Текст книги "Грустничное варенье"

– Я знаю, так все и было, – продолжала твердить Лара. – Она резала этот чертов хлеб и напевала. А потом сунула кусок хлеба в рот и продолжила бубнить. А меня не было рядом. Я даже никогда не узнаю, что за песня ее убила.

– Не надо было тебе всего этого говорить, черт… Лара! – Егор попытался достучаться до нее, хотя и видел, что сейчас это бесполезно. – Ты не могла знать наперед. Каждого из нас ждет своя смерть, неизвестно когда, неизвестно где. То, что случилось с Лилей… В этом не было твоей вины.

– Если бы я была там, я бы ее спасла. Или если бы рядом был ты!

Выплюнув эти слова, Лара сжала голову руками.

– В тебе говорит горе, – пальцы Егора коснулись ее локтя. – Ты ведь два месяца ни с кем не общалась, затаилась. Я знаю, потому что старался не упускать тебя из виду. На похоронах ты напугала и меня, и отца.

– Не упускать из виду? – Лара всем телом повернулась к Арефьеву. На миг она ослепла, врасплох застигнутая неожиданной яростью, вспоминая, как отстраненно он держался на прощании с Лилей. Несмотря на то, что ее чувства к нему стремительно, неотвратимо менялись так, как она еще и сама не могла разобраться, – день кремации она ему не простит. И тот факт, что они едут вместе, слушают музыку, даже смеются, – ничего не меняет.

– Ты должен был не упускать из виду ее! Я тебе поверила. Я доверила тебе ее. Ты обещал мне, тогда, на свадьбе! И не уберег…

– Господи, Лара, очнись! – взорвался Арефьев. Он остановил машину, заглушил мотор и со злостью дернул ручник. – Лиля же была живым человеком. Что значит – не уберег? Она ведь не стояла на полке, я не носил ее в сумке, как носишь теперь ты! Она жила! И поступала как считала нужным. Она не отчитывалась ни передо мной, ни даже перед тобой!

Глаза Егора потемнели, когда он напряженно ткнул в Лару пальцем:

– Ты хоть знаешь, что она встречалась с другим? Пока была моей женой. И когда я говорю «встречалась», я имею в виду не совместную рыбалку!

Лара окаменела. Одна часть ее видела Арефьева, его расширенные чернильные зрачки, складку у рта, выдававшую обиду и отчаяние. А другая смотрела на демона из преисподней, подлого, низкого и лживого, который принял знакомый ей облик, чтобы удобнее было разорвать на части и растоптать память о ее сестре. Враг, с которым она должна сразиться, чтобы защитить Лилю – как всегда защищала, когда та не могла постоять за себя.

– Она тебе не сказала… – догадался Егор и отвел глаза с досадой. – Так я и думал.

Лара вложила в удар всю силу и гнев. Это была не женская пощечина, а настоящий удар кулаком, достойный любого боксера. Он пришелся Егору в скулу, и его отшвырнуло к окну.

Не давая ему времени опомниться, Лара схватила с заднего сиденья рюкзачок и сумку с фотоаппаратом и выскочила на трассу.

Она бежала по обочине, обдумывая, что будет делать, когда Егор ее догонит. Драться с ним? Сейчас она запросто могла бы его убить. За одно только оскорбление, нанесенное Лиле, за то, что Лиля так слепо его любила, а этот неблагодарный ублюдок так долго был ее мужем, и теперь осмеливается возводить напраслину, теперь – когда Лиля не может сказать ничего в свое оправдание.

На лице оседала мелкая водяная пыль, охлаждала голову, упорядочивая мысли. Лара услышала сзади звук приближающегося автомобиля и приготовилась ко второму раунду схватки. Но вместо того чтобы затормозить, джип Арефьева проехал мимо, набрал скорость и вскоре скрылся из виду. Лара остановилась, чтобы перевести дух. Наконец-то она была одна на дороге – и Лиля в рюкзачке.

Путешествовать по России, да еще по Сибири, автостопом – занятие довольно рискованное, и Лара знала об этом. Но сейчас ей казалось, что любое, даже самое немыслимое предприятие будет более безопасным, чем находиться рядом с Егором Арефьевым.

