Текст книги "Закон негодяев"

– Что ты предлагаешь? – спросил Зураб. Он был язвенником и имел всегда нездоровый вид только что вышедшего из больницы человека.

– В любом случае войну продолжать нельзя. Нами уже интересуются и милиция, и госбезопасность, – ответил Саркисян. – Пока ничего опасного нет. Мы все держим под контролем, но зачем нам эти неприятности? Мы и так дали Рябому понять, что вмешиваться в наши дела не следует. Урок он, думаю, получил. А отрезанные уши, которые ему любезно послал Гурам, сделали Лазарева более покладистым. Теперь он согласится обсуждать с нами любые вопросы. Нужно кончать войну, – твердо сказал Саркисян.

– А мы ее еще не начинали, – раздался глухой голос Давида, – пока только Гурам немного погулял. Мы начнем настоящую войну, сотрем с лица земли всех этих несчастных.

– Простите, Давид, – осторожно вмешался Багиров. Он говорил всегда тихим, спокойным голосом, – вы знаете, как мы вас все любим. И как сочувствуем вашему горю. Погибший Арчил был нашим другом, нашим братом. Я скажу про себя – у меня не было лучшего друга, – он, конечно, немного преувеличивал, но Давид благодарно кивал головой, – однако здесь, в данном случае, нужно быть более осторожным. Понимаете, дорогой Давид, нельзя вести большую войну именно теперь. Скоро начинаются выборы в парламент России, будут избирать Президента республики. И в этих условиях каждый, я подчеркиваю, каждый кандидат будет говорить о необходимости борьбы с мафией. Вы понимаете, что это значит для нас? Мы будем нести колоссальные убытки, будут убирать наших людей, будут охотиться за ними повсюду. Нам просто не дадут работать. На фоне борьбы с мафией новые власти захотят продемонстрировать свою твердость.

Ах, как он говорит, восхитился Саркисян, научился, общаясь с президентами и премьерами. Конечно, ему легче. В случае чего его никто не тронет. Такого человека даже арестовать нельзя – известный на весь мир. Но говорит правильно, все верно.

– И кроме того, – Багиров почесал голову мизинцем, пригладил волосы, – нельзя воевать с русскими в русском городе. Это как-то даже неприлично.

– При чем тут это? – не выдержал Саркисян. – Какое отношение имеет к русскому городу татарин Мансуров? Или азиатская рожа Лазарева?

– Артур Ашотович, – покачал головой Багиров, – от вас я такого не ожидал. Мне морда Лазарева тоже не особенно симпатична, но согласитесь, именно он контролирует большую часть московских славянских групп. Это же факт.

– Правильно, но только не надо говорить, что они все русские. Рябой вообще, по-моему, мордвин или чуваш! – кипятился Саркисян.

– Это не имеет значения, – возразил, улыбаясь, Багиров, – они местные, а мы гости.

– Они местные?! – буквально взвился Саркисян. – Кто там местный? Хоть один человек? Мансуров, Лазарев, убитый Зыков, сам Рябой? Кто? А мои предки имели в Москве лавку еще сто пятьдесят лет назад. Пять поколений моих родных лежит в московской земле. Значит, я, Артур Саркисян, не местный, а эти ублюдки, появившиеся в городе несколько лет назад, – местные. Так?

– Я не хотел вас обидеть, – Багиров, кажется, никогда не злился, – просто констатировал факты. Для них вы армянин, а те русские. Значит, ближе. Вот и все. Ничего обидного я вам не сказал.

– Все правильно, – снова раздался голос Давида, – но мира не будет. До тех пор, пока они не выдадут убийцу Арчила. Я поклялся найти его убийцу, и я не уеду отсюда, пока не сдержу свое слово.

Багиров и Саркисян переглянулись.

– А вы еще спорите? – укорил Саркисяна Багиров.

