Текст книги "Девятый класс. Вторая школа"

После

Летом после выпуска позвонили из школы. Велено было сфотографироваться для доски лучших выпускников – и не где попало, а в фотоателье № 1, что в проезде Художественного театра. Взял у брата модный свитер, поехал.

Первого сентября мы привычно пришли в школу, прежде чем разбежаться по своим университетам. Толпились во дворе, болтали, приветствовали учителей. С деланой скромностью я предвкушал тот момент, когда все наконец войдут в двери, а тут и я – прямо у входа, фотографией на белой стене.

И вот все входят. А меня нет.

Висит в рядок несколько довольных физиономий, а моей среди них нет. Пока я переходил из скромно-напускного в честно-обескураженное состояние, нарисовалась Зоя.

– Ищешь свой портрэт? – ехидно спросила она. – А я тебя в своем кабинете повесила. Вместо Макаренко. – И поплыла дальше, вся в цветах, рассекая волны выпускников, как большой рыжий корабль.

Шутка? Правда? Разве у Зои поймешь? На всякий случай я неопределенно хмыкнул, но потом все же заглянул в кабинет завуча. Как бы поболтать.

Над столом действительно висел мой шикарный портрет, наскоро приляпанный поверх другого (не исключено, что и впрямь Макаренко), от которого осталась только золоченая рама.

Выяснилось вот что. Сразу после выпуска я отпустил пышную чегеваристую шевелюру вкупе с пушкинскими бакенбардами, так и сфотографировался. Ко всему это сильно напоминало облик крамольных тогда битлов. Повесить такое у входа в советскую все-таки школу да еще под вывеской «Лучшие ученики» администрация, чуть не в еженедельном режиме принимавшая идеологические комиссии, не решилась. В качестве моральной компенсации Зоя и забрала опальное фото в свой кабинет.

Практически весь свой первый студенческий год я провел не в университете, а в школе. Автобус, который вез меня утром в МГУ, проезжал как раз мимо нашей школы, и я либо сразу выходил, либо все-таки доезжал до знаменитой высотки, одиноко поднимался в битком набитом лифте, открывал двери аудитории, затем закрывал их с той же стороны и возвращался в школу. На первое время школьной математической подготовки хватало, чтобы сносно сдавать зачеты и экзамены, потом были проблемы.

Выход без скафандра из Второй школы в безвоздушное советское пространство оказался для многих выпускников мучительным, опасным, невозможным. Уходили в запой, в диссиденты, в монастырь, в суицид.

Потерянно бродил я по школьным коридорам, ходил на уроки к словесникам. С Ирой Щепочкиной из бывшего 10 «Б», тоже студенткой мехмата, мы начали вести семинары по матанализу, которые только что у нас самих вели студенты того же мехмата.

Моя голова была переполнена витиеватыми приемами решения сложных задач, а Щепа (ныне доктор физматнаук) относилась к математике совсем по-другому, очень по-домашнему. Она доказывала у доски теоремы, решала самые трудные задачи просто, сноровисто, без затей, как будто на кухне пельмени лепила. Нам с Щепой было интересно на этих семинарах, надеюсь, нашим девятиклассникам тоже. Поначалу казалось, еще не все потеряно.

Но это только казалось и только поначалу. Наташина подруга Регина (ныне тоже доктор наук, нейрофизиолог), которая училась на класс младше нас, сохранила воспоминания об атмосфере безысходности выпускного своего года, постоянных все более грозных комиссиях, все более подавленных и мрачных учителях, о последнем звонке, больше похожем на гражданскую панихиду…

К лету школу по высочайшему повелению разогнали. Уволили Владимира Федоровича, директора, уволили всех завучей – Наталью Васильевну, Фейна, Зою. Кто-то из учителей ушел вслед за ними, кто-то остался. Но школы не стало.