Она успела вымокнуть до нитки за те сорок минут, что простояла на обочине с поднятой рукой. Проносящиеся мимо машины даже не собирались тормозить. Это и понятно, на большой дороге посреди лесов одинокой милой девушке взяться просто неоткуда. И водители видели в ней угрозу, очевидно, подозревая, что в кустах прячутся ее приятели с недобрыми намерениями.

Когда рядом, поскрипывая, остановилась фура, Лара уже разговаривала сама с собой, вслух запрещая себе поддаваться отчаянию. Так что предложение забраться в кабину дважды повторять не пришлось. Дальнобойщик, назвавшийся Сергеем, оказался довольно веселым мужичком с многодневной рыжеватой щетиной, засаленными волосами и православным крестиком, болтающимся на волосатой груди: верхние пуговицы клетчатой рубахи были расстегнуты.

Осмотревшись, Лара наткнулась на целый иконостас рядом с приборной панелью. Тут была дорожная иконка Сергия Радонежского, складень с ликами Богоматери, Христа и Николая Угодника и несколько прилепленных на скотч календариков с изображениями святых, которых Лара не узнала. Но вздохнула успокоенно: вряд ли такой водитель станет позволять себе лишнего. Обычные для фур плакаты с девушками в купальниках насторожили бы ее больше. Кроме того, ровная золотистая дымка, вьющаяся вокруг мужчины и не сулящая ничего плохого, позволила ей расслабиться. Надо же, подумала она, уже и подзабыла, что людей так просто распознать по их ореолам – с Арефьевым этот фокус почти никогда не срабатывал.

Заметив, что продрогшая Лара стучит зубами, Сергей уговорил ее сделать несколько глотков из армейской фляги, где, судя по вкусу, плескался довольно дрянной коньяк. И принялся расспрашивать. Лара отвечала вяло, односложно, но этого хватило, чтобы через несколько километров Сергей уже пустился в пространные философствования. Ему явно было скучно в дальней дороге, и Ларина немногословность не была для него помехой, даже наоборот, в собеседнице он нуждался меньше, чем в слушательнице. И, сидя в душном тепле кабины, пропахшем машинным маслом, застарелым потом и бензином, она могла отдаться собственным переживаниям, только изредка хмыкая и поддакивая, чтобы создать иллюзию присутствия.

Пусть их пути с Арефьевым и разошлись целый час назад, Лара все еще не могла прийти в себя. Ненавидя – уже бывшего – своего попутчика, она терзалась стыдом, что допустила все это, что у нее хватило глупости, пусть ненадолго, поддаться его обаянию. В конце концов, она сама виновата, что позволила свершиться тому разговору и той ситуации. Надо было гнать Арефьева в шею сразу, как только он появился утром у подъезда – ведь она уже тогда знала, что ничем хорошим эта поездка не закончится. Вдруг Лара осознала, что все утро, с самого пробуждения и до удара по лицу Арефьева, она провела на переднем сиденье, занимая законное место Лили. Вот главная ошибка, не забудь она пересесть назад, возможно, Арефьев бы не посмел так нагло врать ей. Он, как настоящий демон, нашел лазейку и тут же нанес удар, и ее ответный, физический, был по сравнению с ним комариным укусом.

Ни на секунду не допуская мысли, что Арефьев говорил правду, Лара тряслась от гнева. И непонимания. Какую цель преследовал этот человек? Все, что он делал, было направлено на разрушение. Именно у него оказался диск, записанный Лилей, и каждая новая реплика сестры отзывалась в ней нестерпимой болью. Именно он уничтожил страницу Лили в Интернете. А теперь вот клеветал на нее. Во имя чего?

Она готова была заподозрить худшее. В конце концов, откуда ей знать, что Егор не довел Лилю до гибели? Она не знала, как именно, но уже ни в чем не была уверена. Ни в чем – кроме того, что знает Лилю, как саму себя. Если бы что-то произошло в жизни сестры, если бы у нее появился другой мужчина – Лара бы узнала об этом первой. Так всегда и было, и не могло быть иначе.

