Текст книги "Точка бифуркации"

Глава 4

Меньше чем через месяц после возвращения Риты из Германии нам с ней пришлось ехать туда уже вдвоем – на похороны ее матери, вдовствующей императрицы Виктории. Вообще-то болела она уже давно, но померла как-то неожиданно, почти сразу после того, как врачи две недели назад заявили о существенном улучшении ее здоровья.

Вопросов о том, ехать нам или не ехать, не возникало. Для Риты это какая-никакая, но все же мать, для меня – теща, во время всех наших редких личных встреч старательно делавшая вид, что одобряет брак своей младшей дочери. Да и с дипломатической точки зрения проигнорировать такое событие было бы просто неприлично, так что я вздохнул и приказал срочно готовить борт номер один к первому международному перелету, благо у Вильгельма недавно появился нормальный аэродром для приема дирижаблей. Тащиться на поезде не хотелось – во-первых, долго, а во-вторых, эсеры, несмотря на множественные аресты, пока своей взрывной активности не снижали. Впрочем, императорский поезд все равно поедет в Берлин – с нашими сопровождающими лицами, потому как не в дирижабле же их везти! Там есть места только для восьми пассажиров, причем спальных всего четыре. Я, конечно, могу лететь вторым пилотом, сэкономив таким образом одно место, но зачем? Даже в таком варианте на борту не поместится и десятая часть сопровождающих.

Несмотря на то, что этот визит не планировался заранее, дворцовая полиция успела к нему подготовиться, и в Германии нас с женой встречал не только кайзер, но и лично генерал-майор Ширинкин. Его ведомство вновь вернулось в подчинение начальнику императорской охраны – сразу после того, как полтора года назад Черевин по пьяни простудился, а потом, несмотря на усилия Боткина, помер от воспаления легких, и его место занял Евгений Никифорович.

Встреча произошла в аэропорту Темпельхоф. Кстати, само слово – аэропорт – в этом мире ввел в оборот кайзер. У меня использовались понятия «летное поле» и «аэродром», но кайзер решил, что, раз уж у него будет воздушный флот, то и базироваться он должен в портах, только особых – воздушных.

– Рад видеть вас вдвоем, хотя, конечно, жаль, что встреча происходит по столь прискорбному поводу, – жизнерадостно заявил Вильгельм. По нему что-то не замечалось, чтобы он так уж безутешно скорбел об усопшей матери. Все правильно, она с самого начала его царствования находилась в оппозиции сыну. Почти как моя мать, только ей хватило ума понять реальный расклад сил и по-быстрому сменить сторону, а Виктории – нет. Поэтому они с Вилли так и не помирились.

– Автомобили для вас поданы, – продолжал кайзер, – а вообще жаль, что все произошло так неожиданно. Явись вы сюда через месяц, увидели бы то чудо, которое готовит для меня герр Даймлер. Колоссаль! Но его надо видеть в натуре, на чертежах он смотрится не столь внушительно.

Да уж, гигантизм всегда был отличительной чертой Вилли, так что ему автомобили, до сих пор покупаемые у меня, быстро начали казаться слишком маленькими. А чертежи его будущего шестиколесного монстра я видел, когда они были еще эскизами. Ну что тут скажешь, движок мощностью шестьдесят сил на шесть с половиной тонн сухого веса этого чуда техники обещает массу «приятных» ощущений водителю. Да и пассажирам, наверное, тоже. Впрочем, для езды по хорошим дорогам и такое сойдет.

Кстати, по аналогичной причине Вильгельм стал ярым сторонником дирижаблей. Ведь дельтаплан нельзя сделать хоть сколько-нибудь крупным, а дирижабль – еще как можно! Лишь бы денег хватило.

В ответ на вопросительный взгляд Риты я слегка покачал головой, что означало – ей, похоже, нет необходимости прямо сейчас начинать изображать великую скорбь по безвременно усопшей матери. Супруга не раз рассказывала мне о своем детстве, и мне еще тогда подумалось, что я бы, пожалуй, такой родительнице мог и помочь усопнуть пораньше, не дожидаясь милостей от природы. Нет, у гроба, конечно, Рита будет стоять с застывшим лицом, с трудом сдерживая слезы, но сейчас это не нужно, Вильгельм и так прекрасно обойдется.