– Подождите. – Саркисян, которого действительно задели слова Багирова, тем не менее сознавал, что он прав. – Батоно Давид, убийцу мы действительно должны найти. Но это и может стать предметом переговоров. Они выдают нам убийцу, и мы прекращаем войну. Так?

– Нет, не так. – Упрямство старика уже начинало злить всех сидящих. – Они его не должны нам выдавать. Мы его сами должны найти и убить. Это вопрос чести. А пленного противника не убивают. Для этого есть мясники.

– Когда Гурам захватил людей Рябого, вы, кажется, не возражали против их убийства, – очень мягко заметил Саркисян.

– Там другое дело было. Там «шестерки» были. Их проучить нужно было и напугать Лазарева. А здесь – совсем другое. Моего брата мужчина убил, смелый и хитрый. Он его застрелил в таком месте, на глазах у тысячи человек. А я, значит, его тайком убивать буду. Нет, мы доказать должны, что хитрее. Умнее. Что мы тоже думать можем, а не только стрелять.

– Вашу логику трудно понять, – раздраженно заметил Саркисян.

– Мы держим под контролем расследование преступления с убийством Михо, – вмешался Гурам Хотивари. – Как только сумеем установить, где именно этот неизвестный убийца Михо и Арчила, сразу заберем его, не дожидаясь, пока милиция приедет.

– А до этого времени нам нужно убивать друг друга? – уточнил Багиров.

Гурам развел руками.

– Послушайте, дорогие мои друзья, – Багиров, как всегда, говорил спокойно, но явно волновался, – вам все равно, сколько будет идти война – год или два. Ваши люди, Гурам, занимаются рэкетом, угоняют автомобили, грабят квартиры. У них нет постоянного места жительства, они не платят налоги государству. Другое дело наши люди. Они стоят на базарах. Там каждый знает азербайджанца в лицо. Вы хотите, чтобы их начали бить? Достаточно Лазареву, если он не последний дурак, послать на базар пять-шесть человек, желательно женщин. Все, конец коммерции. Они начнут кричать, что «черные» их грабят, что захватили все базары. И тогда моих людей начнут просто выгонять. Помните, как в Москве улицу Горького перекрыли таксисты – не хотели работать, говорили: «азеры» убили таксиста. Потом выяснилось, что вообще азербайджанцы ни при чем. Но ведь слух пустили. Все станут сваливать на нас. Как только в Москве какая-то напряженность, я знаю: другие группы тут же пользуются моментом и все валят на нас. А для московского обывателя нет разницы, чеченец или азербайджанец. Все одно – черные. Вы хотите, чтобы они начали громить наши киоски? Да и у вас, уважаемый Артур Ашотович, будут крупные неприятности. Помните, как десантники ломали магазин «Армения»? Вы же тогда точно установили, что это была провокация. Нарочно привели десантников к этому месту. Вы хотите, чтобы на этот раз толпу привели к вашему банку?

Довод был убийственный. Саркисян побагровел, но смолчал. Вмешался его приятель Погосов, не любивший азербайджанцев.

– Не надо так утрировать, – у него был неприятный, резкий акцент, – мы сумеем сделать так, чтобы Лазарев был нейтрализован. Для этого отберем лицензию у его банка.

– А вы сможете это сделать? – быстро спросил Багиров.

– Постараемся, через московское правительство.

– Рафаэль Мамедович прав, – вздохнул Гурам, – война невыгодна. Нет, Давид, – сказал он, обращаясь к старику, – вы не беспокойтесь. Пока не будет убит человек, стрелявший в Арчила, я не успокоюсь. Но нужно думать и о завтрашнем дне. Лазарев кто такой? Мошка, козявка. Мы его раздавить в два счета сумеем. Но вот Рябой – дело другое. Тот может таких людей против нас поднять, такую войну начать! А нам это действительно не нужно. Найдем убийцу Михо, уберем его, и должны начинать переговоры.

