Текст книги "Исследователи Гора"

Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.

– Кису, – окликнул я. – Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.

30. МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ИДТИ ВВЕРХ ПО РЕКЕ

– Не дайте каноэ перевернуться! – заорал Кису, перекрикивая грохот воды.

Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.

– Не спотыкайся, Голая Рабыня! – прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.

– Хорошо, госпожа. – Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.

Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.

Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто – имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания – разве что прикрикивали, веля заткнуться.

– Держите крепче! – крикнул Кису.

Айари и Элис изо всех сил натянули веревки.

Мы налегли на каноэ, ничего не видя из-за слепящих брызг.

31. МЫ ОСТАНАВЛИВАЕМСЯ РАДИ ОБМЕНА. ПРИЗНАНИЯ РАБЫНИ

– Обмен! Обмен! – раздавались крики. – Мы друзья! Друзья!

– Не показывай меня раздетой, господин! – взмолилась белокурая дикарка.

Мы вытащили каноэ на берег. Я связал руки дикарки за спиной, захлестнул ей шею веревкой и бросил свободный конец Элис. Мы с Кису решили, что, поскольку варварка, в отличие от остальных рабынь, раздета, уместнее будет вести ее на веревке, как будто она только что захвачена в рабство. Если туземцы заподозрят, что это рабыня, впавшая в немилость, то продать ее будет сложно: цена на таких рабынь обычно бывает бросовой. Увидев же веревку на шее, они догадаются, что мы совсем недавно приобрели рабыню и сами не знаем, стоит ли ее продавать.

– Как получилось, что вы идете с ней по реке с запада? – спросил один из жителей деревни на ломаном ушинди.

Я не понял вопроса.

Белокурая дикарка в ужасе дрожала под жадными мужскими взглядами.

– Она – талуна? – спросил другой.

Я снова не понял.

Руки туземцев сновали по ее телу, ощупывали и тискали его, вплоть до самых укромных уголков. Девушка жалобно стонала и вздрагивала.

– Гляньте-ка, – сказал один, указывая на клеймо на ее левом бедре.

Мужчины принялись с интересом разглядывать клеймо. Прежде им не доводилось видеть клейменых женщин. Элис незаметно одернула свою коротенькую красную юбочку, чтобы надежней скрыть собственное клеймо. Дикарка корчилась и извивалась, отчаянно пытаясь высвободить руки. Хорошо, что узел тугой, подумал я. Если бы она оттолкнула кого-то из мужчин, ей бы попросту отрубили руки.

Я подал знак, Элис дернула веревку, и мы направились к воротам деревни.

– Обмен! – крикнул я. – Друзья! Друзья!

Все-таки Айари был удивительным человеком.

Вряд ли хоть кто-то в деревне знал на ушинди больше двух десятков слов, но Айари с помощью жестов и палочки, которой он выводил на пыльной земле какие-то знаки, не только быстро и удачно провел обмен, но и ухитрился добыть ценные сведения.

– Шаба был здесь.

– Когда? – спросил я.

– Вождь сказал – давно, – ответил Айари. – Он задержался тут на неделю. Кто-то из его людей заболел.

– Ну что ж, тогда понятно, почему местные люди знают кое-какие слова на ушинди.

– Верно, – кивнул Айари. – Шаба и его друзья тоже наверняка выучили кое-что на местном языке.

В обмен на ножи и цветные стеклышки мы приобрели несколько мешков мяса, фруктов и овощей.

– Есть еще новости? – спросил я.

– Есть, – усмехнулся Айари. – Нам советуют поворачивать обратно.

– Это почему?

– Вождь говорит, что, начиная с этого места, река становится особенно опасной. Враждебные племена, бурные течения, хищные звери, чудища и талуны – белые лесные воительницы. – Айари указал на мою белокурую дикарку. Она стояла на коленях со связанными за спиной руками. Хорошенькая Элис безмятежно крутила конец веревки, захлестывавшей шею Голой Рабыни. – Они решили, что она – одна из них. Я объяснил им, что это всего-навсего рабыня.

