Текст книги "Закон негодяев"

Глава 23

Она была ненасытна в любви, словно изголодавшись по ней. Когда они, с трудом умещаясь на интуристовской кровати, лежали вместе и она достала сигареты, он вдруг спросил:

– У тебя нет друга?

Она закурила, закашлялась, поперхнулась и лишь затем спросила:

– Это так заметно?

– Ты не поняла. Я просто задал вопрос.

– У меня был муж, – сухо сообщила она, – его убили в Сухуми в прошлом году. Он был племянником Шалвы Руруа. Думаю, у тебя нет больше вопросов.

– Извини.

– Да, – ответила она, глядя в потолок, – я совсем одна. И у меня нет друга. Единственный мой самый близкий и дорогой друг – мой пятилетний сын. Больше у меня никого нет.

Они помолчали. Внезапно она спросила:

– Когда ты уедешь?

– Сегодня. – Иногда он бывал жестоким даже по отношению к самому себе. – Я, кажется, выяснил все, что должен был выяснить.

– Тебя волнует проблема контрабандистов?

– Скорее наркотиков.

– Понимаю. Ты из КГБ?

– КГБ сейчас нет.

– Ладно, я путаюсь в этих названиях, хотя сама пришла в КГБ несколько лет назад. Когда эта организация еще была. Тогда к власти должен был прийти Гамсахурдиа, и количество штатных офицеров в действующем резерве стремительно увеличивалось. Некоторых готовили даже действовать в подполье. Смешно, да?

– Не очень, – серьезно ответил Дронго, – я немного знал Гамсахурдиа. Он был совсем не такой одиозной личностью, какой его представляют теперь. В некоторых газетах его даже называют «грузинским фашистом». А он по-своему очень любил свой народ, свою землю и действительно хотел счастья и независимости всем грузинам. Просто у него не получилось. Его избрали еще во времена СССР, и ему приходилось маневрировать, ловчить, приспосабливаться. А потом начались неудачи, были сильные срывы и деградация всего режима.

– Ты хорошо знаешь Грузию, – произнесла она, взглянув на него.

– Это вопрос или утверждение?

– Просто сказала. Признайся честно, ты грузин?

– Правда нет. Честное слово.

Она приподнялась на локте, заглянула ему в глаза.

– Знаю, что уедешь. Знаю, что никогда не увидимся, – прошептала женщина, – у меня после мужа никого не было. Клянусь тебе. Не думай, что я бегаю за иностранцами в гостинице.

– Я и не думаю. И потом, какие иностранцы захотят теперь, в такое время, ехать в Батуми. Я, кажется, единственный на всю гостиницу.

Она засмеялась, откинула голову на подушку.

– От тебя все время пахнет каким-то одеколоном, – сказала Тамара, – какой-то непривычно резкий запах. Такой восторженный и аристократический, наглый и вызывающий. Что это?

– «Фаренгейт». Я вожу с собой по всему миру.

– Интересный запах.

Он засмеялся.

– Почему смеешься? – чуть обиженным голосом спросила Тамара.

– Говорят, мужчины любят глазами, а женщины носом. По запаху. Может, действительно, «Фаренгейт» помогает. Как ты считаешь?

– Очень может быть. – Она взглянула на часы, оставшиеся на столике, рядом с кроватью. – Слушай, уже одиннадцатый час утра. Меня будут искать. Нужно вставать.

– Да.

– Ты вспоминай иногда Батуми.

– Да.

– Других слов у тебя нет?

– Тамара, – очень серьезно сказал он, – сегодня утром ты спасла мне жизнь. Неужели ты думаешь, что я могу забыть все это? В моей жизни это уже второй случай, когда женщина спасает мне жизнь.

– Второй. А что было с первой?

– Она погибла.

– Извини. Но нам пора. – Она быстро поднялась, прошла в ванную комнату. Он остался лежать в постели. Голова уже болела не так сильно.

Сегодня истекал третий день с тех пор, как он покинул свой родной город, и по условиям «контракта» он должен был дать о себе знать. Приморский город Батуми вполне годился для отдыха, и у его преследователей не могло быть никаких нареканий. Следовало только сегодня позвонить им. В душе он беспокоился за близких, разумом понимая, что Владимир Владимирович сумеет как-то изменить ситуацию. Но это говорил только разум. Чувства оставались вне сферы холодного прагматического ума, и он продолжал волноваться.

