Текст книги "Возвращение Грифона"

Полковник привстал из-за стола, упершись руками в полированную столешницу из темного дуба, покраснел, открыл рот и хотел что-то сказать, а может крикнуть, когда я тоже встал и, сделав пасс руками, сказал Слово, и в воздухе повис Знак огня, полыхающий как никогда – огненный, красивый и готовый выпустить очередь из огненных шаров, способных разнести стену РОВД вместе с полковником.

Тогда милиционер опомнился. Он побледнел, с размаху плюхнулся на кресло и сделал жест рукой:

– Хватит. Успокойся. Давай поговорим начистоту, как два мужика. Мы наговорили лишнего, но никогда не поздно все вернуть на нулевой вариант. Хорошо?

Я глубоко вздохнул и движением руки развоплотил Знак огня:

– Хорошо. Я слушаю.

– Что вы хотите за ваши услуги? За то, что окажете услугу жене Первого секретаря?

– Я не работаю бесплатно. Но деньги мне не нужны. У меня они и так есть. Надо будет – заработаю столько, сколько мне нужно. У меня есть просьба, если вы мне поможете, я помогу супруге Первого и буду помогать вам, если мои услуги вам понадобятся. В разумных пределах, конечно. Напускать порчу ради вас я не буду.

– А и в самом деле можете? – поежился полковник.

– Могу, – спокойно кивнул я, – но ни разу этого не делал. Не хочу. Пока не заставят обстоятельства.

– Хорошо. Я слушаю вашу просьбу.

Минут десять я излагал полковнику то, что я от него хотел. После того как закончил, тот долго молчал и затем отрицательно покачал головой:

– Это невозможно. Это все равно что рубить сук под собой! Ну ладно, я переживу, если их посадят, хотя могу потерять должность, но ведь это нереально доказать! Что у вас есть, кроме голых, ничем не подкрепленных слов? Вы обвиняете офицеров, из которых двое члены КПСС, уважаемые люди, даже орденоносцы – и вы говорите, что они вас убивали, закапывали в яму, пытали?! Кто в это поверит? Подождите, допустим, я вам верю. Но этого мало. Вы же сидели… лечились в психиатрической клинике. Правда же? И после этого вы приходите и говорите – вот эти люди, капитан и майор милиции, убивали меня монтировкой, закапывали в землю, а я выкопался и пришел писать заявление? Вы снова окажетесь в психушке. И я вместе с вами – если пойду на серьезное рассмотрение этого заявления. Доказательства. Где доказательства?

– А если они сами подтвердят? Опишут все? Опишут свои преступления?

– Шутите? Если только вы их заставите своим колдовством! Что? Вы серьезно? Можете? Хммм… – полковник подумал, потом наклонился над коммутатором и, нажав кнопку, сказал:

– Верочка, пригласи ко мне Дымова и всех, кто есть в их отделе. Всех сотрудников.

– Хорошо, Николай Федорович, сейчас вызову! – пропищал тонкий голос, и я опять вздрогнул от ощущения дежавю. Эта секретарша была очень похожа на кого-то из моей прежней жизни. До невозможности похожа. Так похожа, что я вот-вот, еще немного, и вспомню, где я встречал подобные обстоятельства и секретаршу Верочку. Увы… ощущение снова улетело. И я замер в ожидании своих мучителей.

– Разрешите, товарищ полковник? – в дверь просунулось лицо Дымова, полковник сделал приглашающий жест, и в дверь втянулись все, кто тогда был во время допроса. Не было только участкового, но его уволили и он отсиживался дома. По слухам – беспробудно пьянствовал.

– Ну что, Дымов, доигрался? – жестко сказал полковник, встав из-за стола. – Гражданин Сидоров заявил, что вы его истязали, что пытались его убить! Что скажешь по этому поводу? И вы все – что скажете? По одной статье ведь пойдете! Этапом в Нижний Тагил!

– Врет этот… гражданин Сидоров, – спокойно-нагло заявил Дымов, – никто никого не истязал. Он психический больной, и его нужно в психушку, идиота!

– Товарищ полковник, вы не могли бы выйти? – попросил я.

– Что?! Из моего кабинета? Хмм… а проблем не будет? Все будет в порядке?