– Правильно, – сказал я, глядя на дикарку. Она низко склонила голову.

– Шаба отправился вверх по реке? – спросил я.

– Да, – ответил Айари.

– Тогда и я пойду вверх по реке.

– Мы все, – сказал Кису, – пойдем вверх по реке. Я вопросительно глянул на него.

– Это входит в мой план, – объяснил он.

– Тот самый таинственный план?

– Да, – улыбнулся Кису.

– Говорил ли вождь или кто-нибудь другой о том, что увидели люди в рыбацкой деревне? Помнишь, они боялись говорить о чем-то страшном? – спросил я.

– Я спрашивал, – ответил Айари. – Они не видели ничего необычного.

– Значит, мы потеряли след, – сказал Кису.

– Возможно, – пожал я плечами. – Ну что, в путь?

– Еще чего! – возмутился Айари. – Сегодня ночью здесь будет праздник. Пир, песни, танцы.

– Отлично, – сказал я.

Поздно ночью, когда празднество утихло, мы улеглись спать в хижине, окруженной частоколом. Из всех деревень, встреченных нами на пути, только эта была обнесена оградой. Наверное, к востоку от этих мест действительно небезопасно. Я услышал шорох и тихий стон – и приоткрыл глаза. В свете луны, просачивающемся в хижину сквозь тростниковую крышу, я увидел, что белокурая дикарка со связанными за спиной руками встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, поползла ко мне. Она ползла до тех пор, пока веревка, удерживающая ее у рабского шеста, не натянулась до предела.

– Я знаю, что мужчины – мои хозяева, – прошептала она тихо-тихо, чтобы не разбудить меня. Она говорила на английском языке, уверенная, что никто вокруг не понимает его. – Меня научили этому здесь, в мире, где все живут по законам естества. В глубине души, в самом сердце, я знала это и раньше. Я знала это всегда. Я твоя, мой милый, мой прекрасный господин. Почему ты не берешь меня? Возьми меня и сделай со мной все, все, что хочешь, ибо я – рабыня. Тогда, в Шенди, ты так властно, всецело подчинил меня себе… неужели ты думаешь, что я забыла чудесные ощущения? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть ни с чем не сравнимое чувство полной покорности и бесконечного восторга? Это чувство превратило меня, гордую землянку, в беспомощную рабыню! Я, рабыня, вновь хочу лежать распластанной в объятиях своего господина. Почему, ну почему ты не обнимешь меня? Я так хочу служить тебе, господин! Разве я тебе не нравлюсь? Что мне сделать для тебя? Неужели я должна молить тебя о прикосновении? Неужели ты не понимаешь, что я не могу сделать этого, не могу признать в мужчинах своих хозяев, потому что я – женщина Земли?

Она тихонько всхлипнула – несчастная пленница, запутавшаяся в условностях и предрассудках.

– Почему мужчины Гора не отказались от права властвовать и подчинять – права, данного им самой природой? Почему они остались сильными, гордыми, радостными и свободными? Почему они так не похожи на мужчин моего мира? Разве они не знают, что мужчине не пристало быть сильным и счастливым? Разве их не учили, что удел мужчины – смятение, тоска и внутренний раздор? Разве им неизвестно, что мужчина должен подчиниться внешним условностям и отвергнуть свою истинную сущность? Но неужели вина, страх и ранняя смерть от бесчисленных отвратительных болезней – лучшая доля для мужчины, чем свобода и счастье? Не знаю. Я ведь всего-навсего женщина. Почему мужчины Гора так не похожи на землян? Потому ли, что их разум не отравлен земным ядом? Я не знаю. Может быть, это известно Царствующим Жрецам – если, конечно, они существуют. А может быть, причина проста: гориане, в отличие от землян, не желают отказываться от своей мужской сущности. Мужчины Гора, как звери, как чувственные боги, подчиняют себе женщин и полностью властвуют над ними просто потому, что им это нравится, просто потому, что они – мужчины. Неужели меня это отталкивает? Ну конечно же нет! Ведь я – женщина. Меня восхищает их прямодушие, мне нравится, что они не скрывают своего превосходства над женщинами, данного им самой природой. Они не играют в игры. Они швырнули меня себе под ноги, туда, где мне и надлежит быть. Противно ли мне это? Нет, ибо я – женщина. Только рядом с настоящим мужчиной женщина превращается в настоящую женщину. Я не знаю, по каким причинам мужчины Гора не похожи на мужчин Земли – по генетическим, культурным или тем и другим вместе. Я просто знаю, что это так. Гориане остались мужчинами просто потому, что им это нравится. И мне это тоже нравится – ведь только рядом с настоящим мужчиной я смогу стать настоящей женщиной.

