Текст книги "Легкая корона"

Пятое колесо

Когда мы пришли, выяснилось, что Бурляев и Арамис смертельно устали и сил продолжать веселье у них нет. Начали укладываться.

– Где мы ляжем? – спросил меня Громов с непонятным выражением.

На этот раз я твердо решила никому кровать не отдавать.

– Мы ляжем на кровати, – сказала я с нажимом.

– Ты уверена? – спросил он немного удивленно.

– Абсолютно. Я хочу спать на нормальной кровати, как белый человек. Кроме того, мы только на ней вдвоем уместимся.

Бурляев, поняв, что ему предоставили диван, рухнул на него, не раздеваясь, и мгновенно отрубился. Арамис пошел спать на кухню, на мой зеленый детский диванчик. Погасили свет, легли. По мерному дыханию Громова я поняла, что он засыпает.

– Эй, ты что? – толкнула я его в бок. – Ты спишь, что ли?

– А что прикажешь делать? – сонным шепотом ответил он.

– Ну, как тебе сказать, – я положила руку ему на пах, – у меня были другие планы.

– Какие планы? Я же спросил тебя, где мы будем спать? Если бы ты сказала на кухне – тогда понятно. Там мы одни и трахаемся, сколько тебе надо. Но здесь, с Бурляевым в комнате? Уволь.

– Но он же спит. Андрей, ты спишь? – позвала я Бурляева. Он не ответил – Ну, видишь?

– Не знаю, спит или притворяется из вежливости. Я бывал в подобных ситуациях – нет ничего мерзее. Ты сама так решила. Теперь спи, – он поцеловал меня и закрыл глаза.

– Подожди, не засыпай. – Я, как была полуголая, в одних трусах, вскочила с кровати и пошла на кухню. Арамис уже лежал на диване. Увидев меня ню, он удивился.

– Олег, иди, пожалуйста, в комнату. А мы с Сережей здесь будем спать.

– Ладно, – он удивился еще больше и, стараясь не смотреть в мою сторону, бочком начал выходить с кухни.

Исполнив долг кавалера, Громов устало раскинулся на диване. Диванчик был детским, я сама из него давно выросла, а уж Громов свои метр девяносто втиснуть не мог при всем желании. Но он свернулся калачиком, принял позу эмбриона, чудом вписался в заданные размеры и заснул сном младенца. Когда я вернулась из ванной, то поняла, что я смогу спать только на полу, на столе или в ванне. Я надела трусы и громовскую рубашку и пошла в комнату.

– Олег, – я потрясла Арамиса за плечо.

– А? Что? – я видела, как в темноте блестят его испуганные глаза.

– Ляг, пожалуйста, с Андреем на диване, там есть место на двоих. А я лягу в кровать.

Арамис, смирившись с судьбой, молча перешел на диван к Бурляеву. Я легла и заснула. Посреди ночи проснулась от топота, грохота и тяжести, было такое ощущение, что на меня упал медведь.

Это Громов, закоченев на кухне, проснулся, меня не обнаружил и пошел в комнату. Обрушившись на меня всей тяжестью своих ста килограммов, он вновь погрузился в сон. Я с трудом выбралась из-под его туши и попыталась отбить себе краешек кровати и кусочек одеяла. С тем и заснула.

На следующий день мы никуда не пошли. Громов и Бурляев сделали несколько звонков, и скоро на квартире собралась большая толпа народа. Все приходили с выпивкой, а еду никто не приносил. Хорошо, что в доме был запас консервов и макароны. Как всегда в подобных ситуациях, появился Берг. Его никто не звал, но у него был абсолютный нюх на тусовки, и он ни одной не пропускал.

В середине дня включили телевизор, потому что должны были повторять «Пятое колесо» с репортажем с питерского фестиваля, где снимали Громова, меня и Бурляева. Громов передачу пропустил и просто жаждал увидеть себя на экране. Началось «Колесо».

– Еще два сюжета, и будешь вначале ты, а потом я, – спокойно, как всегда, сказал Бурляев.