– Если вы спрашиваете, не размажу ли я этих подонков по стенам – обещаю, что все выйдут отсюда живыми, и даже очень живыми. Клянусь.

– Ну… если клянетесь… что же – разговаривайте. Я отлучусь на десять минут.

Полковник широким шагом подошел к двери и вышел, захлопнув за собой обе створки. Воцарилось молчание, которое прервал холодный голос Дымова:

– Не докажешь, сука! Как ты не сдох, тварь?

– Василич, не надо! Он может писать! Это может быть спектакль! – тронул его за руку мужчина рядом, зам, который первый ударил меня в печень.

Дымов кивнул и замолчал, ненавидящим взглядом сжирая меня, как нильский крокодил свою жертву. Дай ему волю, он бы меня порвал на части.

Я вздохнул, окинул взглядом группу стоящих передо мной людей и, не теряя времени, стал читать заклинание. Они переглядывались между собой, удивленно и насмешливо поднимали брови, а когда я закончил, Дымов с издевательским смешком сказал:

– Шарлатан херов! Моя бы воля – ты б с зоны не вылезал. Вас, аферистов, искоренять надо. Закончил свою тарабарщину? Успокоился? Забудь о своих дебильных заявлениях – никто никого не бил. Никто не истязал. Тебе же спокойнее будет. Иначе…

– А чего иначе? – невинно осведомился я.

– Василич! Молчи, он нарочно провоцирует, – буркнул стоящий рядом зам и тоже стал сверлить меня тяжелым взглядом.

– Никто вас не провоцирует, – усмехнулся я, – рассказываю, что теперь будет. А будет вот что – через десять минут у вас начнет зудеть тело. Вы почувствуете, как будто у вас под кожей лазят, протискиваются черви. Зуд будет невероятным, страшным, невыносимым. Вы будете расчесывать себя до крови, а на местах расчесов образуются нарывы, из которых покажутся тонкие нитки червей. От вас отвернутся близкие, друзья, соседи. Вас уволят с работы. И вы будете заживо гнить, съедаемые изнутри. До тех пор, пока вы сами не пойдете и не напишете явку с повинной, в которой расскажете обо всех своих преступлениях – избиениях людей, пытках, поборах и обо всем, что вы творили все это время. А потом вы найдете меня – не знаю, как вы это сделаете. Да мне и плевать – даже если вы сгниете, заживо съеденные паразитами. Такие твари, как вы, заслуживают таких мук. Адских мук. И вы будете умолять меня простить. И если убедите – я вас прощу и сниму проклятие. Если уже не будет поздно. Вот теперь я все сказал. Как хорошо, что все вы оказались сегодня на месте, просто замечательно. Не хватает только участкового, но я до него еще доберусь. Будьте уверены.

– Да пошел ты! Козел… – Дымов шагнул ко мне, сжав кулаки, и тут в кабинет вернулся полковник. Он осмотрел всю компанию и, испытующе поглядев на меня, спросил:

– Все? Поговорили? Достаточно?

– Достаточно. Скоро они придут к вам и напишут явку с повинной, – усмехнулся я, глядя на бледные лица оперативников, и добавил: – Запомните, только явка с повинной вас спасет!

– Идите к себе, – хмуро приказал полковник и, покосившись на меня, добавил: – Потом поговорим.

Дымов кивнул головой и, махнув своим «бандитам», вышел из двери, неосознанно почесывая правое бедро. Я криво усмехнулся: «Проклятие седьмого сына» начало действовать.

Насколько у меня имелась информация – больше двух лет никто из тех, на кого было наложено это проклятие, не жил. Страшное заклятие. И против него было только одно средство – магическое. Ни спиртное, ни лекарства, ни любые другие средства не могли заглушить страшный, невероятный зуд. А черви, которые были совсем не черви, а некие сущности, образовывающиеся из тела самого больного, пронизывали все тело, пока не перекрывали ему дыхание и не отравляли организм продуктами своей жизнедеятельности. Мерзость, конечно, но эти твари заслужили.

Не зря я попросил полковника выйти из кабинета – под действие заклятия подпадали все, кто был в поле моего зрения во время произношения заклятия. Мне бы не хотелось, чтобы полковник пострадал – по крайней мере, сейчас. Мне лично он ничего не сделал, а сделает – там видно будет.