– Так что прошу в автомобили, – закончил тем временем кайзер, – в Потсдаме нас ждет скромный обед, где мы сможем поговорить… гм… о наших невеселых делах.

– Ты имел в виду Францию? – шепнул я ему перед тем, как загрузиться в лимузин своего же собственного производства – правда, не третьей, а всего лишь второй серии.

– Да, дорогой Алекс, именно ее, – вздохнул Вилли.

Ну да, сведения о том, что французы заметно усилили заигрывание с моим ближайшим окружением, до кайзера наверняка дошли. И я, разумеется, уже знал, под каким углом все это надо осветить Вильгельму.

До обсуждения французских дел беседа дошла к десерту, и так как я не очень люблю сладкое, то появилась возможность прекратить жевать и послушать, о чем беспокоится кайзер.

– Ну ты же не будешь отрицать, что сейчас они предлагают условия займов более выгодные, чем могут предложить германские банки?

– Во-первых, буду, выгода тут не такая уж бесспорная. Да, процент по кредитам в численном выражении несколько ниже, но чем придется отдавать? Золотом! Если бы у меня был его неиссякаемый источник или хотя бы месторождения, сравнимые по объемам добычи с южноафриканскими, откуда, кстати, мою русско-американскую компанию скоро выживут, то тогда да. А реально – нет, для России во всех отношениях лучше отдать чуть больше, но товарами и услугами. Но тут есть и второй аспект, который я сейчас тебе постараюсь изложить.

Итак, допустим, что Россия таки не устояла и взяла предлагаемые кредиты. А знаешь, в чем они будут номинированы? Во франках!

– Точно?

До Вильгельма, кажется, начало потихоньку доходить, и я подтвердил:

– Еще как. И вот теперь представь себе, что я развесил уши, поверил их сладкому пению и в грядущем неизбежном противостоянии Германии и Франции выбрал Париж – в таком случае, согласись, его победа обретает хоть какие-то черты реальности. Так как основные потери в этой гипотетической войне понесет Россия, то франк, скорее всего, сильно укрепится по отношению к рублю. То есть отдавать мне придется с сильно возросшими процентами, ведь мои доходы-то в основном рублевые.

«Как валютному ипотечнику в будущем», – подумал я, но вслух, разумеется, ничего такого говорить не стал. А продолжил:

– Какой-то не очень выгодный бизнес получается, согласен? Да меня за него собственная жена живьем сожрет!

– Сожру, – кивнула Рита, не отрываясь от пирожного. Умница, она почти никогда не спорила со мной на людях.

– Вот видишь? Теперь давай рассмотрим противоположный случай. Я взял кредит, но от военного союза с Парижем сумел отвертеться. А потом мы с тобой когда-нибудь обязательно придем к выводу, что французскую проблему надо решать радикально – чтоб, значит, она не всплывала с завидной периодичностью, как сейчас. И что ожидает страну после сокрушительного военного поражения и неизбежных в таком случае беспорядков наподобие Парижской коммуны? Простой инфляцией тут дело не ограничится, разовьется гиперинфляция, когда количество франков, за которые можно купить один рубль или марку, станет измеряться килограммами. И для того, чтобы полностью расплатиться по кредитам, мне достаточно будет выгрести мелочь из карманов.

– Все это, конечно, смотрится привлекательно, – покачал головой Вильгельм, – но ведь у тебя вопросы взятия кредитов курирует министр финансов Витте. Думаешь, он допустит подобное?

– Ты совершено прав, дорогой Вилли! Уважаемый Сергей Юльевич занимается взятием, и он делает это хорошо. А заниматься отдачей будут другие люди. Разделение труда, оно ведь способствует прогрессу не только в технике.

Кайзер хмыкнул, но от комментариев воздержался, а Рита посмотрела на меня с легкой укоризной. Правда, физиономист из меня тот еще, но жена обещала, что брат обязательно поймет ее скрытое неодобрение. Мы подозревали, что из ближайшего окружения Вильгельма все-таки иногда происходит утечка, вот и вели себя соответствующе. То есть ни слова лжи, минимум умолчаний, но все это надо постараться подать так, чтобы у собеседника сложилось не самое точное представление о наших планах вкупе с удовлетворением своей проницательностью. Хотя в целом реальности не противоречащее.