И Лара приказала себе забыть о Егоре. Вытравить из головы и сердца любое воспоминание о нем, его словах, об этих днях, проведенных вместе.

Только в самом тайном, укромном уголке ей не давала покоя крохотная, колючая и ноющая, как заноза под ногтем, мысль: интересно, где он сейчас.

– Это все западная мода, я тебе точно говорю, – продолжал вещать тем временем Сергей. – Помню, был один немчик, вздумал автостопом до Владика добраться. Из Гамбурга, что ли, не знаю уж точно. Можешь себе представить? Прямо взял вещи, вышел на дорогу и поднял большой палец… А у нас народ такое только в кино видел, чтобы люди забесплатно по незнакомой дороге путешествовали, дожидаясь, пока их кто-то с этим большим пальцем подберет. Чудаки…

– И что? – очнулась Лара.

– И то! Схватил воспаление легких, месяц в больничке провалялся, в Ачинске. Наверное, больниц-то таких отродясь не видел, путешественник… Это же Русь-матушка, тут все другое, куда им с их мозгами нас понимать! А все стараются… Умом Россию не понять, в России можно только верить! – переиначил Сергей слова классика то ли умышленно, то ли по незнанию, и перекрестился размашисто. – Так я это к чему. У нас все по-другому, у нас автостопом поедешь, костей потом не соберешь. Батя-то у тебя живой? Будь ты моей дочкой, ни за что бы одну не отпустил.

– Я не одна, я с сестрой…

Сергей покосился на нее недоуменно:

– И где сестричка?

– Тут, – Лара покрепче обняла рюкзачок.

Фура резко затормозила, так что девушке пришлось упереться рукой в панель. Сергей глядел на нее с неприкрытым испугом, мерцающим приглушенно-бирюзово. Потом облегченно улыбнулся и покачал головой:

– Ты бы так не шутила, девонька. А то я грешным дело столько всего подумать успел…

– Простите, – мило подыграла ему Лара. Посвящать дальнобойщика в историю своей жизни и путешествия не входило в ее планы.

К водителю вскоре вернулось благостное настроение, и до Кемерова, пункта назначения Сергеева рейса, они добрались вполне мирно. Получив наказ не ловить попуток на трассе, то есть не плошать, продолжая уповать на Бога, Лара очутилась на местном автовокзале. Предоставленная сама себе, голодная и не имеющая ни малейшей идеи, куда ехать дальше – атласы остались в джипе. Откровенно говоря, все осталось в джипе, и сумка с вещами, и Лилин диск. Хотя главные сокровища она все-таки прихватила, а остальное не так уж и важно. Но, несмотря на твердый наказ самой себе держать нос выше и не останавливаться, больше всего на свете Ларе хотелось сесть прямо на бордюр и раскиснуть.

Вместо этого она отправилась изучать расписание автобусов. Табло пестрело названиями населенных пунктов, о которых она впервые слышала, кроме Томска, бывшего ей не по пути, и Мариинска, следующего в их с Лилей маршруте. Лара поняла, что умнее всего добраться до железнодорожной станции и купить билет на поезд. Но все еще с надеждой вглядывалась в буквы на табло, словно ожидая какого-то чуда.

– Далеко. Отсюда до Иркутска точно ничего не ходит, – раздалось над самым ухом. На какую-то долю секунды Лару охватила такая радость, что, если бы собственные настроения были видны ей самой, все растворилось бы в апельсиновом взрыве. Но со следующим ударом сердца она уже сознала всю ситуацию. – Расстояния не те. Когда между городами по полтысячи километров…

– Шаг назад, Егор. А то я закричу, – процедила Лара.

Арефьев послушно отступил. Теперь их разделяло около метра наэлектризованного воздуха. Вокруг сновали люди с чемоданами, авоськами, тележками и охапками хнычущих детей, женский голос объявлял отправление рейсов, на электронных часах между двумя числами мигали две точки секундного разделителя, кто-то с шипящим хлопком открыл банку газировки, с металлическим звоном в лоток кассы упала горсть монет на сдачу.