Жена первого секретаря обкома КПСС оказалась дамой довольно приятной и на вид, и даже в общении. Ей было лет сорок пять, а может, и больше, несмотря на ухищрения – использование различных дорогущих импортных лекарств, китайских средств и постоянную заботу о своем теле, это самое тело сдавало свои позиции. Что ни делай, а все равно высушенная змеиная кожа в смеси с женьшенем и иглоукалывание не вернут молодости. Таков закон природы. Нужно чудо, чтобы кожа натянулась, морщины исчезли, а попа стала твердой и лишенной растяжек и целлюлита.

Вот такого чуда ждали конкретно от меня. Ждали, сидя на антикварном стуле, за столом, достойным музея и уставленным бутербродами с сырокопченой колбасой, икрой, осетриной и кремовыми пирожными, как будто подмигивающими своими аппетитными свежими розочками: «Съешь меня! Съешь!»

Я позавтракал довольно хило, намеревался нагнать за обедом, потому мой взгляд сразу приковали эти роскошества, которые советский человек мог не увидеть за всю свою жизнь. Или увидеть, но только на картинке.

Заметив мой интерес к накрытому столу, дама улыбнулась и радушно предложила:

– Присаживайтесь! Кушайте, я вижу, что вы проголодались. Николай Федорович, вы посидите с нами?

– Благодарю, Маргарита Николаевна, мне нужно на службу. Неотложные дела! – полковник откланялся и быстро исчез, как будто его тут и не было. Похоже, что не только я чувствовал себя неуютно в этих хоромах, с натертым паркетом, обитыми шелком стенами, антикварной мебелью и тяжелыми хрустальными люстрами с позолотой.

Жил первый секретарь в центре города – тихий переулок, в который нельзя было въехать без контроля наряда милиции, стоящего у КПП, старинное двухэтажное здание – похоже, что тут когда-то жил важный чин дореволюционной власти или же богатый купец. Не знаю точно, но тот, кто это все построил, был человеком совсем не бедным.

В доме имелось несколько квартир, и все они были заняты номенклатурой – это я понял сразу. Высокие, просто высоченные потолки, уходили ввысь, толстые стены хранили прохладу, так что в квартире было даже слегка холодновато после раскаленной улицы. По приходу я обливался потом, но когда немного остыл, стал даже немножко мерзнуть.

Впрочем, потом я понял, почему тут так холодно – дама заботливо спросила, не простыну ли я под кондиционером. Квартира охлаждалась. И я немного позавидовал этому обстоятельству – терпеть не могу жару.

– Вот вы какой – колдун! – усмешливо сказала Маргарита Николаевна, внимательно глядя на то, как я без зазрения совести сметал со стола дефицитные продукты, запивая их холодным яблочным соком, – мне казалось, вы будете постарше.

– Последние часы мне только об этом и говорят, – усмехнулся я, прожевав очередной бутерброд и стряхивая крошки с подбородка, – заверяю вас, если молодость – это порок, то с годами он исчезает.

– Это точно… что-что, а уж это-то мне известно, – увяла дама, тяжело вздохнув и неосознанно огладив свои явно крашеные волосы, – потому я вас и позвала… Ваня? Вас звать Ваня? Вы не обидитесь, если я буду так звать?

– Почему я должен обидеться? Главное, не зовите Гришей. Или еще того хуже – Альбертом! А Ваня – есть Ваня, из песни слова не выкинешь.

– А вы забавный, – улыбнулась дама, – и очень… интересный мужчина. Где мои двадцать лет… Завидую вашей девушке. Той, что была раньше тридцатипятилетней дамой.

– Интересно, а откуда у вас сведения? – поинтересовался я, слизывая взбитые сливки с пирожного.

– Слухами земля полнится, – уклонилась от ответа дама, – у нас свои методы получения информации. Только вот слухи это или же правда – развеять мои сомнения сможете только вы. И вы готовы развеять сомнения? Наелись? Или, может, вам принести что-то посущественнее, чем простые бутерброды? Суп? Второе? Я могу отдать распоряжение – через десять минут все будет.

– Если бы раньше, – ворчливо ответил я, – а так уже наелся, не влезет!