Этот человек при любых обстоятельствах и в любой степени опьянения сохранял спокойствие. Не то что истеричный Громов, вечно кричавший, взывавший и заламывающий руки. Громов был тем, что англичане называют drama queen. Вот и сейчас после слов Бурляева Громов бросился к телевизору и начал трястись перед ним в сумасшедшем танце, загораживая всем обзор. Тут в телевизоре что-то затрещало, и картинка исчезла, пошли волны.

– Что такое? – взревел Громов и долбанул по ящику.

Тот начал показывать нормально.

Пошел наш сюжет. На переднем плане стоял Громов с торчащей бородой и рвал из рук журналистки микрофон, она не отпускала, и так они боролись во все время громовского ответа. На заднем плане я на секунду появилась в кадре и сразу же исчезла из поля зрения, погребенная под безумными читателями журнала «Гонзо». И тут картинка пропала. Окончательно. Громов бил по телевизору, бегал по комнате с антенной – телевизор не показывал ничего, кроме бегущих полос и шума.

– Все накрылось медным тазом! Какого хрена я остался здесь! Надо было ехать смотреть домой! – вопил Громов и тряс телевизор.

– Это он потому так психует, что его редко показывают по ТВ. Мне вот наплевать, – заметил Бурляев.

– Да ты уже посмотрел эту долбаную передачу пять раз. А я ни разу не видел! – закричал в ответ Громов. – И меня показывают не реже тебя. Вот недавно был «Музыкальный ринг».

– Ты был на одном ринге, а я на трех. И еще были передачи. Ну, это все не важно.

Громов оставил в покое телевизор и подошел к столу налить себе вина. Телевизор опять затрещал, и изображение вернулось. Именно в этот момент на экране появился Бурляев, вещающий что-то неимоверно серьезное и умное о роке, фестивале и рок-изданиях. Громов со стоном налил себе еще и выпил залпом.

Ночные страхи

Добраться до моего дома можно было с нескольких станций метро; ближе всего была «Курская». Оттуда, если пробираться дворами и извилистыми переулками, где ориентировались только местные обитатели, можно было добежать до моего подъезда минут за семь. Но при одной мысли об этой дороге волосы вставали дыбом от ужаса.

У меня были настоящие варенки – фирменные джинсы и куртка, которые отец мне купил у фарцовщика за очень большие деньги. В этом костюме я и рассекала на зависть многим. Бегу по улице Казакова, мимо МИИЗа, по сторонам не смотрю, полностью сосредоточена на том, чтобы добраться до дома без приключений. И вдруг натыкаюсь на парня, загородившего мне дорогу.

– Красавица, куда ты так торопишься?

Я попыталась обойти его, не тут-то было.

– Гордая, не смотрит на меня. А если вот так?

Он быстрым движением вынул финку из кармана и приставил мне к горлу.

– Ну что, теперь поговоришь со мной? – он пьяно улыбнулся. – Испугалась?

– Немного, – я выжала из себя подобие улыбки. Только ощущение нереальности происходящего помогло мне справиться с ситуацией. Мне казалось, что все это – игра и она сейчас закончится.

– Давай снимай куртку и джинсы тоже.

Невдалеке появился мужик, выгуливающий большую собаку.

– Помогите! – заорала я, но быстро осеклась, потому что парень нажал на нож посильнее и мне стало одновременно и больно, и трудно дышать.

– Чего орешь? – он оскалился. – Все равно никто не придет.

Он был прав. Мужик с собакой, увидев, в чем дело, убежал оттуда сломя голову впереди своей собаки. Он ее потом выкликал издалека, чтобы она к нему вернулась. Потом парочка прошла совсем рядом с нами.

– Помогите, – просипела я.

Они остановились.

– Что это вы, ребята? – спросил молодой человек. Его девушка в ужасе дергала его за руку, пытаясь увести оттуда.

– Валите отсюда, пока живы, – ответил им мой мучитель.

– А, у вас свои разборки, – сказал молодой человек, увидев нож у моего горла, и начал пятиться в сторону.