Ведь что мог подумать после моих слов не только кайзер, но и любой другой слушатель? Что Витте, как только перестанет быть нужным, заболеет каким-нибудь тифом, причем летально. Или, на худой конец, против него будет возбуждено уголовное дело, и он, например, застрелится, не перенеся позора. Ну или еще что-нибудь в этом духе. Так вот, ответственно заявляю – ничего подобного мы не планировали! Ведь не зря в свое время Фрунзик Мкртчян устами своего героя – водителя товарища Саахова – заявил:

«Кто нам мешает, тот нам и поможет!»

Золотые слова! Вот если бы все, кто мне мешал, вдруг кинулись помогать, это была бы не жизнь, а сказка. Однако в отношении конкретно Сергея Юльевича была надежда, что провернуть подобное получится. Она опиралась на два свойства характера Витте, в которых я уже успел убедиться.

Первое – он отлично видел малейшие чужие ошибки и умел виртуозно ими пользоваться. А вот свои замечал только в исключительных случаях.

И второе – он хорошо разбирался в людях, но, однажды составив мнение о человеке, почти никогда его не менял. А ведь сами люди меняются, это я знал совершенно точно.

То есть неоднократно предавая друзей, покровителей и просто подвернувшихся под руку, Сергей Юльевич был совершенно не готов к тому, что кто-то, кому он верит, однажды предаст его.

Кроме того, мне должно помочь то, что Витте считает меня трусоватым. И если я пойду на вполне осознанный риск, то он, скорее всего, посчитает, что я просто не разобрался в ситуации. Во всяком случае, у меня есть основания на это надеяться.

Но, наверное, пора спуститься с высот глубоких и обширных планов на грешную землю. Что это Рита такое рассказала братцу, что он взоржал, аки конь? Наверное, перевела один из тех анекдотов, что ее агенты и агентессы потихоньку начали внедрять в высшем свете. Ну да, у моих дорогих родственников же похороны матери, вот они и ведут себя соответствующе, ибо меня можно не стесняться. И ведь такие отношения в большинстве царствующих домов Европы!

Впрочем, и у меня есть повод глядеть в ближайшее будущее с оптимизмом. Раз траур, то Рита не потащит меня в Берлинскую оперу – вот уж куда мне совершенно не хочется. Не понимаю я этого высокого искусства. Точнее, наоборот, понимаю, благодаря чему оно возникло и какие цели преследует, вот меня и не тянет вкушать его плоды, ибо они с душком. Если неумеренно потреблять такую духовную пищу, то можно обожраться до духовного поноса. Вон, Вилли уже пострадал – как начнет толкать речь, причем по любому поводу, так хрен его остановишь.

Уже после похорон, в предпоследний день нашего пребывания в Берлине, я поговорил с Вилли о том, что он посчитал действительной причиной моего приезда в Германию. В общем, почти так оно и было.

– Наконец-то ты понял, Алекс, что знакомить нас со своими изобретениями надо не тогда, когда их пора выпускать массово, а в самом начале! Тогда все пойдет гораздо быстрее и обойдется дешевле. Ибо, если соединить гениальные озарения русских инженеров с германской обязательностью, аккуратностью, ответственностью и высочайшей квалификацией, то…

В общем, Вильгельма опять понесло. Правда, сейчас его очень интересовали подробности, поэтому речь продолжалась недолго, всего через три с половиной минуты прозвучало финальное «и тогда нашему союзу не сможет противостоять никто и ничто в мире!».

Я кивнул и выложил на стол проект договора о совместной разработке корабельной паровой турбины высокой мощности.

Ее начали практически одновременно Чарльз Парсонс в Англии и я в России. Так как я был знаком с подобными устройствами лучше англичанина, то поначалу моя разработка шла быстрее. Мой турбинный катер, испытанный на Ладоге, был готов почти на год раньше, чем «Турбиния» Парсонса, и смог развить скорость шестьдесят пять километров в час, то есть примерно тридцать пять узлов. Но, в отличие от английского коллеги, я его широкой публике не показывал. Правда, заранее запатентовал силовую установку в России и Германии, но патенты были оформлены так, что понять, о чем там вообще идет речь, мог далеко не каждый. Это повышало риск возможных судебных тяжб с англичанами, но я был готов к такому развитию событий.

