Текст книги "Этой ночью…"

Алексей Будищев
Этой ночью…
(Рукопись неизвестного)

Человек – это самосознание природы.

(Кажется, из Э. Реклю).

…Этой ночью со мной произошел вот такой неприятный случай.

Среди ночи я внезапно проснулся в тоске и беспокойстве. Мое внимание сразу же сосредоточилось.

Поглядывая в потолок, я старался припомнить что-то, о чем – я и сам не знал.

Разве я забыл что-нибудь сделать сегодня? Что ни будь очень важное? Но тогда что именно?

Я напрягал мысль и память, силясь разорвать ту неприятную пелену, которая обволакивала мой мозг.

После нескольких таких попыток в моем сознании будто затеплился путеводный огонек. Но лишь на одну минуту.

Затеплился и погас, как фосфорический жучок среди ночного мрака.

Мне стало жутко и тяжело.

Я прислушался.

Через две комнаты я хорошо расслышал спокойное дыхание жены и детей.

Я подумал:

– Они спят. Все… А я? За что меня хотят вести на мучения? Кто? Мне стало жалко самого себя до боли, но после минутного размышления я привстал с постели и тихонько стал одеваться.

Так же осторожно я прошел в кабинет и зажег на столе лампу. Газетный лист – вот что я увидел тотчас же на моем столе. Я взял его в руки. И сразу же прочел вот это слово:

– Казнь.

Газета сильно заколебалась в моих руках.

Однако тот шрифт, которым было изображено это слово и, место, на котором оно было оттиснуто, тут же зародили во мне некоторые подозрения.

Дело в том, что таким шрифтом и на этом месте обыкновенно печатают название города, из которого отправляется телеграмма.

А у нас, разве есть такой город:

Казнь?

Где?

Я еще раз заглянул в газету и теперь прочитал уже в нескольких местах напечатанное тем же шрифтом:

– Казнь.

– Казнь.

– Казнь…

Так у нас много городов с таким именем? Разве?

Газета снова содрогнулась в моих руках. А я приблизил ее вплоть к огню лампы, широко раскрывая глаза.

Угол того листа даже пожелтел от жара, и на этот раз вместо слова Казнь я прочитал уже Казань.

В нескольких местах:

– Казань.

– Казань.

– Казань…

Итак зрение меня обмануло.

Но когда: тогда, или теперь?

Кто мог бы разрешить мне это?

Я на минуту задумался.

В моей груди будто кто-то прыгнул больно толкая сердце. И из моего горла вырвался стон.

Жена проснулась в соседней комнате и, зажигая свечу, окликнула меня.

– Ты что? И разве все еще не спишь?

Я пошел к ней с газетой в руках.

– Прочти мне вот это слово, – проговорил я просительно, указывая на газету.

– Которое?

– Вот это!..

Жена взглянула на меня с недоумением, но тотчас же прочла:

– Казань.

– А это?

– Казань.

– И это?

– Тоже Казань. А что?

– А мне показалось, – проговорил я с болью ощущая, что улыбка растягивает мой рот, – а мне показалось…

Я не договорил.

Кто-то снова больно прыгнул в моей груди, толкнув сердце.

И я расплакался.

Цветы плачут дважды в день: утром и вечером. Этим они похожи на женщин и детей.

Но лед плачет однажды во всю свою жизнь.

И всегда перед смертью.

Жена тоже впервые видела мои слезы. И она хотела послать за доктором.

Но я ее успокоил:

– Это со мной пройдет!

Я долго не мог заснуть после этого случая. И мне все казалось, что две женщины в черном сидят у моего изголовья и попеременно шепчут в мои уши:

– Отчего люди так первобытно жестоки?

– Отчего?

* * *

Сегодня в те часы, когда я был на службе, трое из сослуживцев справились о моем здоровье.

– Отчего вы так желты?

– Не болит ли у вас печень?

А дома за обедом жена и дети заглядывали в мое лицо с некоторым беспокойством и тревогой.

Это мне не нравится.

Я боюсь, что они будут мешать мне думать так, как хотелось бы.

Чтоб оградить себя от этого, тотчас же после обеда я сказал, что хочу несколько отдохнуть.

И ушел к себе в кабинет.

Скинув пиджак я улегся в постель, весь съёживаясь. Накрыв голову пиджаком, я все думал, думал и думал.

Безотрадные мысли летали над моею головою как черные птицы. И порой опускаясь, больно царапали мозг острыми когтями.