Текст книги "Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945"

Неожиданно небо вспыхнуло, а корабль сильно встряхнуло. Затем пламя исчезло и, насколько я мог судить, все вокруг осталось до странности таким же, каким было до непонятного явления. Взглянув вперед, я увидел что-то большое, плавающее на воде, похожее на гигантского металлического кита. Пока я в недоумении разглядывал странный предмет, он закачался и немного повернулся – на нем был написан наш номер! Я остолбенел. Такого просто не могло быть. Выйдя из ступора, я подбежал к кормовой стороне мостика и посмотрел вниз. Корабль заканчивался сразу за машинным отделением. Дальше ничего не было. То, что я видел впереди, было кормой нашего собственного корабля! Старший помощник уже был внизу, организуя пожарные команды. Он увидел меня и спросил:

– Вы покинете корабль, сэр?

– Нет, черт возьми, номер один. Разберитесь с огнем, затем все спасательные средства сюда и закрепите понадежнее. Мы не покинем корабль, пока не будем вынуждены это сделать.

Я вернулся к платформе компаса.

– Сигнальщик!

– Сэр?

– Передайте на «Скимитар»: «Думаю, я торпедирован». Затем спускайтесь на главную палубу. Старшина, вы тоже, но сначала соберите все ваши документы и отнесите в радиорубку. Возьмите все карты, которые сумеете найти, и тоже доставьте туда. Не забудьте закрыть дверь.

Вахтенный офицер продолжал стоять у компаса. Я мимоходом подумал: интересно, сколько он еще так простоит?

– Должно быть, торпеда попала в пороховой погреб – корму оторвало начисто, – сообщил я.

Он наклонился к голосовой трубе и прокричал:

– Стоп обе машины!

– Винты канули вместе с кормой, – хмыкнул я, – лучше спуститесь на главную палубу и помогите старпому.

Он ушел, я остался на мостике один. Было до странности спокойно. Я снял ботинки и попробовал надуть свой спасательный жилет. Он никак не наполнялся воздухом. Я похлопал себя по спине и обнаружил, что резиновые трубки порваны, да и сам жилет тоже. Должно быть, всему виной случайный осколок. Я всегда делал замечания, что спасательные жилеты бросают в рулевой рубке. Может быть, там сейчас найдется один для меня? Я спустился посмотреть. Там было пусто. Вероятно, в последний раз моя критика все-таки подействовала. Я вышел из рубки. Корабль стоял прямо и явно хорошо держался на воде. Разнообразные спасательные средства свисали со всех сторон на бортах – они были привязаны канатами. Пожаров нигде не было видно – старпом справился. Похоже, мы еще сможем спасти корабль.

Тут я услышал звук – странный звук, которому не смог найти объяснения. Палуба стала быстро наклоняться, и внезапно – слишком внезапно – корабль оказался лежащим на боку. Я скользил по наклонной плоскости, тщетно стараясь зацепиться за все, что попадало под руки. Мой мир перевернулся на 90 градусов. Краем глаза я заметил штурмана Гарриса, который осторожно перемещался по высокой стороне главной палубы. В обеих руках он держал по деревянной коробке – хронометр и секстан. Почему-то это показалось мне невероятно смешным. Я прыгнул к трубе камбуза, которая теперь была параллельна воде и возвышалась над ней на два фута, и пополз по ней. Я видел, как в главную трубу льется вода. Звук был такой, словно вытекает вода из гигантской ванны. Поверхность воды вокруг меня была покрыта плавающими людьми. Я помедлил, оставаясь на кончике трубы, и огляделся. Люди смеялись, словно участвовали в некоем увеселительном мероприятии. Меня позвали из воды:

– Прыгайте к нам, сэр, водичка прекрасная!

– Я еще немного посижу на берегу, – откликнулся я.

Но труба, служившая мне опорой, быстро погрузилась в воду, а с ней и я – пришлось плыть. Человек рядом со мной оглянулся и заорал:

– Он тонет!