А вот дальше дело пошло хуже. Для изготовления мощной турбины в России не было ни специалистов, ни оборудования, и передо мной встала дилемма – или уже сейчас привлекать немцев, или уступить лидерство Парсонсу.

– Можешь не сомневаться, – воскликнул Вильгельм, – я возьму под личный контроль все работы, связанные с этим проектом!

Будем надеяться, подумал я, что это их не очень сильно затормозит. А то ведь я еще в прошлой жизни воочию видел, к чему может привести руководство эффективных менеджеров без какого-либо технического образования. Впрочем, Вилли хоть воровать и тянуть откаты не будет, что внушает определенный оптимизм.

Вообще-то я, если честно, вряд ли так быстро отдал немцам документацию по паровым турбинам, если бы на данном этапе собирался делать ставку на крупные корабли. Нет, конечно, крейсера – истребители торговли – это очень неплохо, особенно если их будет много, но России много было пока не по карману, а мало не имело особого смысла. Поэтому за границей я ни крейсеров, ни броненосцев не заказывал, а у нас они делались в умеренном количестве, только чтобы не простаивали судостроительные мощности. Основные же усилия были направлены официально на строительство миноносцев, а не совсем официально – еще и торпедных катеров, плюс первых, еще весьма убогих подводных лодок. Для широкой публики они тоже строились, но конструкции Джевецкого (пятой, якобы сильно улучшенной модификации) и всего две штуки.

Для всего этого требовались не турбины, а дизели. Эти моторы у меня так и назывались, ибо Рудольф Дизель уже четвертый год трудился в конструкторском бюро Луцкого вместе с выпускником Техноложки Густавом Тринклером.

В общем, пусть в Германии развивают производство паровых турбин, тем более что и нам с этого наверняка немало обломится.

Глава 5

Пожалуй, пора рассказать, с чего бы это мы с Ритой начали делать Вильгельму многообещающие намеки в ответ на его беспокойство о том, что Россия наконец-то вроде бы поддалась на уговоры и собирается брать приличный заем во Франции.

Ну, скажем прямо, я на эти уговоры поддался не просто так, а в предвкушении весомой доли от комиссионных, частично уже выданных, а частично обещанных несравненной Матильде с великим князем Сергеем Михайловичем. Но, разумеется, одного этого для изменения моей позиции заведомо не хватило бы. Сработали еще и соображения, которые я озвучил кайзеру, однако и они не были решающими. Но вот то, что первый раз в прошлой жизни я сломал руку уже на шестом десятке лет, позволило сейчас превозмочь мои сомнения.

Казалось бы, чего тут общего? Не спешите с выводами, ведь перелом был довольно сложным, поэтому я сидел дома и изнывал от безделья. А Интернет у меня тогда уже был, и вот, значит, я решил от скуки посмотреть, не скажет ли Гугл чего-нибудь интересного про мою ситуацию. И, тыкая в клавиши одним пальцем левой руки, ввел запрос «сломал правую руку, что делать?».

В ответ я тут же получил кучу ссылок на описания инновационных методов онанизма, но, кроме них, еще на книгу «Правая рука Витте». И прочитал ее, потому как заняться все равно было нечем. Нельзя сказать, что я эту книгу запомнил дословно, но в памяти все-таки что-то отложилось, причем не забылось и в новой жизни. В результате Алексей Дмитриевич Оболенский познакомился с Витте на два года раньше, чем в другой истории, но, как и в ней, быстро завоевал его доверие и стал ближайшим сподвижником. Правда, тут была одна тонкость – за год до этого с ним познакомился Михаил Рогачев, а потом, в обстановке глубокой секретности, – и я. И теперь Оболенский был не только той самой правой рукой Витте, но еще и человеком, вхожим в ближний круг императора, что он ценил существенно больше, чем близость к министру финансов.

В общем, я посчитал, что дорогого Сергея Юльевича надо слегка подтолкнуть к активным действиям, во исполнение чего заявил, что собираюсь лично проинспектировать Транссиб сразу после его сдачи в эксплуатацию, до которой оставалось полтора месяца.

Тут, конечно, кто-то может и слегка удивиться. Ведь в другой истории Транссиб начали строить на год позже, а первые поезда по нему прошли уже в октябре тысяча девятьсот первого года. И где же здесь можно увидеть положительный вклад Алика Романова?