Зою я застал в кабинете, когда она собирала вещи в хозяйственную сумку. Она отдала мне на память злополучную фотографию (не могла не пропеть скрипучим своим голосом «Я возвращаю ваш портрэт…»). Вернувшийся на свое законное место Макаренко сквозь круглые стекла очков строго и ответственно взирал на происходящее.

Что стало конкретным поводом для разгона школы? Демонстративное диссидентство Якобсона? Плохо скрытое – других учителей? Отъезд Сивашинского в Израиль? Вовремя подоспевший очередной Крукин донос? Что-то еще? Разве в этом дело? Удивительно не то, что разогнали. Удивительно, что была.

Советский Союз называли Верхней Вольтой с ракетами — и называли не без основания. Свести Россию к ВВ (толерантно сократим до аббревиатуры, а то тамошние жители обидятся) советским вождям удалось самостоятельно. Историю свели к краткому курсу, литературу – к соцреализму. Об этом много написано. Не будем повторяться.

Однако ВВ на то и ВВ, что никаких ракет самостоятельно создать не способна. По определению. А без ракет сверхдержава – не сверхдержава. Никто не боится. Вот и приходилось терпеть до поры до времени всяческие физматшколы, создавать физикам (в отличие от лириков) тепличные условия, поскольку в других они не выживают, не размножаются.

Признать, что и легендарную Вторую школу терпели некоторое время на излете оттепели ввиду потребностей военно-промышленного комплекса в толковых головах физматов – трудно. Но приходится.

Наталья Васильевна

После разгрома мы все же первого сентября снова пришли в уже несуществующую школу. Даже не знаю зачем. Надеялись по молодости на чудо? Едва ли. Чуда и не случилось.

Учителей наших, завучей, директора уже не было. Новая администрация смотрела на нас с опаской. И не без основания.

Уходя, мы содрали с фасада вывеску нашей школы. Унесли, прикрыв моим рыжим вельветовым пиджаком. От бессильной тоски. На память о школе, которую уничтожили. Пусть новую себе заказывают.

Вывеска сиротливо жила у меня дома под диваном, пока нас не вычислили. Позвонила Наталья Васильевна, уже работавшая в другой школе, сказала, что Владимир Федорович просит не дурить и вывеску вернуть. Ну если Владимир Федорович просит… Слово директора стало для нас непреложным законом, когда мы перестали быть учениками, а он перестал быть директором нашей школы.

С Натальей Васильевной, завучем по воспитательной работе (учитывая особенности воспитательной работы во Второй школе, ее, по-моему, выгнали первой), мы, конечно, и в школе пересекались. Даже как-то у нее дома чай пили. Но время поговорить нашлось гораздо позже.

Деревянный домик в центре города, где я родился, где жила моя семья, снесли. Мы оказались в панельной многоэтажке на самом юге тогдашней Москвы. Наталья Васильевна жила неподалеку от нас (кажется, у подруги). Мы встречались, гуляли, она вспоминала о том, как создавалась, как жила школа.

Вот только одна история, которую я однажды уже рассказал на страницах «Новой газеты», но все же повторю.

Давно все это было. Можно уже считать педагогической легендой.

Войдя с утра в класс, замотанная собственными неурядицами учительница литературы Наталья Васильевна с криком набросилась на ученицу, которая распустила свои пышные, роскошные волосы, вместо того чтобы по законам тогдашней комсомольской аскезы заплести их в положительную косу или уж, на худой конец, завязать в допустимо-либеральный конский хвост. В довершение этой распущенности волос на лице ученицы были явно заметны следы преступления (косметики). Наталья Васильевна громогласно отправила ее в туалет – отмывать всю эту мазню. Девчонка с рыданиями выскочила из класса.

