Текст книги "Тайны Пушкина"

Пушкин и польские события

В статье «Десятая глава «Евгения Онегина» – история разгадки» литературовед Б. Томашевский сообщает: «В 1906 году, в издании «Пушкин и его современники», выпуск IV, появилось составленное В. И. Срезневским описание рукописей Майковского собрания. Описание предварено кратким введением, в котором, между прочим, говорится:

«В 1904 году Рукописное отделение библиотеки Академии Наук обогатилось ценнейшим собранием автографов Пушкина, принесенным в дар Академии вдовой покойного Леонида Николаевича Майкова Александрой Алексеевной Майковой…» В таком описании, которым по мнению автора не было «нарушено желание жертвовательницы», значилось два загадочных пункта: 37 д) Наброски из Путешествия Онегина. Листок сероватой бумаги с клеймом 1823 г. Среди текста красная цифра 55.

57) «Нечаянно пригретый славой…» и «Плешивый щеголь, враг труда…» (1830?). В четвертку, 2 л. (1 л. перегнутый пополам). На бумаге клеймо 1829 г. Красные цифры: 66, 67. Текст писан с внутренней стороны сложенного листа. Поправок почти нет; писано наскоро, многие слова недописаны, собственные имена обозначены буквами».

Речь идет о шифрованных текстах, так называемых криптограммах, составленных Пушкиным и относящихся к уничтоженной им десятой главе «Евгения Онегина». Мастерство, которым Александр Сергеевич обладал в умении составлять шифры и криптограммы, заставило исследователей его творчества десятилетиями ломать головы над их расшифровкой. То, что Пушкин в совершенстве владел этой «наукой», доказывают и исследования академика В. А. Чудинова. В рисунке А. Пушкина «Медный всадник», он по методике Шиллинга фон Конштадта «выявил» целых семь криптограмм!

Во всем мире способности и знания лингвистов используются криптографами для успешного дешифрования переписки противника! А сами специалисты – ценятся на вес золота! 26 августа 1831 года армия генерала Паскевича штурмом берет Варшаву. Именно в это время, российским спецслужбам, путем дешифровки секретной переписки руководителей польского восстания удалось получить точные имена близких связей польских заговорщиков в российском и других дворах Европы.

А за месяц с небольшим до этого, 20 июля 1831 года Пушкин пишет письмо Николаю 1 с просьбой зачислить его на государственную службу. Обычно подобные бумаги в царской канцелярии рассматривались, мягко говоря, не слишком быстро, как минимум месяцами. Однако в этом конкретном случае прошение было рассмотрено мгновенно! Уже 21 июля (на следующее утро!) Николай I приказывает Бенкендорфу, курирующему Департамент внешних сношений МИД, дать указание Нессельроде принять Пушкина на службу. 23 июля Нессельроде получает письмо от Бенкендорфа от 22-го числа о Высочайшем повелении определить Пушкина в Государственную Коллегию Иностранных Дел!

В связи с польскими событиями западная пресса развернула в Европе настоящую информационную войну против России. Пушкин, по долгу своей новой службы, знал о готовящемся штурме Варшавы и о вероятности в связи с этим начала массированной истерической кампании в западных средствах массовой информации. Буквально на следующий день после взятия Варшавы стихотворения А. Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» были представлены Николаю I. Седьмого сентября 1831 г. было получено цензурное разрешение на выпуск брошюры «На взятие Варшавы» с произведениями А. С. Пушкина и В. А. Жуковского. Такой молниеносной публикации литературных произведений Россия еще не знала! Стихотворения А. Пушкина «попадают» в прессу Франции, Германии и Австрии, вызывая немалый интерес в политических и культурных кругах этих стран. Австрийский посол в Петербурге граф К. Л. Фикельмон к письму австрийскому канцлеру Меттерниху с разъяснением политической обстановки в России, связанной с польским восстанием, приложил стихотворения А. Пушкина. При этом подчеркивал, что текст был одобрен императором Николаем I.

Таким образом, эти произведения расцениваются как способ выражения позиции русского правительства. Тонкий дипломатический ход! Он заставлял руководителей европейских государств серьезно задуматься о возможных последствиях своих действий, но в то же время не давал никаких поводов для использования художественных произведений российских подданных Пушкина и Жуковского в качестве аргументов для инсинуаций и обвинений в адрес официальной позиции России в польском вопросе. Пушкин уже в начале своей государственной карьеры оказался на острие политической контрпропаганды самого высокого уровня.