– Я его не знаю, мы не вместе. Помогите… – начала я, пользуясь тем, что парень ослабил хватку.

– Да, точно, свои разборки. Проваливай давай, – он опять надавил. Потекла кровь. Этих тут же сдуло.

– Ну, ты и жадная. Неужели так и сдохнешь из-за варенок? – Эта тварь надо мной еще и издевалась.

– Мне не жалко. Только если я разденусь, мне холодно будет. Как я домой поеду? Давай мы к тебе пойдем. Я тебе вещи отдам, а ты мне дашь что-нибудь одеть. Выпьем вместе, у меня деньги есть, – я говорила первое, что придет в голову, лишь бы потянуть время: вдруг кто-нибудь смелый пройдет мимо и спасет меня?

– Пойдем ко мне? Выпьем? – он задумался над этой мыслью и на секунду отпустил нож от моего горла.

Я воспользовалась этой возможностью и побежала, он за мной. Но он был такой пьяный, что плохо держался на ногах и не смог меня сразу схватить. Я же не убегала от него вперед, думая, что при таком варианте он скорее меня нагонит, а кружила юлой. От этого он только сильнее качался и в бешенстве начал размахивать финкой и орать.

– Стой, сука! Зарежу на хуй! В капусту порублю, стой!

И тут появилась целая толпа людей, человек десять или больше. Они увидели и услышали нас еще издалека и побежали в нашу сторону.

– Эй, ты, парень! Брось нож! Отпусти девушку! Ой, это же Коля! Колян, ты что, совсем охренел? Колян?! Да не махай ты финкой, а то получишь щас по ебальнику.

Они скрутили его, отняли нож. И он получил в результате, и не один раз, по тому, по чему они сказали. На меня они даже не обратили внимания.

– Дуй отсюда давай, – сказал мне один из них, и я побежала не оглядываясь.

С тех пор я ходила в обход, по Садовому кольцу до Старой Басманной и там поворачивала направо. Так было в два раза длиннее, зато надежней.

Я старалась идти строго посередине тротуара. В ушах звучал голос мамы: «Не иди слишком близко к зданиям – могут затащить в подъезд. Не иди слишком близко к проезжей части – могут затащить в проезжающую машину».

– Так как же идти-то? – резонно спрашивала я.

– Лучше вообще сиди дома. Нечего в такое время шляться по улице, – не поддавалась на провокацию мама.

Многие мои знакомые женского пола и девичьего возраста в качестве средства самозащиты выбирали колготки. Простые капроновые колготки обладали в женском коллективном сознании каким-то особым чудодейственным свойством отпугивать насильников. Я этого не понимала.

– Да ты пойми, чудила, он же тебя через колготки изнасиловать не сможет. Так? – объясняли мне подруги. – Значит, он должен будет их снять. А они узкие, слезают плохо. То да се – время идет. Может быть, кто-то успеет прийти на помощь. Теперь врубаешься, ты, умная?

Иногда я ходила домой пешком от «Китай-города» по Маросейке и дальше по Покровке до Земляного Вала – моим самым любимым московским местам.

И как-то раз в длинном подземном переходе на выходе из метро меня окружила группа люберов. Их было человек десять, а может быть, и больше, я от страха утратила способность считать. Все накачанные, коротко стриженные, шей нет. Специально приехали в Москву, поучить жизни всяких хиппи-панков-неформалов. И – здравствуй, жопа, Новый год – вот она я!

– Какие люди и без охраны! – сказал мне один из них с нехорошей улыбочкой.

Задвинули меня в угол, окружили, отняли плеер.

– Сколько у тебя значков! Зачем тебе столько? А что это? Гагарин, Ленин. Ты что, падла, смеешься? Ты над чем издеваешься, а? Да ты кто такая?

Я в отчаянии огляделась по сторонам в надежде увидеть милиционера или прохожего, но нет, кругом было пусто. Никого, кроме этих ублюдков, которые явно решили поиграть со мной, как кошка с мышкой.