На следующий день Наталья Васильевна вошла в класс и, прежде чем перейти непосредственно к лучу света в темном царстве, извинилась перед ученицей. Просто извинилась – каким-то бесцветным, нормальным, непедагогическим голосом…

А еще день спустя Наталье Васильевне передали книгу Корнея Чуковского с его автографом: «Первому советскому учителю, извинившемуся перед своим учеником»…

Вот и вся история. Недавно обнаружил ее (разница в деталях) в свежеизданной книжке знаменитого московского директора и давнего моего приятеля Евгения Ямбурга, у которого во дворе школы, как всем известно, стоит Окуджава, а в кабинете висит Корчак (или наоборот?). Видимо, за прошедшие полвека история не потеряла актуальности.

Последний раз я видел Наталью Васильевну на полувековом юбилее школы. «Какая же она была красавица!» – подумалось довольно неожиданно. Когда мы учились в школе, все учителя казались нам если не стариками и старухами, то где-то около.

Встречи и прощания

Я сам уже вовсю учительствовал, когда среди других передо мной встала проблема обязательного ленинского коммунистического субботника. Собственно, я был не против сделать с ребятами по весне что-нибудь «общественно полезное», но чтоб без этого ленинского-коммунистического. И мы стали ездить с моим классом на субботники в Переделкино, на дачу Чуковского.

Казавшегося бессмертным Корнея уже не было, на даче жила его дочь – Лидия Корнеевна, находившаяся в процессе изгнания (или уже изгнанная?) из Союза советских писателей за самиздат и прочее диссидентство. При этом Лидия Корнеевна искренне возмущалась руководством пресловутого Союза, которое отказывалось делать положенный ремонт их литфондовской дачи.

Ребята собирали граблями и сжигали прелые осенние листья на большом дачном участке. Вдруг прибежали с соседней дачи, куда повалил густой дым от наших костров.

Пошел в дом к Лидии Корнеевне: что будем делать? Она уточнила:

– А на какую дачу дым идет?

Я показал.

Тогда она сказала спокойно и безжалостно:

– Это дача Катаева. Дымите дальше!

Потом Лидия Корнеевна заваривала моим архаровцам чай на веранде. Там, на скрипучей веранде, я и увидел Фейна, который в этот период ожидал разрешения на выезд из страны. Его готовность к эмиграции была заметна даже в той необычной для СССР свободолюбивой позе, в которой он сидел в кресле – не просто нога на ногу, а подошвой ботинка вперед, рука на щиколотке, колено на отлете. Такое тогда можно было увидеть только в прогрессивном американском кино. Поза недвусмысленно знаменовала, что он выбрал свободу не только духовно, но и телесно. Может, даже тренировался.

– Что ты здесь делаешь с ребятами? В музей пришли?

Музея тогда еще не было. Но хозяйка водила экскурсии для своих, этим обычно и заканчивались наши субботники.

– И в музей. Но вообще-то это субботник. Листья собираем на участке и сжигаем.

Фейн задумался и не сразу сказал:

– Никогда бы не подумал, что увижу субботник, который буду приветствовать.

– Жизнь вообще сложнее, чем кажется на первый взгляд, – с юным хамством ответил я мудрому Фейну, и мы пошли пить чай.

По-моему, это была наша последняя встреча. Он уехал в Германию, где успешно профессорствует под именем Герман Андреев.

Еще один неожиданный привет из школы я получил в подозрительном сарае на краю Москвы. Просочилась информация, что будет левый показ запретного чаплинского «Великого диктатора». Не задумываясь, сел в указанный рейсовый автобус с трехзначным номером, вышел на конечной. Стал озираться.

Пустырь. Помойка. Через дорогу – большой сарай. Не похоже, что обитаемый. Вокруг озиралось еще несколько столь же подозрительных персонажей.

Мы переглянулись. «Там?» – молча, одними глазами спросили меня. «Сомневаюсь, но больше негде», – так же молча ответил я, и мы пошли к сараю.

Опоздали, было уже темно, сели на ближайшую лавку. Пошел чаплинский фильм, и тут я услышал голос переводчика-синхрониста, такой знакомый кляузный голос Игоря Яковлевича Вайля, учителя английского языка из Второй школы. Я у него не учился (поскольку «француз»), мы вообще были не очень знакомы, но когда после фильма зажгли свет и мы увидели друг друга – обнялись. Два взрослых несентиментальных мужика.