Из ванной комнаты вышла Тамара. Несмотря на крупные формы, она была безупречно сложена. Он невольно сделал восхищенное лицо. Очевидно, она сумела правильно понять его, если немного покраснела и, прикрываясь полотенцем, попросила:

– Отвернись.

Уже не смотря на нее, он прошел в ванную. Пока он брился, было время обдумать ситуацию. Наркотики через порт шли с явного благословения Шалвы Руруа, фактического негласного хозяина этих мест. При общей неразберихе, царившей в порту, при том беспорядке, который стал таким распространенным явлением во всех приморских портах, при той ситуации, которая была в Грузии, надеяться на серьезный контроль с чьей-либо стороны было наивно. Но присутствие здесь Тамары указывало как раз на обратное. Работавшие в исключительно трудных условиях развала и распада грузинские чекисты, их по-прежнему называли так, смогли внедрить своего человека в самую опасную на всем побережье преступную группу. Но вот появление конкурентов и в Москве, и в Батуми путало все карты. Лаутон тогда был прав, здесь идет какая-то неприличная возня, словно оставшиеся недовольными конкуренты пытаются наверстать упущенное. Убийства Михо и Арчила Гогия, их слишком явный почерк, их интерес к событиям в Закавказье.

Теперь, когда делом вплотную занимались грузинские правоохранительные органы, он мог спокойно уезжать. По негласным правилам комитета экспертов ООН и Интерпола приоритет в разрешении данных вопросов всегда принадлежал местным органам порядка. И хотя очень часто бывали большие сомнения в компетенции и желании этих органов бороться с преступностью, общий принцип неукоснительно соблюдался. Если силы правопорядка и общество данного государства не желают бороться с преступностью, то никакие агенты положение не изменят. Не желающего принимать лекарство больного просто нельзя вылечить. Он обречен на смерть.

Когда он вышел, Тамара была уже одета.

– Я бы хотел позвонить, – попросил он.

– Куда?

Он назвал свой город. Впервые назвал.

Она подняла брови, но ничего не спросила.

– Хорошо. Можешь позвонить из моего кабинета. Я дам тебе телефон междугородной. А еще лучше, сама позвоню, закажу, быстро дадут заказ.

– Сейчас я оденусь.

Они спустились вместе вниз, позавтракали в ресторане. Во время завтрака она отлучилась позвонить по телефону. Когда они выходили из ресторана, на носилках несли закрытое тело Шарова.

– Что случилось? – спрашивали случайно оказавшиеся в холле гостиницы сторонние наблюдатели.

– У человека произошел сердечный приступ, – успокаивали всех одетые в белые халаты молодые люди. Проходя мимо Тамары, один из них сказал:

– Все в порядке. Спасибо. – Она закрыла глаза. Дронго долго смотрел, как уносили носилки с убитым Шаровым.

– Он был не местный, – вспомнил Дронго, – из Москвы.

– Да, – согласилась женщина, – мы убеждены, что все связи находятся именно там. Кто-то натравил «мингрельскую группу» на людей Шалвы. Кто-то из очень больших людей стоит за всем этим. Ты ведь приехал сюда для этого?

– Почти.

– Ты так и не ответил на мой вопрос – какую организацию ты представляешь?

– Интерпол.

– Все верно. Так я и думала. Ты должен быть либо шпионом, либо международным полицейским. Или бандитом, что исключено. Бандит бы мне не понравился.

– Спасибо. А кто, по-вашему, может стоять за «мингрельской группой»? Если они решились бросить перчатку Шалве Руруа, у них должен быть мощный покровитель.

– Не знаю. Но думаю, что покровитель в Москве. Шалва был человеком Михо, его самым близким человеком. Они вместе учреждали фирмы Михо, которые все знают в России, – ПАК и «Ампекс». А теперь кто-то убил Михо и оспаривает власть у Шалвы. Понимаешь?

– Понимаю. Думаешь, корни там, в Москве?