– Ну кто же знал, что вы так голодны! – дама рассмеялась звонко и дробно, как будто по полу рассыпали стеклянные шарики. – Приятно было посмотреть, как вы едите – настоящий зверь, самец, так сказать! Наши мужчины какие-то вялые – щиплют кусочки, жеманятся, а вы едите как настоящий мужчина. Ну, так что, теперь в силах со мной поговорить? Я же знаю, что, пока мужчина не поел – к нему и не подходи. То-то в русских сказках: «Напои, накорми, в баньке попарь, спать уложи, а потом и расспрашивай!» В принципе – я и то и другое могу устроить. И баньку сделать, и спать уложить. Но вряд ли вы согласитесь – вас же дома красотка ждет, волнуется. Как только мы поговорим – вас отвезут домой на машине, не беспокойтесь. Все будет в порядке.

– А мне кажется, мы уже говорим, и очень даже продуктивно, – сказал я, насмешливо щурясь и отдуваясь от плотного обеда всухомятку.

– От вы вредный какой! – снова рассмеялась дама. – Вы же знаете, о чем я говорю. Итак, Ваня, вы в самом деле можете меня… омолодить? – Дама затаила дыхание, сжалась, вцепившись в сиденье стула, и впилась глазами в мое лицо.

Я наблюдал за ней сквозь полуприкрытые глаза и раздумывал – что делать? Вернее так – делать-то я знал что, но как это использовать в своих целях? И так, чтобы не промахнуться… не каждый день вызывают в дом первого секретаря обкома партии. И грех не попользоваться этой возможностью урвать себе каких-либо благ. Они-то, вон, как сыр в масле катаются. А я чем хуже? Может, конечно, это звучит и стяжательски, но я имею некие способности, востребованные у сильных мира сего, распоряжающихся определенными материальными ценностями. Так почему и я не могу воспользоваться этой кормушкой и сунуть туда свой нос? Встать в позу – «Я денег не беру! Мне ничего от вас не надо, кроме БОЛЬШОГО спасибо»? Нет уж. Глупо.

– Да, я могу это сделать, если…

Дама выдохнула и несколько минут старалась отдышаться, а потом с волнением спросила:

– Что «если»?

– Если меня как следует заинтересуют. Я не альтруист. И работаю за вознаграждение.

– И сколько вы хотите? – дама поджала губы и слегка надменно посмотрела на меня. Похоже, что в ее глазах я стал гораздо ниже статусом – что-то вроде разнорабочего, требующего оплаты за поденщину.

– Мне не нужны деньги. Мне нужна помощь, – отрицательно покачал я головой. – Во-первых, мне нужна квартира в приличном районе, четырех-, а лучше – пятикомнатная, где я смогу принимать посетителей, а еще мне нужно, чтобы все от меня отстали – менты, газеты, партийные и советские органы. Чтобы я для всех был невидимкой – вроде я есть, а вроде меня и нет. Понимаете?

– Понимаю, – согласно кивнула дама, – квартира – не проблема. Один звонок, и вы въезжаете в новую квартиру, или, если хотите – квартиру в старом фонде. Только ее придется подремонтировать. Старые квартиры обычно запущенны. Что касается того, чтобы от вас отстали – тут сложнее, но все решаемо. Вы будете работать для нас, а если вы с нами – вас никто не посмеет тронуть. Если только не будет распоряжения ОТТУДА, – она показала наманикюренным пальцем вверх.

– От Господа Бога? – улыбнулся я.

– Гораздо круче. От Генерального секретаря. Вот кто может нас в порошок стереть. Одним словом. В пределах области – мы можем все. Пока не перейдем дорогу его воле. Но зачем я вам это рассказываю, вы и сами давно все поняли. Итак, когда приступим?

– Когда я въеду в мою квартиру.

– Не доверяете? Что же – правильно делаете. Только и я вам скажу, если то, что вы сказали, окажется блефом и вы ничего обещанного не можете, вы не только вылетите из этой квартиры. Вы пойдете по этапам, на очень, очень долгие сроки, а возможно – вообще никуда не пойдете. Потому что вам затылок зеленкой намажут. Чтобы не было заражения, когда пуля пройдет через череп. – Лицо дамы стало жестким, даже страшным, похожим на Медузу горгону из мультика.

