Текст книги "Точка бифуркации"

– Он все равно был совсем старый и готовый в любой момент просто развалиться, – закончил Николай свой доклад.

– Да уж, предупреждал меня государь, – вздохнул генерал. – Ладно, пока отдыхайте, а недели через две сюда должны прибыть три новых самолета с пилотами и механиками. Введете людей в курс дела, посмотрите, как они летают, после чего сдаете командование отрядом капитану Зайцеву и срочно отбываете домой, в Россию. До Гамбурга вас подбросит «Драбант», а там сами доберетесь. Вас вызывает лично его величество. Вопросы есть?

– Так точно! Ваше превосходительство, а вы не знаете зачем?

– Точно не знаю, но предполагаю – не затем, чтобы отвернуть вам голову за ваши художества. Скорее наоборот. Так что не волнуйтесь зря, господин… э… просто капитан. Без «штабс».

Глава 20

Когда пришла радиограмма от Максимова о художествах Ольгиного жениха, я был уже в курсе – меня просветили немцы. Поначалу я даже удивился – надо же, не только у нас есть безбашенные авантюристы, но и у них тоже! Но довольно быстро понял, что никаким авантюризмом тут не пахнет. Зато явно чувствуется хорошая организация разведки. И надеяться, что самолет Куликовского не был подробнейшим образом сфотографирован как в собранном, так и в разобранном виде, как и его катапульта, было бы непростительным идеализмом. Небось еще и подробное описание составили того и другого, а заодно завели досье на самого Куликовского и его механика. С одной стороны, в «эмке» никаких секретов не было от рождения, оттого ее летные характеристики и получились столь убогими, так что никакого вреда от ее фотографий и описания не будет. Правда, неизвестно, как этот Ромео реализовал подвеску бомбы, но вряд ли он придумал что-то сверхъестественное. А уж про собранную на коленке катапульту по мотивам средневекового требушета и говорить нечего.

Однако мне стало просто завидно: вот почему у Вильгельма такое есть, а у меня нет? Этот вопрос я задал сразу и Максимову (по радио), и Редигеру (лично, причем на несколько повышенных тонах).

Оказалось, что и у меня тоже кое-что есть. Редигер довольно быстро раскопал, что на немецкую разведку работает не только «Драбант», но и еще три парохода – то есть все, задействованные на доставке всяких позарез необходимых вещей в Трансвааль. И финансирование у них такое, о котором он, Редигер, не может даже мечтать. Это был почти не завуалированный упрек мне, и я мысленно согласился с его справедливостью – но, как очень скоро выяснилось, несколько преждевременно.

Дело в том, что Максимов все-таки смог выяснить, чего ждал «Драбант» в Дурбане и зачем ему надо было в Кейптаун. Не озарения же русского штабс-капитана о полете в один конец дожидались капитан со старшим помощником!

Так вот, оказалось, что германская разведка успешно сочетала приятное с полезным. Полезным был сбор всяких интересных сведений, а приятным и даже очень приятным – улучшение ее собственного финансового положения. Вильгельмовские Джеймсы Бонды баловались контрабандой, причем плодотворно и с размахом.

Катер они посылали под Кейптаун за какими-то левыми алмазами, происхождение которых Максимову выяснить не удалось, а в Дурбане ждали (и в конце концов дождались) золото. Во всяком случае, вряд ли в четырех небольших, но очень тяжелых ящиках было что-то иное.

И вообще помаленьку выяснилось, что Вильгельм влез в южноафриканские дела куда основательнее, чем в другом варианте истории и чем поначалу казалось мне. Оказалось, что немцев в Трансваале воюет даже больше, чем русских. Просто наши официально были российскими добровольцами, а немцы – голландскими и почему-то шведскими. Причем маскировались они серьезно, при посторонних говорили только на языках стран-отправителей. А я-то все не мог понять, чего же забыли шведы на другом краю шарика! С голландцами как раз было понятно – буры их ближайшие родственники, поэтому я не исключал, что среди добровольцев, если хорошо поискать, можно будет найти и нескольких настоящих граждан Нидерландов.