А Лара и Егор стояли и смотрели друг другу в глаза. В этом взгляде было столько чувств, вопросов, переживаний – в спектре не хватило бы цветов, а в языке названий, чтобы выразить эту гамму.

Арефьев поднял руки, словно призывая Лару не кипятиться:

– Послушай… Дай мне час и выслушай. И если после этого ты решишь уехать – поезжай. Только, пожалуй, все-таки лучше на поезде, а то на перекладных будешь добираться до осени.

– Ты за мной снова следил? – пришло ей на ум.

– Не самый важный вопрос, учитывая сложившиеся обстоятельства, – отозвался он. И прищурился, внимательно отыскивая в ее лице малейшие признаки согласия или протеста. Несколько часов назад Ларе удалось вывести его из себя, но, пока ее еще трясло, Егору удалось полностью восстановить невозмутимость. «Чертов Терминатор…» – подумала она и озвучила свои мысли:

– Я никогда не встречала ничего подобного. Наверное, потому что ты не человек. Только я начинаю замечать в тебе проблески человечности, как ты тут же избавляешься от них. Снова как шкуру меняешь. Оставь меня в покое, просто поезжай куда угодно, хоть на Луну, только подальше от меня… Я понимаю твою игру, вижу твою подлую натуру насквозь! Заставить меня сомневаться в Лиле, думать, что я ее совсем не знаю.

– А ты знаешь?

Лара чувствовала боль в костяшках кулака и вспышку, застилавшую ей глаза в момент удара в машине. Сейчас от повторения этого ее удерживало не столько присутствие людей в здании автостанции, сколько неуступчивость. Она ответила, чеканя каждый слог:

– Если она мне чего-то не сказала, значит, этого не было. Если бы ты оскорблял меня, я бы просто послала тебя. Но ты говоришь о моей сестре. Так что думай – трижды, перед тем как снова…

– Ты не веришь мне, – горько усмехнулся Егор. – А почему? Разве я когда-то лгал тебе? Скажи когда? Назови место, время, момент – что угодно! Ты как страус, все время закрываешь глаза на проблемы, игнорируешь и думаешь, что они рассосутся сами собой. Сбегаешь. Ехать автостопом с дальнобойщиками тебе кажется безопаснее, чем разобраться в собственной жизни! Ты называешь меня гадом, подлецом, ты трясешь головой, хлопаешь дверью, шипишь как кошка, как только начинаешь подозревать, что знала о Лиле не все. Ты просматриваешь ее страницы в соцсетях, потому что ищешь ответ. Во всех ее словах тебе слышится подтекст, тебе кажется, что она недоговаривает, намекает, имеет в виду что-то другое, о чем я – я! – знаю, а ты и понятия не имеешь. Тебя гложут сомнения, догадки, подозрения. И тебе страшно, потому что – если это правда – значит, ты всегда была одна.

Лара стояла, зажмурившись, и Егор подошел к ней близко-близко. Она ощутила его сорванное дыхание на своей щеке.

– Так вот, Лара. Это правда.

Глава 8. На другом берегу

Большой мост шумел, как разбуженный улей. Ехали машины, громыхали по рельсам бежевые трамваи, троллейбус звенел цепью, пощелкивая искрами в проводах. Лара ничего этого не слышала. И не понимала, как позволила Егору вести ее сюда. Точнее, он просто пошел, а она последовала за ним, молча, словно на привязи. Когда он остановился на середине моста и положил руки на пыльный забрызганный парапет, она покорно встала рядом с ним. И в ожидании замерла, обводя глазами индустриальный пейзаж с двумя высокими трубами какого-то завода, уродующего берег широкой Томи. Маленькая девочка, живущая внутри нее, хотела бежать или топать ногами, мотая головой и повторяя «уйди-уйди». Но Лара все еще была здесь.