– Не думаю, дорогой, знаю. Человек, которого задержали наши люди, вместе с Шаровым участвовал в нападении на катер. Это боевик, присланный из Цхалтубо. Он рассказал, что приехал в Батуми вместе с Шаровым. Был еще какой-то крупный лысый человек, но они его не знают. Он и приказал напасть на катер.

– Когда это было?

– Десять дней назад. Потом лысый взял несколько человек и уехал в Армению. А они ждали сигнала. И только два дня назад его получили.

– Когда убили Михо? – уже понимая, спросил Дронго.

– Вот именно. Убийство Михо в Москве стало для них сигналом к нападению. У них была главная цель – наркотики. Остальное ты знаешь. Пойдем ко мне, я закажу тебе разговор.

Они прошли пышный вестибюль, направляясь к служебным помещениям. Второй кабинет слева был закрыт. Она достала ключ.

– Входи, – пригласила его женщина.

В небольшом кабинете было достаточно чисто и уютно. Бросалась в глаза висевшая справа от стола большая фотография женщины с ребенком. Он подошел ближе.

– Твой сын?

– Да, – с гордостью сообщила женщина, – он уже все понимает. Умеет считать, читать.

– Счастья ему желаю. Дай бог вырасти ему в лучшее, чем у нас, время. К тому времени все это закончится, и люди научатся нормально жить.

– Не думаю, – упрямо возразила она, – мне иногда кажется, что эти войны никогда не кончатся.

– Не говори так.

– Ладно, не буду тебя расстраивать. Какой телефон?

Он назвал номер. Она, позвонив кому-то, долго просила по-грузински. Гортанная речь в ее исполнении звучала как-то особенно красиво. Наконец она положила трубку.

– Связи нет, но обещали дать. Садись подожди.

Она села на стул, достала сигареты.

– Ты много куришь, – мягко заметил он.

– Это после смерти мужа…

Они помолчали.

– Как зовут твоего сына? – спросил Дронго.

– Тенгиз.

– Вот ты всегда думай о нем. Это помогает выжить.

– Я знаю.

– Значит, ты считаешь, что новые партии наркотиков будут поступать из Армении? – Он должен был выяснить все до конца, кроме того, таким образом можно было сразу отвлечь женщину.

– Нет. Дальше. Из карабахского коридора. Там есть целый участок границы, который не охраняется. Вот оттуда и поступают грузы. Затем через Армению к нам в Батуми. И отсюда морем в Турцию.

– А как звали этого лысого, ты не знаешь?

– Думаю, никто не знает.

– Значит, они пытаются создать параллельную сеть, наладить свои собственные связи. Но кто это может быть?

– Вам легче установить. Наше расследование производится в пределах Грузии. Для вас вся планета объект исследований.

– А «мингрельская группа»? Там не могут знать?

– С ними тоже работают. Но пока ничего определенного нет. Мы думали, что ты сможешь рассказать нам о ней. Даже считали, что ты прибыл оттуда. Потом проверили, как ты прилетел в Тбилиси, и точно выяснили, что из Москвы. Визу тебе оформляли в нашем посольстве. Они дали подтверждение. Вот тогда мы и поняли – ты либо шпион, либо крупный бандит. Об Интерполе мы даже не думали, – призналась Тамара.

– Теперь ты знаешь.

– Никогда не видела сотрудников Интерпола, – призналась женщина, – они все такие умные?

– Это я только вид делаю, что умный. А на самом деле такой дурак. Даже от тебя хотел отказаться.

Она рассмеялась, потушила сигарету в пепельнице.

– Иногда можешь мне звонить, – сказала она, словно попросив о чем-то.

– Обещаю.

– И больше не пей столько грузинского вина. После ночи у Автандила ты едва стоял на ногах.

– Это с непривычки. Я не особенно много пью, но вот удержаться от такого вина не мог. Ты, видимо, права – больше не буду. А что, я очень плохо себя вел?

– Не очень, терпимо.

Зазвонил телефон. Он поднял трубку.

– Да, – сказал он, – да, заказывали.

Ему дали его город. После десятого или одиннадцатого звонка на том конце подняли телефон.