Со мной все было в общем-то ясно – я помогал бурам по двум причинам. Первая – для отвлечения внимания Англии от дальневосточных дел, пусть ей найдется занятие поближе к метрополии и подальше от наших границ. И вторая – у меня там давно есть финансовые интересы, которые наверняка пострадают из-за оккупации бурских республик англичанами. До недавнего времени мне казалось, что у Вильгельма нет ни одной из этих причин, однако теперь это стало вовсе не очевидно. Во-первых, какие-то, пусть и неплохо замаскированные, денежные интересы у немцев проявились. Однако их одних для убедительного объяснения было маловато, и я тщетно пытался понять – от чего же такого важного для Германии Вильгельм хочет отвлечь внимание англичан? Будь на их месте французы, то тогда все было бы понятно – от Марокко. Хотя, пожалуй, если бы французы не имели поддержки англичан, Вильгельм вообще не подумал бы с ними считаться, так что и здесь вырисовывается достаточно правдоподобное объяснение.

С одной стороны, это неплохо, когда интересы партнера понятны и ни в чем не противоречат моим собственным. С другой – в хрен знает какой раз вновь встает вечный вопрос: в кого же это я такой дурак? Почему я озаботился узнать подробности только сейчас, а пока не приперло – даже ухом не вел?

Однако, поразмыслив, я отверг свой вопрос как риторический и провокационный, тем более что Вильгельм прислал мне личное письмо. В нем он сообщал, что в начале января ожидается приезд в Берлин президента Трансвааля. И что ежели мне интересно взглянуть на этого типа, то он, Вильгельм, против моего визита совершенно не возражает. Официально это будет или нет – на мое усмотрение.

Угу, подумал я. Давненько не доводилось бывать в зоопарке! Вот только папаше Крюгеру будет слишком жирно, если полюбоваться на его немытую и небритую персону приедет аж сам император всероссийский. Однако у Вилли, кажется, скоро день рождения? А незадолго перед ним – юбилей Германской империи. Кстати, ей исполняется тридцать пять лет, это можно считать круглой датой, поэтому пусть Рита, которая еще не забыла, что по рождению она германская принцесса, да к тому же родная сестра Вильгельма, проявит широту натуры. Выкупит за свои деньги какую-нибудь картину из собрания Александра Третьего и преподнесет ее брату в ознаменование двойного юбилея. Но так как лично она ехать в рейх не захочет, ибо у нее маленькие дети, то картину привезет в Берлин чиновник из МИДа Юрий Владимирович Андропов. Кстати, как же называется то полотно, что вызывает у меня наибольшее отвращение из всей коллекции? Мона… нет, Дона Нуда. Тьфу! Вот ее и подарить, хоть какая-то польза будет от этой мазни.

Вообще-то ехать или лететь пора уже на днях… пожалуй, лучше все-таки на поезде. Больно уж погода неустойчивая, нет никакой гарантии, что на дирижабле удастся долететь быстро. Да и вообще – долететь. А для такого ценного произведения искусства, как это издевательство над Джокондой, не жалко задействовать и спецпоезд. Небольшой, разумеется, вагона на три. Мне под видом господина Андропова там места хватит, а картине – тем более.

Все-таки визит под личиной имеет немало преимуществ. Например, не нужно присутствовать ни на каких официальных мероприятиях – картину Вильгельму торжественно вручил наш посол. А мелочи вроде Андропова по чину было разве что скромно стоять в сторонке, да и то не обязательно, чем я и воспользовался.

– Ну ты хорошо устроился! – заявил мне Вильгельм, когда на второй день моего пребывания в Берлине он все-таки смог выкроить время для беседы с глазу на глаз. – Бакенбарды не жмут?

