Поэтому Чезаре в окрестностях столицы святейшего престола поступил так же, как в Романье, завладев Виковаро, Черой, Паломберой, Ланцано и Черветри; теперь делать ему было больше нечего, Папская область от Неаполя до Венеции была покорена, и он вернулся в Рим, дабы вместе с отцом поискать средства превратить его герцогство в королевство.

Прибыл он туда как раз вовремя и успел разделить с Александром наследство кардинала Джанмикеле, которого отравил посланный его святейшеством виночерпий.

Будущий король Италии нашел отца занятым чрезвычайно важным делом: ради вящей славы престола святого Петра он решил избрать еще девятерых кардиналов. Это сулило следующие выгоды.

Прежде всего, новоизбранные кардиналы оставляли свои предыдущие должности, которые папа мог продать.

Каждый из них должен был заплатить за избрание, и довольно дорого, в зависимости от своего состояния; по усмотрению папы цены варьировались от десяти до сорока тысяч дукатов.

И наконец, согласно закону, они, став кардиналами, теряли право завещать свое наследство, и папе, чтобы завладеть им, достаточно было прибегнуть к отравлению. Он был в положении мясника, который при нужде в деньгах отправляет под нож овечку пожирнее из собственного стада.

Итак, новоизбранными кардиналами стали: Джованни Кастелларо Валентино, архиепископ Трани; Франческо Ремолино, посланник короля Арагонского; Франческо Содерини, епископ Вольтерры; Мельчоро Копе, епископ Бриссини; Николá Фьески, епископ Фрежюса; Франческо ди Спрате, епископ Леоне; Адриано Кастелленсе, чиновник канцелярии, генеральный казначей и секретарь; Франческо Лорис, епископ Эльвы, патриарх Константинопольский и папский секретарь, и Джакомо Казанова, протонотарий и тайный камерарий его святейшества.

Получив взятки с новоизбранных, а также продав освободившиеся должности, папа выбрал тех, кто, по его мнению, должен быть отравлен в первую очередь. Ими оказались один прежний кардинал и двое новых – кардинал Казанова, а также их высокопреосвященства Мельчоро Копе и Адриано Кастелленсе; последний принял имя Адриано ди Корнето – по названию своего родного города, а будучи чиновником канцелярии, генеральным казначеем и секретарем, успел скопить громадное богатство.

Когда Чезаре и папа обо всем условились, они пригласили всех троих отужинать с ними в винограднике неподалеку от Ватикана, который принадлежал кардиналу Корнето. Утром 2 августа они послали своих слуг и дворецкого готовиться к приему, а Чезаре лично вручил эконому его святейшества две бутылки вина, содержащие тот самый похожий на сахар порошок, чьи губительные свойства были уже испытаны не раз, и велел подать это вино только по его знаку и тому гостю, на которого он укажет. Эконом отставил это вино в сторону и строго-настрого велел слугам до него не дотрагиваться, так как оно предназначено лично для папы.[168]168
  По свидетельству современников, Борджа пользовались ядом двух разновидностей – в порошке и в виде жидкости. Порошкообразный яд походил на муку тончайшего помола, имел сладкий привкус и назывался «кантареллой». Состав его неизвестен.
  Жидкий же яд готовился, как рассказывают, таким необычным способом, что умолчать о нем нельзя. Впрочем, мы здесь перескажем то, о чем прочли в книгах, а сами ничего утверждать не беремся из боязни быть опровергнутыми учеными.
  «Кабана заставляют проглотить большую дозу мышьяка; затем, когда яд начинает действовать, животное подвешивают за ноги, и вскоре, когда тело его уже сотрясают конвульсии, изо рта начинает обильно течь ядовитая слюна, которую собирают в серебряное блюдо и переливают в герметично закупориваемый флакон. Это и есть жидкий яд». (Примеч. автора.)


[Закрыть]

Ближе к вечеру Александр VI, опираясь на руку Чезаре, пешком вышел из дворца и в сопровождении кардинала Караффы направился к винограднику, однако, поскольку на дворе было жарко, а подъем довольно крут, на взгорье он остановился, чтобы перевести дух. Там, приложив руку к груди, он обнаружил, что забыл в спальне цепь с медальоном, в котором всегда носил на шее Святые Дары. Эта привычка была у него с того времени, когда некий астролог предсказал, что Александра не возьмут ни железо, ни яд, пока он будет носить при себе Святые Дары. Увидев, что при нем нет талисмана, папа велел его высокопреосвященству Караффе сбегать за ним во дворец, предварительно рассказав, где именно в спальне он найдет медальон. Затем, продолжая делать посланцу знаки рукой, чтобы тот поспешил, он, чувствуя усталость от восхождения на холм, велел слуге принести ему напиться, а Чезаре, который тоже несколько утомился, добавил, чтобы тот принес два стакана.

По странной случайности эконом как раз отлучился во дворец за позабытыми им там чудными персиками, подаренными папе в этот день; слуга обратился к помощнику эконома и сказал, что его святейшество и герцог Романьи просят напиться. Помощник эконома, увидев две стоящие в стороне бутылки вина, о которых он слышал, что они предназначены для папы, взял одну из них и, велев слуге принести блюдо с двумя стаканами, налил в них вина; жаждущие напились, не подозревая, что им подали вино, отравленное ими самими и предназначенное для сотрапезников.