– Ты обвиняешь меня, – руки Егора с силой сжали парапет. На Лару Егор не смотрел. – Если бы ты могла оценивать трезво, если бы это так сильно не ранило тебя, ты могла бы взглянуть на все это с другого угла. Я знаю, что пока ты не можешь этого сделать. Но тебе нужно хотя бы знать всю картину целиком, иначе получается совсем нечестно… Прости, но это правда нечестно. Я тоже человек, хотя у тебя и есть сомнения на мой счет. И мне тоже больно. Не знаю, почему ты вбила себе в голову, что мне все равно. Мне никогда не было все равно, просто у меня было больше времени, чтобы все обдумать и пережить. Это ведь началось давно, незадолго до твоего отъезда в Англию, больше года назад…

И чем больше Лара слушала рассказ Егора, тем меньше узнавала привычный свой мир.

Жизнь Лили и Егора была понятна и проста, упорядоченная и очень мирная. Может быть, после пяти лет совместной жизни счастье при виде друг друга и не затапливало мозг, но не было ни единого тревожного сигнала. Егор пропадал на работе, принося в семью заработок на зависть многим. Лиля занималась любимым делом и писала диссертацию, которая обещала стать настоящим научным трудом, а не обычной отпиской ради получения кандидатской степени. В своем деле она была талантлива и, что еще важнее, трудолюбива и дотошна – с юности это были ее главные качества. Егора всегда поражало, как эта миниатюрная сероглазая фея умудряется быть такой серьезной и такой умной. Это ведь когда-то и подкупило его, и, как давным-давно он изнывал от желания увидеть улыбку на ее сомкнутых губах, так и сейчас, глядя, как она засиживается за полночь за ворохом исследований и аналитических данных, и ее веки мертвеют от усталости, он думал о той женщине, что скрывается под этой строгой маской. Он редко видел ту, другую, но всегда помнил, что она живет внутри его отличницы Лили. Иногда, слушая ее болтовню с сестрой, когда близняшки – инициатором всегда становилась Лара – вспоминали о проказах детства, Егор видел отблески огня в глазах жены. Того огня, который сама она считала вздором и несерьезностью, но он продолжал тлеть, несмотря на всю ее убежденность в обратном.

Когда супруги заговаривали о детях, Егор утверждал, что Лиля станет прекрасной матерью. Для нее ведь не было ничего невозможного, если Лиля не знала чего-то, она просто просила дать ей время – и садилась разбираться. Лиля могла докопаться до любых данных, ее острый ум узнавал, структурировал и раскладывал по полочкам. И она этим гордилась.

Потом что-то стало меняться. Сначала Егор приписывал изменения последствиям недавнего отпуска в теплых краях. Лиля всегда возвращалась с их совместного отдыха нежной и веселой, будто отогревшейся. Первые недели после возвращения ее кожа хранила морской загар, ступни ног помнили белый песок, вездесущий и похожий на пудру, и в глазах ее то и дело сквозила девичья мечтательность, которую Егор так хорошо знал и любил. Обычно ничто не могло заставить его отменить или отложить отпуск, он не столько мечтал отдохнуть сам, сколько предвкушал эту, другую, Лилю. Но в тот раз все сложилось иначе. Шли недели, а Лиля оставалась прежней, морской. С переменчивым настроением и блуждающей улыбкой. И Егор обрадовался.

Пока не почувствовал тревогу. Сложно даже объяснить, что именно было не так. Приходя с работы, он по-прежнему заставал Лилю дома. Засыпал, с подушки глядя на желтую полосу света под дверью комнаты, в которой она устроила себе кабинет, – но так и раньше бывало частенько. Тревога была настолько беспочвенна, что Егор раз за разом наказывал себе прекратить впадать в паранойю. Но не мог ничего поделать. Пока однажды не пошел в душ после Лили, выпорхнувшей оттуда в уютном коротеньком халатике. Когда он намыливал голову и пена утекала в слив, мысли его вились за подолом этого халатика, за ногами жены, и он завидовал сам себе. А потом отдернул занавеску и, уже потянувшись за полотенцем, увидел, как горячий пар, затягивая зеркало туманом, проявляет там надпись.

Умная, собранная и строгая Лиля никогда бы не допустила такую оплошность. Нет, в ней возродилась детская беспечность. Именно беспечность водила ее пальцем, рисуя очаровательное сердечко и вписывая в него чужое мужское имя.