– Сейчас – нет, я, честно говоря, про них даже как-то забыл. Поначалу – да, был кошмар, походишь в них полдня, так потом они насилу отклеивались, и прыщи вылезали чуть ли не по всей морде. Но наши медики и химики свои бутерброды с икрой кушают не зря. Сейчас используется какой-то липкий бальзам на основе меда и корня женьшеня, это такое довольно редкое дальневосточное растение, так с ним баки можно сутками носить, и коже от этого только лучше. Крюгер завтра приезжает, ничего не изменилось?

– Нет. Пойдешь встречать?

– Пожалуй, схожу, один черт скучно, не все же время наливаться пивом с Тирпицем. Надо иногда и о печени подумать.

– Она-то тут при чем?

– Говорят, на нее выпивка очень вредно влияет.

– Вот смотрю я на тебя, вроде неглупый человек, даже, не побоюсь таких слов, один из двух умнейших монархов мира. А веришь во всякую ерунду! Ладно, давай перейдем к делу. Я так понял, ты решил провести внеплановую встречу потому, что поверил – буры все-таки могут победить?

– Нет, в основном меня интересует несколько иной вопрос. Зачем тебе их победа?

– Да ни за чем, если честно. Победят – их дело, но война в любом случае должна продолжаться подольше. Пока англичане увязли в ней по уши, в других местах они ведут себя не так нагло. В том же марокканском вопросе, это мы с тобой отдельно обсудим. А сейчас я хотел показать тебе вот что.

Он раскрыл папку, с которой пришел ко мне, и выложил лист с эскизами самолета в трех проекциях.

Так, прикинул я, вот во что можно превратить «эмку», если больше заняться нечем. Размах крыла увеличен раза в полтора, длина фюзеляжа тоже. Моторы, судя по эскизам, поршневые с водяным охлаждением, развернутые, как и у «эмки», винтами назад. Стреловидность крыла еле заметная, но она, как и у моего прототипа, точно есть. Блин, где-то я такое недоразумение видел… да это же почти один в один «Гота Г4». Читал я про такой самолет в прошлой жизни, немцы его сделали в конце Первой мировой.

– Признаю, – заявил Вильгельм, – я, как многие, поначалу недооценил перспективы аэроплана господина Можайского и не понимал, чем он тебе так понравился. Однако события в Южной Африке расставили все по своим местам. К сожалению, машин без недостатков не бывает, и у «эм-два» они тоже есть. Главных, как мне доложили, два. Очень малая дальность полета и недостаточная грузоподъемность.

Первый связан с типом двигателей, паровые используют топливо менее эффективно, чем внутреннего сгорания. Понимая это, я дал задание Даймлеру разработать сдвоенный двигатель на основе твоего шестицилиндрового, предназначенного для дирижаблей. Он его выполнил, двенадцать цилиндров имеют общий картер и расположены буквой «V». Мощность – двести пятьдесят лошадиных сил, представляешь? Даймлер обещает, что серийное производство начнется этим летом.

Знакомое дело, подумал я, немцы совершают ошибку, которую в другой истории сделали многие. Ставят двигатели водяного охлаждения на самолеты. Да, площадь лобового сечения у них меньше, чем у воздушек, но ненамного. На проценты, а далеко не в разы. Зато ниже боевая живучесть, да и с небоевой тоже вопрос. В результате после Второй мировой войны поршневые двигатели применялись довольно долго, но почти исключительно воздушные. Водяные сохранились только кое-где в легкомоторной авиации благодаря унификации с автомобильными двигателями. И ведь я союзников ни на что не провоцировал, сами догадались! Вот всегда бы так.

– Проект аэроплана разработал профессор Юнкерс, – продолжал Вильгельм. – Разумеется, он многое взял от твоего прототипа, ибо новое часто вырастает из хорошо зарекомендовавшего себя старого. Но все же это, ты уж меня прости, гораздо более совершенный аппарат.