Тем временем его высокопреосвященство Караффа знакомой дорогой, держа в руке свечу, один, без слуг, поднялся в папскую спальню. Когда он зашел за угол коридора, свечу задуло сквозняком, но он, решив, что, руководствуясь полученными от Александра указаниями, и так найдет, что ему нужно, двинулся дальше. Однако, открыв дверь спальни, посланец вскрикнул от ужаса и попятился перед открывшейся ему страшной картиной: ему показалось, что посреди комнаты, между дверью и комодом, в котором лежал медальон, стоит гроб с четырьмя горящими свечами по углам, а в нем лежит неподвижный, мертвенно-бледный Александр VI. Волосы у кардинала встали дыбом, глаза расширились, и он несколько мгновений простоял на пороге, не в силах шагнуть ни вперед, ни назад, но потом, решив, что это обман зрения или адское видение, осенил себя крестным знамением, призвал имя Божие, и все пропало – гроб, свечи, труп: перед ним была пустая темная спальня.

Тогда кардинал Караффа – впоследствии, будучи уже папой Павлом IV, он сам рассказывал об этом удивительном событии – решительно вступил в комнату и, несмотря на струившийся у него по лицу ледяной пот, подошел к комоду, взял из указанного папой ящика медальон и бросился назад. Когда он вернулся, ужин был уже накрыт, гости прибыли, а его святейшество как раз собирался сесть за стол. Издали завидя посланца, папа, необычно бледный, шагнул ему навстречу, кардинал ускорил шаг и протянул медальон, но Александр, не успев его взять, с громким воплем рухнул навзничь и забился в жестоких судорогах. Несколько мгновений спустя с Чезаре, который бросился папе на помощь, случился такой же приступ; действие яда было сильнее, чем обычно: во-первых, Чезаре для верности удвоил дозу, а во-вторых, жара ослабила организм отца с сыном.

Заболевших перенесли в Ватиканский дворец и уложили каждого в его покоях. Больше они не виделись.

Когда папа оказался в постели, на него напал приступ жесточайшей горячки, которую не смогли унять ни рвотное, ни кровопускание, и его пришлось соборовать, однако благодаря прекрасному состоянию организма, казалось, обманувшего возраст, он скончался лишь после недельной агонии, ни разу не позвав Чезаре или Лукрецию, хотя именно они были теми полюсами, вокруг которых вращались его привязанности и преступления. Александр VI умер в возрасте семидесяти двух лет, одиннадцать из них пробыв на святейшем престоле.

Что же касается Чезаре, то либо он выпил меньше смертоносной жидкости, чем отец, либо молодость позволила организму побороть яд, либо, наконец, как утверждают некоторые, он, оказавшись у себя в спальне, тотчас проглотил одному ему известное противоядие, – как бы там ни было, он, не теряя ни секунды перед лицом смертельной опасности, послал за верным Микелотто и другими своими приспешниками, на которых мог положиться, и, распределив их по комнатам, соседствующим с его спальней, приказал главарю ни на минуту не отлучаться от его постели и ночевать рядом на одеяле, держа руку на эфесе меча.

Чезаре лечили точно так же, как папу, однако к рвотному и кровопусканию были добавлены необычные ванны, которых потребовал сам Чезаре, так как слышал, что когда-то они в подобном случае излечили Неаполитанского короля Владислава. В одной из комнат между полом и потолком были установлены четыре массивных столба, образовывавших нечто вроде станка для ковки лошадей; каждый день туда приводили быка и, опрокинув на спину, привязывали ему ноги к столбам. После этого на брюхе животного делали полуторафунтовый надрез, через который вытаскивали потроха, и Чезаре, залезши в этот живой сосуд, принимал там кровяные ванны. Когда бык издыхал, Чезаре вылезал наружу, его оборачивали горячими простынями, после чего, как следует пропотев, он почти всегда чувствовал облегчение.

Каждые два часа Чезаре посылал кого-нибудь справиться о здоровье отца; узнав, что тот скончался, он, несмотря на то что сам находился при смерти, проявил присущие ему силу воли и присутствие духа и велел Микелотто запереть все двери Ватикана, пока слух о смерти папы не распространился по городу. Кроме того, он запретил пускать в покои Александра кого бы то ни было до тех пор, пока оттуда не будут изъяты документы и деньги. Повинуясь его приказу, Микелотто разыскал кардинала Казанову и, приставив ему нож к горлу, велел отдать ключи от папских спален и кабинетов, после чего забрал оттуда два сундука денег, в которых было не менее ста тысяч римских золотых, множество шкатулок с драгоценностями и большое количество серебряной посуды и дорогих ваз. Когда все это было перенесено в покои Чезаре, посты охраны в них удвоили, а затем открыли двери Ватиканского дворца и объявили о смерти папы.

Эта весть произвела в городе страшное впечатление, поскольку, хотя Чезаре был еще жив, его болезнь оставляла место для сомнений: конечно, если бы бравый герцог Романьи, неустрашимый кондотьер, покоривший за пять лет тридцать городов и пятнадцать крепостей, выехал в город на боевом коне с мечом в руке, тогда все было бы более или менее ясно – ведь, как Чезаре признался впоследствии Макиавелли, его честолюбивый ум предусмотрел все на случай смерти папы, кроме того, что он сам будет находиться при смерти. Но он был прикован к постели и лишь обильно обливался ядовитым потом; сохранив способность мыслить, он утратил власть и был вынужден дожидаться развития событий и покоряться им, вместо того чтобы двигаться впереди, держа ход их в своих руках.