Затаив дыхание, я наблюдал за девушкой в рассеянном лунном свете сквозь полуопущенные ресницы. Она снова потянулась ко мне.

– Я не знала, что на свете бывают такие мужчины, – зашептала она опять очень тихо, боясь разбудить меня. Говорила рабыня по-английски – очевидно, только на этом языке она могла выразить сложные чувства. Она всхлипнула и испуганно задохнулась: – Как я ужасна! Хорошо, что веревка коротка. Я хочу подползти к тебе и доставить тебе наслаждением языком и губами. Я надеюсь, ты не избил бы меня за то, что я потревожила твой сон… – Она помолчала и добавила так тихо, что я едва расслышал: – Я, земная женщина, признаю, что мужчины – мои хозяева. Я, земная женщина, признаю, что я – рабыня. Я, земная женщина, молю моего господина прикоснуться ко мне.

Я не шелохнулся.

Медленно, бесшумно она отползла назад и легла, свернувшись в клубочек, под невольничьим шестом. Я услышал, как она тихонько плачет, и усмехнулся про себя. Этой ночью она далеко продвинулась по дороге, ведущей к истинному рабству. Она призналась в том, что она – рабыня; пусть даже шепотом, чтобы я не мог ее расслышать; пусть даже на языке, который я, по ее мнению, не мог понять.

32. МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ САМКИ. СОН РАБЫНИ. ТКАНЬ И БУСЫ

– Держите крепче! Не переверните! – крикнул Кису. Мышцы его были напряжены, по телу струился пот.

Мы тащили каноэ на плечах вверх по склону. Впереди шел Айари, за ним – девушки и Кису; я удерживал корму. В двух сотнях ярдов от нас грохотал водопад, из-под ног летели камни.

– Я больше не могу, – задыхаясь, выговорил Айари.

– Вперед! – приказал Кису.

– Но я устал!

– Я сказал, иди!

– Хорошо, – проворчал Айари. – Я не спорю с теми, кто сильней.

Это был одиннадцатый водопад на реке Уа и наша четвертая переправа за день. Иногда нам приходилось тащить каноэ волоком. Шабе с его разборными лодками наверняка было легче. Не говоря уже о том, что у него было много здоровых мужчин. Мы же могли полагаться только на себя… и на трех хрупких рабынь.

– Я не могу идти дальше, – повторил Айари.

– Давайте отдохнем, – сказал я.

Мы медленно опустили каноэ на землю. Я подпер его камнями, чтобы оно не соскользнуло вниз по склону, и огляделся.

Вокруг высились деревья. Яркие тропические птицы порхали над головой. Издали доносился обезьяний гомон.

– Принесите все, – бросил Кису.

– Да, господин, – нестройным хором отозвались девушки и поспешили за веслами, мешками и тюками, оставленными внизу, в нескольких сотнях ярдов.

– Шаба был здесь, – сказал Кису, усаживаясь на землю и вытирая катившийся градом пот.

– Если бы не он, нам было бы куда трудней переправиться, – заметил я.

– Это уж точно, – усмехнулся Кису.

Мы не в первый раз шли по переправе, наведенной Шабой и его спутниками. Сами того не ведая, они расчистили нам дорогу, вырубив деревья, корни, лианы и прочие препятствия.