Кто бы сомневался, подумал я. Юнкерс в полтора раза увеличил размах крыльев «эмки», оставив ширину как была. Получилось крыло с очень большим удлинением, что положительно скажется на аэродинамическом качестве, но резко отрицательно – на прочности и жесткости. То есть грузоподъемность, конечно, возрастет, но пикировать этот самолет не сможет абсолютно никак. В отличие от «эмки», которая теоретически тоже не могла, однако Куликовский ее заставлял входить в пике почти сто раз, и у нее почему-то до сих пор не отвалились крылья.

А Вилли все не унимался.

– Теперь сообщу тебе не столь приятную новость. Англичане тоже сделали выводы из действий твоего авиаотряда, но они пока собираются повторить русскую конструкцию без изменений, за исключением двигателей. Парсонсу заказаны паровые турбины, а Максиму – двигатель внутреннего сгорания. Парсонс занимается проектом сам (я мысленно возликовал – значит, он будет уделять меньше внимания корабельным турбинам), а Максим поручил разработку некому молодому, но, говорят, весьма способному инженеру Генри Ройсу. Двигатель будет, как и у Даймлера, рядным и с водяным охлаждением, но подробности пока неизвестны. А потом они по результатам испытаний решат, что лучше. Возможно, начнут производить оба типа силовых установок.

Да уж, подумал я, если англичане начнут массово ставить на самолеты паровые турбины, все затраты на проектирование и производство «эмки» можно будет считать оправданными.

Вилли же наконец дошел до сути, то есть объяснил, с чего это он так заинтересовался аппаратами тяжелее воздуха.

– Бомб самолет, конечно, поднимет значительно меньше, чем дирижабль. Но зато крылатые машины можно будет на корабле доставить в любую точку Мирового океана! А корабль с эллингом для дирижабля – это дело не самого близкого будущего. Запускать аэропланы можно с катапульты, а принимать на борт с воды при помощи крана. Один корабль сможет взять на борт до пятнадцати аэропланов, это уже подсчитано. Грядет новая эра в тактике морских сражений! И мы с тобой будем стоять у ее истоков! Можешь ли ты на месяц-другой отпустить в Германию своего героя, Куликовского? Для консультаций.

– Могу, конечно, но не сразу. Сейчас он готовится к свадьбе, я уже дал разрешение. Потом будет медовый месяц, после которого он напишет подробнейший отчет о своих геройствах. А вот после этого сможет и в Германию съездить. Или пусть молодожены проводят его у тебя в гостях? Вам же вроде некуда спешить – пока нет ни самолета, ни даже моторов. Впрочем, если считаешь, что дело не терпит отлагательства, отправляй для консультации своих специалистов в Гатчину. И о чем, кроме небесных дел, ты хотел со мной еще поговорить? Наверняка ведь не только и не столько о Южной Африке, сколько о Марокко.

– Ты, как всегда, зришь в корень, дорогой Алекс, – усмехнулся Вильгельм. – Лягушатники совсем обнаглели, предлагая протекторат султану Марокко! А ему гораздо более нравится германский, который я ему уже предложил. И, значит, позволь мне сделать небольшой экскурс в историю. Два года назад Россия стояла на грани войны с Японией. Разумеется, в том, что мир все-таки сохранился, сыграла большую роль высокая, благодаря твоим неустанным заботам, боеготовность русской армии и флота.

Про флот Вилли сообщил с такой миной, что было ясно – это он исключительно из вежливости. Ну да, по сравнению с темпами развития германского флота наши выглядели, мягко говоря, бледно.

– Но был и еще один немаловажный фактор, – продолжал вещать кайзер. – А именно – Германия, в моем лице категорично заявившая, что всякий, посмевший напасть на моего царственного кузена Александра, будет немедленно иметь дело и со мной тоже.

Как же, подумал я, помню. Именно так все и было – не официальное заявление германского МИДа, а речь слегка выпившего кайзера при спуске на воду очередного крейсера. Ну типа, если все пойдет как-нибудь не совсем так, как хотелось, можно будет сказать, что Вильгельма неправильно поняли. Хотя, конечно, даже такое выступление свою роль сыграло.