– Орфей в объятиях Морфея, – хмыкнула Зоя, когда я рассказал ей про финал встречи с Вайлем.

Я забежал навестить ее в 57-ю матшколу, где она тогда создавала гуманитарное отделение, и впервые увидел Зою в полной растерянности. Она всегда преподавала самым старшим, а тут взяла малышей, пятый класс. Пятиклассники копошились вокруг Зои, как придворные на питерском памятнике у ног Екатерины Великой.

– Ну что я буду с ними делать? – вопрошала Зоя, но все же пустила меня посидеть на задней парте.

Малыши испуганно взирали на известную всей Москве грозную учительницу словесности, начавшую с вполне банальных вопросов, кто что читал летом. Список оказался типичным для пятиклашек – сказки, приключения, фэнтези. Ответы на вопрос, почему они читали эти книжки, тоже были банальны: увлекательный сюжет, не знаешь, что еще приключится с героями, чем дело кончится.

И тут она мне подмигнула (фишка!) и спросила: а кто из вас что-нибудь перечитывал? Кто читал книжку, которую уже читал раньше?

Поднялось немало рук.

– А зачем? – невинно удивилась Зоя. – Ведь сюжет известен, что с кем будет дальше – вы отлично знаете. Почему же вы их перечитывали?

И вот тут-то из их собственных ответов на этот Зоин вроде бы бесхитростный вопрос пятиклашкам постепенно открывалось, что есть такие удивительные книжки, в которых перипетии сюжета – совсем не главное, которые притягивают чем-то другим, заставляя перечитывать по многу раз знакомые почти наизусть страницы. Они смешно подбирали слова, искренне пытаясь объяснить не учителю, а самим себе – чем же, если не сюжетом, так интересны их любимые книжки.

Зоя помогала, уточняла, легко, естественно, как будто они сами до всего этого дошли, смогла подвести их к пониманию, чем отличается просто занятная книжка от той литературы, которой они и займутся на уроках. Я почувствовал, что завидую этим пятиклашкам и не прочь еще раз пройти этот путь.

Хоронили Зою Вторая школа и Пятьдесят седьмая – вместе. Повсюду стояли выпускники – молодые и седые. Время от времени слышался сдавленный неуместный смех – вспоминали ее коронные словечки и фразы.

Ребята, с которыми она когда-то ездила в Одессу на экскурсию, рассказали, как Зоя подвела их к покосившемуся забору на неприметной улочке и со своей непередаваемой интонацией сказала: «Возле этой калитки мне было восемнадцать лет».

Шеф

Когда мы учились в школе, наш директор Владимир Федорович Овчинников, молодой, здоровый, мрачноватого вида мужик в больших роговых очках, наводил на нас страх и трепет. Голос он не повышал никогда. Боялись его панически. Слово его было справедливым, и оно же было последним. Выгнал – прав, не выгнал – тоже прав. Это не обсуждалось.

С выпускной фотографии класса на нас смотрит интересный, представительный, видный (как тогда говорили) мужчина. Похоже, именно положительный вид Владимира Федоровича, вылитого героя советского кино – мудрого секретаря райкома и одновременно мечту всех трудящихся женщин, долго вводил в заблуждение идеологические органы. К тому же, будучи некогда комсомольским работником (грехи молодости), Овчинников был способен говорить с ними на их языке без предательского акцента, что до поры до времени тоже внушало доверие.

Жена шефа, Ирина – маленькая, очень живая, подвижная, – составляла с ним, таким большим, солидным, основательным, презабавную пару. Ирина Григорьевна Овчинникова работала в «Известиях», писала проблемные статьи, но каким-то образом она тоже являлась неотъемлемой частью Второй школы. Они и жили поначалу при школе, в «директорской квартире» (фишка тогдашних образовательных учреждений), пока не получили жилплощадь в новом доме неподалеку.

