Текст книги "История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе"

Сражение за Днепропетровск

В отличие от сражения за Киев, боям за другой крупный город на Днепре – Днепропетровск – не слишком повезло с историческими описаниями. Как это ни парадоксально звучит, но их больше оценили противники, нежели те, кто в этом городе сражался. Для немцев Днепропетровск стал единственным из захваченных плацдармов на Днепре, с которого не было развито наступление. Совершив переход по невзорванному мосту, подвижные соединения вермахта почти на месяц застряли здесь, не имея возможности ни развить наступление, ни эвакуироваться. Последнее немецкое командование не могло сделать, чтобы не понижать боевой дух войск.

Бои в Днепропетровске достаточно ярко продемонстрировали, что смогла противопоставить немецкой военной машине не имевшая эффективных самостоятельных танковых соединений Красная армия. Это был «бог войны» – артиллерия. Как техническое средство ведения вооруженных конфликтов, она была хорошо отработана и в ходе Второй мировой достигла своего расцвета. Блестящее построение советскими войсками артиллерийской дуэли в Днепропетровске сделало невозможным эффективное снабжение соединений вермахта на плацдарме и тем самым препятствовало развитию немецкого наступления. Подвижные соединения немцев оказались зажаты на клочке земли, осыпаемом снарядами разных калибров.

Военные преступления немецких войск в Киеве

19 сентября немецкие войска вошли в Киев. 24 сентября на главной улице города – Крещатике – силами НКВД были подорваны заминированные ранее дома, в которых расположились представители оккупационной администрации. Взрывы и пожары продолжились и в последующие дни. Первым на воздух взлетело здание магазина «Детский мир», затем цирк на улице Карла Маркса, гостиница «Континенталь», где находился штаб немецкого гарнизона, и близлежащие кварталы. На чердаках многих домов со времен обороны города хранились бутылки с зажигательной смесью. Из-за их возгорания начался страшный пожар, который бушевал четыре дня. От Крещатика практически ничего не осталось. Жители окрестных домов лишь поливали крыши, для того чтобы огонь не перекинулся на их здания. Всего было уничтожено около 940 крупных жилых и административных зданий, без крова осталось около 50 тысяч человек. Нацисты воспользовались этими событиями как поводом для уничтожения еврейского населения Киева.

28 сентября по городу было расклеено около двух тысяч объявлений, в которых евреям предписывалось в целях переселения на следующий день собраться на углу улиц Мельникова и Дегтяревской, взяв с собой документы, деньги и ценные вещи. Ранним утром десятки тысяч людей потянулись через весь город к указанному месту. Оттуда по улице Мельникова уже под надзором немецких солдат киевлян направляли к урочищу Бабий Яр на окраине Киева. У оврага мужчинам, женщинам и детям приказывали раздеться, сложить одежду и ценные вещи в отдельные кучи. Затем их группами отводили вниз по узким тропинкам. На противоположной стороне оврага были установлены два пулемета. За два дня – 29–30 сентября – зондеркоманда СС 4 А под командованием штандартенфюрера Пауля Блобеля при участии частей 6-й армии вермахта, Киевского куреня украинской вспомогательной полиции и местных «добровольцев» расстреляла в урочище 33 771 еврея – почти все еврейское население города. Пулеметные очереди заглушались музыкой и шумом самолета, который кружил над оврагом. Тела убитых были погребены во рву шириной 60 метров и глубиной 3 метра.