– Кто говорит? – раздался очень недовольный голос, это был не тот «бархатный» мерзавец.

– Мне было предложено позвонить, – сказал он.

– А кто говорит?

Он немного помолчал. Бросил взгляд на женщину.

– Вы должны знать, кто говорит. – Неужели «бархатный» просто обманул его? А гориллы в аэропорту?

– Ах, это вы, – внезапно сказал его собеседник. – Да, мне говорили, что вы позвоните. Хорошо, я передам кому нужно.

– Не забудьте добавить еще несколько слов.

– А-а, я слушаю.

– Если что-нибудь случится в мое отсутствие, то я отрежу всем уши. Так и передайте.

На Кавказе это было символом бесчестия.

На том конце положили трубку. Дронго посмотрел на женщину. Она спросила:

– У вас там проблемы?

– Да, у меня там близкие, семья.

– Жена? – Она не смогла или не захотела сдержать свой вопрос.

– Я не женат. Там семья моей сестры.

– Теперь я поняла. Вы из этого города?

– Да.

– Это совсем близко.

– Это ничего не меняет, – горько произнес он, – мы можем жить даже в одном городе. И не встречаться. Такая у меня специфика.

– Понимаю, – женщина полезла за следующей сигаретой. – Когда ты хочешь уехать?

– Прямо сейчас. Когда уходит поезд на Тбилиси?

– Через три часа, – взглянула на свои часы Тамара.

– Значит, у нас есть три часа. Пойдем в город, – предложил он, – если ты, конечно, можешь появляться со мной.

Следующие три часа они почти не разговаривали, словно все важное было уже сказано. Через три часа она проводила его до вокзала. Почти у самого поезда она поцеловала его в щеку, прошептав:

– Прощай.

И это было ее последнее слово. Через минуту поезд уносил его в Тбилиси.

Глава 24

В этот день в Москве Багиров встречался с Рубинчиком.

Михеев каким-то чудом нашел человека, видевшего высокого мужчину, входившего в лифт в ту самую роковую ночь убийства Михо. По описаниям он совпадал с фотороботом, составленным со слов соседки Семеновой.

В этот день Дронго сидел в Тбилиси, пытаясь улететь в Москву рейсом Аэрофлота. Расставание с Тамарой было грустным и немного обидным, словно кто-то грубо прервал песню в самом начале ее исполнения. Давиду он не звонил, понимая, что тот улетел в Москву на похороны своего брата.

В этот день в Баку Джафаров сумел наконец выяснить, что пропуска были выданы по распоряжению заместителя прокурора республики Анвера Велиева. И подтвердить тот факт, что у преступников были свои покровители в соседних республиках, а значит, их акции были скоординированы и четко продуманы.

В тот день Лаутон и Дьюла, узнавшие о нападении на склад турецкой фирмы и состоявшейся перестрелке, впервые приступили к активным действиям, используя материалы, полученные в Турции.

В этот день Тамара, оставшаяся одна, купала своего сына, вспоминая незнакомца, так и не назвавшего ей свое имя.

В этот день Шалва Руруа лежал с температурой тридцать девять градусов в постели, окружив себя многочисленной охраной. Он был убежден, что его придут убивать.

В этот день… словом, в этот день было много всяких событий, значительных и не очень, важных и не совсем. Но для старого Викентия Алексеевича это был самый запомнившийся день в его долгой и сложной жизни.

Город Клиновск, где он жил, был расположен в сорока семи километрах от Москвы. Это был тихий, уютный подмосковный поселок, лишь по недоразумению называемый городом.