– Что оглядываешься? Ждешь кого? Да ты очки-то сними, а то те плохо видно.

Я уже приготовилась к мученической смерти, и вдруг, как чудное виденье, как гений чистой красоты, как тень отца Гамлета, как блоковская Незнакомка, дыша духами и туманами, мимо нас проплыл поэт Зеленый, видный персонаж московского андеграунда. Главной его отличительной чертой были дивные зеленые волосы, волнами ниспадавшие на тощие плечи. Любера замолчали и все как один повернули головы ему вслед, да так и замерли, откинув пачки. А он прошел мимо, взмахнул волосами и стал удаляться дальше по переходу, не прозревая своего ближайшего будущего. И тут они как ломанутся за ним, начисто забыв обо мне! А я, не раздумывая ни секунды, как побегу в другую сторону! Так и бежала до самого дома.

Через пару дней кто-то из знакомых спросил меня:

– Слыхала, любера поймали и наголо остригли поэта Зеленого? Говорят, в метро. Вот козлы, а?

Самым страшным, однако, была не улица – все-таки там ходили люди, которые, теоретически, могли защитить и прийти на помощь; настоящий ужас поджидал меня в собственном подъезде. Дом у нас был старинный, состоял из трех частей: первые три этажа – старый московский особняк, над ними еще два этажа – надстройка сталинских времен, и мансарда, долгие-долгие годы пустовавшая и отданная в конце 80-х Союзу художников под мастерские. Лифт в доме был, но навесной, очень древний и ветхий; большую часть года он не работал, так что приходилось тащиться на пятый этаж пешком. Подъезд отделяли от улицы две большие деревянные двери, жутко тяжелые и на какой-то немыслимо жесткой тугой пружине.

Попадая внутрь, вы оказывались в каменном мешке, глухом и полутемном. Тусклая лампочка если и горела, то лишь слегка разгоняла темноту, но часто света не было вообще. До лифта надо было подняться по двум лестничным пролетам, довольно длинным, а до первых квартир еще два пролета. Таким образом, попади ты в этом подъезде в какую-нибудь передрягу, никто бы не услышал твоих криков ни на улице, ни в доме. Заходить туда одной поздно вечером было актом настоящего мужества. Бесчисленное количество раз стояла я внизу у двери, придерживая ее спиной, чтобы не закрылась, и прислушивалась к тишине в глубине подъезда – нет ли там кого, не поджидает ли меня злой человек. И если мне казалось, что все спокойно, тогда бегом, перескакивая через ступеньки, я неслась наверх, к лифту. Однажды вечером мама вошла в подъезд; лампочка не горела, царила кромешная темнота. И что-то такое она почувствовала, какое-то дыхание, как если бы кто-то стоял и ждал ее около лифта. Чтобы оттянуть время, мама подошла к почтовому ящику и стала греметь ключами, как будто пытаясь его открыть, а сама слушала тишину. Так продолжалось какое-то время, пока вдруг сверху не раздался мужской голос:

– Сука! Иди сюда!

Мама, подавившись воплем, вылетела на улицу и чуть не угодила под машину. Она просто уехала, так и не попав домой. И была счастлива, что осталась жива.

Пора было задуматься о средствах самозащиты.

Мама, бежим!

Я сидела на заднем сиденье машины и, как обычно, слушала свой плеер на такой громкости, что звуки извне до меня не доходили. Машина затормозила у нашего подъезда, я уже собралась выходить, когда увидела, что мама о чем-то ругается с частником. Я ничего не слышала, но видела, что они кричат друг на друга, мама спорит и пытается выйти, а частник хватает ее за руки и не выпускает. Наконец я выдернула наушники из ушей.

– Отпустите меня немедленно! Вы с ума сошли? Мы договорились за три рубля, вот вам ваши деньги. Да пустите же!

– Уже. Ты видела, дорога была перекрыта, какой крюк пришлось сделать. Гони червонец, кому говорю.

Мама попыталась вырваться, но он крепко схватил ее за руки и не пускал.