Однако не меньшее значение имела позиция Франции. Как раз тогда она предпринимала судорожные шаги по сближению с Россией, и кое-что у нее даже получалось.

Таким образом, из Лондона ситуация выглядела так. Если Япония объявит войну России, то воевать ей почти наверняка придется еще и с Германией. Вильгельм – он такой, трудно предугадать, что ему взбредет в голову. Без прямой военной помощи Англии исход борьбы будет очевидным. Но и с ней получается не очень хорошо, ведь за немцев в принципе может вступиться Австро-Венгрия, а за русских – Франция, если они ей пообещают что-нибудь серьезное! Такое хоть и маловероятно, но все же возможно, лягушатники те еще политические проститутки.

Ну и мое воздушно-подводное шоу тоже сыграло какую-то роль, с этим трудно спорить.

В общем, тогда бритты решили не рисковать и придержали японцев. А теперь, значит, Вилли надеется на мой ответный шаг? Вполне справедливо, и осталось только услышать лично от него, чего ему надо.

– Я хочу дать ясно понять лимонникам, – наконец добрался до сути Вилли, – что в случае поддержки ими французов по вопросу о Марокко Германская империя немедленно признает Трансвааль и установит с ним дипломатические отношения. И надеюсь, что ты готов пусть и не напрямую, но достаточно явными намеками заявить то же самое.

Ну что же, вполне ожидаемо. Это дело Вильгельма, и он, понятно, хочет вести сольную партию. Мне же от Марокко ничего не надо, даже мандаринов, потому что я их не очень любил в прошлой жизни и не изменил своего мнения в нынешней. И, раз уж Вильгельм предлагает мне место в подтанцовке, я не против. Спляшем как-нибудь с господином президентом, который, в отличие от другой истории, еще жив – возможно, что и медленный танец времен моей первой молодости. Вот только, нашептывая дядюшке Крюгеру на ушко что-нибудь соблазнительное, желательно все время помнить, что его зовут Пауль, а не Фредди. А то не хватало еще такое ляпнуть по невнимательности.

Глава 21

Вот что женитьба-то животворящая с человеком делает, думал я, глядя на вытянувшегося по стойке «смирно» Куликовского. Еще месяц назад при виде него у многих появлялась мысль: да кто же этому неоперившемуся юнцу догадался присвоить капитанский чин? Сейчас же если и возникал вопрос, то практически противоположный. Почему этот солидный авиационный капитан до сих пор не полковник?

– Вольно, капитан, присаживайтесь и чувствуйте себя как дома. И, если вам не трудно, удовлетворите мое любопытство – чем же вам не угодил уставной «пэ-эр», что вы ходите с «маузером»?

Сейчас, разумеется, собеседник был с пустой кобурой, оружие при входе в Гатчинский дворец положено было сдавать всем. Так что «маузер» остался на проходной – весьма весомая дура с отвратительным балансом и рукояткой, лично мне более всего напоминавшей фарфоровую ручку бачка унитаза начала шестидесятых годов. Кто постарше, должен помнить – бачок сверху, а вниз свисает ручка на цепочке, и за нее нужно дергать. Даже, помнится, стишок про это какой-то был.

– Привык я к нему, ваше величество, в Африке. Прошу разрешения и здесь носить его в качестве личного оружия.

– Мы же одни, так что – Александр Александрович. Можно Сан Саныч. Ладно, носите, раз уж привыкли. А позвал я вас вот зачем. Великий князь Александр Михайлович хочет видеть вас своим заместителем по летной части. Это полковничья должность, так что подполковника вы получите довольно быстро, ну а там как служба пойдет. Но есть другое предложение – пилотом в личный его императорского величества авиаотряд. Это не совсем то, что можно подумать. Отряд, хоть это и не афишируется, довольно большой. В него входят не только экипажи бортов номер один и номер два, но и заводские испытатели в Твери, и уже три эскадрильи штурмовиков, которые недавно начали разворачиваться в полки. Вам же предлагается должность пилота-испытателя на Тверском авиазаводе. Не слышали про него? И правильно, он секретный. Расположен, кстати, не в самой Твери, а в десяти километрах от нее, и считается вагоноремонтным. Там производятся значительно более совершенные машины, чем «эм-два».