– Так Лазарев и пойдет с вами на переговоры, – иронически произнес Зураб. Ему было приятно вставлять шпильки в адрес Хотивари. В душе он считал, что Гурам просто узурпировал власть, уже почти принадлежавшую ему.

– Это верно, – кивнул Погосов, – теперь на переговоры Лазарев, может, и не пойдет. Зыков был его лучшим другом.

– Значит, нужно задействовать наших «жрецов», – сказал вдруг Багиров.

Саркисян и Погосов испуганно переглянулись. Они не ослышались?

– Что вы сказали? – спросил Саркисян.

– Вы правильно слышали. Только они могут стать посредниками на переговорах и настоящими гарантами. Рябой не захочет ссориться с ними. Это слишком опасно, к тому же проживая в Америке.

– Не понимаю, – нахмурился Гурам, его раньше не пускали на такие заседания. – Какие «жрецы»? Про кого вы говорите?

– Еврейская мафия, – пояснил Погосов, – у нас есть с ними контакты.

По традиции эта мафия контролировала международные каналы передачи информации, шоу-бизнес, газеты, журналы, телевидение. Все кавказские группировки старались поддерживать очень хорошие отношения со «жрецами», как их называли в своей среде, понимая, что средства массовой информации в условиях России – страшная, почти неуправляемая сила. Достаточно было появиться на телевидении трем-четырем репортажам, и любая группа могла считать свою деятельность законченной. Поэтому все остерегались и не вмешивались в деятельность «жрецов». К тому же у тех были очень сильные позиции и за рубежом.

– С кем вы хотите поговорить? – спросил Саркисян.

– Это нужно обсудить. Думаю, с Филей Рубинчиком, – осторожно произнес Багиров.

– Вы с ума сошли, – снова вскипел Саркисян, – он заберет пятую часть наших доходов!

– А вы хотите потерять все? – спросил Багиров.

Традиционно у азербайджанских групп были очень хорошие связи с еврейскими группировками и вообще налажены очень хорошие связи с Израилем. Живущая в Баку огромная еврейская община, насчитывавшая в шестидесятые годы до восьмидесяти тысяч человек, всегда находила понимание и дружелюбное отношение к себе. Баку был, пожалуй, одним из немногих крупных центров царской России, где никогда не случалось еврейских погромов. Более того, здесь вообще не было признаков антисемитизма, столь отвратительного явления, распространенного в некоторых других местах великой империи. Кровавые столкновения армян и азербайджанцев, организуемые провокаторами царской охранки, не приводили, несмотря на многочисленные усилия, к еврейским погромам. После двадцатого года все общины в Баку прекрасно уживались, и не было ни одного случая межэтнических столкновений. Лишь с приходом к власти «миротворца» и «перестроечника» Михаила Горбачева в Баку начались волнения, выплеснувшиеся позже в ужасную трагедию столкновений на межэтнической почве. В январе девяностого года в результате кровавых столкновений погибло пятьдесят шесть армян, около ста азербайджанцев, татары, русские, лезгины, евреи. Введенные по приказу Михаила Горбачева войска безжалостно расстреливали даже случайных прохожих. И слезы матерей – русских, азербайджанских, армянских – взывали к небесам, проклиная человека, взвалившего на себя бремя ответственности и не справившегося с этим тяжким грузом.

Саркисян хорошо знал об особых отношениях Багирова и его людей с еврейскими общинами. Но ничего не сказал, не решаясь возражать.

– Они могут быть гарантами, – медленно произнес Зураб, – но пятую часть мы им не дадим. Пусть получают десять процентов. А Рябой и Лазарев должны наконец сказать нам, что творится у нас на Кавказе. Почему их люди стали конкурировать с нашими людьми. У меня есть данные. Люди Рябого напали на наш катер, перевозивший грузы в Батумском порту. Убили всех охранявших катер. Почему они это делают? Кто им разрешил? Мне звонил Шалва Руруа из Батуми – говорит, когда это все кончится? Что вы здесь, в Москве, думаете?