Жизнь при школе, учитывая особенности второшкольников-физматов, создавала свои проблемы. Однажды 7 ноября, когда вся страна отмечала свой самый главный идеологический праздник и школа, естественно, не работала, один восьмиклассник пришел-таки с утра пораньше с портфелем и готовностью учиться, долго дергал ручку запертой двери и в полном недоумении (все закрыто, никого нет) позвонил в дверь директорской квартиры, перебудив мечтавшего наконец выспаться Владимира Федоровича и все его семейство.

«День седьмое ноября – красный день календаря». Это было намертво впечатано в голову всех советских детей, от Москвы до самых до окраин. Кроме тех, что съезжались во Вторую школу, на тогдашнюю окраину Москвы.

За год до нас школу заканчивал Саша Даниэль, сын того самого Даниэля, одного из двух фигурантов вошедшего в учебники истории судебного процесса – дела двух писателей, напечатавших свои книги на Западе (в чем и состояла их вина). С этого памятного процесса обычно начинают отсчет диссидентского движения в СССР.

Завершался первый экзамен, выпускное сочинение, когда Владимиру Федоровичу позвонил секретарь райкома партии и попросил срочно приехать. Слово «попросил» в таких случаях приобретает особенный, зловещий оттенок.

После экзамена шеф приехал, вошел в главный кабинет. Вопрос был о сочинении Даниэля-младшего.

– Он написал? Вы читали?

– Да, – ответил Овчинников, – сочинение он написал, я его прочитал. Тема литературная. Сочинение нормальное. – И добавил: – Хорошее сочинение.

Кроме значительного выражения лица советских начальников отличало значительное число телефонных аппаратов на столе. Чем начальственней начальник – тем больше телефонов. Самым главным, заветным среди них была «вертушка» – особая телефонная линия, доступ к которой имели немногие допущенные. И вот секретарь райкома по этой «вертушке» звонит куда-то на самый верх и подробно докладывает содержание сочинения выпускника Второй школы Саши Даниэля.

Такое параноидальное внимание даже к малейшему намеку на возможность крамолы во многом объясняет, почему удушением Второй школы – одной из тысячи московских школ – занимались на самом высоком уровне и почему никакое заступничество ее не спасло.

Владимир Федорович вернулся во Вторую школу в нулевых, спустя тридцать лет после ее разгрома. И снова (теперь уже и согласно официальным рейтингам) сделал ее одной из лучших московских школ. Вообще-то, так не бывает. Но это факт.

Его постоянно спрашивают, как сделать такую школу, дайте рецепт. Шеф отвечает односложно (отшучивается?): «Очень просто – надо собрать хороших учителей и не мешать им работать».

Действительно, чего проще.

Personalia

Лицей «Вторая школа» – государственный физико-математический лицей г. Москвы.

Школа № 2 была основана в 1956 году в новом районе Москвы, на улице Фотиевой. Первый директор – Владимир Федорович Овчинников.

Физико-математическая специализация школы началась с того, что директором было организовано прохождение производственной практики учениками по специальности «радиомонтажник» (а позже – «программист») в одном из институтов Академии наук СССР. Такое решение вызвало приток в школу детей, чьи родители работали в расположенных на Ленинском проспекте академических институтах. В свою очередь, сами родители привлекались в школу в качестве лекторов и преподавателей.

В школе не было младших классов (с первого по пятый), и за счет этого удавалось содержать гораздо большее количество старших классов (с шестого по десятый), чем в обычных московских школах. Прием в эти классы производился на конкурсной основе по результатам собеседований.

Занятия по математике и физике часто вели ведущие ученые – профессор Е. Б. Дынкин, член-корреспондент (затем академик) И. М. Гельфанд, профессор Ю. Л. Климонтович, Б. В. Шабад, О. В. Локуциевский и др. Гуманитарный цикл преподавали З. А. Блюмина, Г. Н. Фейн, Ф. А. Раскольников, И. С. Збарский, А. А. Якобсон, В. И. Камянов, Г. А. Богуславский и др.