– Немедленно отпустите ее! – я перегнулась вперед и попыталась оттолкнуть его от мамы. Мужик, даже не повернувшись в мою сторону, одной рукой ткнул меня в лицо, и я упала на сиденье. Я испугалась.

В сумке у меня была заправленная слезоточивым газом зажигалка – Глебов подарок. Я всегда носила ее с собой, но ни разу еще не пользовалась: случая не было.

– Смотри, что у меня есть! Смотри! Ну-ка отпусти ее! – Он посмотрел в мою сторону, увидел, что в руках у меня просто зажигалка, и презрительно отвернулся.

– Мама, закрой глаза! Закрывай глаза, говорю, и потом сразу выбегай! – крепко зажмурившись, я прыснула мужику прямо в лицо. – Побежали, мама, бежим!

Мы выскакиваем с ней из машины и бегом врываемся в свой подъезд. Когда, перепрыгивая через ступеньки, несемся к лифту, слышим, как хлопнула входная дверь – он бежит за нами!

– Господи! Только бы лифт был на первом этаже! Только бы не надо было вызывать! – молюсь я.

На наше счастье, кабина внизу. Начинаем подниматься на наш пятый этаж. Древний лифт, как всегда, еле тащится, дребезжа и содрогаясь. Мы слышим, как наш преследователь грохочет сапогами по лестнице, стараясь нас догнать. Приехали на свой этаж. Бегом к двери. От страха уже ничего не соображаем и стучим четырьмя кулаками в дверь, сил достать ключи нет. Слава богу, отец дома, не спит, открывает. Сапожищи грохочут все громче, все ближе. Заскакиваем в квартиру, запираемся на все замки. Отец в домашнем халате, заспанный, ничего не понимает, но видит, что мы совершенно невменяемы.

– В чем дело? – орет.

– Мужик, частник! Требовал больше денег. Я не дала. Я брызнула ему в рожу газом! – одновременно орем мы в ответ.

– О!!! Ну и дуры! Ты совсем больная? – Отец хватается за голову. – Господи, какая идиотка! Он же знает теперь твой адрес, где ты живешь, может теперь сделать с тобой что угодно! А ты совсем не в состоянии ее контролировать? Голова не работает вообще? – это уже маме.

– Он начал меня бить, руку выворачивать, мы по-настоящему испугались, – пытается оправдаться мама. – Что было делать?

– Дать ему денег, сколько просил, и уйти спокойно.

А мужик барабанит в дверь изо всех сил и орет:

– Откройте! Милиция!

– Господи, что же делать? Он сейчас дверь выломает.

– Я вызываю милицию. Милиция! Нападение на квартиру! К нам ломятся, может быть, он вооружен. Слышите? – он выставляет трубку в направлении входной двери. – Скорее!

– Высылаем патрульную машину. Ваш адрес?

Отец одевается, на ходу давая мне наставления:

– Так, прежде всего нужно выбросить твою зажигалку. Теперь бери мою. Милиция будет спрашивать, скажешь, что всегда носишь ее с собой, для самообороны, зажигалка большая, необычная, для отпугивания дураков. Вытащила ее, чтобы напугать водителя, который на вас напал. Поняла? Никакого баллончика, никакой зажигалки с газом в глаза не видела. Вот только эта зажигалка, и все.

Грохот все усиливается, ощущение, что дверь вот-вот вылетит.

– Убирайтесь, я вызвал милицию! – кричит отец через дверь.

– Откройте! Милиция! Открывайте, или мы выламываем дверь! – в ответ кричат нам с лестницы.

Отец смотрит в глазок и на цыпочках отходит в глубь коридора, поманив нас с мамой за собой.

– Они стоят по сторонам двери, чтобы их не увидели. Я думаю, что это на самом деле милиция, их там не меньше пяти человек. Но они не те, кого мы вызывали, они, наверное, из районного отделения. Этот ваш сумасшедший, может быть, их вызвал.

Опять начался грохот. Я высматриваю в окно патрульную машину. Наконец-то приехали! Зашли в подъезд… Вот уж не думала, что когда-нибудь так обрадуюсь милиции!