Хотивари не понравилось, что Шалва звонил именно Зурабу, а не ему, ставшему преемником Михо. Но он опять ничего не сказал. Умение ждать и умение молчать всегда выгодно отличали Гурама Хотивари от других лидеров преступного мира.

– Как напали? – разозлился Погосов. – Им же доставили только недавно груз через Армению.

– Груза тоже нет, – махнул рукой Зураб, – там кто-то работает против нас. Они налаживают новые связи с Ираном через карабахский коридор. Идут за нами след в след. Говорят, там часто видят какого-то лысого человека. Его, видимо, послал сам Рябой. Он и отдал приказ напасть на катер Шалвы. Нам нужно договориться и выяснить, что они хотят. Почему так действуют?

– Лысый, говорите? – нахмурился Багиров. – Мне это тоже не нравится. В Баку обнаружен крупный склад наркотиков. Была перестрелка, есть убитые. И опять какой-то лысый сбежал. Теперь его ищут по всему городу. Но это склад не мой. Я о нем даже не слышал.

– Что будем делать? – спросил Саркисян. Он уже понял, что размах деятельности Рябого действительно требует привлечения к сотрудничеству группы Рубинчика. И не возражал. Сидевший в стороне и молчавший все время Саша Хряк, не любивший людей Рубинчика, тем не менее посчитал необходимым молчать. Он еще не чувствовал себя достаточно уверенно после смерти Василия.

– Я поговорю с Рубинчиком, – предложил Багиров, – вы посылайте людей к Лазареву. Войну нужно кончать. Что касается уважаемого Давида, то он прав – мы просто обязаны найти негодяя, убившего наших друзей. Если Гураму и его людям не удастся выйти на этого убийцу в ближайшие три дня, я лично буду требовать от Лазарева выдать его нам. Не беспокойтесь, Давид, этот человек будет иметь возможность защищать свою жизнь. Схватка будет честной, – сказал он, сам не веря в свои слова.

– Договорились, – шумно вздохнул Саркисян, – я всегда доверял вам, Рафаэль Мамедович, решение самых сложных вопросов. Вы, как всегда, правы.

Уже сидя в автомобиле, Саркисян зло пробормотал Погосову:

– Они забирают слишком много. Если Багиров договорится с Рубинчиком, все может измениться. Они возьмут под контроль весь город.

Давид, возвращавшийся с Гурамом Хотивари, молчал всю дорогу. Гурам обдумывал, как быстрее отправить несносного старика домой в Грузию. Его тяготила столь плотная опека.

А Багиров заснул на заднем сиденье своего автомобиля, возвращаясь в город. Семью он давно отправил в Англию и теперь ночевал у любовницы. Последней его мыслью было тревожное воспоминание о лысом, столь неуловимо появлявшемся повсюду.

«Кто-то за ним стоит в Баку», – подумал он перед тем, как заснуть.

Глава 22

События, происшедшие в Баку, широко обсуждались по всему городу. Двое убитых и один захваченный бандит выросли до размеров огромной банды в несколько десятков человек. Слухи ползли по городу. Нашлись очевидцы, рассказывающие, как шло настоящее сражение между бандитами и прибывшими к месту армейскими частями. Вокруг двухэтажного здания фирмы постоянно находились сотни зевак, журналисты, фотокорреспонденты.

Рана Мирзы Джафарова оказалась достаточно серьезной, и ему пришлось все утро провести в госпитале МВД, где обрабатывали его левую руку, накладывали бинты и лекарства. В госпитале были дефицитные в городе лекарства, и врач, проводивший всю процедуру, твердо обещал, что рука заживет уже через месяц. Джафарову действительно повезло. Пуля, пробив мякоть, почти не задела кость, и это было единственным утешением.