Смотреть надо лучше, сварливо отвечу я критиканам. Во-первых, в той истории Россия уже была опутана французскими кредитами, а мне этого удалось избежать и брать только тогда, когда они уже не смогут быть путами – то есть сейчас. Во-вторых, как эти самые первые поезда шли по Транссибу при том Николае и как при мне?

В другой истории они до пятого года переправлялись через Байкал на паромах или по льду, и до середины третьего – преодолевали перевал Большой Хинган по системе тупиков лесенкой, пока не был готов тоннель. Судя по читанным мной описаниям, это было то еще удовольствие.

Ну а ныне дорога будет введена в строй полностью, без этих времянок. Правда, и без южной ветки КВЖД, но про это я уже рассказывал. Так что можно будет сесть в вагон в Питере и вылезти из него уже во Владивостоке, что я и собирался проделать весной. Этот путь, считая туда и обратно, займет больше месяца, на которые дорогой Сергей Юльевич останется якобы без присмотра, и мне не верилось, что он не попытается этим воспользоваться. Ведь наверняка французы материально поддерживают не только Малечку с Сережей, с которым мы уже перешли на «ты» и вообще казались хорошими друзьями, но и Витте. И вообще они последнее время активизировались.

– В Питер прибыл сам Папюс, – сообщил мне Рогачев сразу после рождественских праздников.

– Рад за него, – кивнул я. – Или надо за нас радоваться? В общем, не помешало бы объяснить, кто это такой и чем знаменит.

– Это известнейший французский оккультист, основатель ордена мартинистов и великий маг – во всяком случае, так он себя называет. Я думал, ты про него знаешь.

– По-твоему, я должен знать всех жуликов мира? Обойдутся.

– Ну, конкретно этот не только мошенник, но, похоже, еще и связан с французскими спецслужбами.

– Тогда другое дело. И чем же он собирается нас осчастливить?

– Вызовом духов Александра Третьего и Николая Второго.

– Миша, – грустно сказал я своему соратнику, – признаюсь тебе как на исповеди. У меня от этой новости проснулись какие-то совершенно атавистические, недостойные настоящего императора желания – пойти и от души дать этому Папюсу в рыло. Ну или, по крайней мере, поручить это кому-нибудь.

– У меня тоже, – кивнул Рогачев. – Но все-таки пусть он сначала погастролирует маленько – интересно же, по какому делу его сюда заслали. А насчет рыла… я тут уже озадачил наших юристов подумать, нельзя ли будет его деяния провести по статье об оскорблении величества. Там же не сказано, что оскорбляемые должны быть обязательно живыми. А тут он собирается вызывать духи самодержцев, словно каких-то мелких чиновников на выволочку.

– И сколько примерно за это можно дать, если постараться?

– До восьми лет.

– Тоже неплохо. Место его выступлений уже определено?

– Да, Владимирский дворец в Царском Селе.

– Это значит, что неймется не столько дяде Володе, сколько тете Михень?

– По-моему, обоим, хотя, конечно, тете все-таки больше.

Ага, подумал я. Надо спросить у Петра Маркеловича, в каком состоянии личные дела их сыночка Кирилла. Скоро ли он женится на своей двоюродной сестре, которая, кажется, со дня на день разведется? Вот тогда можно будет под шумок хорошо прижать не только самих новобрачных, но и их родителей, а то что-то, действительно, эта тетя Михень стала много выступать не по делу. И не помешает намекнуть матери, что выступление столь яркой звезды, как сам Папюс, будет неплохо смотреться и в Аничковом дворце. Пусть пригласит, а то в вотчине тети Михень его деяния будет труднее должным образом запротоколировать, чем во дворце матери. Потому как нельзя же сейчас брать за жабры французского шпиона и провокатора за то, что он шпион! Это могут неправильно понять в Париже. А вот если мое величество оскорбится его непотребными потусторонними выходками и уже за них законопатит мерзавца в кутузку – совсем другое дело. Ну, а уж в Шлиссельбурге он все расскажет как на духу, тут сомневаться не приходится. Да, но тогда, пожалуй, сначала не помешает…

– Миш, а ведь у этого проходимца в России могут появиться последователи, ученики там всякие, адепты и не знаю кто уж еще.