Я мысленно улыбнулся. Теперь я точно знал, что мы движемся гораздо быстрее Шабы. К тому же он потерял целую неделю из-за болезни своих людей – об этом мы узнали в деревне, где столь удачно раздобыли себе провиант. Такое положение дел устраивало меня донельзя. По разным приметам я вычислил, что Шаба опережает нас не более чем на пятнадцать – двадцать дней.

Я посмотрел вниз. Рабыни одна за другой поднимались по склону, таща поклажу. Первой шла Тенде, за ней Элис, последней шагала белокурая дикарка – обнаженная, стройная и прекрасная. На голове она несла огромный тюк, слегка придерживая его руками.

Девушка посмотрела на меня, и мне понравился ее взгляд. Это был взгляд рабыни, устремленный на господина. Рабыни сгрузили ношу и снова пошли вниз – за один раз они не могли забрать все.

Айари лежал на спине, задумчиво глядя в небо. Кису смотрел вниз, на стремительное течение реки.

Через несколько минут девушки вернулись. Они снова шли в затылок друг другу, и снова белокурая дикарка замыкала шествие, очень стройная, очень хорошенькая, с прямой спинкой. Тюк на ее голове был обмотан красной тканью и туго перевязан веревками.

– Стой. Не снимай поклажу, – приказал я, встал и направился к ней. Она послушно замерла и вытянулась.

– Ты симпатичное вьючное животное, – сказал я.

– Да, господин. Я – вьючное животное. Я – рабыня.

Я посмотрел на нее. Наши взгляды встретились. Она вспыхнула и испуганно отвела глаза. Неужели мне известна о ней вся правда? Неужели мне известно, что она признала себя рабыней, жаждущей объятий господина? Нет, этого не может быть; ведь я крепко спал, к тому же я не знаю английского. И все же после той ночи, пять суток назад, когда я услышал ее тайные признания, наши отношения неуловимо изменились. Она начала робко и жалобно поглядывать на меня. После той ночи я мог делать с ней все, что пожелаю.

Блондинка снова взглянула на меня, и в ее глазах мелькнул страх. Неужели я разгадал ее тайну? Ну конечно же нет. Это невозможно!

– Можешь снять груз, – разрешил я.

– Благодарю тебя, господин.

– Отдыхай, – велел я. – Ложись на живот, голову налево, ноги раздвинь, руки вдоль тела, ладонями вверх.

– Да, господин.

День выдался трудным и долгим. Наконец мы разбили лагерь у ручья, впадавшего в Уа. Белокурая дикарка подошла ко мне и, не спросив раз решения, принялась бережно снимать с меня изорванную, перепачканную тунику. Раздев меня, она нежно поцеловала мою грудь и левое бедро.

– Ты – вышколенная рабыня? – спросил я.

– Нет, господин. – Она опустилась передо мной на колени, прижимая к себе грязные лохмотья. – Одежда господина испачкалась…

Я промолчал. Она наклонилась и снова нежно поцеловала меня.

– Земная женщина целует своего господина?

– Да, господин.

– И все-таки ты – хорошо обученная рабыня.

– Нет, господин.

Она посмотрела на меня снизу вверх, поднялась и пошла к ручью. Развалясь на земле, я смотрел, как она, стоя на коленях, самозабвенно стирает и полощет в реке мою одежду. Гордая земная женщина превратилась в мою прачку.

Выстирав тунику, рабыня отжала ее чуть ли не досуха, и я позволил ей одеть меня. Прежде чем запахнуть и завязать мое одеяние, она опять поцеловала меня – на сей раз в грудь и в живот – и опять опустилась передо мной на колени, склонив голову.

– Пойди принеси дров для костра, – приказал я.

– Да, господин.

Стояла ночь. Кису и Айари уже уснули. Тенде и Элис cо связанными за спиной руками тоже спали, привязанные к деревцу, которое служило нам невольничьим шестом.