И жили они на улице, носившей мирное и очень поэтическое название Весенняя. Викентий Алексеевич любил сидеть на скамейке перед домом и рассматривать случайных прохожих. Ему было уже под восемьдесят, но зрение и слух пока не подводили старика, несмотря на ранение в сорок третьем. Их шестиэтажный кирпичный дом был одним из самых известных домов в городе. Во-первых, здесь в свое время жил полный кавалер орденов Славы Сергей Речистый. Во-вторых, позже здесь некоторое время жил и председатель горсовета, которого потом взяли на большую работу в столицу. Трехкомнатные квартиры в их доме отличались особой планировкой, столь не свойственной многим столичным домам. При общей площади около ста метров они имели шестьдесят два метра полезной площади, два больших балкона и даже кухню в пятнадцать метров, что делало ее мечтой любой хозяйки. И, наконец, в-третьих, дом был известен еще и тем, что на третьем этаже московская фирма «Балчуг-эстейт» продавала квартиру и все соседи с нетерпением ждали – кто именно въедет в их дом. Кому-то удалось даже узнать, что квартира продается по немыслимой для Клиновска цене в тридцать восемь тысяч долларов. Конечно, все теперь ждали своего клиновского миллионера.

Викентий Алексеевич не любил этих разговоров о миллионерах. Жизнь свою он прожил честно, имел детей, внуков, теперь правнуков. Пенсия у него, как у инвалида Великой Отечественной, была нормальная. Да ему и не нужно было много, жил он с дочерью, отдавая ей все деньги до копейки. И потому не любил этих разговоров про миллионы и миллионеров. Слава богу, в Клиновске, кроме «сникерсов» и кока-колы, других особых изменений почти не было, и иностранные машины, так заполонившие Москву, редко заезжали в их места.

С недавних пор он обратил внимание на высокого мужчину, часто проходившего к вокзалу мимо их дома. В руках у мужчины часто бывал небольшой, но очень красивый чемоданчик, словно его обладатель был работником банка или дипломатом. Викентию Алексеевичу было ужасно интересно, чем именно занимается таинственный незнакомец, но спрашивать того он стеснялся. Да и неудобно подходить к человеку незнакомому, даже если они живут в таком маленьком городке, как Клиновск.

Когда однажды высокий незнакомец проходил мимо их двора, старик случайно услышал разговор сидевших за его спиной соседок.

– Гляди, гляди, Михайловна, опять твой пошел, – говорила первая соседка, вздорная баба по кличке Метла.

– Хороший человек, – уважительно отзывалась Михайловна, – и деньги платит вовремя, и не балует. Тихий такой, спокойный, женщин не приводит. Я даже удивляюсь, может, больной какой. Но он иногда дома лежит, пока ему не позвонят. А в тот день утром приехал с двумя чемоданчиками. Вижу, настроение у него хорошее. Спрашиваю: как дела? А он мне и говорит вдруг: «Очень хорошо. Хотите, я вам новую стиральную машину куплю, что в универмаге была? Немецкая». Я прямо так и обмерла. Ничего больше ему не сказала. Так он пошел утром и купил эту машину.

– Счастливая ты, Михайловна, – вздохнула завистливая соседка, – такого постояльца сам бог послал.

– А я что, хуже? Я ему как мать родная. И стираю теперь ему, и готовлю. А он еще говорит: скоро, мол, уезжаю. Но пока платит, а мне что нужно – мне ничего. Он доволен, и я довольна.

Дом Михайловны был расположен рядом с булочной, и старик вспомнил, что обещал купить хлеба. Поднявшись, он попросил правнука, бежавшего рядом:

– Витек, иди деньги у бабушки возьми. Скажи, деда за хлебом пойдет.

Мальчик послушно кивнул головой, побежав в дом. Ему было семь лет, и он не понимал, почему его бабушка, дочь Викентия Алексеевича, называет дедушку папой. Ведь они должны быть мужем и женой. Не объяснять же мальчику, что муж Ани погиб еще за пятнадцать лет до его рождения. Монтажник был высококлассный.

Ребенок принес деньги, и старик, взяв правнука за руку, неспешным шагом отправился за хлебом.

Именно в этот момент он увидел какого-то незнакомца, плотного, с широкими плечами, большой коротко остриженной головой, спешившего к дому Михайловны. Окна у нее были открыты, несмотря на март – она любила проветривать помещения, и старик заметил в одном из окон постояльца.

Подойдя к дому Михайловны, старик сел на скамью, а ребенок, заметив червяка, заинтересовался, куда движется этот столь привлекательный для него объект. Старик сидел у открытой форточки. Незнакомец никогда не отпирал своих окон и, лишь уступая настояниям хозяйки, иногда чуть отворял форточку, когда особенно много дымил.