– И не забудьте, пожалуйста, провести в мою квартиру телефон, – так же безмятежно продолжил я, – иначе как я буду звонить вам по утрам и спрашивать о вашем самочувствии? А также желать спокойной ночи по вечерам…

– Ну, вы и наглец! – от души рассмеялась Маргарита Николаевна. – Мне кажется, мы с вами подружимся.

– А куда деваться? Теперь я ваш личный колдун. Только сразу скажу – порчу на ваших врагов напускать отказываюсь. Даже за две квартиры и три телефона. Я напускаю ее только на моих личных врагов.

Подмигнув, я многообещающе улыбнулся даме и потер лоб – сегодня был тяжелый, нервный день, и голова немного ныла, заполненная впечатлениями и волнением. Несмотря на свою смелость и наглость, внутри я был совсем не так спокоен, как могло показаться. Да, приглашение к жене первого секретаря давало нам возможность подняться в самые верхние социальные слои страны, но оно таило под собой и опасность, а вдруг что-то не сработает, а вдруг ничего не получится? И что тогда? Тогда мы реально можем загреметь в тюрягу. Если я-то там как-то и проживу, то вот Маша… Я боялся за нее – не за себя. Что мне-то сделается? Меня топтали ногами, убивали, закапывали – что мне какая-то тюрьма? Главное, чтобы и правда башку не прострелили – вот тут я вряд ли выживу.

– Забыл спросить, ваш муж в курсе предстоящих у вас перемен? Вдруг он скажет, что вы – это не вы? Представьте, вместо зрелой дамы сразу молоденькая красотка. Скажет, подменили. Его предупредили?

– Я в курсе всех дел. – Из соседней комнаты вышел моложавый мужчина лет пятидесяти с властным, холеным лицом. – И не возражаю. Кстати, и мне поможете. Омоложения мне не надо – глупо буду выглядеть, а вот подлатать слегка не мешало бы. Наши коновалы ни черта не умеют, кроме как требовать премий да финансирования больниц. Видишь ли – зарплаты у них маленькие! Вначале научитесь работать как следует, тогда и зарплаты подымем. Привыкли только ныть да попрошайничать. Хорошо, товарищ Сидоров. Ваши требования приняты, все будет сделано. Завтра. Сейчас поезжайте домой, автомобиль я сейчас вызову, а завтра я пришлю за вами машину – к девяти утра, и вы с вашей женой поедете выбирать себе квартиру. Человека, ответственного за это, я вам пришлю. Какая из квартир понравится – ту и оформим. Ордер выписать недолго, как и поставить штамп прописки в паспорте. Главное, не ошибитесь и выполните то, что обещали. Иначе… В общем – до завтра! – мужчина протянул мне руку, порывисто пожал и снова исчез за незаметной дверью в стене.

Я посмотрел на его жену, та пожала плечами и слегка улыбнулась, как бы показывая: «Вот, как и говорили».

Глава 7

Бурное дыхание женщины затихло, Маша успокоилась и, откинувшись на подушки, замерла, моргая в потолок, рассматривая его, как картину в каком-нибудь музее.

– Класс! Никак не могу привыкнуть! Две недели уже живем тут, а мне кажется, как один день! Пролетело, мелькнуло, будто не бывало. Хорошо тут, правда?

– Хорошо. Само собой – лучше, чем у тебя в старом доме. Хотя бы не бегать в сортир на огороде. Меня это просто убивало.

– Что ты будешь делать – нежности какие! Можно подумать, ты никогда так не бегал! Впрочем, может, и не бегал. С тебя станется.

Женщина встала на колени, медленно переползла на меня, прижимаясь длинным обнаженным телом, и целуя, переместилась к моему лицу. Ее глаза как будто горели в полумраке, который не мог разогнать тусклый светильник, отбрасывающий голубоватый нереальный свет на наши лица, делая их загадочными и волшебными. Маша всмотрелась в мои глаза и, наклонившись, поцеловала меня в губы:

– Люблю тебя. Люблю! Боюсь потерять. Каждый раз думаю, а вдруг он вспомнил свое прошлое и снова стал Васей? А вдруг… приду, а тебя уже нет. И внутри все холодеет…

– Ничего страшного: денег теперь у тебя куча, квартира в центре города – можешь на одни проценты жить. Тысяч сто там на книжке, да? Больше? Конечно больше… Ну вот… ты столько врачом никогда не зарабатывала. Снимай проценты аккуратно, не трогай основной капитал, да и живи себе. Ну что еще сказать… замуж выйдешь – теперь ты молоденькая красотка, у тебя все впереди. Завидная невеста. Только смотри, не промахнись, не выйди замуж за какого-нибудь афериста, падкого до денег. Разденет и разует.