– Вполне возможно, и что с ними делать?

– Попытаться кого-то завербовать или просто внедрить туда нашего человека. Во-первых, так быстрее прояснятся цели мага-прохиндея, отличные от мистических, а во-вторых, сейчас всякий спиритизм действительно набирает популярность, так что лучше с самого начала держать руку на пульсе. Ну куда это годится, когда вызванные духи городят хрен знает что! Нет уж, лучше пусть выступают по идеологически правильным методичкам, их, я думаю, Зубатов составит без особого труда, да и ты тоже что-то сможешь.

– Понятно, сделаю. Сроки с твоим отъездом как-нибудь увязывать?

– С приездом. Желательно, чтобы этот прохиндей успел все рассказать как раз к моему возвращению. Тогда я, будучи впечатлен искренностью раскаяния, помилую паскуду.

– Он должен раскаяться публично?

– В призыве духов людей, чьи имена ему и упоминать-то всуе не по чину, – обязательно. А во всем остальном – нет.

Если бы мой грядущий отъезд был вызван какими-нибудь техническими или там организационными причинами и даже если бы мне просто захотелось прогуляться, то все, напрямую не участвующие в подготовке вояжа, узнали бы о нем постфактум. Во всяком случае, до сих пор, как правило, было именно так. Но сейчас требовалось сделать все наоборот, что сильно осложнило задачу моей охране. Генерал-майор Ширинкин аж весь извелся.

– Ваше величество, – в который раз сообщил он мне, – обеспечить хоть сколько-нибудь тщательную охрану путей на всем протяжении всей магистрали невозможно.

Хм, подумал я. В другой истории какому-то Киму – не то Ир Сену, не то Чен Иру – очень даже обеспечили во время его визита в Россию. А я, наверное, рылом не вышел? Ну не той оно у меня ширины.

– Вы, Евгений Никифорович, главное, охрану тоннелей и мостов обеспечьте, а уж с остальным как-нибудь в рабочем порядке разберемся.

– Но ведь мина, заложенная, например, на высокой насыпи, да еще там, где дорога поворачивает, тоже может привести к непоправимым последствиям.

– Не сможет, если поезд поедет со скоростью десять километров в час, а впереди него будет бежать собака, натасканная на взрывчатку.

– Э… вы серьезно?

– Почти. В общем, главное – это тоннели и мосты. Если останутся силы еще что-нибудь контролировать, то хорошо. Но главное – чтобы это не было в ущерб первым двум пунктам! А с остальным как-нибудь разберемся в рабочем порядке.

– Ох, ваше величество, позвольте еще раз выразить свое мнение – зря вы собрались ехать именно сейчас.

– Буду иметь в виду, но пока мое решение неизменно. Да не волнуйтесь вы так! Как-нибудь выкручусь, ежели что.

Разумеется, в таком важном деле, как обеспечение своей безопасности, я не собирался складывать все яйца в одну корзину, то есть надеяться только на людей Ширинкина. Помимо них будут привлечены немалые силы по линии КГБ. И, кроме того, у меня было несколько, так сказать, домашних заготовок на самый крайний случай, причем одна из них образовалась сама собой и довольно неожиданно. В один прекрасный вечер ко мне зашел великий князь Сергей Михайлович – ныне уже просто Серж, потому как нельзя же обращаться по имени-отчеству и на «вы» к своему якобы самому близкому другу!

– Алик, – сказал он, – ты же понимаешь, что такое путешествие именно сейчас представляет немалую опасность?

Еще один оракул явился, мысленно вздохнул я. Как будто их без него мало.

– Конечно, понимаю, но это необходимо.

– Да, теперь я вижу, что ты действительно ставишь долг выше личного.

Блин, ну до чего же мои родственники любят пафосные речи! Особенно Михайловичи этим страдают. Но все же – чего ему, интересно, надо?

– Я ведь тебе не чужой, и чувство долга у меня тоже есть, – начал объяснять Серж. – И поэтому предлагаю тебя заменить. Пусть в императорском поезде вместо тебя поеду я, мы ведь довольно похожи, и почти полного сходства будет достичь нетрудно. И в самом крайнем случае моя гибель не станет для России такой потерей, как твоя.