Викентий Алексеевич уже собирался идти дальше, когда услышал вдруг голоса, насторожившие его.

– Рябой привет посылает, – говорил приехавший гость, обращаясь к постояльцу, – спрашивает, где деньги?

– На Курском вокзале. В камере хранения, все там. Двести тысяч долларов.

Услышав эту сумму, старик едва не упал со скамеечки. Господи, какие деньги, а он-то думал, что в их дом миллионер может вселиться. Да у постояльца Михайловны денег было в десять раз больше.

– Он хотел заплатить тебе двести тысяч? – с сомнением в голосе спросил гость.

– Думаю, нет. Он должен был переправить деньги Рябому. Вместе готовили какую-то операцию. А Михо решил заплатить мне часть денег, чтобы я убрал Рябого. Он не знал, что меня послал Рябой – как раз наоборот, в случае чего прикончить Михо. Так и получилось. Как мне Михо свидание назначил в гостинице, чтобы я, значит, в Нью-Йорк летел, так я его там и пришил. Правда, когда уходил, маленькая накладка вышла, меня дежурная увидела. Но это уже не страшно. Я через два дня и до нее добрался. Она меня теперь никогда не опознает.

– А с Лазаревым как связь держишь?

– Звоню ему сам раз в неделю. Этим дуракам верить нельзя, все что-нибудь не так сделают. Слышал, как людей Рябого подставили?

– Да знаю я, уши им отрезали.

– Вот именно – уши. А выдали наверняка люди Лазарева. Или по глупости где сболтнули. Нет уж, лучше я здесь поживу в тишине. В этом городке даже госбезопасности нет. Да и вообще, по-моему, два милиционера, и те инвалиды. Вот это место как раз для меня. А вы деньги можете взять на Курском вокзале. Ячейка номер…

У Викентия Алексеевича была все-таки хорошая память. Он сообразил, что не сможет запомнить одновременно и номер ячейки, и номер кода. Поэтому следовало запомнить только номер ячейки, что он и сделал. Он сидел на скамейке как завороженный, не веря своим ушам. Там, за стеной, разговаривали два бандита, мерзавца, о которых он слышал только в кино. Если бы кто-нибудь рассказал ему о таком случае, он ни за что не поверил бы. Два бандита открыто говорили об убийстве людей, о громадных деньгах. Он не понял, что они говорили про уши, но сообразил, что тоже ничего хорошего сказать не могли. И такие люди ходили по их городу, дышали с ним одним воздухом, жили у его соседки Михайловны! Гнев ударил в голову старому ветерану. Он уже собирался подняться и крикнуть в форточку, какие они мерзавцы, когда заметил своего правнука. Тот со смехом следил за червяком, пытающимся убежать. Старик испугался. Не за себя, он уже ничего не боялся. За ребенка. Это был первый внук его дочери, и он не мог, не хотел им рисковать. И поэтому он остался сидеть на скамье, схватившись за сердце и невольно слушая разговор, продолжающийся в доме за его спиной.

Говорившие в доме даже не подозревали, что их слышит сидящий прямо у форточки старик. Это был тот самый случай, который раз в жизни случается у каждого профессионала. Или со знаком плюс, или со знаком минус. Один раз в жизни происходит чудо, и это чудо либо невероятное везение, когда тебе удается спастись, находясь буквально на волосок от смерти, либо когда происходит нечто невероятное и ты получаешь такую редчайшую комбинацию, что понимаешь – в этом невезении есть нечто фатальное.

Профессиональный убийца, присланный Рябым в Москву, сделал все, чтобы не быть обнаруженным. Он убирал свидетелей, он беспощадно расправлялся с каждым, кто мог его опознать. Он жил в пятидесяти километрах от города, чтобы его не могли найти. Он снимал квартиру в самом простом месте, вел самый естественный образ жизни, не пил, старался не привлекать к себе внимания, почти не тратил получаемых денег и никогда не выходил на связь лично, предпочитая общаться только по телефону и только после своего звонка. Казалось, он предусмотрел все. Абсолютно все, чтобы его не могли узнать или схватить. Он продумывал планы до мельчайших деталей, старался не оставлять никаких следов и так глупо, почти невероятно попался. Сидевший за стеной старик слышал его откровенные речи. Такое невезение иногда случалось, и профессионалы об этом тоже знали. Как раз в этом случае они должны были демонстрировать все свое умение, ибо выживший в такой ситуации мог твердо рассчитывать, что «снаряд дважды в одно и то же место не попадает».