– Плывите! – завопил я, убедившись, что он прав. – Плывите быстрее – засосет! – И сам отчаянно заработал руками и ногами.

Еще раз оглянувшись, я уже не увидел людей – было видно только несколько голов, торчащих из воды. Я поплыл дальше. Мимо прошел эсминец нашей группы. Я видел, что люди заняли места по боевому расписанию. Господи, помилуй! Они атаковали! Они атаковали обломки «Уорвика»! Я в бешенстве заорал, но, разумеется, меня никто не услышал. Немецкая подводная лодка сейчас могла находиться где угодно, но только не здесь. Глубинные бомбы сбрасывались впустую. А как они забавно качаются, когда тонут – раньше я и не замечал. Интересно, подумал я, а что будет, когда они начнут взрываться? Оказалось, ничего страшного, я ожидал худшего, это похоже на несильный удар в грудь. Сознание затуманилось. Я не знал, куда плыву. Я видел только волны – много волн – черт побери, почему их так много? Как бы мне хотелось, чтобы они перестали меня тревожить! Потом я почувствовал, как меня кто-то грубо схватил за плечи, и услышал голос:

– Господи Иисусе, это капитан, помоги мне втащить его! – И меня без церемоний втянули на переполненный спасательный плотик.

– Здесь есть офицеры? – выдохнул я.

– Да, сэр. Макиндоу.

– Тогда, бога ради, Макиндоу, отправьте кого-то в воду – пусть на стропах плывут рядом – иначе эта штуковина перевернется. Можете выкинуть меня, если хотите, только действуйте!

Я всегда считал, что маленькие спасательные плотики слишком легко переворачиваются – мы даже проводили отдельные опыты и доказали, что эти спасательные средства очень неустойчивы. Их легко спустить на воду, и на первый взгляд они дают надежный шанс на спасение, поэтому в конце концов всегда оказываются перегруженными. Я всегда следил за тем, чтобы плотики на моих кораблях были снабжены канатами длиной около 6 футов, прикрепленными с определенными промежутками к лееру вокруг края плотика. Если он окажется перегруженным, люди смогут оставаться в воде, обвязавшись канатами. Таким образом гарантируется устойчивость этого спасательного средства и увеличивается число спасенных людей.

Макиндоу первым отправился за борт и выяснил, что температура воды не благоприятствует длительному купанию, за ним последовало еще несколько человек. В результате наш плот качался на волнах довольно уверенно. В 200 ярдах от нас я заметил еще один плот. Там не последовали нашему примеру, и он выглядел до крайности перегруженным. Должно быть, в конце концов он действительно перевернулся, и люди потом не смогли забраться обратно, поскольку, когда его обнаружили, он был пуст. А мы были подняты на борт рыбацкого судна «Госпожа удача» и доставлены в Пэдстоу.

В крошечном помещении рыболовного судна с трудом уместилось 12 человек и раскаленная древняя плита. Кок раздавал всем по очереди чашки с обжигающим чаем. До гавани оставалось идти около часа. Примерно на полпути мы почувствовали, что в наши тела потихоньку возвращается тепло, а с ним и жизнь. Я был первым, рискнувшим снять с себя промокшую одежду. Когда мы причалили, капитан дрифтера ссудил мне плащ, в котором я и сошел на берег. Адмирал А. Г. Кроуфорд, военно-морской представитель в Пэдстоу, встретил нас на причале. По дороге в его офис я заметил еще три траулера, огибающие мыс. Как я ни вглядывался в даль, больше ни одного судна не было видно. Адмирал дал мне шерстяной клетчатый плед, чтобы прикрыть наготу, и очень старую фуражку с маленьким козырьком, которую сам носил еще во время Первой мировой войны. Могу себе представить, как я выглядел в этой фуражке, пледе и с торчащими из-под него голыми, черными, как у негра, ногами (благодаря разлившейся кругом нефти). Думаю, именно нефтяная пленка спасла мне жизнь, поскольку в теплое помещение я попал только спустя два часа. При этом все время дул холодный ветер, а температура была около нуля. Дозвонившись в Плимут капитану (Э), я вернулся на пристань. Я хотел сам встретить своих людей и как можно быстрее составить список уцелевших. Уже начался отлив, и траулеры не могли подойти к берегу. Людей перевозили на катерах. Я никак не мог поверить, что три траулера доставили всех уцелевших после катастрофы, и все ждал подхода других судов. Меня с трудом убедили, что на место гибели эсминца вышло только четыре траулера и все они вернулись, в другие порты суда не заходили. И мне пришлось смириться с мыслью, что из команды уцелело 94 человека.