– Теперь понятно, почему «эмки» десять лет подряд выпускались в почти неизменном виде и мизерных количествах, – кивнул Куликовский. – Разумеется, я предпочел бы пойти испытателем на завод.

– Не спешите, тут есть две тонкости. Первая, возможно, не имеет для вас большого значения, но я ее все же озвучу. Подполковника вы там получите не так скоро, как у Сандро. И вторая. Тверь – это все-таки не Питер. Кроме того, авиазавод даже и не в Твери, жить вам придется в закрытом городке при нем. Вы об Ольге подумали?

– Простите, а закрытый – это как?

– Примерно как в Гатчине. Гости допускаются только по предварительной записи, жители могут в любое время городок покидать, но обязаны всякий раз сообщать на контрольно-пропускном пункте, куда и ориентировочно на какое время они отправляются.

– Ольга не раз говорила, что поедет со мной хоть на край света, – слегка обиделся за благоверную Куликовский. – Ей не нужны великосветские развлечения, тем более что в этом городке мы, наверное, будем жить не в землянке и не в палатке.

– Да, поначалу в стандартном четырехкомнатном доме, а потом видно будет. И, раз с местом дальнейшей службы мы с вами определились, давайте перейдем к ее сути. Надеюсь, вы понимаете, что своим последним полетом вы доказали эффективность корабельного базирования авиации. Вот в этом направлении вам и придется работать. Для начала – как вы представляете себе боевой авианесущий корабль? Не поверю, что вы не размышляли на эту тему.

– Конечно, Александр Александрович, размышлял, чем же еще в плавании от Дурбана до Гамбурга заниматься. И пришел к выводу, что самоочевидным является следующее. Сам корабль – большой быстроходный транспорт наподобие, например, «Смоленска». На нем установлены четыре или пять катапульт для запуска самолетов. И еще один кран в дополнение к тому, что стоит на корме, для подъема самолетов с воды. Базироваться на корабле такого размера сможет до двадцати машин. Это я описал самое очевидное решение задачи. Оно пришло мне в голову первым – и, я так думаю, наверняка быстро придет еще кому-нибудь.

– Немцам уже пришло, они сейчас спешно именно такое и проектируют, – подтвердил я.

– Неудивительно, они, пока мы шли до Кейптауна, чуть ли не обнюхали каждый болт в «эмке» и особенно в катапульте. Однако на самом деле есть хоть и менее очевидное, но зато более эффективное решение. Взлетать не с катапульты, а с палубы, как с летного поля, и садиться на нее же. Вот только это, скорее всего, потребует специального корабля, переделкой имеющегося уже не обойдешься.

Похоже, мне не удалось скрыть разочарования – я-то надеялся, что концепция нормального авианосца родится еще не скоро. В другой истории она возникла лет через десять после появления первых авиаматок наподобие той, что описал мне новоявленный зять. А тут он же выдает идею сразу! Значит, и другие смогут, что не вызывает особого энтузиазма. Единственное утешение – может, он один такой уникум, что везде ищет какие-то свои пути? Не зря же, в конце концов, Ольга выбрала его из десятков маячивших у нее перед глазами корнетов.