В школе имелся свой театр, проходили публичные лекции и концерты. Так образовалось сообщество неординарных учителей и учеников со свободным взглядом на мир, на окружающую социалистическую действительность. Но в те времена всякое самостоятельное суждение, да еще в общеобразовательном учреждении, считалось посягательством на основы государственного устройства. В связи с этим в 1971 году из школы с соответствующими взысканиями были уволены директор В. Ф. Овчинников и все его заместители. Владимир Федорович в день своего увольнения собрал всех работавших в тот день учителей и призвал их не покидать школу во имя сохранения коллектива и духа «Второй школы». Тем не менее вслед за уволенными директором и завучами ушли и многие ведущие учителя.

В 2001 году, через 30 лет, в школу вновь вернулся ее самый первый директор. Народный учитель России Владимир Федорович Овчинников является руководителем лицея «Вторая школа» по настоящее время.

В официальном рейтинге качества образования в Москве лицей «Вторая школа» входит в тройку лидеров среди полутора тысяч школ, (как по результатам государственных экзаменов, так и в рейтинге, составленном на основании побед учащихся в олимпиадах высокого уровня). Нынешние второшкольники систематически занимают призовые места на Всероссийской олимпиаде школьников по нескольким предметам (математика, физика, астрономия, информатика, география), а также периодически становятся победителями и призерами международных олимпиад.

Ниже даются краткие биографические справки об упомянутых в книге учителях Второй школы.

Блюмина Зоя Александровна (1924–2008) – учитель русского языка и литературы во Второй школе (1962–1971) и завуч школы (до 1971). Окончила Московский государственный педагогический институт (1946), училась в аспирантуре, работала в ИМЛИ им. М. Горького. После ухода из Второй школы преподавала русский язык и литературу в школах № 56 (1971–1986) и № 57 (1986–2004), сотрудничала в Московском институте развития образовательных систем (1971–2004); была многолетним руководителем методического семинара, автором программ по литературе. После выхода на пенсию продолжала вести домашние семинары для учителей.

Богуславский Густав Александрович (р. 1924) – учитель истории во Второй школе (1969–1972). Благодаря уникальным способностям, будучи учеником 8-го класса, получил разрешение министра высшего образования без экзаменов поступить на исторический факультет МГУ (при условии, что он за год пройдет курсы 9-го и 10-го классов). Завершив обучение, совмещал научную, пропагандистскую, журналистскую и педагогическую деятельности. Автор более 300 научных работ. Упомянутая книга «Острова Соловецкие» была опубликована в 1966 г. Был первым председателем Клуба знатоков Ленинграда. Научный руководитель Института Петербурга.

Вайль Игорь Яковлевич (1930? – 2001) – учитель английского языка во Второй школе (1966–1989).

Вахурина Людмила Петровна (р. 1933) – учитель истории и обществоведения во Второй школе (1958–1972). Окончила исторический факультет МГУ (1957). Работала также учителем истории в школе № 425, завучем, инспектором РОНО.

Гельфанд Израиль Моисеевич (1913–2009) – принял активное участие в создании Второй школы и Заочной математической школы. В 1963–1969 гг. читал лекции во Второй школе и организовал семинары, которые вели его ученики, привлек много ярких людей и по другим предметам. На многие годы определил стиль и уровень преподавания в школе. Один из крупнейших математиков ХХ века, академик РАН, почетный член многих академий мира, лауреат самых престижных премий по математике. Внес фундаментальный вклад практически во все области математики.

Дынкин Евгений Борисович (р. 1924) – в 1964–1966 гг. руководил потоком и читал лекции во Второй школе. В 1963 г. организовал при МГУ Вечернюю математическую школу (ВМШ). В 1950-х гг. профессор механико-математического факультета МГУ. По его инициативе начал издаваться на ротапринте МГУ в 1965–1966 гг. журнал «Математическая школа» – предтеча «Кванта». Позднее Дынкина заставляют отказаться от работы со школьниками. В 1967 г. за подписание письма в защиту А. Гинзбурга и Ю. Галанскова уволен из МГУ. В 1970-х эмигрировал, с 1976 г. проживает в США, член Национальной академии наук США.