 
Клеветникам России.…
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах – попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов…
 

Пушкин и политика России на Балканах

Я уже упоминал о том, что Европа была всерьез обеспокоена политикой императора Николая I, считавшего миссией России покровительствовать православным балканским славянам и грекам. Именно в эти годы Пушкин использует свой гениальный литературный дар на благо возрождения культурно-исторических связей России и славянских народов, населяющих Балканы. Пушкин был хорошо знаком с сербской народной поэзией. В молодости, будучи в Бессарабии, поэт записывал сербские предания и песни из уст выходцев из Сербии, знал от первоисточников подлинное фонетическое звучание южнославянских песен.

В его библиотеке имелись книги, связанные с южнославянскими народами: словарь сербского языка, составленный Караджичем (1818), три тома его собрания народных песен издания 1823—1824 годов, французский перевод известной книги итальянского ученого-натуралиста аббата А. Фортиса «Путешествие по Далмации» (1778), а также книга сербских народных песен из собрания Караджича в переводе на французский язык Э. Войяр (Париж. 1834). Пометки и закладки поэта в этих книгах доныне остаются свидетельствами их внимательного изучения. Гениальная художественная интуиция помогла поэту создать стихотворения, отмеченные истинно славянской ментальностью. Созданный им цикл «Песни западных славян» включал также переводы двух сербских народных песен и три оригинальных стихотворения, в том числе «Песню о Георгии Черном». А. С. Пушкин был одним из первых, кто открыл для России удивительный мир сербов, особенности их культуры, поэзии и психологии.

Имя Пушкина становится известным у славян уже с 20-х годов XIX столетия. Впервые оно появляется в австрийском сербском журнале «Сербске летописи» за 1825 г., учредителем и редактором которого был Джордже Магарашевич (1791—1830), известный деятель культуры, меценат, учитель Новосадской гимназии. Год спустя он же поместил в этом журнале обзор поэмы «Бахчисарайский фонтан» и очерк «О поету Русскомъ Пушкину». А чуть позже в сербской периодике были опубликованы пушкинские стихотворения «Дочери Карагеоргия», «Муза», «Гречанке», «Подражание Байрону» на русском языке.

Великий сербский поэт и владыка Черногории Петр Петрович Негош (1813—1851) побывал в России в год кончины Пушкина, в феврале 1837 года он останавливался во Пскове и предположительно посетил могилу поэта в Святогорском монастыре. Портрет Пушкина висел над его письменным столом. Негош выписал из России первое посмертное издание «Сочинений» Пушкина (1838—1841). А в 1838 г. вместе со своим секретарем Дмитрием Медаковичем он начал издавать литературный ежегодник «Грлица», в первом же выпуске которого на русском языке были напечатаны два стихотворения из цикла Пушкина «Песни западных славян» – «Бонапарт и черногорцы» и «Песня о Георгии Чёрном». Сам же Негош посвятил русскому поэту поразительное стихотворение «Тени Александра Пушкина». Именно оно открывало антологию героических сербских песен, составленную черногорским владыкой «Српско огледало» (Белград, 1845), в которой часть песен принадлежала его собственному перу. Муза Пушкина нашла благодарный отклик в сердцах братьев-славян.

Об отношении к русским и русскому языку со стороны южных славян можно судить по такому эпизоду: словенская Любляна находилась на одном из маршрутов передвижения суворовских войск во время итальянского похода. В марте 1799 г. через нее должен был проследовать вспомогательный корпус генерала от инфантерии Я. И. Повало-Швейковского. В мае 1799 года в газете «Ljubljanske novice» (№26) ее редактор Валентин Водник писал следующее: «Вот новое событие для нас краинцев – русские, наши древние братья, пришли, чтобы не только повидаться с нами, но и защитить от врага. Полторы тысячи лет назад наши предки пришли в эти края, они происходили от русов и других славян; потому-то мы легко понимаем русский язык; дело в том, что они суть славяне и тот корень, от которого происходят наши отцы. Теперь мы видим воочию, какие есть у нас в мире могучие и великие братья, которые наш славянский язык сохранили в совершенной чистоте. Именно их примеру должно следовать каждый раз, когда мы желаем облагородить свой язык. И у них же нужно учиться защищать свою землю от врагов. И если они прошли столь долгий путь, то почему бы нам, живущим здесь, не помочь им одолеть неприятеля».