Взрыв порохового погреба «Уорвика» видели многие, включая летчиков с военно-морского аэродрома Сент-Меррин. Когда люди были высажены на берег, все уже было готово к их приему. Матросов сразу же сажали в автобусы и везли на аэродром. Отправив всех, адмирал Кроуфорд и я обошли все четыре траулера, чтобы поблагодарить капитанов, и только после этого он отвез меня на аэродром на своей машине.

В Сент-Меррине нас приняли прекрасно. Первым делом мне помогли смыть с тела уже подсохшую нефтяную пленку. Испробовали все – мыло, технические моющие средства и даже высокооктановый бензин. Последний лучше всего справился с задачей, но причинял крайне неприятные ощущения, попадая на нежные участки тела. Подкрепившись, я хотел отдохнуть, но узнал, что нашего боцмана поместили в расположенный неподалеку госпиталь, поэтому взял машину и поехал к нему. Он был резервистом и уже немолодым человеком, наверное, слишком старым для перенасыщенного событиями сегодняшнего дня. Он был в очень плохом состоянии, но меня узнал и искренне обрадовался. Ночью он тихо и мирно скончался во сне – сказался шок. На следующий вечер падре отслужил для нас специальную службу. Присутствие на ней было сугубо добровольным, но пришли все до одного. Тем же вечером я отправил телеграмму жене: «Не верь слухам – они лгут».

Штурман Д. Х. Гаррис выжил, но, к сожалению, его секстан и хронометр постигла более печальная судьба. В течение двадцати минут он барахтался в воде, удерживая оба прибора, но потом решил, что с одним придется расстаться. Он долго размышлял, чему позволить утонуть, и в конце концов остановился на хронометре. Как он объяснил мне позже, он понимал, что хронометр – инструмент более дорогой, но и его ремонт обойдется дороже. Какое-то время он плавал в холодной воде в обнимку с секстаном, но вскоре понял, что им тоже придется пожертвовать, если, конечно, он не хочет отправиться на дно в компании с этим безусловно полезным навигационным прибором. Однако по иронии судьбы в тот самый момент, когда он выпустил из рук секстан, его схватили за плечи и потянули вверх – на плотик. Штурман тут же принялся вырываться, порываясь нырнуть за секстаном, который медленно исчезал в глубине. Матрос, пытавшийся его спасти, решил, что у пострадавшего «поехала крыша», и вырубил его, чтобы не мешал себя спасать.

На следующий день нас отвезли в Плимут на автобусе. Удивительно, но у людей сохранился командный дух. Дисциплина поддерживалась на высшем уровне, люди всю дорогу пели, причем их песни вовсе не были заунывными. В репертуар вошли «Виддикомбская ярмарка», «Веселый пахарь» и еще многие народные песни, которые я услышал впервые. Обычно люди ведут себя так по дороге на пикник или на экскурсию. Хотя, вероятнее всего, за внешней веселостью крылось что-то другое. Мне казалось, что между ними возникли некие неразрывные узы – так объединяют людей совместно пережитые трудности. Мы ехали по освещенным солнцем дорогам Корнуолла, а я думал: «Мне жаль немцев. Лично я ни за что не хотел бы воевать против таких людей». Высадившись из автобуса на площади перед Девенпортским экипажем, мы все еще оставались командой «Уорвика». Моряки часто обращаются к своим офицерам за помощью, причем поводы бывают самыми разными. Помню одного резервиста, у которого был такой маленький размер обуви, что на складах Девенпортского экипажа не нашлось ничего даже близкого к этому. Мы позвонили суперинтенденту женской вспомогательной службы и через полчаса получили нужную пару обуви.