Куликовский мое разочарование, похоже, заметил, но интерпретировал его неправильно, потому что начал объяснять:

– Ва… Александр Александрович, я знаю, что корабль с длиной палубы в триста метров сейчас построить невозможно. Может, когда-то в будущем… но ведь «эмка» далеко не самый совершенный самолет! Наверняка у новых моделей, если специально задаться этой целью, можно будет сократить разбег. Кроме того, каучуковая катапульта великого князя Георгия, хоть и не сможет запустить тяжелый аэроплан, сократить ему разбег будет в силах. А пробег, да еще без груза и почти без топлива, даже у «эмки» всего пятьдесят-шестьдесят метров.

Еще бы, подумал я, у нее паровые двигатели, которые реверсируются одним движением рычага. С бензиновыми ничего подобного сделать не выйдет. Впрочем, есть и другие методы торможения, так что продолжим оказавшуюся довольно увлекательной беседу.

– Хм… и каковы же, по-вашему, преимущества такого авианесущего корабля перед тем, что вы описали ранее?

– Тех, что видны сразу, – как минимум два. Когда я садился на воду на лыжах, то волны создали мне некоторые трудности, а моряки мне потом сказали, что океан таким спокойным – два балла волнения – бывает редко. Да я и сам это видел. Это значит, что при трех баллах посадка будет сильно затруднена, при четырех – связана с большим риском, а при пяти и выше – невозможна. А посадка на поплавках даже несколько сложнее, чем на лыжах, я в этом уже успел убедиться.

Второе – во время приема самолетов корабль с катапультами и кранами должен стоять на месте, причем довольно долго, а с палубой в виде летного поля сможет двигаться, что сильно расширит ему возможности боевого маневрирования. И, наконец, я не уверен, но подозреваю, что и самолетов такой корабль сможет нести больше.

– Рад, что Ольга нашла себе столь сообразительного мужа. Если бы не она, вы бы так и продолжали с саблей на боку ездить на лошади, время от времени получая выволочки за излишнюю лихость. Тоже, конечно, неплохо, но для державы предпочтительней тот вариант, что имеет место в действительности. Поэтому предлагаю вам подумать, как можно искать и находить таких… в общем, наподобие вас. Достойное дело им найдется, причем не только в авиации. И еще один вопрос: надеюсь, вы не успели ни с кем поделиться своими мыслями о действии самолетов на море? Включая летный состав.

– Теми, что сейчас изложил вам, – разумеется, нет. Другими – поделился. И с немцами, и в Гатчинском авиаотряде.

– Какими именно?

– Фюзеляж самолета сделать в виде лодки, а лыжи вынести по бокам только для поддержания устойчивости. Двигатели при этом придется вынести выше верхнего крыла, чтобы их не заливало.

– Вы понимаете, что при такой компоновке, во-первых, возникнут серьезные трудности для размещения бомб, а во-вторых, при взлете и наборе высоты двигатели будут создавать пикирующий момент? А при торможении – кабрирующий, что тоже не подарок.

– Разумеется, понимаю, но капитан «Драбанта» герр Кюбе как-то сказал мне, что германский технический гений сможет преодолеть любые трудности.

– Вот вы, значит, и решили – пусть преодолевает на здоровье, – усмехнулся я. – Неплохо. И, значит, вам теперь придется отрабатывать то, что вы мне сейчас с таким энтузиазмом изложили. Но сначала – подписать обязательство о неразглашении и получить допуск по первой форме. Раз уж Ольга вас будет почти везде сопровождать, то и она пусть подписывает, разве что ей хватит и второй формы. Объясните жене, что это очень серьезно.

– Э… ваше величество… а можно это сделаете вы? Она же вам сестра.

– Вот те раз! И когда это вы успели стать подкаблучником? Женились-то всего две недели назад! Ладно, я проведу беседу, но и вы ей сообщите, что, если она случайно проболтается, у вас будут очень серьезные неприятности. В общем, часть медового месяца я предлагаю вам провести в Германии, кайзер приглашает. О чем там можно будет рассказывать, мы еще поговорим. Из Берлина отправляйтесь в Бежецк, там пройдете переподготовку на новые машины. Не думаю, что у вас возникнут трудности, в пилотировании эти самолеты заметно проще «эмки». А потом – в Тверь. Там вы примете участие в сооружении макета взлетно-посадочной палубы и начнете отрабатывать на ней взлеты и посадки. Не ограничивайтесь ролью простого пилота – если вам придет в голову что-то интересное, не стесняйтесь это сразу выкладывать. Изобретать вы умеете, тут сомнений быть не может.