– Эй, эй! Ты чего это? – забеспокоилась Маша. – Ты и вправду вспомнил прежнюю жизнь, что ли? Хочешь уйти? Чего это ты вроде как завещание какое-то пишешь?

– Не вспомнил ничего. Пока не вспомнил. Так, проскальзывает кое-что…

– А что?

– Да ну, так… ерунда. Даже рассказать неудобно.

– Ну расскажи, расскажи, что ли! Вань, сейчас не расскажешь, я обижусь.

– Ну чего ты пристала? Ну… картинки вижу – летаю в небе. Еще – машины странные – и я с ними разговариваю. С чего это вдруг машины со мной говорят? А еще вроде как я бегу куда-то, бегу, а по мне стреляют огненными шарами. Вот и все. Потом все исчезает. Пытаюсь вспомнить, и не могу. Голова начинает болеть.

– Память цела, но она заблокирована, – задумчиво протянула Маша, поглаживая меня по животу и спускаясь рукой все ниже и ниже. Я перехватил ее руку и укусил за мизинец. Она взвизгнула от неожиданности и сильно хлопнула меня по бедру. Потом наклонилась и стала целовать красное пятно, оставшееся от удара:

– Не больно? Я от неожиданности! Чего ты кусаешься?

– А чего ты крадешься, как тать? Мы о серьезном говорим, а у тебя одно на уме.

– Почему одно? Может, два? Или тебя на два уже не хватит? А что может быть серьезней любви?

– Это для вас, женщин, серьезней любви ничего не может быть. А для мужчин есть еще долг и дело.

– Глупости. Главный инстинкт – инстинкт размножения человеческого рода. И важнее его ничего быть не может. На первом месте у организма всегда самосохранение, а когда самосохранение совершилось – организм требует размножения. Это нам институтский профессор говорил, когда выгонял беременных студенток с экзамена. Мол, идите, родите, а потом приходите. Вы удовлетворили самый главный инстинкт, и нечего совать мне в нос свое пузо – все равно скидки не будет. Что заработали, то и получите. Двойку!

– Хе-хе… крутой у вас профессор был, крутой. И правильно. Думать надо было! Хмм… эй, ты чего затихла? Чего пригорюнилась? Тэээкс… ты зачем мне рассказала про профессора и беременных баб? Что, правда?

– Правда. Задержка уже две недели. Похоже, залетела.

– Ну и замечательно! Разве ты не этого хотела?

– Хотела. Только…

– Что только?

– Хотелось, чтобы у сына был отец… или у дочки. А ты уйдешь.

– Уйду. Но ты же знала об этом! Чего снова поднимать вопрос?

Маша замолчала, потом легла, накрывшись простыней, и закрыла глаза:

– Давай спать. Завтра снова начнут в дверь звонить ни свет ни заря.

– Кстати, давай наймем прислугу? Пусть готовит, стирает, убирает. Ты мне нужна на приемах. Я заметил, когда ты присутствуешь, они как-то успокаиваются, прямо-таки лучатся добродушием и любовью. Наверное, больные в психушке тебя любили…

– Вань… я тебе хотела что сказать… странно что-то. Со мной странно. Я ведь волосы крашу. Ты заметил?

– Ну… заметил, и что? Все женщины волосы красят. Сегодня она белая, завтра синяя, послезавтра черная или рыжая – что такого? Есть у вас такая дурная привычка менять внешность.

– А в глаза ты мне давно смотрел?

– Только что… хмм… мда. Странно. У тебя всегда были карие, а теперь зеленоватые какие-то. Вроде как с зелеными точками. Не обращал внимания – теперь вижу. Так что случилось?