Егор мгновенно смазал ладонью мокрую надпись. В эту минуту он дорого заплатил бы за незнание. Не понимая, что ему теперь делать, он включил воду и принялся мыться еще раз.

А назавтра увидел все собственными глазами. В кафе с забойной музыкой, где собирались байкеры. Лиля была с одним из них, высоким брюнетом в джинсах и пижонской кожаной жилетке. Парню было едва за двадцать, и он балагурил и то и дело усаживал Лилю себе на колени и принимался целовать, а она хихикала, как девчонка. И была девчонкой.

– Не та Лиля, которую я знал, – Егор с силой потер рукой лоб, и над бровями выступило красное пятно. – Которая носила строгие юбки, читала отчеты санэпидемстанций вместо книг, качала пресс, не пропуская не единого дня, и ела на завтрак сопливую овсянку на воде, с медом, потому что сахар вреден. И даже не та, что нежилась в шезлонге где-нибудь в Доминикане, или была моим штурманом в очередной поездке… Она была счастливой, такой счастливой, какой я ее никогда не видел! Хохотала, дурачилась. Это было не пошло, не грязно, даже довольно мило. Если бы она не была моей женой. И я ушел. Несколько дней думал, что она сама заговорит о разводе, но она молчала. Тогда заговорил я. Мы поссорились. А назавтра она сказала, что у нее с тем парнем все кончено, и долго просила прощения.

– И ты простил? – впервые заговорила Лара. Она ощущала, как от прогремевшего мимо трамвая вибрация передалась мосту, на котором они все еще стояли, и по позвоночнику добралась до ее затылка.

Егор обдумывал вопрос. Потом положил локти на парапет, и кисти его рук повисли красиво и безвольно. Лара вдруг спросила себя, когда именно его безымянный палец покинуло обручальное кольцо.

– Я хотел все склеить, исправить. Она все еще оставалась моей женой. Иногда мне казалось, что это невозможно. Но, что бы она ни натворила, она была мне небезразлична. Иногда я поражался, как свободно мы себя чувствуем за ужином, как болтаем, обсуждая поход в кино на выходных. Будто ничего не было! Она снова стала прежней. Если бы она соврала мне и продолжала свой роман на стороне, я бы почувствовал. Но она сказала правду. И я поверил, что мы справимся с этим. Свои сугубо мужские переживания на этот счет опускаю.

Он поморщился и сжал пальцами переносицу – точь-в-точь, как это всегда делала Лиля.

– Спасибо, что выслушала меня. Если бы ты сейчас не пошла за мной следом, я бы оставил тебя в этом городе. Вернулся бы в Москву, и ты никогда обо мне больше не услышала бы. Это была моя последняя попытка достучаться до тебя. Хотелось, чтобы ты поняла…

Когда на автовокзале Егор прервал себя на середине фразы, развернулся и медленно побрел прочь, у нее было время все обдумать. Несколько мгновений, но их хватило. Она видела его удаляющуюся фигуру, его плечи, обычно такие прямые, на которых в тот момент лежала какая-то невидимая глазу, но очень ощутимая ноша. Схвати он Лару за руку, она бы отбивалась. Потребовав ее внимания, Арефьев бы получил остервенелый отпор. Но он просто уходил. И Лара чувствовала, что не выдержит этого зрелища уходящего, оставляющего ее Егора. Мужчины, уносящего с собой что-то очень горькое.

В ее силах было услышать. И теперь она наконец услышала.

Но вместо сочувствия в Ларе поднималось раздражение. И слова благодарности только подстегнули ее:

– Зачем ты поехал? Через всю страну, чтобы высыпать прах женщины, которая тебе изменяла! Зачем ты все это рассказал? Довольно странно! Ты что, настолько сентиментален? Или мазохист? Или ты поехал, чтобы испортить мне жизнь, заставить усомниться во всем, что я знала? В моей сестре?

– Ты! Ты! Всюду ты или Лиля! – взорвался Егор. Проходящая мимо них старушка в страхе отпрянула, прижимая к груди тряпичную сумку. – А может, дело во мне! Может, я поехал, потому что так было надо – мне? Ты об этом не думала?!

Он хотел сказать еще что-то, но только резко выдохнул и отвернулся.