Збарский Исаак Семенович (1925–2004) – учитель литературы во Второй школе (1957–1970), также руководил школьным литературно-театральным коллективом. Окончил Московский областной педагогический институт. После Второй школы – сотрудник Института общего образования, доктор педагогических наук. Автор учебных пособий по литературе.

Зорина Людмила Яковлевна (1929–2001) – учитель физики во Второй школе (1966–1971). Кроме того, преподавала физику в школах Тулы и Москвы, а также кремлевским курсантам. Сотрудник Института общей педагогики Академии педагогических наук. Доктор педагогических наук, автор нескольких книг и многих публикаций по проблемам дидактики.

Камянов Виктор Исаакович (1924–1997) – учитель литературы во Второй школе (1968–1972). Критик, литературовед, писатель. Участник Великой Отечественной войны. Сотрудник журнала «Новый мир», автор нескольких книг и многих статей о русской литературе.

Круковская Клавдия Андреевна – учитель химии во Второй школе (1960–1989?). В 1979 г. вела также биологию.

Макеев Алексей Филиппович (1913–1979) – учитель географии, тренер, начальник летних школьных лагерей во Второй школе (1960–1976). Политзэк, участник Кенгирского восстания 1954 г.

Мозганов Яков Васильевич (р. 1932) – учитель физики во Второй школе (1968–1971). Окончил физико-математический факультет Московского городского педагогического института (1955). Преподавал физику в московских школах, был директором школы в Группе советских войск в Германии, работал в МГПИ им. В. И. Ленина, в Московском автомеханическом институте. С 1991 г. работает в Тель-Авиве. Председатель правления педагогического центра МАПАТ (математика, физика, культура), организованного учителями школ бывшего СССР и профессорами из Москвы. Главная школа центра Шевах-Мофетт признана лучшей школой в Израиле.

Непомнящий Валентин Семенович (р. 1934) – читал лекции о Пушкине во Второй школе, вел факультатив (1969–1971), учитель литературы во Второй школе (1970–1971). Работал в «Литературной газете», журнале «Вопросы литературы», в ИМЛИ им. М. Горького; председатель Пушкинской комиссии ИМЛИ РАН. Доктор филологических наук, автор нескольких книг и множества статей; автор и ведущий циклов теле– и радиопрограмм. Лауреат Государственной премии в области литературы и искусства (2000).

Овчинников Владимир Федорович (р. 1928) – назначен директором школы-новостройки № 2 (1956), в 1971 г. освобожден от должности, с 2001-го по настоящее время снова директор лицея «Вторая школа».

Учеба в школе пришлась на годы войны и эвакуацию, учился в Институте стали и сплавов, затем перешел в МГПИ им. В. И. Ленина на исторический факультет. По распределению направлен в Калужскую область, через год направлен на работу в обком комсомола, затем – в ЦК комсомола, но через полтора года освобожден от должности; был директором школы рабочей молодежи, преподавал историю в школах № 45, 57, 31, с 1964 г. и поныне директор ВЗМШ – Всесоюзной заочной математической школы (затем получившей название Всероссийской заочной многопрофильной школы). Народный учитель России.

Ошанина (ныне Успенская-Ошанина) Татьяна Львовна (р. 1937) – учитель литературы во Второй школе (1962–1972). Начала преподавать в 19 лет после окончания школы и двухгодичного педагогического училища; работала в школе № 167 в экспериментальном классе под руководством профессора Л. В. Занкова. После разгрома Второй школы несколько лет работала в издательстве. С 1957 г. пишет книги; автор романов, повестей, рассказов, очерков, статей.