Исчезнувшую машину искали по всему городу. На дорогах были выставлены посты, дано описание бежавшего лысого бандита. Но нигде «Принц Дайво» не появлялся. Машина словно провалилась сквозь землю. Уже к утру были готовы фотографии «лысого», полученные от Лаутона. Они были разосланы по всему городу. Было приказано брать бандита только живым. Указывалось, что он очень опасен. По приказу Велиева была сформирована целая группа, занимавшаяся разбором обнаруженных бумаг и документов. Возглавить группу было приказано Джафарову. Пять данных ему в помощники следователей районных прокуратур внимательно исследовали каждую найденную бумагу. Кроме всего прочего, на складе было обнаружено более двухсот килограммов наркотических веществ, очевидно, привезенных в Баку из Ирана на автомобиле, осуществлявшем перевозку грузов. Сам автомобиль – большегрузный «Мерседес», принадлежавший компании «Авто-Баку», был обнаружен в гараже компании. Допрошенный водитель ничего не мог сообщить, так как не отвечал за качество грузов. Он получал свой груз в иранском городе Асландузе, где и ставились пломбы, которые затем вскрывались в присутствии представителя компании в Баку. Водитель даже не подозревал, что среди ящиков и мешков, которые он вез в город, были наркотики, столь успешно спрятанные в одну из коробок.

Отпустив водителя, Джафаров поехал в горотдел милиции, чтобы лично допросить сидевшего там Зейнала Манафова.

В помощь Джафарову был откомандирован Ибрагим Караев, следователь прокуратуры Низмаинского района Баку. Вдвоем они и принимали Манафова в комнате следственного отдела УВД города. Манафов, уже знавший, что во время вчерашней перестрелки был убит работник полиции, отлично сознавал, что шансов у него нет. Во всех цивилизованных странах убийство работника полиции ставит преступника в особое, исключительное положение. Ему нет места в тюрьме, где все конвоиры, охранники, надзиратели знают о его преступлении. Его не признает преступный мир, отвергая от себя убийцу сотрудника полиции. И наконец, он часто находится вне закона, ибо закон в таких случаях предусматривает самое тяжкое, зачастую максимально возможное наказание, а человек, получивший это наказание, никогда не имеет возможности надеяться на снисхождение. Ибо он, стреляя в полицейского, стреляет в сам Закон, в Государство, а Закон и Государство не прощают подобного никогда.

Поэтому приведенный конвоирами Манафов был в подавленном настроении и не собирался отвечать на какие-либо вопросы следователей. Несмотря на все вопросы Джафарова и Караева, он молчал, отвернувшись к окну. Джафаров понял, что таким образом они ничего не добьются, и решил несколько изменить тактику.

– Значит, ты не собираешься говорить? – спросил узника Джафаров. – Что ж, это твое право. Можешь не отвечать. Я знаю, что не ты стрелял в погибшего Джафара, но ты как сообщник получишь пятнадцать лет. Принимал участие в убийстве работника полиции и стрелял в других. Это ты понимаешь?

Манафов по-прежнему молчал.

Караев ударил кулаком по столу:

– Говори, мерзавец, иначе сейчас позову ребят, посажу тебя на бутылку!

Манафов по-прежнему молчал.

– Не надо, – сказал Джафаров своему ретивому коллеге, – он ведь считает себя героем. Стрелял в работников милиции, – Мирза по-прежнему говорил «милиции», хотя в Азербайджане милиционеров уже давно называли полицейскими, – участвовал в хранении наркотиков. Он думает, что в тюрьме будет героем.

Манафов презрительно скривил губы, но по-прежнему не сказал ни слова.

– А вот героем ты не будешь, – заметил Джафаров, – и знаешь почему? Ведь другие заключенные могут узнать, куда и с кем ты ходил в Асландуз.

На лице Манафова впервые появилось какое-то осмысленное выражение, кажется, даже страх.

– Не понимаешь? – спросил его Джафаров. – Ведь это вы убили старого чабана в горах. А мальчишка, в которого стрелял твой друг, выжил. Представь себе, выжил и нам все рассказал. – Теперь сомнений не было. Манафов явно испугался. Он понимал, что скажет дальше Джафаров.