В каюте капитана корабля его величества «Глазго» собралась следственная комиссия. По установившейся традиции так делают всегда в подобных случаях, чтобы убедиться, что были приняты все меры предосторожности, проверить соблюдение дисциплины офицерами и матросами. Собственно говоря, существовало лишь одно сомнение: не могли ли мы подорваться на мине на собственном минном поле? К счастью, Гаррис запомнил пеленги, взятые им за несколько минут до взрыва для определения местоположения корабля, и все сомнения были ликвидированы. Да и немецкое радио доложило о потоплении эсминца. Очевидно, подводная лодка, которую мы искали, выпустила в нас акустическую торпеду, которая попала в корму около гребных винтов и взорвала пороховой погреб. «Уорвик» мог остаться на плаву, если бы выдержала кормовая переборка машинного отделения.

Когда председатель комиссии сообщил, что ему все ясно и больше свидетельств не требуется, мы получили свободу отправиться в отпуск. В тот вечер мы в последний раз собрались как члены команды «Уорвика». Ко мне подошел улыбающийся рулевой.

– У меня тут двадцать три запроса, сэр, – сказал он и показал небольшую стопку бумаг.

– Запросы, рулевой? Думаю, сейчас это не ко мне. Даже если бы было время, у меня нет никаких прав заниматься этим. А что они хотят?

– Они все хотят попасть на ваш следующий корабль, сэр.

Конечно, я не мог в тот момент выполнить просьбу своих людей, но воспоминания об этом согревали меня по дороге домой. А уже на следующий день я отправился в Ливерпуль к адмиралу. Когда я вошел, он встал:

– Мне очень жаль, Райнер.

– Мне тоже, сэр. Вы дадите мне другой корабль?

– Конечно, если вы этого хотите. Но я думал, что вы могли бы некоторое время поработать на берегу. Вы так давно в море.

– Если вы мне доверяете, сэр, пожалуйста, дайте мне другой корабль.

– Конечно. – Он сел и указал мне на другой стул. – Потеряв корабль, вы приобрели опыт, который может оказаться бесценным, и станете еще лучшим командиром. Вы можете поехать в Америку и принять один из фрегатов класса «Капитан». Подработаете все, что необходимо, на Бермудах. И постарайтесь, когда будете там, как следует отдохнуть.

– Фрегат класса «Капитан»? – В моем голосе явно звучал ужас.

– А почему нет? Это прекрасные корабли.

– Но я вовсе не хочу ходить по Атлантике с клеймом «США» на заднице!

Он внимательно посмотрел на меня – его глаза, обычно светлые и очень яркие, темнели, когда он по-настоящему задумывался.

– Чего же вы хотите?

– Эсминец с двумя трубами.

– Побойтесь бога, Райнер. У меня таких осталось всего четыре штуки, и на них постоянно стоит целая очередь из кадровых моряков.

– Мне подойдет все, что может топить немецкие подводные лодки, сэр. Но эсминцы с двумя трубами нравятся мне больше всего.

Я сказал адмиралу все, что думал, и с чувством выполненного долга поехал домой. Не успел я переступить порог, как зазвонил телефон. Я сразу же почувствовал, что звонят из офиса командующего, и снял трубку. Первым делом я услышал голос телефонистки:

– С вами будет говорить секретарь адмирала.

Потом в трубке раздался другой голос:

– Райнер?

Да.

– Вы можете быть в Труне завтра к вечеру?

Пришлось соображать быстро.

– Если речь идет о двух трубах, то да.

– Но вы понимаете, – голос немного потеплел, – что вам придется отказаться от отпуска?

– Насколько я понимаю, корабль пока стоит в доке. Так что я возьму с собой жену.

– Значит, я могу передать адмиралу, что вы его берете?