Пушкин и пугачевщина

В июле 1831 года, ступив на государственную службу, согласно присяге произнесенной и подписанной в присутствии священника, Александр Сергеевич Пушкин обязался хранить государственные секреты. Великий поэт был человеком слова. Ни разу за всё время своей жизни присяги он не нарушил. Как установлено, Пушкин получал официальную зарплату не в МИДе, где числился, а из специального фонда Николая I в министерстве финансов. Такое практиковалось только в самых исключительных случаях для очень узкого круга наиболее секретных специалистов государственных служб. Царским указом было запрещено публично упоминать о служебной деятельности подобных лиц. Более того, именно это обстоятельство – самая вероятная причина того, почему Пушкину никогда не разрешали выезжать за границу.

Об уровне секретности служебной деятельности Пушкина можно только догадываться по редким случайным фразам его переписки с женой. Так он пишет ей: «… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует Государственная безопасность» (8 июня 1834 г.), «…пакет Бенкендорфа (вероятно, важный) отсылаешь, с досады на меня, бог ведает куда…» (3 октября 1832 г.). Какими же делами занимается поэт на государевой службе? Что может быть в них секретного? Обратимся за ответом к самому Александру Сергеевичу. 30 июля 1833 года в письме А. Н. Мордвинову Пушкин пишет: «…труды мои, благодаря государя, имеют цель более важную и полезную». Более важную и полезную чем обычные труды. Именно такой намек сквозит в этой фразе. В означенный период времени Пушкин занимался написанием «Истории пугачевского бунта».

2 ноября 1833 года, находившийся в селе Болдино Пушкин обращается к читателям только что завершённой «Истории Пугачёва»: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нем собрано все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева, и то, что показалось мне достоверным в иностранных писателях, говоривших о нем. Также имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых.

Дело о Пугачеве, доныне не распечатанное, находилось в государственном санкт-петербургском архиве вместе с другими важными бумагами, некогда тайнами государственными, ныне превращенными в исторические материалы. Государь император по своем восшествии на престол приказал привести их в порядок. Сии сокровища вынесены были из подвалов, где несколько наводнений посетило их и едва не уничтожило.

Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд – конечно несовершенный, но добросовестный. Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцова, двух Паниных, Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства».

Заметьте: писатель сообщает о том, что представляет вниманию публики только часть труда, только отрывок, в котором содержится информация, обнародованная правительством. То, что было разрешено. Значит, существовало нечто, что продолжало оставаться секретным, тайным во всей этой пугачевской истории?

23 ноября 1834 г. Пушкин сообщает А. Х. Бенкендорфу: «История Пугачевского бунта» отпечатана. Я желал бы иметь счастие представить первый экземпляр книги государю императору, присовокупив к ней некоторые замечания, которых не решился я напечатать, но которые могут быть любопытны для его величества». Это означает, что действительно, в работе Пушкина по истории Пугачева было нечто, о чём никому кроме царя не должно было стать известным. Почему поэт, посвятивший целых три стилизованные под народные песни о Стеньке Разине, не нашёл ни одного доброго слова о Емельяне Пугачёве? 26 апреля 1835 года поэт делится мыслями в письме Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькою Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену, возьмется идеализировать это лицо по самому последнему фасону». В чём разница между Разиным и Пугачёвым?

Пугачёв выступал не под своим именем, а под именем Петра Третьего, то есть, играл роль лже-царя, тем самым провоцируя в стране государственный переворот в личных интересах. Кому это было выгодно? Известно, что в результате пугачевского бунта Россия была вынуждена форсировать подписание мирного договора с Османской империей, пойдя на значительные уступки противнику, несмотря на блестяще одержанные победы. В этом смысле пугачевщина оправдала надежды, возлагавшиеся на неё Западом: персона русского лже-царя оказалась на самом пересечении глобальных геополитических интересов сразу всех последовательных недругов российского государства в Европе.