Дальнейшие расстрелы евреев прошли 1, 2, 8 и 11 октября. За это время было расстреляно около 17 тысяч человек. 103 недели подряд каждый вторник и пятницу в Бабий Яр нацисты везли на уничтожение людей, уже без различая национальностей – украинцев, русских, цыган. Урочище превратилось в огромную интернациональную братскую могилу. Как место казней оно использовалось ровно два года – с 29 сентября 1941 г. по 29 сентября 1943 г. Всего, по подсчетам историков, в Бабьем Яру нацисты уничтожили от 150 до 220 тысяч человек. Киевлянин Х. Я. Рыбаков вспоминал: «У меня была соседка по дому – Ирочка Гофштейн. Она была очень красивая девочка, а какие у нее были дивные волосы! Мы были влюблены друг в друга. Когда началась война, моя семья уехала, а меня призвали. Семья Ирочки осталась. У меня до сих пор хранится ее единственное письмо, где она мне пишет, что присмотрит за нашим домом. Вернулся я в Киев в сентябре сорок пятого года и не узнал его: весь центр – одни развалины. До войны мы жили на улице Ярославской, дом 11, квартира 7, но нашего дома тоже не было. Почти никого из знакомых не осталось. Начал я узнавать о моей любимой Ирочке. Ирочкины мать и братик ушли в Бабий Яр, а ей самой как-то удалось спрятаться, но ее выдала немцам наша соседка Вера. Немец вошел во двор и просто застрелил ее. Я когда все это узнал, то хотел убить эту Веру собственными руками. Искал ее целых полгода и нашел-таки в другом районе города. Но вы знаете, я считаю, что Господь уберег меня от этого рокового шага. Я пошел и заявил на эту Веру в милицию, а мне там сказали примерно так: «Дорогой, те евреи, которые вернулись в город вместе с войсками, сами и расправились с теми, кто их выдавал. Война все списала. А сейчас уже все, если вы что-то сделаете, то мы вас арестуем и посадим». – «Так вы знаете, что она сделала?» – «Да, но если мы будем сажать тех, кто помогал немцам, то надо полгорода пересажать». Ирочка – это была настоящая любовь на всю жизнь, я был для нее скорее как защитник, да вот не уберег… С тех пор прошло уже больше шестидесяти лет, но не проходит и дня, чтобы я о ней не вспомнил».

Военные преступления вермахта в Киеве стали одним из первых свидетельств того, какого рода «новый порядок» Третий рейх собирается установить на территории Советского Союза. Война из простой череды боевых действий двух государств перерастала в войну за выживание целых народов, которым предстояло или победить, или быть полностью уничтоженными. Для советских граждан война с гитлеровской Германией становилась действительно Отечественной.

БИТВА ЗА МОСКВУ

В конце августа 1941 г. ослабленной за счет поворота войск на фланги немецкой группе армий «Центр» пришлось отражать удары Красной армии. Эти наступательные бои стали колыбелью советской гвардии. 6 сентября за освобождение города Ельни 100-я стрелковая дивизия 24-й армии Резервного фронта под командованием генерал-майора И. Н. Руссиянова стала 1-й гвардейской. Бои шли по всему советско-германскому фронту. Генерал-фельдмаршал Герман Гот позднее раздраженно писал: «Имелись значительные потери, особенно заметные в нижнем командном звене. Урон был больше, чем во время предшествовавших наступательных боев, а восполнялся он лишь частично». Силы немецких подразделений неуклонно таяли, и перспективы выполнения задач «Барбароссы» становились все более туманными. Однако положение частей Красной армии тоже было близко к критическому. Окружение Юго-Западного фронта заставило советское командование латать гигантскую брешь во фронте. 21-я армия генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова была рассечена надвое и частично окружена. Однако ее штаб сохранил боеспособность, и она стала одной из первых, кто составил ядро восстановленного Юго-Западного фронта. Наступательные бои под Смоленском истощили не только войска противника, но и дивизии Красной армии. Возвращение главных сил немецких танковых групп на московское направление началось еще до завершения боев под Киевом. До битвы за столицу Советского Союза оставалось буквально несколько дней.

Подготовка Москвы к обороне

В сентябре 1941 г. Москва готовилась к обороне и уже мало напоминала полный жизни столичный город: зенитные пушки, смотрящие в небо, серые аэростаты, висящие над городом, баррикады и противотанковые ежи на улицах, оконные стекла, заклеенные полосками бумаги. Ночью огромный мегаполис погружался во тьму. «Свет в окне – помощь врагу», – предупреждали москвичей плакаты противовоздушной обороны. Первый налет немецких бомбардировщиков на Москву состоялся в ночь на 22 июля – ровно через месяц после начала войны. Перед вылетами пилотам Люфтваффе их командиры внушали: «Вы бомбили Англию. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и ночными истребителями». Вскоре все эти утверждения были опровергнуты. Москву защищало более тысячи зенитных орудий всех калибров, а о приближении немецких бомбардировщиков предупреждало несколько радиолокационных станций. Краснозвездные истребители атаковали вражеские «бомберы» при свете прожекторов. Наполненные водородом аэростаты заграждения висели выше, чем над Лондоном, поэтому из-за опасности столкновения с ними или перерезания крыльев стальным тросом аэростата немецким летчиками приходилось подниматься выше и бомбить с меньшей точностью.