– Вы можете передать адмиралу лично от меня, что он мог бы и не задавать таких вопросов.

– Хорошо. Тогда вы назначены командиром «Горца». Сообщение будет передано на корабль, а вы получите подтверждение обычным порядком. Удачи вам.

Вечером следующего дня я стоял на причале в Труне. Передо мной находилась моя самая заветная мечта, ставшая реальностью. Не раритет времен Первой мировой войны, а мощный современный эсминец, построенный в 1940 году. Их осталось только три – «Горец», «Хейвлок» и «Хесперус». «Харвестер» был потоплен немецкой подводной лодкой двумя месяцами ранее. Ах, какие это были корабли! В начале войны на воду было спущено девять подобных судов для нашего флота, и еще шесть единиц, слегка модифицированных, строились для передачи бразильскому правительству. Последние в Бразилию так и не попали и остались в составе британского флота. «Горец» был одним из шести. У них была несколько больше габаритная высота, чем у других кораблей этой же серии, поскольку бразильцы настаивали на установке в жилых помещениях мощных вентиляторов. Это был самый красивый военный корабль из всех, что мне приходилось видеть. «Горец» был головным кораблем из шести, и его каюты были оборудованы, быть может, на мой взгляд, несколько старомодно, но очень красиво. Каюта капитана, где он проводил время днем, имела размер 15 на 18 футов и была отделана потрясающими панелями из красного дерева. Здесь же имелась выложенная зеленоватой плиткой ванная и туалет – все это для его личного пользования. Отдельно было оборудовано спальное помещение с большой и очень удобной кроватью. Очевидно, в бразильском флоте дела обстояли совсем не плохо. Будучи головным судном, «Горец» имел отдельную посуду лично для капитана – белый фарфоровый сервиз с тонким золотым ободком по краям тарелок, чашек и блюдец. В море мне тоже предстояло чувствовать себя намного более комфортно, чем раньше. В морской каюте кроме койки можно было легко поставить стул, там также было некое подобие низкого журнального столика и комод. Кому-то может показаться странным, что я так подробно описываю предметы, призванные создавать комфорт, но я знаю не много спартанцев, которые отнеслись бы к такому обилию удобств с полным безразличием.

Между прочим, жену я с собой не взял. Еще до отъезда я выяснил, что корабль будет готов не раньше, чем через три недели, поэтому мы решили, что сначала я поеду сам, а она присоединится чуть позже, когда я приму дела и устроюсь.

Вначале я недоумевал, почему мне было приказано явиться в Трун так срочно, если кораблю предстоял длительный ремонт. Вахтенный офицер первым делом сообщил мне, что новый старший помощник прибыл на борт полчаса назад, а нового старшего механика ждут с минуты на минуту. Значит, вот в чем было дело. На корабль пришли все новые люди, и нам давали время познакомиться и притереться друг к другу. Я часто задумывался, как много Макс Хортон знает о делах на каждом отдельном корабле его группы. Личный помощник адмирала как-то сказал: «Макс знает все». Иногда я верил, что так оно и было в действительности, причем даже когда речь заходила о таких мелочах, которыми адмиралу не пристало забивать голову. А впрочем, что можно считать мелочью? Крошечный зубчик маленькой шестеренки, сломавшись, может вывести из строя большую машину. На флоте ведь то же самое. А адмирал был обязан заботиться, чтобы машина не останавливалась никогда.

Глава 9
«ГОРЕЦ»

Меня проводили в мои апартаменты, и я сразу увидел старшего помощника, который распаковывал вещи в соседней каюте. Он зашел, представился, и мы вместе отправились в обход по кораблю. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять: мне очень повезло со старшим помощником – лейтенантом Х. Э. Г. Аткинсом. Некоторые люди, как и корабли, вызывают двойственное, неопределенное ощущение, чтобы разобраться в них, требуется время, даже если общаться с ними приходится достаточно тесно. Другие производят впечатление сразу, благоприятное или неблагоприятное – это уже другой вопрос. Относительно Аткинса у меня не возникло никаких сомнений. Это был высокий, стройный, симпатичный, пожалуй, если говорить честно, даже слишком красивый молодой человек, но вместе с тем в нем не было ничего женственного. Он обладал таким же врожденным обаянием, перед которым невозможно было устоять, как старший помощник с «Вербены» Джек Хантер. Я хорошо помнил знаменитую улыбку Хантера, быть может, поэтому мне и показалось, что я знаю Аткинса уже долгие годы.