Опять раздался стук в дверь.

– Откройте. Это милиция.

– Вы нам уже час говорите, что милиция. Мы сами вызвали милицию, а вы кто такие?

– Я майор Ширяев – дежурный по городу. Мы приехали по вашему вызову. Те, кого вы не пускаете, тоже милиционеры – представители вашего районного отделения. Посмотрите в глазок – я покажу вам свое удостоверение.

Когда отец открыл дверь, в квартиру ввалилось человек десять. Все – огромные мужики, в милицейской форме, с оружием в руках. Пока дежурный по городу, которого мы вызвали, представлялся отцу, менты из отделения топтались по квартире – явно проводили обыск.

– Простите, вы, собственно, что здесь ищете? – спросил отец. – Хочу напомнить, это мы подверглись нападению, к нам ломились в дверь неизвестно кто. Мы – потерпевшие.

– Начальник районного отделения Хохлов, – неохотно представилась одна из красных рож. – Ищем баллончик с газом, которым вот они (кивает на меня и маму) прыснули в лицо водителю машины, чтобы не платить денег, и убежали.

– Простите, а у вас есть ордер на обыск? – по-прежнему спокойно спросил отец, когда один из блюстителей порядка перешел от наружного осмотра к детальному ознакомлению с содержимым ящиков комода.

– У меня есть свидетель, – продолжал Хохлов, не обращая внимания на слова отца, – вот, Дудукин все видел. Дудукин, расскажи, как все было.

Подошел постовой, метра два ростом, плечи широченные.

– Стою на углу Карлмаркса и Лукьянова. Подъезжает машина, останавливается недалеко от меня. Дверь открывается, потом захлопывается изнутри. Вижу – там борьба в машине, крики. Потом эти две женщины выскакивают из машины и вбегают в подъезд. Подхожу к машине, проверить, в чем там дело. Водитель держится руками за лицо, говорит, в него прыснули слезоточивый газ. Побежал за бабами, кричу им остановиться, а они от меня убегают.

– Мы вас не заметили, – сказала мама.

Все десять мужиков заржали в голос, Хохлов покачал головой, как Станиславский, типа «не верю», и передразнил маму:

– Не заметили… Нашего Дудукина трудно не заметить.

– Мы не поняли, что вы – милиционер, мы думали, что это водитель нас преследует. Так это вы за нами бежали?

– Так, ну а что с баллончиком-то? – спросил Хохлов.

– Нет и не было никакого баллончика. У дочери есть зажигалка, она просто хотела напугать этого водителя, когда он напал на ее мать, – вмешался отец.

– Вот она, – я протянула им отцовскую зажигалку.

Они попробовали ее – простая зажигалка.

– Да. Мужик так и сказал, что вроде как зажигалка, но там был слезоточивый газ. Я сам видел, что он глаза не мог открыть, и запах был в машине, – сказал Дудукин.

Тут вмешался дежурный по городу, которому почему-то захотелось насолить коллегам из районного отделения:

– В общем, товарищи, ситуация совершенно ясна. Потерпевшие, гражданка Бялая и ее дочь, подверглись нападению, хотели напугать нападавшего и убежать. Потом произошло непонимание – они не поняли, что Дудукин – представитель сил правопорядка, и испугались еще больше. Вызвали нас. Никакого баллончика с газом я не вижу. А вот нападавшим мы сейчас займемся. Где он?

– Здесь, ждет на лестнице. У него до сих пор глаза красные, – сказал Хохлов. Он был недоволен, но спорить со старшим по званию не мог.

– Ну так проедем все к вам в отделение и разберемся с ним.

Когда они выходили из квартиры, отец тихонько отвел дежурного в сторону и предложил материально вознаградить за усилия. Тот гордо отказался от денег, но попросил написать благодарственное письмо. Пока отец на кухне писал письмо, я подошла к двери и посмотрела, как они уводят частника. Действительно, и глаза, и рожа были у него красные, распухшие.

Авторы в «Юном химике» не зря получали зарплату.