– Значит, вас там, в горах, было пятеро, – продолжал следователь, – и тогда твой друг Омар Эфендиев убил старого чабана. Помнишь?

Манафов впервые проявил какую-то реакцию. Он кивнул головой, словно подчиняясь гипнозу Джафарова.

– А потом твой другой друг, армянин, застрелил мальчика. Это ты тоже помнишь? Хочешь, я тебе скажу, как звали второго?

Манафов впервые открыл рот, словно пытаясь что-то произнести.

– Меня там не было, – прохрипел он.

– У нас есть свидетель, который тебя опознает, – сообщил ему Джафаров, – ты там был. Вы вместе шли к границе и несли довольно тяжелые рюкзаки. Что вы несли? Если оттуда привезли наркотики, значит, туда несли деньги. Наличные деньги? И командовал вашей бандой тот самый лысый, который был вместе с тобой в доме. Вспоминаешь?

– Какой лысый?

– Это ты мне скажешь его имя.

– Ах ты, сука! – вскричал Караев. – Война идет, а ты вместе с врагом границу переходишь, деньги перетаскиваешь?

– Перетаскивает, – кивнул Джафаров. Караев явно понял игру и сумел в нее правильно включиться, – кроме того, показывал дорогу через наши горы. Такие, как он, предатели и виноваты в наших военных поражениях. Может, он и танкам дорогу показывал, он ведь мать родную продать может.

– Неправда, – впервые сказал Манафов, – все неправда.

– А что правда? – быстро спросил Джафаров. – Я тебя слушаю, говори.

– Никаким танкам я дорогу не показывал.

– А бандитам с другой стороны показывал, да? Отвечай быстрее.

Манафов снова отвернулся.

– Им Омар дорогу показывал, – недовольно сообщил он, – при чем тут я?

Расчет Джафарова был правильным. Быть обвиненным в любом, даже самом тяжком преступлении для Манафова было не так страшно, как оказаться предателем. Этого в камере среди уголовников ему не простили бы никогда. В лучшем случае его могли изнасиловать, или «опустить», как говорили блатные, превратив в «петуха». Для азербайджанского мужчины такое наказание было страшнее смерти, страшнее любых самых зверских издевательств и унижений. «Петух» позорил свой род, имя своего отца, своей матери. Своих сестер и братьев. Не говоря уже о возможной жене или детях. Это был пария, неприкасаемый. И Манафов испугался, дрогнул. Он понимал, что у него не будет шансов в общей камере следизолятора, если кто-нибудь узнает о словах Джафарова. Среди уголовников было немало людей, потерявших близких и родных на войне, и подобное предательство они не простили бы.

Иногда даже правительство, зная патриотические порывы блатного мира, шло на сознательную амнистию заключенных, предоставляя им возможность искупить свою вину на поле боя. Среди осужденных бандитов попадались разные люди.

Некоторые действительно шли в бой и героически сражались, некоторые, используя любую возможность, бежали и снова занимались привычными грабежами и насилием. Некоторые даже погибали за родину, считая это долгом настоящего мужчины. Бандиты являли собой срез общества. Криминальный срез, но в их среде тоже были и патриоты, и подонки. Такова, очевидно, сама сущность человеческой натуры. Однако даже бежавшие с поля боя подонки не стали бы защищать человека, вошедшего в сговор с врагом. Его участь была бы решена.

– Значит, Омар был проводником? – уточнил Джафаров.

– Да, – коротко ответил Манафов.

– Вас было пятеро. Правильно?

– Да, сначала четверо, но потом появился лысый.

– Кто такой этот лысый? Как его зовут?

– Мы называли его Александром Петровичем. Он сам так представился.

– И в горах тоже вы к нему так обращались?

– Конечно. Он и был командиром.

– Где вы вместе встретились?

Манафов снова замолчал.