Во так, подумал я, теперь главная надежда – на человеческий консерватизм. Это, кстати, довольно сильный фактор, часто приводящий к парадоксальным результатам.

Например, первые линзы были изготовлены еще в четырнадцатом веке. Люди быстро убедились, что в пределах фокусного расстояния линза увеличивает рассматриваемые предметы, а за ними – искажает изображения. И чем дальше рассматриваемый предмет от линзы, тем искажения сильнее.

Если сложить две линзы, то они будут сильнее увеличивать и сильнее искажать, это выяснилось быстро. И никому не пришло в голову сделать два простых действия. Первое – расположить линзы не рядом, а на некотором расстоянии одну от другой. И второе – посмотреть не на то, что под носом, а на предметы, находящиеся вдали. Почти триста лет люди вертели в руках увеличительные стекла и не догадывались, что у них есть все необходимое для создания подзорной трубы. А ведь она бы нашла применение и в четырнадцатом, и в пятнадцатом веках, но изобретена была только в шестнадцатом. Почему? – да потому что все знали – линза искажает изображение удаленных предметов, а две делают это еще сильнее.

Есть и более показательный пример. Аристотель ошибочно насчитал восемь ног у мухи, и его ошибка была обнаружена аж только спустя две тысячи лет. Мало ли, что поймать муху никакого труда не составляет – сам Аристотель сказал, так что в чем тут можно сомневаться?

А задумался я об этом впервые давно, во времена первого детства. Учительница русского языка сообщила нам, ученикам, что прилагательные, образованные от существительных, пишутся с одним «н». Исключений всего три, и их надо просто запомнить – стеклянный, оловянный, деревянный.

Я тогда впал в недоумение. Как же так? Ведь слово «ох…нный» совершенно явно образовано от существительного, и в нем даже на слух две буквы «н». Так что же получается, этих исключений все-таки четыре? А может, больше?

Мне хватило ума не делиться своим открытием с учительницей, но этот случай я запомнил.

С тех пор я имел много поводов лишний раз убедиться, что инерция мышления – великая сила. И сейчас надеялся, что под ее благотворным воздействием все мои конкуренты еще долго будут строить авианесущие транспорты с катапультами и кранами для подъема самолетов с воды. А мы тем временем попробуем создать нормальный авианосец. Для начала, конечно, небольшой, машин на двадцать, максимум тридцать, и не бронированный, даже такой корабль сможет эффективно действовать против линкоров.

Стоп, осадил я слишком уж развернувшийся полет мысли. А оно нам надо?

В другой истории осмысление морских сражений Русско-японской войны привело адмирала Фишера к мысли о том, что нужен линейный корабль нового типа. Так родился «Дредноут» – родоначальник последнего поколения бронированных артиллерийских монстров, чье имя стало нарицательным. И только с появлением авианосцев эти военно-морские диплодоки сдали свои позиции.

Однако здесь-то никакой Русско-японской войны не было! И Фишер, похоже, ни о каких дредноутах не помышлял. Вместо этого он усиленно продвигал концепцию линейного крейсера – то есть корабля с мощным главным калибром при полном отсутствии среднего, но такого, у которого бронирование принесено в жертву скорости. Его, кстати, в этом поддерживал Макаров, не так давно заявивший, что кораблю с мощным вооружением, в том числе торпедным, и высокой скоростью броня вовсе не нужна. Правда, в отличие от адмирала Фишера, Макарова в этом вопросе никто не поддержал. К тому же Фишер ратовал не за полную ликвидацию брони как класса, а только за ее некоторое ослабление.