Идея лже-царя витала в воздухе с 1762 по 1798 годы: более сорока человек пытались выдавать себя за покойного императора Петра Третьего. И в Европе об этой идее были прекрасно наслышаны. Но только Пугачеву удалось воплотить её в жизнь с наибольшим успехом. Почему? Чем этот «тёртый калач» отличался от остальных «претендентов» на престол? Во-первых, он, в отличие от остальных самозванцев, многократно бывал за границей: в Пруссии, на тогдашних турецких территориях (Бендеры) и дважды в Польше. В Пруссии – в период с 1756 по 1763 годы его полк состоял в дивизии графа Чернышева. Между 1764 и 1767 годами Пугaчёв был командирован в Польшу с командой есаула Елисея Яковлева. В 1769 году с началом русско-турецкой войны хорунжий Пугaчёв в команде полковника Кутейникова направляется к Бендерам. В 1772 году уже по своей инициативе он снова отправляется в Польшу с целью получения «чистого» паспорта, поскольку уже находился в розыске. И «чистый» паспорт у него появился! Во-вторых, именно в тот исторический период Франция выступала главным оппонентом растущей Российской империи. Она фактически подталкивала Османскую империю к новой войне с Россией. Она же вредила российским интересам в Польше. Она же поддерживала антироссийские силы в Швеции, всё ещё жаждавшей реванша за поражение в Северной войне. Людовик ХV (годы жизни 1 сентября 1715 – 10 мая 1774) писал своему послу в Санкт-Петербурге: «Нам выгодно всё, что может погрузить Россию в хаос и прежнюю тьму». Пугачёв, как никто другой, идеально вписывался в программу внесения в Россию того самого пресловутого «рукотворного» хаоса. Не исключено, что именно тогда он стал известен сотрудникам «особых канцелярий» ряда европейских стран.

Когда Пушкину стало известно о найденных в пугачёвской ставке в Бердской слободе семнадцати бочках медных монет, он сразу же выразил явное сомнение в том, что бунтовщики могли самостоятельно чеканить монету с портретом Петра III и латинским девизом: «Я воскрес и начинаю мстить». Но кто бы мог подтвердить реальность существования вообще каких-либо бочек с деньгами? Сам Емельян Иванович и подтвердил на первом же допросе в Симбирске! Из протокола допроса Е. И. Пугачева в следственной комиссии в Симбирске (записано со слов Пугачёва): «От калмык дербетевских получил он письмо, подходя к Дубовке… Вскоре после того прибыли калмыки и с толпою бунтовщиков соединились. Князь старший и прочие, пришедши к злодею, становились на колени пред ним и целовали его мерзкую руку, обнадеживали его в верности. И самозванец, лаская их, благодарил и дал 50 рублей старшему князю, двум братьям его – по 30 рублей, прочим князьям, коих было около 50 человек, дарил сукна на кафтаны, а всему войску высыпал бочку медных денег». Однако, медь, безусловно, была екатерининская.

Официальная правительственная газета «Газет де Франс» два века назад на полном серьёзе писала о Пугачёве вовсе не как о вожде восставших, а как об императоре Петре III. Из письма французского посланника в Вене графа Сен-При своему резиденту в Константинополе: «Король направляет к вам подателя сего письма, который по собственной инициативе вызвался оказать помощь Пугачеву. Это офицер Наваррского полка, имеющий множество заслуг. Вы должны как можно скорее отправить его с необходимыми инструкциями для так называемой армии Пугачева. Король вновь выделяет вам 50 тыс. франков для непредвиденных расходов, помимо того, что вы должны получить из выделенных вам средств за прошлый месяц. Не жалейте ничего для того, чтобы нанести решающий удар». Кроме того, тогда же получила скандальную огласку история с арестом и ссылкой в Сибирь француза на русской службе полковника Анжели. В публикации «Газет де Франс» от 1 июля 1774 г. говорилось: «Полковник Анжели, француз на русской службе, был в оковах отправлен в Сибирь. Обнаружили, что он имел связи с мятежниками и тайно подстрекал многие русские полки к восстанию». Итак, Париж действительно выделял немалые средства на организацию хаоса в России. Причем, это, судя по всему, был регулярный транш, вполне сравнимый с выделяемыми ныне на поддержку российской «пятой колонны» западными грантами.