– У меня волосы зеленые. И кожа стала с зеленым оттенком. Ты что, не видишь, что я, когда выхожу, тональным кремом мажусь? Так вот, теперь я зеленый человечек! Типа инопланетянка!

– Нимфа… – автоматически сказал я, и в голове мелькнула картинка какой-то невероятно прекрасной женщины с зелеными распущенными волосами.

– Что ты сказал? Какая нимфа? – встрепенулась Маша.

– А я что-то сказал? Не помню, – растерянно ответил я, – правда, не помню.

– Ты сказал – нимфа!

– Значит, так и есть. Не знаю, зачем я это сказал. Хмм… сам не понимаю. В голове вертится – нимфа, нимфа – и все тут. И еще… с этим словом связано одно дело… интересно, получится?

– Что именно?

– Попробуй внушить мне любовь к себе. Ну-ка! Просто представь, что я тебя люблю, что тебя страстно желаю, что к тебе отношусь как к божеству. Попробуй.

Маша полежала неподвижно, потом уселась на постели, отбросив одеяло, сложив руки и ноги в позе медитирующего Будды. Затем распахнула зеленые глаза и вперилась в меня, как будто гипнотизируя.

Меня как кипятком ошпарило! Я почувствовал такой прилив сексуального желания, что аж затрясся. Зарычав, как зверь, буквально в прыжке бросился на Машу, завалил, раздвинул ноги и вонзился в нее, не обращая внимания на вытаращенные глаза подруги, на слабые попытки меня оттолкнуть, и минут пять яростно скакал на ней, пока не излился в мучительно сладких, почти болезненных судорогах. Перед глазами у меня стояли яркие сполохи, голову распирала кровь, и опомнился я только тогда, когда Маша перевалила меня с себя на постель, тяжело дыша и вздрагивая от непрекращающегося, невероятно длительного оргазма.

– Что это было? – выдавила из себя она, заикаясь и прижимая руку к вздрагивающему животу. – Ты же меня практически изнасиловал! А такого бурного оргазма у меня никогда не было! Что такое было?

– Нимфа. Так это назовем. Я помню, что те, кто так умеет делать, называются нимфами. Ты теперь умеешь вызывать сексуальное желание у мужчин, и у женщин тоже – у тех, кто бисексуален или же вообще любит только женщин. А может, и у обычных женщин – не знаю. Это у меня в памяти. Сильная нимфа. Но не самая сильная, какие бывали. В памяти у меня мелькает одна женщина, перед которой я ползаю по земле, как червяк, и целую ее ноги.

– А может, попробуем? И передо мной поползаешь? – коварно усмехнулась Маша. – А мне понравилось, скажу тебе! Ты был такой… ненасытный, такой… первобытный – я в восторге! Интересно, а можешь ли ты от этого защититься? Ну от моего воздействия, от любовной магии?

– Да. Специальные заклинания. А еще изумруд. Вспомни, что было с Маргаритой! Я тогда просто обалдел. Ну, думаю – все, хана нам. Решил, что способности у меня закончились и сейчас мы за наглость будем наказаны.

Я закрыл глаза и стал вспоминать.

Комната – огромная кровать, застеленная шелковым покрывалом. На ней лежит Маргарита Николаевна в легком халатике на голое тело. Ее лицо раскраснелось от волнения, а губа слегка дрожит. Я стою перед ней и читаю заклинание, делая пассы руками. В воздухе попеременно мелькают знаки – Огня, Воды, Воздуха, Земли, становится то жарко, то холодно. Наконец, заключительная фраза, и я замолкаю, глядя на женщину.

Упс! Результата ноль.

Она встает и ощупывает себя руками. Потом недоуменно смотрит на меня:

– И что, это все?! Может быть, какое-то время надо ждать, чтобы пошел процесс?

Я растерянно смотрю на нее и не понимаю, что произошло – все должно было получиться как в случае с Машей – Маргарита Николаевна должна была помолодеть и обрести облик двадцатилетней девушки. Однако результат нулевой.

Все растерянны, женщина не смотрит мне в глаза, удрученная и опустошенная. Она даже как-то постарела на глазах и стала выглядеть на свой возраст, и старше – далеко за пятьдесят. Я опустился на кровать, наблюдая за пациенткой, растерянный и не знающий, что делать, когда вдруг луч, отразившийся от тяжелых сережек женщины, блеснул мне в глаза, и я вскочил с места:

– Они! Это они! Снимите их сейчас же!