Однако бомбы все же падали на советскую столицу, горели склады и вагоны товарной станции Белорусского вокзала, телефонная станция, военные склады. На территорию Кремля упало шесть зажигательных и одна фугасная бомба весом 250 килограммов, которая пробила крышу Большого Кремлевского дворца и потолочные перекрытия величественного Георгиевского зала, однако не взорвалась. В ночь на 12 августа у Никитских Ворот упала 1000-килограммовая бомба, которая при взрыве образовала воронку глубиной 12 и диаметром 32 метра. К сентябрю бомбардировки Люфтваффе сошли на нет, поскольку потери самолетов в налетах на столицу СССР явно не соответствовали ожидаемому немецким командованием результату.

В это время Сталинград был лишь глубоким тылом, но в цехах и на полигонах Сталинградского тракторного завода шла напряженная работа. В тяжелых боях лета 1941 г. Красная армия терпела поражения, но приобретала опыт. Частью этого опыта стало обучение танкистов прямо на заводах. Если раньше даже мелкие поломки приводили к тому, что экипаж на марше просто бросал танк, то теперь бойцы получали Т-34, за сборкой которого следили с первого дня и могли сами устранить многие неисправности. Командиром одной из сформировавшихся в Сталинграде танковых бригад был сорокаоднолетний полковник М. Е. Катуков, имени которого еще предстояло прогреметь на всю страну. Его танкисты были людьми молодыми, но уже обстрелянными – они прибыли в Сталинград из чудом вырвавшейся из окружения под Уманью танковой дивизии. Учеба и подготовка к боям стали своего рода тактическим экспериментом. Впоследствии маршал бронетанковых войск Катуков вспоминал: «Я стал задумываться над тем, как с максимальной эффективностью применять танковые засады в обороне». 23 сентября новенькие «тридцатьчетверки» погрузили на железнодорожные платформы, и бригада Катукова отправилась из Сталинграда в Подмосковье.

Разгром Брянского фронта и Вяземский «котел»

План «Барбаросса» предполагал взятие Москвы в течение первых трех-четырех месяцев войны, однако август и сентябрь стали периодами затишья перед бурей на московском направлении. В июле упорная оборона советских войск под Смоленском и отставание флангов заставили немецкое командование приостановить наступление на советскую столицу. Фронт длиной 600 километров, вытянувшийся с юга на север вдоль линии Осташков – Вязьма – Брянск, замер. Время возобновить наступление на Москву пришло после взятия Киева и прорыва к Ленинграду. Новые задачи были сформулированы в Директиве № 35 Верховного главнокомандования вермахта, подписанной Гитлером 6 сентября 1941 г. Советские войска Западного направления, оборонявшиеся на дальних подступах к столице, названные в директиве «группой армий Тимошенко», должны были быть «решительно разгромлены до наступления зимы». Это предполагалось сделать с помощью классического для немецкой военной школы «двойного окружения в общем направлении на Вязьму при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах». Операция получила кодовое наименование «Тайфун».

Как и в большинстве оборонительных операций 1941 г., основной проблемой для войск Красной армии была неопределенность планов немецкого командования. Предполагалось, что противник ударит вдоль шоссе, проходящего по линии Смоленск – Ярцево – Вязьма. На этом направлении были собраны самые сильные войска и лучший командующий – армию возглавлял генерал К. К. Рокоссовский. Немцы действительно любили наступать вдоль крупных магистралей, поскольку это облегчало движение тысяч автомашин моторизованных корпусов. Однако в сражении за Москву немецкое командование решило отступить от этого принципа, променяв удобство на внезапность, и скрытно перебросило из-под Ленинграда 4-ю танковую группу генерал-полковника Эриха Гепнера.