Белокурая дикарка глянула на меня, потупилась и принялась подбрасывать ветки в огонь. – В джунглях не так-то легко развести костер. Обычно дважды в день проходит сильный дождь – первый раз после полудня, второй – поздно вечером, за один-два ана до полуночи. Ливни часто сопровождаются неистовыми ветрами – до ста двадцати пасангов в ан, – и лес промокает насквозь. Дрова приходится искать под скальными навесами или под упавшими деревьями. Даже в полуденную жару трудно найти подходящее бревно – из-за зноя и ливней в джунглях такая высокая влажность, что над лесом клубится пар, а густые кроны деревьев, куполом сплетаясь над землей, сохраняют влагу и поддерживают парниковый эффект. Высокая насыщенность кислородом, влажность, зной, запах сочной зелени и преющих плодов, сладковатый душок гниющей древесины – все, вместе взятое, и создает особую, ни с чем не сравнимую ауру джунглей, прекрасную и пугающую одновременно. Но это – в дневные часы. По ночам в джунглях свежо, даже зябко; с заходом солнца сам воздух становится более разреженным. Ночью еще сильней, чем днем, чувствуешь, как огромен и грозен тропический лес. При свете дня, когда тебя плотным кольцом окружают зеленые заросли, трудно представить, сколь велики джунгли на самом деле. Только во тьме, когда обостряются все чувства, начинаешь понимать, что лес простирается на тысячи пасангов, что ему нет ни конца ни края…

Белокурая дикарка палочкой шевелила угли в костре. Я молча наблюдал за ней.

В тропическом лесу нельзя разбивать лагерь под большими деревьями. Из-за обилия влаги корни деревьев не уходят глубоко в землю, но растут во все стороны почти горизонтально, и ураганный ветер с легкостью вырывает из земли могучие стволы.

Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась.

Разнообразие деревьев в джунглях попросту невероятно. Одних только пальм больше полутора тысяч видов, и у некоторых из них длина листьев достигает двадцати футов. Веерная пальма – огромное дерево, листья которого растут наподобие веера – являет собой великолепный источник питьевой воды: в углублении у основания каждого листа после дождей собирается не меньше литра чистейшей, прозрачной воды. Некоторые деревья круглый год сбрасывают листья, оставаясь при этом пышными и зелеными, другие же теряют листву в течение нескольких недель, после чего на них сразу распускаются почки и появляются новые листья. Занятно, что их жизненные циклы никак не связаны c временами года.

– Господин?

– Да, – отозвался я. Рабыня низко опустила голову:

– Нет, ничего.

В тропическом лесу можно различить три экологических уровня, или яруса, для каждого из них характерны особые формы фауны и флоры. Верхний ярус сложен гигантскими деревьями. В высоту они достигают двухсот горианских футов. Второй, средний, ярус обычно называют пологом. Это oгромный зеленый шатер, который мы видим, пролетая над лесом на тарнах или обозревая его с горной вершины; высота яруса – от шестидесяти до ста двадцати пяти горианских футов. Нижний ярус поднимается от земли до начала полога и называется подстилкой тропического леса.

В верхнем ярусе обитают главным образом птицы – попугаи, длинноклювые пересмешники, иглохвостые литы. Однако встречаются там и обезьяны, древесные урты, змеи, насекомые. Фауна среднего яруса – полога – поражает разнообразием певчих птиц зяблики, миндары, хохлатый лит и лит обыкновенный, плодовый тиндель, желтый гим, несколько видов попугайчиков. Из прочих животных водятся змеи, обезьяны, урты, белки, длиннохвостые дикобразы, ящерицы, ленивцы, а также всяческие насекомые – муравьи, многоножки, скорпионы, жуки и мухи. В нижней части полога можно увидеть птиц покрупней, вроде мраморноклювого дятла или птицы зонтик. Попадюатся здесь и обезьянки гверноны. В подстилке тоже обитает множество птиц – например, кривоклювый горт, который питается грызунами, главным образом земляными уртами, или насекомоядный вьюрок-свистун. Ближе к реке появляются новые виды – хохлатый рыболов, желтоногая цапля. Конечно же, в нижнем ярусе водятся змеи – осты и хиты – и разнообразные насекомые. Я уже говорил о каменном пауке и термитах. Кстати, термиты чрезвычайно важны для здоровья леса: они питаются стволами и ветвями упавших деревьев, превращая их в плодородную труху. Позже бактерии разлагают ее до гумуса, а из самого гумуса получают азот и минеральные вещества. Полным-полно тут и маленьких зверушек-долгопятов, черных белок, четырехпалых уртов и джиан – крохотных, величиной с кошку, пантер, совершенно не опасных для человека, а также сумчатых броненосцев и мелких грызунов, вроде земляных уртов. Здесь же обитают тарски, муравьеды и более двадцати видов маленького, юркого однорогого табука. Из хищников попадаются ларлы, лесные пантеры и множество диких кошек помельче. Все они, как правило, избегают встреч с человеком. Вообще, в тропическом лесу хищники менее опасны, чем в северных широтах, – вероятно, потому, что в джунглях им с избытком хватает пищи. Однако они без колебаний набросятся на человека, если их напугать или раздразнить.