Думаю, мы оба влюбились в корабль, лишь только его увидели. И тем не менее, вернувшись в мою каюту, мы оба чувствовали беспокойство. Нас насторожила царившая здесь атмосфера. По пути мы остановили двух-трех матросов, чтобы задать несколько вопросов, и были неприятно удивлены полным отсутствием интереса к нашим персонам. Это было странно – ведь мы оба должны были стать не последними людьми для них по крайней мере на несколько месяцев. Я еще размышлял, что бы это значило и стоило ли обратить на это внимание Аткинса, когда раздался громкий стук в дверь. После моего приглашения войти в каюте появился высокий и уже немолодой старший механик. Чиф двигался медленно и осторожно, поскольку был очень большим и казался неуклюжим.

При первой встрече я получил представление лишь о внешнем облике этого человека. Гарнер был медлителен в движениях и немногословен. Будь он шотландцем, его бы наверняка назвали суровым и угрюмым. Но очень скоро мы узнали, что эти слова меньше всего подходили к характеру чифа. Он оказался человеком, приятным во всех отношениях, и чем крепче становилась наша дружба, тем большую симпатию я испытывал к нему. Отмечу сразу, что слово «дружба» я всегда употребляю очень осторожно и избирательно. Нас троих, конечно, объединяла любовь к «Горцу», но вместе с тем между нами возникла самая настоящая крепкая мужская дружба.

Чиф был на добрых двадцать лет старше, чем подавляющее большинство офицеров «Горца». На флот он пришел тридцать лет назад зеленым юнцом, а перед началом войны ушел на пенсию. Как он нам сказал, предстоящий рейс на «Горце» должен был стать первым после возвращения на службу. Очень скоро я понял, что в душе он истинный моряк. Я бы никогда не сумел вести 2000-тонный корабль в манере, которую вполне можно было бы счесть безрассудной, если бы за машины отвечал кто-то другой.

В море он всегда носил белый комбинезон, настолько чистый – без единого пятнышка, – что мы нередко недоумевали, сколько же раз в сутки он переодевается и сколько котельных машинистов переквалифицировались в прачки. Даже когда мы позаимствовали у него полдюжины, чтобы одеть хор на самодеятельном концерте, это, казалось, никак не повлияло на гардероб чифа.

Входя в гавань или отправляясь в море, я всегда видел белое пятно у поручней за кормовой трубой. Это чиф стоял на своем любимом месте. Отсюда он мог заглянуть через люк в свое обожаемое машинное отделение и одновременно наблюдать, как я веду корабль. Не знаю, был ли еще у кого-нибудь более требовательный зритель. Он долго служил на эсминцах на Средиземноморье, и, как бы хорошо ни обстояли дела, все равно беспокоился, да и находил к чему придраться. В конце концов, нет предела для совершенствования. После завершения швартовки я сбегал по трапу на верхнюю палубу и спешил в свою каюту в корме. Он всегда оказывался на пути – поджидал.

– Прекрасная работа, чиф, – говорил я, зная, что этого он и ждет. Даже маленькая похвала очень много для него значила.

– Ох, не знаю, сэр. Мои парни все еще тянут резину при отработке назад – надо бы быстрее.

– Черт возьми, чиф, они же дали задний ход моментально, как только звякнул телеграф.

– Да, но, когда ведешь корабль на скорости, все могут решить секунды. Понимаете, сэр, если бы парни смогли послать его назад на секунду или даже две раньше и если бы мы дали чуть больше оборотов – к примеру, 180, а не 150, -тогда вам бы не надо было дополнительно подталкивать корабль, перекладывая штурвал до упора, – мы бы и так стояли вдоль причала.