Наличие дополнительных сил позволило нанести удар не в одном месте, а в двух, по сходящимся направлениям. Для маскировки этой операции немцами был проведена в жизнь довольно замысловатая кампания дезинформации. В частности, под Ленинградом они оставили радиста из штаба 4-й танковой группы с характерным почерком работы. Перехваты его радиограмм, даже при невозможности их расшифровать, указывали советским военным разведчикам на местонахождение штаба немецкой танковой группы. Однако вместо сотен «панцеров» там оставалась только рация. Помимо кампании дезинформации, вермахт обеспечил себе успех стягиванием крупных сил на московское направление. Впервые в истории на одном направлении действовали сразу три танковых группы. К концу сентября 1941 г. численность группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Федора фон Бока была доведена до 1 миллиона 800 тысяч человек, 1700 танков, 14 тысяч орудий и минометов. По замыслу немецкого командования сосредоточенные удары 3-й танковой группы из района Духовщины, 4-й танковой группы из района Рославля и 2-й танковой группы из района Шостки должны были окружить и уничтожить основные силы Красной армии, оборонявшие Москву. После разгрома защитников столицы Советского Союза она должна была пасть к ногам победителей как спелый плод.

Советские войска, защищавшие свою столицу, объединялись в три фронта: Западный – генерал-полковника И. С. Конева, Брянский – генерал-полковника А. И. Еременко и Резервный – маршала С. М. Буденного. Общая численность личного состава войск трех фронтов составляла 1 миллион 250 тысяч человек. С воздуха их поддерживало более 500 самолетов. Помимо этих самолетов уже в первые дни сражения в бой было введено 800 бомбардировщиков Дальней авиации и истребителей ПВО Москвы. Однако до подтягивания резервов 1300 самолетов немецкого 2-го Воздушного флота господствовали в небе над полем боя.

Первые раскаты грома надвигающейся грозы прозвучали в 300 километрах к югу от Москвы, под Брянском. Командующий Брянским фронтом генерал-полковник А. И. Еременко ожидал удар, но предполагал, что немцы будут наступать прямо на Брянск, крупный узел шоссейных и железных дорог. Однако утром 30 сентября рев пикирующих бомбардировщиков Люфтваффе и вой авиабомб, возвестивший начало атаки танковой армии генерал-полковника Гейнца Гудериана, зазвучал там, где его не ждали, – на 120–150 километров южнее, в районе Шостки и Новгорода-Северского. Через три дня немецкие танковые клинья вышли в тыл войскам Еременко у Брянска. Главные силы фронта попали в окружение. Через образовавшуюся гигантскую брешь немецкие «панцеры» устремились на восток. Уже через два дня немцы подошли к Орлу, где были только отдельные тыловые части советских войск.

Танки с литерой «G» – «Гудериан» – на броне рванулись к Туле, которую солдаты вермахта называли маленькой Москвой. Город был ключом к столице Советского Союза при наступлении на нее с юга. Глубокий прорыв Гудериана заставил командование Красной армии предпринять самые экстренные меры. Решение было найдено необычное: в Орле, на своей территории, был выброшен десант. На опустевший аэродром зашли на посадку гиганты ТБ-3 и обтекаемые транспортные Ли-2. Немцы опомнились и открыли шквальный огонь. Последним самолетам пришлось разворачиваться и уходить на другой аэродром. Так удалось перебросить на расстояние в 500 километров более 6 тысяч бойцов с вооружением, техникой и боеприпасами. Десантники должны были задержать продвижение немецких танков по шоссе на Тулу. Оседлав шоссе Орел – Мценск, они вступили в бой с передовыми частями вермахта. Вскоре на выручку десантникам подошли приземистые новенькие «тридцатьчетверки» из Сталинграда под командованием полковника М. Е. Катукова. Именно танки должны были стать главной силой обороны на занятом десантниками рубеже.

Здесь, под Мценском, Катукову предстояло в бою опробовать продуманную на полигоне под Сталинградом тактику танковых засад. Этот тактический прием присутствует в довоенных наставлениях, но далеко не все его умели применять. Кроме того, командир 4-й танковой бригады выстроил цельную концепцию боя, основанного на засадах. Так, еще одной «изюминкой» катуковской тактики стали ложные позиции, на которые атакующие немецкие части были вынуждены тратить бомбы и снаряды. Суть тактики танковой засады состояла в выборе укрытия для танка – в складках местности, за скирдами, стогами, строениями. Таких позиций готовилось несколько, чтобы можно их было менять незаметно для противника. Пушки среднего танка Т-34—76 осенью 1941 г. поражали любой немецкий «панцер» с километра.