– Рябой благодарит тебя за второго грузина. За Арчила.

– Я думаю, это было мое самое трудное дело. У него была классная охрана. Но хорошо еще, что моя винтовка со мной. Иначе ничего бы не получилось.

– Давай заканчивать, а то грузины ищут тебя по всему городу. Рябой просил, чтобы ты вернулся домой. Паспорт у тебя с собой?

– С этим все в порядке.

– Тогда сматывайся. Только не через Москву. Выбери другой город – Киев, например. Оттуда тоже идут самолеты в Америку. И смотри, не попадись в руки грузинам. Они тебе тоже уши отрежут.

– Но Лазарев говорил еще об одном деле. Нужно убрать какого-то скульптора. Азербайджанца. У меня его фотография. Лазарев обещал заплатить тридцать тысяч. Я не могу уехать, не сделав дела. Да и Рябой подтвердил этот заказ.

– Тогда после этого дела исчезай. Когда думаешь убрать этого архитектора?

– Прямо завтра. И сюда больше не вернусь. Я уже все подготовил, не беспокойся. А ты сам как прилетел из Нью-Йорка? Через Москву?

– Я еще не сошел с ума. В аэропорту постоянно дежурят люди наших соперников, проверяют всех прибывающих. Поэтому я прилетел через Ленинград, тьфу ты, черт, – Санкт-Петербург.

– Тогда все правильно. А как сам думаешь уезжать?

– Чего это ты так много вопросов стал задавать, Цапля? Любопытным становишься чересчур.

– Чтобы жить долго. Может, еще какие выходы есть, я все знать должен.

Старик дальше не стал слушать. Схватив перепуганного ребенка, он заспешил к булочной. Затем, остановившись, повернул в сторону милиции. В райотделе долго не могли понять, чего хочет старик. Затем наконец сообразили, что речь идет о бандитах. Правда, дежурный был убежден, что старик просто выжил из ума, рассказывая о долларах и отрезанных ушах. Викентий Алексеевич чуть не плакал – впервые в жизни ему не верили. А ребенок плакал вовсю. Он не понимал, что они делают здесь, среди чужих дядей. Только когда через полчаса старика выслушал начальник уголовного розыска, он догадался, что речь идет о чрезвычайно крупном происшествии. И только тогда он послал сразу троих своих сотрудников к дому, указанному стариком. Но было поздно. Болван дежурный успел позвонить домой и узнать у Михайловны – нет ли в ее доме бандитов, долларов и отрезанных ушей. Конечно, Михайловна долго смеялась, но, к сожалению, ее смех слышал и постоялец. А она ему все подробно рассказала.

Постоялец не стал даже ее убивать – так торопился. Просто схватил чемоданчик и сразу вышел за дверь. Так что, когда приехала милиция, в доме, кроме перепуганной хозяйки, уже начавшей понимать, что постоялец был совсем не тем человеком, за кого она его принимала, никого не было. Начальник уголовного розыска распорядился проверить все дороги, но постояльца уже не было нигде. Через два часа, когда начали проверку данных, выяснилось, что постоялец очень похож на находящегося в розыске убийцу. Еще через три часа в город приехал рассерженный Михеев. Он долго допрашивал старика, продолжая выяснять все новые и новые подробности.

Дежурный горотдела, уже понявший, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, был отстранен от работы. По всему городу сотрудники милиции пытались найти так быстро исчезнувшего убийцу. Но ничего, конечно, не нашли. Ни постояльца, ни его гостя, ни их чемоданчиков. Старик вспомнил и о ячейке на Курском вокзале. По указанию Михеева на вокзал из МУРа была послана оперативная группа захвата. Приказано было брать любого, кто там появится. Михеев понимал, что у них был уникальный шанс схватить наемного киллера, так умело уходившего от преследования. И они свой шанс так бездарно упустили.