– Вы предлагаете использовать 180 оборотов вместо 150 для команд «средний вперед» и «средний назад»?

– Ну… можно попробовать, сэр.

– Благодаря вам я отправлюсь под трибунал за то, что подвергаю корабль ненужной опасности. Принесите вашу копию «Приказов капитана» в мою каюту – я внесу соответствующие изменения.

Именно он, в конечном итоге, заставил меня управлять «Горцем» так, как следует управлять эсминцем. Но я не смог бы это сделать ни с кем, кроме него.

Вначале чиф заявил, что слишком стар для участия в офицерских вечеринках, но думаю, что виной тому был не возраст. Он был человеком очень строгой морали и, видимо, опасался, что наши вечеринки станут разнузданными. Когда он понял, что мы вовсе не собираемся погрязнуть в пороке и стремимся только повеселиться, чтобы немного снять напряжение, то довольно легко давал себя уговорить сменить свою каюту на удобный стул в кают-компании. Как и мистер в «Ветре в ивах», он весь вечер сидел, как добрый дядюшка, снисходительно наблюдающий за расшалившейся ребятней. Он был наставником и другом для каждого из нас, философом, прекрасным инженером, первоклассным офицером и приятнейшим собеседником.

К счастью, до того, как я покинул корабль, мне удалось рекомендовать его на повышение, которого он безусловно заслуживал и которое существенно отразилось на его пенсии. Когда мы обменялись прощальными рукопожатиями, он нерешительно проговорил:

– Я вам так признателен, капитан.

– А я очень благодарен вам, чиф, за ваше участие в управлении «Горцем», – ответил я, ни на йоту не покривив душой.

Но когда мы впервые встретились в Труне, это было еще в далеком будущем. Все, что я мог с уверенностью сказать, забравшись поздно вечером в койку, это то, что мне повезло с офицерами и кораблем. Насчет команды вопрос пока оставался открытым.

Дело оказалось даже хуже. На следующий день мы обнаружили, что происходит нечто непонятное. Список нарушителей впечатлял своей длиной, кроме того, поступило двадцать или даже более запросов «разрешить перейти на другой корабль».

Через три дня мы трое – я, старший помощник и старший механик – собрались в моей каюте, чтобы решить, как быть дальше.

– Знаете, – сказал я, – думаю, здесь что-то произошло между офицерами и матросами. Они заранее настроены против нас. Да и капитаны у этих бедолаг последнее время менялись каждый квартал. При этом вряд ли можно ожидать, что этот корабль счастливый. Давайте разорвем все старое и начнем заново, с чистой страницы.

– Что вы имеете в виду, сэр, – изумленно воззрился на меня старший механик, – разорвать список нарушителей?

– Именно это, чиф, весь чертов список. И немедленно простить всех наказанных.

– Но у нас есть двое или трое, получившие второй класс за поведение.

Это означало, что люди лишились некоторых очень ценных привилегий за постоянные нарушения.

– Вы не можете это сделать, – подал голос старший помощник.

– Конечно, могу, во всяком случае, пока они остаются на моем корабле. Но разумеется, все зависит от того, позволят ли они мне порвать эти запросы на перевод.

На следующее утро я «очистил нижнюю палубу». Вся команда собралась вокруг универсального 4-дюймового орудия, которое я использовал как трибуну.