Лже-Пётр имел серьёзные средства не только для оплаты своих военных специалистов и советников, но и для ведения полномасштабной пропагандистской кампании. Его «прелестные письма», которые сейчас бы назвали агитационными листовками, были отпечатаны в хороших типографиях и стоили тогда весьма приличных денег. Французы готовили координацию действий между турками и отрядами Пугачёва. Граф де Сен-При писал тогда из Вены в Константинополь: «Турецкая армия должна предпринять диверсию в пользу Петра III».

Свидетельствует сам Пугачев: «Из чиновных людей в бунтовщичьей шайке у него, злодея, были с самаго начала, после разбития генерал-майора Кара Второго гренадерского полку подпоручик Шванович. Сей офицер служил ему, злодею, охотно сказывал злодею о себе, что он, Шванович, крестник в бозе опочивающей государыни императрицы Елизаветы Петровны, что умеет говорить многими языками и может способным быть к установленной в то время злодейской коллегии. По сей просьбе приказал злодей Швановичу быть при названной Военной коллегии и перевести на немецкий язык подложный манифест и указ к оренбургскому губернатору. И с тех пор уже под всеми злодейскими указами подписывался он, Шванович, вместо самого злодея по латыни „Петер“. Сверх того, слышал он, злодей, от Горшкова, что оный думный дьяк, злодейской коллегии обще с Швановичем писали указ на немецком и французском языках, но куда оный указ послали, – злодею якобы неизвестно».

Ну, куда? Ясно, что русским крестьянам и казакам послания на немецком и французском языках как-то особо ни к чему. Служили злодею и другие дворяне, например, подпоручик Минеев, майор Салманов, капитан артиллерии князь Баратаев и так далее. Пугачев не скрывал от следователей их фамилий.

«Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд – конечно несовершенный, но добросовестный», – писал Пушкин в своём обращении к читателям «Истории пугачевского бунта». Однако, столь пристальный интерес к этой странице истории российского государства со служебной стороны для Пушкина не ограничивался простой констатацией фактов 60-тилетней давности. Проводя некоторые геополитические аналогии можно сказать, что пушкинское исследование безусловно имело цель «более важную и полезную» не только для государя Николая Первого, но и для нас с вами. Методы искусственного создания благоприятных условий для «оранжевых» революций в разных неугодных странах и «загребания жара чужими руками» у Запада остались те же. Вероятно, именно этот аспект интересовал российскую секретную службу в работе Пушкина более остальных. И именно об этом шла речь при встрече государя с великим поэтом. И именно это явилось главной основополагающей причиной агентов западной дипломатии для физического устранения камергера, действительного статского советника, генерал-майора Пушкина, чьё влияние на политику императорского двора неуклонно укреплялось, разрушая враждебные усилия иностранных государств.

Вот как Александр Сергеевич сам сообщал об этом в последнем письме нидерландскому послу барону Геккерну: «Если дипломатия есть лишь искусство узнавать, что делается у других, и расстраивать их планы, вы отдадите мне справедливость и признаете, что были побиты по всем пунктам».

О том, что Пушкин в 30-тые годы 19-го века был видным государственным деятелем, интересующимся и мировой политикой, и экономикой своей страны, а не обычным помещиком средней руки с одними лишь литературными талантами, говорят его письма. Приведу всего лишь один пример. Елизавете Михайловне Хитрово, 11 декабря 1830 г. Из Москвы в Петербург: «Более всего меня интересует сейчас то, что происходит в Европе. Вы говорите, что выборы во Франции идут в хорошем направлении, – что называете вы хорошим направлением? Я боюсь, как бы победители не увлеклись чрезмерно и как бы Луи-Филипп не оказался королем-чурбаном. Новый избирательный закон посадит на депутатские скамьи молодое, необузданное поколение, не устрашенное эксцессами республиканской революции, которую оно знает только по мемуарам и которую само не переживало».

Ради интересов родной страны Пушкин всегда был готов идти до конца. Не зря однажды в одном из писем он сообщает своему старинному другу: «По мне драка (имелось в виду с иноземцами Э. А.) гораздо простительнее, нежели благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком, смекая, что если выйдет история, так их в Аничков не позовут».