Оставалась одна надежда на гостя, приехавшего в город. Судя по рассказам старика и показаниям хозяйки дома, в тот момент, когда дежурный позвонил к ним, этого гостя уже не было в доме. Значит, он мог уйти, еще не зная, что весь их разговор слышал случайный свидетель. А это означало, что он обязательно появится на вокзале. Ячейку, конечно, осторожно вскрыли, объявив у камер хранения десятиминутный технический перерыв, когда сотрудницы МУРа, переодетые уборщицами, якобы убирали мусор. В ячейке оказался чемоданчик Мосешвили с двадцатью стодолларовыми пачками. Вместо этого чемоданчика туда положили другой – с фальшивыми долларами и, на всякий случай, с вмонтированной в него системой обнаружения.

Показанный работникам «Континенталь-банка» чемоданчик убедил сотрудников Михеева, что это тот самый, исчезнувший из номера Михо чемоданчик с долларами, которые тот получил перед своей смертью. Но, как подтверждали документы и заверения работников банка, в чемоданчике было пятьсот тысяч долларов. Из этого можно было сделать два вывода: либо Цапля, а старику удалось запомнить даже кличку убийцы, присвоил себе деньги, либо к его появлению в гостинице их уже там не было и Михо успел передать эту сумму кому-то другому.

На вокзале продолжала дежурить бригада оперативников, когда Михеев, пригласивший к себе Чижова, позвонил самому Рафаэлю Багирову.

– Вас беспокоит начальник уголовного розыска Киевского района, – представился Михеев. Багиров был очень известным человеком. Однажды его даже показывали с самим Президентом страны.

– Что вам нужно? – презрительно спросил Багиров. Он, привыкший общаться с министрами и премьерами, не хотел разговаривать с ничтожным милицейским чином.

– Мы должны встретиться, – попросил Михеев, – это очень важно.

– Важно для кого? – иронически спросил Багиров. – К сожалению, сегодня уже поздно. Возможно, я смогу принять вас на следующей неделе. Оставьте телефон, мой секретарь сообщит вам о времени приема.

– Хорошо, – спокойно согласился Михеев. – Я думал, вы умнее.

– Что такое? – кажется, Багиров впервые сорвался.

– Речь идет о вашей жизни. Это очень серьезно, Рафаэль Мамедович, – как можно убедительнее сказал Михеев.

Багиров молчал. Долго молчал. Целую минуту. Наконец произнес:

– Черт с вами, приезжайте.

– Куда? Вы будете дома? – уточнил Михеев.

Он звонил в автомобиль Багирова, с трудом найдя этот телефон через аппарат Государственной Думы.

– Нет. Я продиктую вам адрес. Хотя подождите. Телефоны могут прослушиваться. К тому же я не имею гарантии, что вы тот самый человек, за кого вы себя выдаете. Сделаем так – будьте у себя в кабинете, за вами через полчаса приедет мой человек.

Багиров положил трубку. На другом конце что-то щелкнуло.

– Очень осторожен, – заметил Михеев, – мы и так все давно его подозревали, но ничего доказать не могли. Конечно, сейчас тоже ничего не сможем доказать, но хотя бы его прижмем немного. Это тоже немало.

– А зачем вы едете его спасать? – не понял Чижов. – Пусть этот Цапля его выслеживает. Один бандит убирает другого. Какая нам разница?

– Женя, – укоризненно произнес Михеев, – ты рассуждаешь как дилетант. Во-первых, нельзя разрешать, чтобы у нас в городе были нравы Дикого Запада. Во-вторых, Багиров – очень известный и уважаемый человек. С ним всегда можно договориться по-хорошему. Ведь всем все известно. И когда нам завтра зачем-то понадобится помощь азербайджанской группировки, мы пойдем к Багирову. Если это не затрагивает его лично или интересы его людей, он всегда готов оказать помощь. Вот ты рассказывал, как твои «телохранители» расправлялись со шпаной, напавшей на тебя у дома. Дело в том, что мафии такие хулиганы не нужны. Они просто мешают им нормально функционировать. И они ненавидят шпану не меньше нас.