Зато в джунглях Уа совершенно не водятся слины. Обычно, вылезая ночью из норы, слин идет по первому же следу и никогда не бросает его. Для людей он даже опасней, чем северный ларл. Я думаю, что слин, вообще-то широко распространенный на Горе, редко встречается в тропических лесах из-за дождей и сырости. Этому мохнатому норному зверю, должно быть, весьма неуютно в подобном климате. Но на реке Уа часто попадается зверек, похожий на слина, только гораздо мельче – зидер. Днем он охотится в воде, а к ночи возвращается на берег, в гнездо, построенное из веток и грязи.

Я вслушивался в ночные звуки джунглей, во все эти шорохи, крики, трели, уханья и поглядывал на белокурую дикарку. Пора было привязывать ее к невольничьему шесту.

Вопреки распространенному мнению, через подстилку джунглей не надо прорубаться с мачете или пангой. Напротив, растительность здесь довольно редкая, поскольку полог не пропускает солнечных лучей. Стройная колоннада стволов, поддерживающих полог, не мешает обзору. Стволы напоминают грандиозные колонны темных храмов Посвященных в Турий и Аре. Только здесь, в тропическом лесу, естественная архитектура света и тени – это торжество самой жизни, а не безумное творение мрачных и унылых людей, отказавшихся от женщин, даже рабынь, и паразитирующих на предрассудках низших каст. Конечно, в джунглях встречаются и непроходимые заросли, но для девственного тропического леса они не характерны. Заросли образуются в тех местах, где люди вырубили лес, а потом бросили расчищенную площадку.

Белокурая дикарка подкинула веток в костер.

– Зачем ты поддерживаешь огонь?

– Прости меня, господин, – пролепетала она.

Я усмехнулся. Девчонке явно не хотелось уходить, хотя она прекрасно знала, что время отправляться к невольничьему шесту.

– Пора тебя привязывать, – напомнил я.

– Может быть, сегодня обойдемся? – спросила она, и глаза ее тут же расширились от страха. – Прости, господин! Пожалуйста, не бей меня!

– Иди и сядь под невольничьим шестом, – приказал я. – Руки скрести за спиной.

– Да, господин.

Я выждал несколько минут. Она не шевелилась и не осмеливалась даже покоситься на меня через плечо.

– Подойди сюда, – велел я, – и встань передо мной на колени.

Она проворно выполнила приказание и взмолилась:

– Пожалуйста, господин, не бей меня!

– Что у тебя на уме?

– Ничего, господин. – Она запнулась и потупила взгляд.

– Ты весь вечер хочешь что-то сказать. Я разрешаю.

– Но я не смею…

– Говори, – приказал я.

– Тенде и Элис одеты, – с горечью произнесла дикарка.

– Если это можно так назвать. К тому же мы в любой момент можем сорвать с них эти жалкие лоскутки.

– Да, господин.

Она с болью смотрела на меня, в глазах ее стояли слезы

– Итак, земная женщина, – сказал я, – уж не хочешь ли ты снова получить шанс, который однажды отвергла, и попросить, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?

– Да, господин. Я молю тебя об этом.

– Несмотря на то что ты – земная женщина?