– Я спрашиваю!

– В Марнеули. – Это был район в Грузии, где традиционно жило много азербайджанцев. Бывали там и армяне. Это была своеобразная «нейтральная» зона, где могли встречаться армяне и азербайджанцы.

– И там решили идти к границе?

– Нет. Сначала ждали Александра Петровича. Он приехал и сказал, что будем идти через Карабах к границе. Мы с Омаром сначала отказывались, но он крикнул, приказал всем идти через Карабах. Показал документы. У него были пропуска на всех пятерых и через армянскую зону, и через азербайджанскую.

– Какие пропуска?

– Для прохода на границу и в зоне боевых действий. Наши пропуска были из МВД.

– Ты точно помнишь, что из МВД? Может, поддельные?

– Настоящие. Нас несколько раз проверяли. Я даже номер свой запомнил. Смешной такой номер – один два, один два, один два. – Джафаров записал номер пропуска. И без того малоприятное дело обретало контуры громкого скандала.

– А как вы оказались в Марнеули?

– Нас туда послали.

– Кто?

– Этого я тебе не скажу, – упрямо ответил Манафов, – хоть на куски режь, не скажу. Это к нашему делу отношения не имеет.

– Хорошо. – Джафаров попридержал за руку уже готового вспылить Караева, сейчас было не время демонстрации своих эмоций. – Вы вместе ждали там Александра Петровича. Правильно?

– Да. Он приехал, и мы вместе уехали в Карабах. На машине проехали через Степанакерт. Два раза проверяли наши документы. Все было в порядке. Я боялся очень. И Омар боялся. Узнают ведь, сразу убьют. Скажут, азербайджанские шпионы. Мы в машине сидели, даже не выходили. Только Александр Петрович выходил, наши документы показывал. И везде пропускали. Потом в азербайджанской зоне остановили. Тоже документы показали, всех пропустили.

– Что было в ваших рюкзаках?

– Деньги. Доллары, – неохотно ответил Манафов, – я даже Омару сбежать предлагал. С такими деньгами в Баку шахом можно жить. Но он боялся лысого. Очень боялся.

– Как звали шедших с вами спутников?

– Вартан и Армен. Фамилий не знаю. Просто Александру Петровичу нужны были проводники через Карабах, и армяне, и азербайджанцы.

– Почему убили чабана? Чем он вам мешал?

– Он узнал Армена. Кажется, он знал его отца. Армен крикнул, чтобы не стреляли, но выстрелил первым Омар. Он и убил чабана.

– А кто стрелял в мальчика?

– Вартан.

– Потом на границе у вас была перестрелка с иранскими пограничниками.

– Нет, – изумился Манафов, – наоборот. Они нас очень хорошо встречали. Приехали на машине трое людей. Но это были не пограничники, а местные жители. Они забрали деньги и сказали, что груз готов. Потом в Асландуз пришла машина, и Александр Петрович приказал мне ехать вместе с грузом в Баку, ждать его здесь. Я и поехал. Больше ничего не знаю.

– Кто был третьим в доме вместе с вами? Как звали этого убитого?

– Алияр. Он и был руководителем фирмы. Ему мы доставили груз, и я остался ждать Александра Петровича. Он приехал только вчера утром. Ругался очень. Говорил, что иранцы границу закрыли. Теперь можно только через Карабах проходить. Другого пути нет. Кто-то там погиб, но я не знал точно, кто.

– А кому вы должны были передать груз в Баку?

– Не знаю. По-моему, Александр Петрович говорил, что машины должны будут идти в сторону Батуми. Там в порту они и будут разгружаться.

– Точно Батуми? Не путаешь?

– Почему путаю? Я в Батуми один раз был, когда в Турцию ездил. Место красивое очень.

– А зачем ездил в Турцию? – спросил Караев. Зейнал был явно расстроен, что у него вырвалось это признание. Он занервничал.

– Просто гулять ездил.