«Вот те хрен, в штаны не лезет», – в некоторой растерянности подумал я. С чего бы это его так на героизм-то пробило?

– Я уверен, что тогда ты позаботишься о Матильде и обеспечишь достойное будущее нашего ребенка, – продолжал потенциальный герой.

– Даже так? Разумеется, об этом можешь не волноваться, я никогда не забываю добра.

Кажется, ситуация проясняется. Вряд ли он сам все это придумал, а вот Малечка вполне могла. Кстати, не помешает уточнить…

– Я так понимаю, что она с тобой не поедет?

Вот тут Серж немного замялся.

– Знаешь, я ее изо всех сил пытался отговорить, ведь она в положении, но не получается. Она говорит, что должна быть со мной и в радости, и в печали, и уж точно не может остаться дома, когда мне угрожает опасность. Может, ты ее сможешь урезонить?

Если она действительно хочет ехать, то надо не урезонивать, а выяснять, зачем ей это понадобилось. А если все это спектакль для милого Сережи, то Маля сама урезонится с полуслова. Даже, пожалуй, с полувзгляда, ведь она очень хотела, но император не разрешил.

– Попробую. Скажи Матильде, чтобы она зашла ко мне завтра вечером.

А ведь действительно, подумал я, если Сергею сбрить бороду, слегка укоротить усы и надеть парик, а мне, наоборот, бороду приклеить и побрить башку налысо, да после этого обоих слегка подгримировать, может получиться достаточно убедительно. Интересно, что мне скажет Маля?

Причины, побудившие молодую жену Сержа к проявлению неумеренного героизма на грани самопожертвования, оказались просты, незатейливы и несколько меркантильны.

– Ротшильды станут гораздо более уверены в моих возможностях влиять на вас, если получат основания думать, что мы иногда кое-что себе позволяем в личном плане, – объяснила она. – Сергей будет изображать из себя вас и поедет в императорском поезде. А со мной ничего изображать не придется – тесные встречи с ним у нас и так будут, но многие подумают, что я сплю с вами.

– С первого взгляда неплохо, но только с чего это тебя так резко потянуло на самопожертвование? Риск, хоть и не очень большой, все же есть, причем он максимален именно в том составе.

– Так я же в императорском поезде не поеду! Мне такое не по персоне, буду Сережу на остановках навещать. И, раз уж вы будете его играть, то мне вполне логично ехать рядом с вами. Во-первых, как молодой жене. Во-вторых, рядом с вами будет самое безопасное место, я в этом убеждена. А в-третьих, если вдруг выяснится, что в поезде для свиты едет не Сережа, а вы под видом его, то подозрения, что мы с вами любовники, от этого только усилятся.

– Хм… на первый взгляд убедительно. Но ведь это еще не все причины?

– Александр, ну конечно. Просто, когда французы убедятся в моей полезности и подкинут еще денег, можно я оставлю себе на тридцать процентов больше, чем в прошлый раз? А то мы в Стрельне все никак отделку завершить не можем.

– На двадцать пять. А хочешь тридцать – тогда езжай вместе с Сергеем в императорском составе, повод придумаем.

– Не надо, двадцать пять тоже очень хорошая цифра.

Рита против Малечкиной затеи ничего не имела, и я, естественно, на следующее же утро познакомил с ней Петра Маркеловича.

– В принципе неплохо, – кивнул канцелярист, – но, Александр, позвольте вам сказать откровенно. Я убежден, что из вас выйдет не самый лучший великий князь Сергей Михайлович. Найдем и поубедительней, а вам лучше ехать под личиной господина Шумахера в поезде обеспечения. Тогда в легенде появляется третий слой, что повышает ее устойчивость. Ну, а что Шумахеру придется ехать не в столь комфортных условиях, как великому князю, вы, я надеюсь, переживете.

– Да, переживу, не барин. А вы на всякий случай подготовьте документы еще и для Ржевского. Вот только, пожалуй, пусть он теперь будет не гвардейцем, а жандармом. И подрастет в чине до штабс-капитана.

Вообще-то мы все считали, что вероятность покушения на меня не очень высока – хотя, конечно, она есть. Но вот вероятность того, что в Питере во время моего отсутствия начнут происходить весьма интересные события, оценивалась как близкая к ста процентам.