– И что же тебе надо, интересно? – чуть менее воинственно спросила Лара. Она чувствовала, что не хочет делать Егору больно, но все равно делает.

– Я… Я не знаю. Или нет – я знаю. Ты и Лиля, вы всегда вместе. Через тебя, в этой поездке, мне кажется, я хотел узнать ее. Я ведь так и не разгадал ее, а она была моей женой шесть лет. Она умерла и не дала мне такой возможности! Как так получилось? Я просто хотел узнать как…

– И что – узнал?

Егор взглянул Ларе прямо в глаза. Потом отвернулся и зашагал обратно.

– Ну да, мы же еще не доехали… – пробормотала она вслед, но он уже не слышал.

Со стороны могло показаться, что все вернулось на круги своя. Снова дорога, снова едущий по ней автомобиль, Егор за рулем, Лара на заднем сиденье, а впереди рюкзачок с урной Лили. Снова хрупкая видимость мира. Снова молчание, наполненное мыслями, которые так громки, что их не надо озвучивать.

Но все это только иллюзия. Карточный домик, шатаемый ветром.

Лара замечала беспокойные глаза Арефьева, поминутно обращающиеся к ней в зеркале, как в прорези чадры, надежно укрывшей все остальное. Она ничего не говорила, ей хотелось забыть все человеческие языки, созданные, кажется, только для того, чтобы один человек мог солгать другому.

Казалось бы, ничего страшного не произошло. Егор просто рассказал ей, что ее сестра ему изменила. Велика беда! Такое случается, это жизнь, в ней много чего случается, и супружеская измена – не самое трагическое. Гордиться, конечно, нечем, но… Еще несколько дней назад Егор был для Лары почти незнакомцем. Если бы тогда, год назад, Лиля примчалась к ней и поделилась своими переживаниями, та спустилась бы в магазинчик за бутылкой вина, они поговорили бы по душам и все обошлось. Женщины, в конце концов, хранят и не такие секреты. Но Лиля не пришла. Потом Лара уехала на стажировку, и на вопрос, все ли в порядке, во время телефонных звонков из Англии получала от старшей сестры пространные заверения. Лиля менялась, даже не посчитав нужным сообщить об этом своей второй половине. Или, может, она не считала Лару таковой?

Это было предательство. И пусть Лара так и не нащупала среди миллионов слов именно этого, самого точного, – она чувствовала его разъедающий, синильный смысл внутри себя. Произошло то, чего не могло быть по определению.

Егор обернулся к ней.

– Я решил не слушать без тебя… Включить?

Лара кивнула после едва ощутимой заминки.

Лиля еще – или уже – ничего не знала.

– У нас тут снова подоспела достопримечательность, – как ни в чем не бывало сообщила она. – Пару сотен лет назад тут неподалеку обнаружили зловещую Огнедышащую гору, из-под которой валил дым. Джон Рональд Толкиен в те годы еще не родился, так что про Мордор никто не подумал, равно как и про разверстые адовы врата. Оказалось все довольно банально – уголь. Правда, очень много. В смысле – очень-очень много. Кузбасс собственной персоной. И у нас на пути один из его городов, Кемерово. Стала я рыскать в поисках чего-то интересного, чтобы развлечь нас в дороге. Оказывается, есть еще одно Кемерово – номер 2140. Это малая планета, объект в Главном поясе астероидов, который находится между Марсом и Юпитером. А вот тут стоп. Я хорошо училась в школе, я люблю учиться. Но в школе нам ничего про главный пояс не рассказывали, нам говорили, что Земля третья от Солнца, а за Марсом идет Юпитер, Уран, Нептун и Плутон. Этот самый Плутон, как позже выяснилось, и не планета вовсе, и его из списка выбросили. А про пояс астероидов вообще ни гу-гу. И тут я задумалась… Собственно, что я узнала в школе? Математику и правописание, которые калькулятор и Word знают намного лучше? Вырастаешь, и оказывается, что выдающиеся физики ищут частицу Бога и годами бьются над вопросом, на который досадливо ответил тебе учитель физики в девятом классе, да еще и к доске вызвал за лишнюю любознательность. Так и я. Когда-то мне казалось, что я во всем разобралась. Очень смешно и очень самонадеянно… короче, это я к чему? К тому, что мы приехали в Кемерово, которое на Земле. И если уж есть второе Кемерово, то, что на небе, так, может, есть и другие мы? Альтернативная реальность, где наша жизнь складывается совсем по-другому… Хорошо бы так и было.