– Ты когда врешь, сразу заметно, – погрозил ему Джафаров, – поэтому не надо нас обманывать. В Турцию ты ездил знакомиться с Александром Петровичем. И не в Марнеули ты с ним встретился, а в Турции. Правильно?

Мирза вспомнил фотографии, показанные ему Лаутоном. «Молодцы эти ребята, – подумал он. – Здорово работают, если только на стадии подготовки уже ведут преступников. Найти бы этого лысого, он и есть ниточка, ведущая к организаторам такого масштабного преступления». Джафаров не сомневался теперь, что у бандитов были свои сообщники и в Азербайджане, и в Армении, и в Грузии.

– Кто вам сказал, что в Турции? – Манафов опять был напуган. Следователь знал очень много, почти все.

– А ты думаешь, здесь дураки работают? Ничего про вас не знаем? – вмешался Караев. – Правду всегда говори, мерзавец. Только правду.

– Я и говорю, – опустил голову Манафов.

– Хорошо, – решил закончить допрос Джафаров, – завтра мы опять встретимся. Будет лучше, если ты расскажешь нам, кто именно послал тебя в Турцию. Это в наших общих интересах.

Когда конвоиры увели Манафова, Джафаров протянул листок с написанными цифрами Караеву.

– Поезжай в МВД, проверь, кому и когда был выдан пропуск с таким номером. И привези мне весь список пропусков, выданных вместе с этим в тот день. И вперед, и назад, ты понял?

Караев, взяв бумагу, вышел за дверь. Джафаров позвонил Кязимову.

– У нас, кажется, будет очень крупное дело, – сообщил он своему начальнику, – будет большой скандал. Кто-то выдал в МВД пропуска бандитам для прохода к границе.

– Выяснил, кто именно выдавал пропуска в МВД? – поинтересовался Кязимов.

– Послал Караева. Он должен мне позвонить. Сейчас возвращаюсь на работу.

– Давай быстрее. А то Велиев уже нервничает. Интересуется ходом расследования. Никогда не видел, чтобы он так нервничал. Приказал, чтобы ты докладывал лично ему. Так что приезжай быстрее.

– Хорошо. Никаких новостей пока нет? – спросил Джафаров. – Может, вам звонили насчет этого бежавшего?

– Да нет, никто не звонил. Думаю, он в городе прячется. Мы дали сообщение о задержании этого типа почти сразу. Он бы просто не успел доехать ни до северной границы, ни до южной. А куда тогда он делся?

– А если он едет в сторону Карабаха? – предположил Джафаров. – У него был с собой и пропуск для проезда через армянскую зону боевых действий.

– Учли. Там тоже всех предупредили. Даже отрезали дороги на Гянджу и Шеки-Закаталы. Нет, он точно в городе. И машина его здесь. Нужно искать лучше.

– Будем искать, – пробормотал Джафаров.

– Главное, выяснить, нет ли у них сообщников в городе, – продолжал Кязимов, – когда будем знать, кто именно им выдавал пропуска, будет значительно легче выйти на их связи. В общем, давай быстрее приезжай.

Джафаров положил трубку и пошел к начальнику горотдела, просить у того автомобиль. От горотдела до прокуратуры республики было минут десять езды.

Когда он приехал на работу, внизу, у дежурившего милиционера, его встретил белый от ужаса Ибрагим Караев.

Здание МВД было почти рядом с прокуратурой, и он только что поднялся наверх по улице.

– Что случилось? – Джафарову не понравился вид Караева. – Кому был выписан пропуск?

– Там нет имен, – Караев сделал страшные глаза и, оглянувшись по сторонам, шепотом добавил: – Но начальник отдела сказал мне, что они были отосланы сюда, в прокуратуру, по личному указанию самого Велиева. Пять чистых бланков.

Джафаров почему-то вспомнил председателя колхоза.

«Это война негодяев против всех честных людей», – кажется, так сказал ему Гумбатов.