– Кто – они? – недовольно и подозрительно спросила Маргарита. В ее глазах я уже опустился до уровня фокусника-афериста и совершенно вышел из доверия.

– Серьги! Они с изумрудами? Снимите их сейчас же! Вынесите из комнаты! Они блокируют мои заклинания, я знаю, я вспомнил.

– Уверены? – недоверчиво спросила женщина, но все-таки сняла серьги. Затем взяла их в руку и, подойдя к дверям, просто выбросила их за порог.

– Ложитесь. Теперь все будет нормально, – приказал я.

Женщина покорно легла, и я заново начал отчитку заклятия. Через двадцать минут передо мной лежала молоденькая девушка в халате Маргариты Николаевны, обвисшем на похудевшем теле. В комнате было жарко, а на постели образовалось здоровенное пятно – жир, пот, выделения женщины, – то, что не «сгорело» в процессе переделки организма.

Маргарита вскочила с постели, не стесняясь нас с Машей, сорвала с себя халат и бросилась к огромному зеркалу, практически во всю стену, отражавшему комнату и ее стройную, девическую фигуру с торчащей вперед молодой грудью.

Тогда она заплакала навзрыд, схватившись за голову, раскачиваясь, как статуя античной обнаженной девушки.

Мы с Машей перепугались, кинулись к ней, стали успокаивать, расспрашивать, что с ней случилось, и она, видимо, расслабившись от стресса, от переживания, от долго сдерживаемой, зажатой в себе боли, выдала:

– Мой-то не спит со мной уже год! Секретарш дерет да комсомольских активисток! Кобель гребаный! Говорит, на себя погляди, я еще молодой мужик, а ты? Говорит, и чего тебе надо – все есть, в золоте ешь-спишь, чем ты недовольна?! Хрена мужского захотела? Так заведи себе хахаля – только чтобы я не знал, узнаю – прибью! Сволочь такая! А я ничего не могу сделать! Если он не хочет меня, что я поделаю?!

– Теперь вы красотка, – улыбнулась Маша, – секретаршам до вас, как до Москвы пешком. Теперь он вас точно из постели не выпустит.

– Только нужен ли он мне теперь? – зло усмехнулась Маргарита. – Мне кого-нибудь помоложе надо. С этой старой сволочью спать – после его трипперных активисток? Гадина… теперь он меня будет упрашивать, чтобы я ему дала! Спасибо, Ванечка! Вы – гений! – Маргарита обняла меня за шею и, прижавшись всем телом, поцеловала прямо в губы.

Маша потом сказала, что было желание просто оттащить бабенцию от меня за волосенки – поцелуй был совсем не материнский и заходил за границы простой благодарности пациентки к своему лекарю. Больше это было похоже на ласки двух любовников…

После того как из дебелой матроны я сделал молоденькую красотку, жизнь наша закрутилась, мелькая, как в калейдоскопе. Мы так же принимали людей со всего города и даже страны – сообщили адрес тем, кто ждал нас в очереди у старого Машиного дома, но теперь в числе наших посетителей были и ВИПы. В основном женщины, но были и мужчины – их я подлечивал, кстати, избавляя и от вредных привычек – многие из них были алкоголиками. А уж пристрастие к курению было у каждого первого. «Наследие войны, – как пояснил один из клиентов. – Когда покуришь, есть не так хочется…»

Люди, что к нам приходили, были разными – как и раньше. Бедные, богатые, молодые и старые – все, кто был безнадежно болен. Поток людей казался нескончаемым, бесконечным, как вселенная. Никогда не исчезнут болезни, и никогда не исчезнут те, кто страдает. Одно меня радовало – хотя бы ненамного, но я делал этот мир счастливее. Сотни людей обрели здоровье, и надеюсь – счастье. Сколько это все у нас продлится – я не знал, да и знать не хотел. Как идет все, пусть так и идет. Мне было хорошо.

– Вань, так что ты думаешь по поводу моего превращения? – со страхом и волнением спросила Маша.

– Мутация, чего же еще. Какая-то мутация. Похоже, что общение со мной заразно, а?