Однако ключом к успеху было хладнокровие стоявших в засадах танкистов. М. Е. Катуков отмечал: «Только тогда, когда вражеские машины подходят на 200–300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка». Новая тактика в боях под Мценском себя оправдала. Именно в бригаде М. Е. Катукова служил самый результативный советский танковый ас – гвардии старший лейтенант Д. Ф. Лавриненко, подбивший 52 вражеских танка. Быстрого прорыва наступающим частям Гудериана на этом направлении добиться не удалось. Сам «Быстрый Гейнц» позднее писал в своих мемуарах: «Особенно неутешительными были полученные нами донесения о действиях русских танков, а главное, об их новой тактике. Наши противотанковые средства того времени могли успешно действовать против танков Т-34 только при особо благоприятных условиях». «Тридцатьчетверки» применялись с первого дня войны, но не всегда достаточно результативно. В руках же таких командиров, как Катуков, и таких танкистов, как Лавриненко, новые советские танки стали по-настоящему эффективным оружием. Время, выигранное 4-й танковой бригадой, позволило укрепить оборону Тулы, и штурм «маленькой Москвы» частями армии Гудериана не достиг успеха. Немецкий военачальник вспоминал, что «попытка захватить город с хода натолкнулась на сильную противотанковую и противовоздушную оборону и окончилась провалом, причем мы понесли значительные потери в танках и офицерском составе».

2 октября пришло время для главного удара. Танковые группы и полевые армии группы армий «Центр» обрушились на Резервный и Западный фронты под Рославлем и Духовщиной, по обе стороны от шоссе Смоленск – Вязьма. Хитрость с нанесением ударов к северу и югу от шоссе Смоленск – Вязьма сработала. Оборона на выбранных немецким командованием направлениях была слабой. Штаб 3-й танковой группы констатировал, что «начавшееся наступление оказалось для противника полнейшей неожиданностью <…> Сопротивление противника оказалось гораздо слабее, чем ожидалось». Однако, оправившись от страшного удара, войска оказали ожесточенное сопротивление. Немецкие штабисты писали: «Южнее Холм-Жирковского разгорелось танковое сражение с подошедшими с юга и севера русскими танковыми дивизиями, которые понесли ощутимые потери под ударами частей 6-й танковой и 129-й пехотной дивизий, а также от авиационных налетов». Сдержать вырвавшиеся на оперативный простор немецкие танковые клинья было уже невозможно.

Глубокие прорывы немецких танковых групп заставляли Ставку Верховного главнокомандования задуматься об отходе на восток. 4 октября командующий Западным фронтом И. С. Конев доложил Сталину об угрозе выхода противника в тыл его войск, но команды отступать не поступило. Также не дал санкцию на отход начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников. Через два дня после начала сражения советское командование еще отказывалось поверить в свой безусловный проигрыш. Гитлер же подобных сомнений не испытывал. В тот же день, 4 октября, фюрер вышел на трибуну в берлинском Дворце спорта «Спорт-Палас» и обратился к толпе: «В эти часы на Восточном фронте происходят грандиозные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке!»

Промедление с отходом частей Красной армии увеличивало шансы на успех немецкой операции на их окружение и уничтожение. Ставка Верховного главнокомандования санкционировала отход только вечером 5 октября. Уже через два дня части двух немецких танковых групп встретились в районе Вязьмы. Отступающим советским войскам теперь предстояло пробивать их стальной заслон. Даже те дивизии и полки, которые избежали драмы окружения, перестали быть единым организмом. Они потеряли связь со штабами, многие с трудом себе представляли, где свои, а где противник. Начался «драп-марш» – именно таким горьким словом называли бойцы и командиры 1941 г. паническое бегство. Столкнувшись с превосходящим по силе противником, советские войска были деморализованы. Даже в официальные документы просачивались слова о морально-психологическом состоянии красноармейцев. Так, в донесении штаба 43-й армии отмечалось: «Дивизии понесли очень большие потери, особенно свирепствует авиация. Она делает систематические налеты группами по 20–25 самолетов. Все оставшиеся стали какими-то очумелыми». Больше тысячи самолетов, собранных немецким командованием для наступления на Москву, при их интенсивном использовании представляли собой страшную силу. Авиаудары выводили из равновесия и уже закаленных в предыдущих сражениях бойцов, и командиров Красной армии.