Раскольников Феликс Александрович (1930–2008) – учитель литературы во Второй школе (1959–1972). Учился в МГПИ им. В. И. Ленина (1947–1948). В 1948 г. исключен из ВЛКСМ и отчислен из института за «космополитизм». Работал электромонтером на строительстве и одновременно учился на заочном отделении Московского областного педагогического института, который окончил с отличием (1948–1951). Преподавал литературу в разных школах Москвы. В 1979–1986 гг. жил в Торонто (Канада), работал рабочим на фабрике и одновременно учился в докторантуре Торонтского университета, где получил ученые степени магистра и доктора философии (PhD). С 1986 г. жил в США, был профессором русской литературы и языка в Колгейтском университете, Университете Юга, Мичиганском университете. Автор ряда статей, опубликованных в российских и иностранных журналах, и книги «Статьи о русской литературе» (2002).

Сивашинский Израиль Хаимович (1909–1991) – учитель математики во Второй школе (1960–1969). Родился на Украине в семье винодела. Русский язык выучил, только когда, минуя школу, поступил на физико-математический факультет Киевского университета (1931–1936). Участник Великой Отечественной войны (1941–1943). Преподавал математику в Школе военно-воздушных сил в Москве (1943–1945), в московских школах, в станкостроительном техникуме. Больше 20 лет работал в Институте усовершенствования учителей и был методистом Института усовершенствования учителей города Москвы. Издал несколько популярных задачников и методических пособий по математике. В ноябре 1971 г. уехал в Израиль, где преподавал математику в Иерусалимском университете (1971–1982) и издал несколько пособий по математике на иврите.

Тугова Наталья Васильевна (1928–2006) – учитель литературы во Второй школе (1957–1971) и завуч школы (1960–1971). Окончила МГПИ им. В. И. Ленина (1950), учитель немецкого языка в вечерней школе г. Ялты (1950–1955), учитель русского языка, литературы и логики в женской школе № 5 г. Ялты (1955–1957). Работала также в нескольких московских школах.

Ушаков Алексей Петрович – учитель математики во Второй школе (? – 1970, 1987–1988).

Фейн Герман Наумович (литературный псевдоним Герман Андреев; р. 1928) – учитель литературы и завуч во Второй школе (1966–1971). Литературовед, культуролог, публицист. Опубликовал несколько книг на русском и немецком языках, а также более 200 статей. Преподавал русский язык и литературу в школах Ялты и Москвы. Несколько лет вел по московскому телевидению учебную программу по литературе. После эмиграции в 1975 г. в течение 25 лет преподавал русскую литературу в университетах Гейдельберга, Мангейма, Майнца и Ландау. Один из основателей Русского свободного университета им. А. Д. Сахарова в Германии.

Чебоксарова Ирина Абрамовна (р. 1918) – учитель биологии во Второй школе (1960? – 1974). Автор книги «Жизнь и деятельность Николая Николаевича Чебоксарова» (1987). Упомянутый труд «Народы, расы, культуры», написанный в соавторстве с Н. Н. Чебоксаровым, увидел свет в 1971 г.

Чебоксаров Николай Николаевич (1907–1980) – читал лекции по основам генетики во Второй школе. Ученый-этнограф, доктор географических наук, профессор МГУ. Один из организаторов преподавания этнографической науки в МГУ. Лауреат премии им. Н. Н. Миклухо-Маклая (1947 и 1966).

Якобсон Анатолий Александрович (1935–1978) – учитель истории и литературы во Второй школе (1965–1968). Писатель, переводчик, историк русской литературы, правозащитник. Окончил исторический факультет МГПИ им. В. И. Ленина (1958). Выступал как переводчик поэзии с английского, итальянского, французского, польского и испанского языков. Занимался правозащитной деятельностью, был редактором «Хроники текущих событий» (1969–1972). Автор работ о русской литературе, которые публиковались за рубежом (в России – только в 1990-х). В 1973 г. был принужден покинуть страну. Работал в Центре славистики Еврейского университета в Иерусалиме.