«Альтернативная реальность? – чуть не закричала Лара. – Зачем тебе другие миры, когда их и тут предостаточно?» Лиля умерла три месяца назад, но все еще существовала здесь, на лазерной гладкости диска, в словах Егора, в сердце сестры, в ее обиде. Она была тем самым пресловутым котом Шредингера, одновременно и мертвым, и живым. Альтернатива самой себе, противоречие и незнакомка. И Лара вовсе не была уверена, что сможет с этим примириться.

Мальчишки обступили навороченный велосипед со всех сторон, и некоторые даже осмелились водить пальцем по его раме, залепленной, как чемодан, яркими наклейками со всего света, и щупать тормозную колодку заднего колеса. Вряд ли сам по себе велосипед произвел бы такой фурор, скорее, впечатление на них произвел его хозяин, сейчас отошедший: судя по всему, какой-то путешественник издалека. Лара мимо стайки ребятни направлялась в магазинчик с белесой растяжкой «Продукты», где изображение большой бутылки кока-колы настолько выцвело, что было едва различимо, и слышала обрывок их разговора:

– Стопудов, из Америки!

– Ага, умник. А океан он как, переплыл, что ли?

– Самолеты есть, вообще-то! Ты же сам видел, он негр. Значит, из Америки.

– Слышь, их нельзя неграми называть… Ну ты придурок!

Лара не могла сдержать улыбку, проходя рядом с ними, и мальчишки притихли. Войдя в вагончик, выполняющий роль магазина, она увидела и виновника их спора. У прилавка стоял жилистый темнокожий парень в удобном велосипедном костюме с зажатым под мышкой ярким шлемом. И на английском языке пытался донести что-то до продавщицы. Та взирала на него с суеверным ужасом и выставляла на прилавок то одно, то другое – угадать, что именно спрашивает чудо-покупатель, у нее не получалось. Лара невольно задумалась, что пугает продавщицу больше: незнакомый язык, непривычная ситуация или то, что парень не переставая улыбается, радостно и белозубо, даже несмотря на ее полнейшее непонимание.

Сжалившись, Лара предложила свою помощь. Оказалось, что велосипедисту нужно средство от комаров и батарейки. В продуктовом ни того, ни другого, конечно, не было, но воспрянувшая духом продавщица велела ждать и выбежала вон, с порога вопя на всю округу:

– Нина!

Пока она разыскивала неведомую Нину и репеллент, Лара разговорилась с велосипедистом. Оказалось, что Филипп француз и он едет по России вот уже второй месяц.

– Ты рисковый парень! – беспокойно покачала головой девушка.

– Мне все так говорят. Мама через день плачет в трубку, думает, меня тут споят водкой или разорвут медведи, – блеснул зубами Филипп. – Но ведь это моя жизнь, я сам решаю, как поступать. И пока ничего страшного не случилось. Люди у вас отзывчивые. Вот ты, например. Только никто не улыбается.

Лара засмеялась:

– Тебе бы тоже умерить пыл.

– Зачем? – искренне изумился парень. – Я здоров, каждый день вижу новые места. По-моему, все замечательно. Я ведь именно за этим и пустился в путь. За впечатлениями. На прошлой неделе жил пару дней у одной доброй старушки, бабы Оли. Она кормила меня пельменями и борщом. Борщ – это такой странный свекольный салат с мясным бульоном, знаешь?

– Мне ли не знать, – давясь от смеха, заверила его Лара.

– И еще баба Оля меня все время называла… Как же… Сейчас, я даже записал.

Он вытащил из нагрудного кармана блокнот и прочел по слогам:

– Бед-ньяж-ка. Что такое «бедняжка»?

– Бедный мальчик. Это она тебя так жалела.