– Да, господин, несмотря на то, что я – земная женщина

– Ну что ж, земная женщина, я дарю тебе эту возможность.

Она низко склонила голову и еле слышно прошептала

– Прошу тебя, господин, дай мне одежду.

– Ты молишь о разрешении заслужить ее?

– Да, господин!

– Способом, какой я сочту подходящим?

– Да, господин, – всхлипнула она

– Помнится, когда Элис, такая же рабыня, как и ты, просила меня об этом, ты обозвала ее шлюхой

– Да, господин…

– Значит, теперь ты тоже шлюха?

– Да, господин. Теперь я тоже шлюха.

– А вот и ошибаешься, – сказал я. – Никакие вы не шлюхи – ни ты, ни Элис.

Она в недоумении подняла голову:

– Господин?

– В своем тщеславии, – продолжал я, – ты слишком много о себе возомнила.

– Но, господин…

– Ты что, считаешь себя свободной женщиной?

– Нет…

– Так вот, шлюха – это свободная женщина. И в следующий раз поостерегись сравнивать себя с ней, ибо за подобную дерзость тебя могут разорвать на части. Любая шлюха в тысячу раз выше тебя, потому что она свободна, а ты – всего-навсего рабыня.

– Да, господин. Пожалуйста, прости меня, господин! – Она снова опустила голову; рыдания сотрясали ее тело. Я выжидательно смотрел на девушку.

– Я молю о разрешении заслужить себе одежду. Я готова это любым способом, какой будет угоден моему господину. Я смиренно и робко молю об этом, потому что я всего-навсего жалкая рабыня.

Она подняла голову. Наши взгляды встретились.

– Продемонстрируй мне поведение самки.

– Что, господин? – изумилась блондинка

– Поведение самки, – повторил я. – Ты наверняка изучала биологию и различные модели поведения. Она непонимающе смотрела на меня.

– Например, в царстве животных, – подсказал я

– Но я не животное!

– Человек вовсе не чужд природе и не отделен от нее, он одно из самых интересных и загадочных ее творений. Человек – такое же животное, как, к примеру, слин. Более того, эволюция и неумолимый естественный отбор привели к тому, что мы стали в большей степени животными, чем наши бессловесные братья; наша животная сущность гораздо полней, сложней и утонченней, чем у них.

– Я знаю, что мы произошли от животных…

– Дело не только в происхождении. Дело в том, что мы Животные по своей сути – если, конечно, у тебя хватит рмелости это признать.

Она смотрела в землю.

– Может быть, в один прекрасный день, – продолжал я, – интеллект слинов разовьется настолько, что они научатся логически мыслить и, следовательно, ошибаться. И знаешь, каково будет их первое заблуждение? Они решат, что они – вовсе не слины.

– Но это же глупо, – улыбнулась блондинка.

– А разве не глупо, когда точно так же рассуждают люди?

– Наверное…

– Если я не могу решить алгебраическую задачу, я обращусь за помощью к математику, а не к слину. Но не потому, что слин – животное, а математик – нет; просто он лучше разбирается в алгебре Слово «животное» употребляется в разных смыслах. «Звериная прелесть» звучит лестно, а «напился как скотина» – оскорбительно. Человек – животное в самом прямом, буквальном смысле. Однако порою мы расщепляем значение этого слова надвое, выделяя себя в отдельную категорию. Зачем мы это делаем, не знаю… – Я окинул ее взглядом. – Если тебе интересно, можем продолжить. Вот ты, например, животное не только в биологическом, но и в юридическом смысле. В отличие от меня.

В глазах рабыни застыл испуг.

– С точки зрения горианских законов ты – самое настоящее животное. У тебя нет даже имени. Тебя можно заковать в ошейник и водить на поводке. Тебя можно продавать и покупать. Твой хозяин волен избивать тебя, делать с тобой все, что пожелает, распоряжаться тобой по своему усмотрению. Ты абсолютно бесправна. Перед лицом закона ты – то же самое, что вуло.

– Да, господин, – прошептала она.

– А теперь можешь начинать. Продемонстрируй мне модели поведения самки.

