Книга: Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - Алексей Юрчак

Автор часто (это показалось мне весьма занудным и излишне затянутым) обращает внимание читателя на то, что после смерти Сталина исчезла господствующая фигура авторитетного дискурса. Некому стало говорить, где правда, а где ложь, а плата за ошибочное публичное высказывание всё ешё была слишком высока. Поэтому единственной надёжной стратегией стала "стратегия постоянного цитирования и копирования текстов и высказываний." Возник, т.н. "дубовый язык", застывшая, постоянно повторяющаяся сложная лингвистическая форма. Подобные процессы происходили и в визуальных образах (плакаты), в структуре ритуалов (собрания, выборы), в формальных структурах повседневной жизни (школьная программа) и т.д. Понятно, что такое могло происходить только при монопольной власти государства на все виды публичной репрезентации. Но при повсеместном воспроизводстве таких форм происходили важные смысловые изменения. В такой ситуации при небольшом числе карьеристов и диссидентов остальная часть советских жителей идентифицировали себя как "нормальные", "свои". Для них были неприятны и доставляли проблемы обе другие группы. "Желание разоблачить "официальную ложь" было незнакомо... потому, что они не воспринимали её ни как правду ни как ложь." Происходящие внутренние процессы автор назвал детерриториализацией. Это был процесс сдвига в сторону всё большего отличия от того, как система описывала себя. Этот процесс был невидим, т.к. для этого не было публичного языка, не было отстранённой перспективы. Это не было внутренней эмиграцией, т.к. люди были достаточно активно вовлечены в разные практики, смысли и институты советской системы. Автор предлагает для описания этого явления термин "вне поля зрения", вненаходимость. Такое отношение советского человека к государству делало государство хрупким и готовым к неожиданному обвалу. Что же касается роли государства в развитие таких сдвигов, то не стоит утверждать, что оно было против. Оно эти сдвиги просто не могло отследить и порой усиливала их. Автор приводит пример отношения государства к прослушиванию радио других государств. Оно поощралось при условии идеологической нейтральности и отсутствия антисоветской пропаганды.

Таким образом, период, который мы называем застоем, был важным в появлении новых смыслов. Слом в системы восьмидесятые был подготовлен в тот предыдущий период. Достоинство книги - вплетённость в неё множества интервью представителей этого советского поколения, примеры отношения диссидентов и "простых" людей. Всё это даёт убедительное и целостное представление о том времени.

Знаете анекдот застойных времён, почему перестали выпускать марки с изображением Брежнева. Выяснилось, что т.к. на марку перед наклеиванием на конверт надо было поплевать, послянявить, одни плевали не на ту сторону, другие так слюнявили, что весь клей слизывали.

Избави нас бог от тех и других, особенно от плюющихся из-за границы.

Я очень хорошо помню, как именно ощущала советскую систему. Как это отношение менялось во время перестройки. И это первый автор, который адекватно описывает мои впечатления. Весьма убедительно показывает, почему бинарные описания "поддержка - сопротивление", "было хорошее, было плохое", "верили - притворялись" и т.д. - не работают.

Мне не очень понятен основной тезис о том, что "перформативный сдвиг" способствует не вырождению, а наоборот расцвету констатирующей части. Но сам процесс описан очень узнаваемо и есть над чем подумать. И что сопоставить.

Автор, следуя модной на сегодняшний день парадигме, изучает язык. Тот, на котором говорило последнее поколение, сформировавшееся в СССР (грубо говоря, наши родители). Язык официальных резолюций, неформальных тусовок, повседневного общения... На протяжении шестисот с лишним страниц А. Юрчак доказывает одну главную мысль: нельзя, мол, описывать советскую действительность через бинарную схему противопоставлений: активисты-диссиденты, советский-антисоветский, и так далее. Для большей части этого поколения жизненным ориентиром была концепция "вненаходимости", при которой следование советским нормам и лозунгам (конечно, не воспринимая их чересчур буквально) органично сочеталось с "несоветскими" увлечениями: рок-музыка, мода и так далее. Кто бы мог подумать, а?

Ещё одной важной составляющей этого исследования является т.н. "авторитетный дискурс" (понятие позаимствовано у М. Бахтина). Именно он отвечает за производство смыслов, вкладываемых в язык советской системы. Этот дискурс традиционно находился извне, а система к нему постоянно апеллировала. Пока был жив Сталин, именно он, активно редактируя не только разнообразные партийные постановления, но и экономические работы, учебник по истории и пр., создавал эти смыслы. После смерти "вождя народов" авторитетный дискурс, стоящий вне системы, фактически был утрачен, и с этих пор весь советский бюрократический язык ставил своей целью не производство новых смыслов, а как можно более точное следование заданной схеме, копирование словесных нагромождений и отсылок к авторитетам, ставших каноническими. Само общество в это время, понятное дело, менялось и всё более переставало соответствовать этим ритуальным заклинаниям. И как только эта брешь стала очевидной (с началом перестройки), системе пришёл конец.

Примерно так я всё и понял. Надеюсь, это краткое резюме не похоже на игру в испорченный телефон.

Результатом я оказался более чем удовлетворён. Конечно, предисловия и авторское вступление вместе с первой главой идут для неподготовленного человека тяжеловато. Автор представляет свою концепцию "вненаходимости", спорит с Оруэлловской концепцией новояза, доказывая обратный эффект воздействия ограниченных лексических конструкций на мышление. Плотный и солидный текст с обилием отсылок на труды самых разнообразных учёных (и не только). Качественная аналитическая литература.

Последующие главы посвящены разбору различных элементов концепции вненаходимости на примере той или иной стороны общественной жизни советских граждан. Большое количество негативных комментариев в сторону автора вызвал тот факт, что граждане, приводимые в качестве примера в этой работе, не покрывают всего множества советского населения тех лет. С одной стороны стандартными статистическими методами анализа тут и не пахнет. С другой стороны примеры, здесь рассматриваемые, никак друг с другом не связаны, так что автору вполне себе можно верить.

В моей семье представителем последнего советского поколения (15-35 лет в 1985 году) является моя мама. Спорить с представленными в книге фактами она не стала. Однако информации от личных знакомых автора в научной работе хотелось бы видеть поменьше (тут в частности камень в сторону воспоминаний о ВИА АВИА).

Начало конца СССР по Юрчаку находится примерно в том же промежутке, в котором его видел я. Толчок к развёртыванию парадокса Лефора он видит в смерти Сталина и утрате референтной фигуры в идеологии, в то время, как мне всегда казалось, что дело в начале распаде диалектического материализма, который начался примерно тогда же.

В итоге Юрчак показывает, как закостеневшая идеология начала обрастать кучей новых персональных смыслов для каждого, люди стали разбредаться по своим углам и тусовкам с активной поддержкой со стороны партии, как партработники начали делить работу на полезную и формальную (чем и современные госслужащие активно занимаются) и как неформальное искусство менялось в атмосфере царящих в народе настроений.

Многие из рассмотренных элементов в книге справедливы и для текущего положения дел.

Очень интересное чтение - определённо заслуживает ознакомления.