– Я хочу поговорить с вами, – начал я. – Я привык быть капитаном счастливого корабля. На этом происходит что-то неладное. Не знаю, что именно, но я намерен это исправить. У людей на лицах должны сиять улыбки, а с тех пор, как я появился на борту «Горца», я не видел ни одной улыбающейся физиономии. Сейчас я вам объясню, что собираюсь сделать. Здесь у меня список нарушителей, имеющий воистину фантастическую длину. Не менее 10 процентов корабельной команды ожидает моего первого капитанского решения, еще 10 процентов уже наказано. Вот он, этот список. В настоящее время каждый пятый человек из команды или наказан, или ожидает наказания. Так больше продолжаться не может. Понятно, что я ничего не могу сделать там, где выплаты уже остановлены, но все остальное в моей власти. Я могу порвать все эти бумаги, и мы начнем заново. Это относится и к парням со вторым классом тоже. Но есть условие. – Я отлично видел, что заинтересовал людей, на лицах собравшихся явственно читалось любопытство. – Вы же не думаете, что я круглый дурак и сделаю все это просто так. Во-первых, я больше ничего не хочу слышать о переводе на другие корабли. В будущем будет существовать только один путь уйти с «Горца» – на повышение. Немедленно по выходе из Труна мы начнем подготовку старших матросов и других специалистов. Я хочу, чтобы вы сделали этот корабль самым счастливым в Лондондерри. Итак, могу я порвать эти бумаги? – Я поднял вверх стопку форм. Я видел, что люди озадачены. Они еще не знали, как поступить, но витавшее в воздухе напряжение ощутимо ослабло. В тот самый момент между командой и офицерами появлялись некие новые узы. Я улыбнулся и счел возможным слегка подразнить людей: – Ну, решайте же скорее.

Они тоже рассмеялись.

– Ладно, можете ничего не говорить. Я вижу ответ. Номер один, возьмите эти бумаги и определите туда, где им самое место. Нет, пожалуй, так не пойдет. Вы их наверняка где-нибудь припрячете. Лучше передайте их чифу, он их сожжет. Будет хоть какая-то польза.

Последовал взрыв смеха, но я поднял руку, призывая к тишине.

– Итак, прежде чем я сойду с этого пьедестала, хочу сказать следующее: я не потерплю двух вещей. Одна – это неявка на корабль перед выходом в море. Я хочу, чтобы вы всегда возвращались на корабль, в каком бы виде ни находились. Другая – халатное отношение к своим обязанностям. И еще одно. Вы должны помнить, что обязанность офицера – заботиться о своих подчиненных. Если у вас проблемы – обратитесь к своему офицеру, и он их решит. Если он не сумеет – решу я. Раз уж нарушителей на корабле не будет, у меня появится время и для других дел.

Мы нашли причину неприятностей. Здесь происходило слишком много перемен. «Горец» был кораблем старшего офицера, на нем постоянно находился штаб, и у офицеров не хватало времени, чтобы уделять внимание команде. Мы обнаружили удивительные вещи. У некоторых матросов путаница в оплате существовала годами, и никому до этого не было дела, о медалях и поощрениях даже вопроса не возникало, о повышениях речь также не велась. Просьбы о переводе сменились потоком самых разнообразных просьб и жалоб. Мы создали специальное «бюро жалоб» и делали все возможное, чтобы разобраться с проблемами каждого. Число нарушений свелось практически к нулю. Поскольку нарушителей не стало, у рулевого, который одновременно выполняет обязанности корабельного полицейского, появилось изрядно свободного времени. Мы поручили ему заниматься самодеятельностью.

Наш корабль «усыновил» город Перт. Во время стоянки в Труне мы отправили письмо мэру с приглашением городской администрации посетить корабль. По прибытии они вручили нам в качестве подарка три волынки. Очевидно, таков был заказ одного из предыдущих капитанов, имевших музыкальный слух. Я принял подарок и выразил признательность настолько искренне, насколько мне позволило удивление. Боюсь, высокопоставленные городские чиновники все же заметили испуг на моей физиономии, когда гигантский пакет – это был куб размером 4 на 4 фута – открыли на верхней палубе, потому что он был слишком велик, чтобы внести в кают-компанию. Тогда меня спросили, чего бы я желал для корабля. Я высказался за шелковый флаг, чтобы поднимать его воскресным утром. Это очень старый флотский обычай, сейчас уже почти забытый. В последний раз я видел подобное на «Худе». Благодаря доброте жителей города Перт флаг нам прислали, и он стал одной из мелочей, впоследствии превративших «Горец» в первоклассный корабль.