– Но я их не знаю… Я расхохотался.

– Я – не развратная женщина!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть гордость и достоинство?

– Нет, господин…

– Тогда приступай.

– Но я не знаю как, – разрыдалась блондинка. – Я не умею!

– Сбрось с себя шелуху условностей! – сказал я. – Они противны твоей природе. В каждой клеточке твоего тела таятся сокровища. И ключ к этой истине скрыт в потаенных глубинах сознания. Разыщи этот ключ! Из миллионов женщин эволюция отбирала лишь тех, которые способны доставить наслаждение мужчине. Ты – продукт эволюции. И не говори мне. что не знаешь, как ведут себя самки. Эти модели поведения заложены в тебе на генетическом уровне, сколько бы ты это ни отрицала. Они у тебя в крови, сладкая моя рабыня!

– Нет, нет, – всхлипывала она.

– Приступай.

Она в отчаянии откинула голову и вцепилась себе в волосы, но вдруг замерла, пораженная, и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Упругая грудь ее приподнялась, соски набухли.

– Вот-вот, – кивнул я, – прислушайся к самке, которая живет в тебе.

– Что я делаю? – в ужасе прошептала она.

Блондинка села, грациозно вытянула стройную ножку и принялась медленно, нежно поглаживать ее, скользя ладонями от лодыжки к колену.

– Видишь, – сказал я, – уже лучше. Это первобытный инстинкт; он живет в тебе, в твоей коже, в кончиках пальцев. Самка соблазняет самца – что может быть естественней? Нужно только отбросить страх..

– Я боюсь…

– Разожги огонь, – приказал я.

– Но, господин…

– Я хочу лучше видеть мою самку.

– Хорошо, господин.

Я смотрел, как она собирает дрова, как несет их к костру, как опускается на колени и подбрасывает поленца в огонь, то и дело поглядывая на меня. Все это время она вела себя как самка. Я не сомневался, что так и будет. Возбуждение ее нарастало; каждый шаг, каждое движение были исполнены чувственности. Казалось бы, пустяк – подбросить веточку в костер, поставить перед мужчиной тарелку с едой; но даже в таких мелочах женщина может быть бесконечно соблазнительной. Она чувствовала на себе мой взгляд. Интересно, понимают ли женщины, как они красивы, как желанны? Наверное, нет – иначе не удивлялись бы, что мужчины стремятся сделать их рабынями.

– Теперь ты движешься, как рабыня перед господином.

– Я и есть рабыня перед моим господином.

Рабыню очень легко отличить от свободной женщины. Достаточно посмотреть, как она подносит своему господину чашу или наливает ему вино. Томные, скользящие движения и плавные жесты выдали не одну рабыню, которая пыталась бежать из города, переодевшись в платье свободной женщины. К ужасу девушки, путь ей преграждали копья стражников: «Куда это ты собралась, рабыня?». Затем беглянку ставили на колени, срывали с нее одежду и, обнаружив ошейник и клеймо, возвращали хозяину. Нечего и говорить, что ее ждало страшное наказание.

Я пожирал рабыню глазами.

На Земле чувственная женщина подвергается общественному порицанию. Доказательством этой патологии служит презрение, с каким земляне относятся к стриптизершам и исполнительницам экзотических танцев. У земной женщины много свобод, нет только главной – вести себя как женщина. В результате женщины, не имеющие права быть женщинами, начинают подражать мужчинам. Неудивительно, что им снится, как их, связанных по рукам и ногам, бросают к ногам победителей.

На Горе все наоборот. Рабынь учат осознавать свою глубинную, безусловную, безграничную женственность. И вскоре они уже бессознательно ощущают себя самками и ведут себя как самки. Более того, рабыня знает, что она не просто самка, но самка в наивысшем смысле слова – самка, всецело принадлежащая мужчинам. Это знание возбуждает ее и сквозит в каждом ее движении. Это – женщина из женщин, женщина, достигшая биологического совершенства, женщина во власти мужчин, предназначенная для того, чтобы покоряться и служить им. Рабыня.