Окруженные под Брянском и Вязьмой советские части двинулись на восток, стремясь вырваться из «котла». Им нужно было пройти несколько десятков километров. Отступающих по пятам преследовали немцы. Ополченец 17-й стрелковой дивизии, специалист по минералогии и исследованию метеоритов академик Л. А. Кулик записал в своем дневнике: «Дремучий лес, октябрьская ночь. Узкая лесная дорога забита подводами, передками, орудиями, машинами, лошадьми. На опушке бой: трещат винтовки и пулеметы. Сквозь ажур ветвей с полуночного неба на все это льет свой зловещий красноватый свет планета Марс, символ древнего бога проклятой войны. Я иду навстречу ему с хлюпающей в сапоге кровью: «Я принес тебе, кровавый, свою жертву! Возьми ее и уйди с пути страны моей родной!»

Главные силы группы армий «Центр» стальными тисками сжимали окруженные армии Западного фронта И. С. Конева и Резервного фронта С. М. Буденного. На восток устремилось только несколько танковых и моторизованных дивизий, в том числе элитная эсэсовская «Дас Райх». Солдаты этих соединений должны были стать теми счастливцами, к чьим ногам падет столица Советского Союза. Немецкий расчет на окружение двух фронтов под Вязьмой и последующую победную прогулку до Москвы поначалу оправдывался. На пути «панцеров», наступавших через Юхнов на Москву, в тот момент был только отряд парашютистов-диверсантов под командованием майора И. Г. Старчака, который готовился к выброске в тыл врага. О прорыве немцев и беспорядочном отходе войск фронта в батальоне Старчака узнали вечером 4 октября. Вариант с отходом и перебазированием на восток был десантниками сразу отброшен. Впоследствии Старчак вспоминал: «Я показал товарищам сорванную по моему приказу табличку с придорожного столба. На табличке была цифра «двести пять». Именно столько километров до Москвы. Фашисты рассчитывают добраться туда на танках и автомашинах за несколько часов. Но мы нарушим вражеские планы!»

Парашютисты заняли оборону у моста через Угру. Из-за ожидавшегося отхода своих частей переправу было решено не взрывать. Все проходившие через мост машины проверялись десантниками. На рассвете следующего дня в хвосте отходящих частей мелькнули угловатые серые немецкие бронетранспортеры, развернувшись, они открыли огонь. Однако «блицкрига» не получилось. Вооруженные только винтовками, пистолетами и бутылками с зажигательной смесью, советские десантники оборонялись у моста несколько часов. Только в середине дня им пришлось отойти. Так, отходя от рубежа к рубежу, бойцы майора Старчака сражались в течение пяти дней. Когда из тыла им на смену подошла танковая бригада, на придорожном столбе стояла отметка «180» – немцам удалось продвинуться всего на два десятка километров. Однако из 430 десантников в живых осталось всего 29 человек.

Войска трех фронтов, еще несколько дней назад стоявшие многотысячным щитом на защите Москвы, были рассеяны. Многие уже погибли, многие отходили разрозненными группами, многие попали в западню окружений. Спасти страну и армию в такой ситуации мог только действительно незаурядный человек. В тот же день, когда стали понятны масштабы происшедшего и был дан приказ на отход, Сталин вызвал из осажденного Ленинграда генерала армии Г. К. Жукова: «У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах». Жуков тут же вылетел в Москву. После войны Маршал Победы вспоминал: «И. В. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо. Кивнув в ответ на мое приветствие, он подошел к карте и, указав на район Вязьмы, сказал: «Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать».

За двое суток, прошедших от вызова до прибытия Г. К. Жукова на фронт, «осложнения» превратились в катастрофу невиданных доселе размеров. Бегло ознакомившись с обстановкой, Жуков сделал простой, но страшный вывод: «Фронта обороны на Западном направлении фактически уже не было, образовалась ничем не заполненная большая брешь, которую нечем было закрыть, так как никаких резервов в руках командования Брянского, Западного и Резервного фронтов не было. Все пути на Москву, по существу, были открыты». Немецкие штабисты тоже достаточно четко представляли себе обстановку. В отчете штаба Верховного главнокомандования вермахта в эти дни отмечалось: «Противник не имеет в своем распоряжении крупных сил, чтобы остановить продвижение немецких войск восточнее Вязьмы <…> в районе Москвы противник располагает лишь частями НКВД и милиции». Казалось, что недавно произнесенные Гитлером в берлинском «Спорт-Паласе» слова об «окончательном уничтожении» готовы стать реальностью.