Текст книги "Путь самурая"

Нет, я буду осторожен, как параноик. Буду подозревать каждого встречного, каждого, кто попытается втереться ко мне в доверие, и каждого, кто может хоть как-то попытаться вычислить и разоблачить меня. А это была так… тренировка. Сегодня я не хотел никого убивать и специально дождался, чтобы продавщица выскочила наружу – она-то здесь совсем ни при чем.

И снова встал вопрос: если кто-то совсем непричастный к преступлениям вдруг узнает обо мне правду – как я поступлю? И в который раз не смог себе ответить, отогнав эту неприятную мысль. Если встанет вопрос: или он, или я – как поступлю? И на секунду вдруг стало страшно, когда понял – я поступлю так, как… надо. Буду защищать свою жизнь. До последнего.

Ночевать пошел к Сазонову. Раз договорился – значит, все. Терпи! Ночь, за полночь, а принимай! Ну не к себе же в квартиру тащиться в два часа ночи? И на чем? Машины своей пока нет, такси посреди ночи хрен поймаешь, ну не на лавочке же спать? Тем более что в кармане кругленькая сумма денег, тех, что получил от Армена, а в «чемодане» бумаги с грифом «ДСП». За одно только удостоверение могут по башке дать, чего уж там. Будут потом с моим удостоверением гопстопить.

Сазонов ничуть не удивился, когда я открыл дверь данным мне ключом, выглянул из своей комнаты и кивнул на ту, что приготовил для меня. Он не выглядел заспанным – лицо непроницаемо, гранитно, как и всегда. Мне даже стало немного смешно – а с женщиной он… того… тоже с таким лицом? Представляю: она стонет под ним, а он с такой рожей, что и не захочешь! Тьфу! Ну что за мысли мне в последнее время лезут в голову?! Гадость какая!

Пошел во двор, встал под душ – наверху был бак, выкрашенный в черный цвет, так что за день вода нагревалась едва не до кипения. Даже сейчас, когда уже остыла, была вполне себе тепленькой и приятной.

Смыл гарь, смыл запах бензина, замочил в тазу спортивный костюм. Лыжную маску и резиновые перчатки бросил по дороге, избавившись от основных улик. Все. Теперь меня никак не прицепить к делу – если кто-то этого захочет, конечно. На бутылках отпечатков нет. Если, конечно, они уцелели в огне, что сомнительно. Вернее, не они, а осколки.

Помывшись, улегся на кровать – жесткую, можно сказать, солдатскую. Самурайскую. И тут же провалился в сон.

Проснулся я от того, что кто-то жестко взял меня за плечо. Спросонок не понял, что происходит и где нахожусь, взметнулся, готовясь к худшему, и тут же уселся на край кровати, тяжело дыша и тараща глаза на Сазонова, стоявшего у изголовья.

– Выпей, – он протянул стакан с темной пахучей жидкостью, налитой до половины.

– Выпей! – повторил он, уже нетерпеливо и жестко. – Ты кричишь во сне, знаешь об этом?

– Наверное… не знаю! – растерянно ответил я и взял стакан. – Что, неужели так громко?

– Громко, – коротко ответил Сазонов. – Не помнишь, что тебе снилось? Ты кричал: «Стой! Назад! Не ходи туда!» И женское имя…

– Мне всегда снится одно и то же… – хрипло ответил я, преодолевая горловой спазм. Горло сжало так, что я едва не задохнулся от недостатка воздуха. Или от наплыва воспоминаний…

– Понимаю… – кивнул Сазонов и снова приказал: – Пей! И уснешь. Хорошо уснешь. Без снов! Я потом поработаю с тобой, сделаю так, чтобы эти сны больше тебе не снились.

– Я не хочу! Пусть будут! Они во сне… живые, понимаешь? Понимаете? А если я не буду их видеть, они окончательно умрут! Насовсем! Навсегда! Не хочу! Не хочу!

Меня трясло. Руки ходили ходуном, в глотке пересохло, в висках стучала кровь. Раньше в такие моменты я наливал стакан водки, и… боль отступала. Теперь водки нет, и мысль о ней мне противна. И что делать?

Я мелкими глотками осушил стакан и замер, сжимая его в руке. Пальцы так впились в грани знаменитого советского стакана, что еще чуть-чуть, и он хрустнет у меня в руке, осколки вопьются в плоть, и на пол закапает темная, похожая на вишневый сироп кровь. Так уже было однажды, я помню… Шрам остался.

Сазонов мягко взял меня за руку, вынул из нее стакан и вдруг мягко толкнул меня в лоб раскрытой ладонью:

– Спи! Спи спокойно! Они ушли. А ты здесь. И ты будешь спать! Без снов! До тех пор, пока снова не сможешь видеть нормальные сны. А теперь – просто спи!

И я уснул, чувствуя остатками сознания, как кровать приподнялась и ударила меня в плечи не очень мягким матрасом.

«Усыпил, гипнотизер чертов!» – это была последняя моя мысль перед тем, как бог Морфей уволок меня в свою небесную хибару.

Утро было ужасным. Сазонов разбудил меня едва ли не на рассвете, потащив во двор так, как я был, в одних трусах. Там обдал ведром ледяной воды и заставил делать гимнастику, чтобы разогреть мышцы и сухожилия и размять суставы. А затем смотрел, как я делаю упражнения, назначенные мне накануне. И в процессе швырял в меня камнями. Заставляя ойкать от боли или вертеться как уж, избегая болезненных ударов. И надо сказать, как ни странно, сегодня его мерзкие снаряды достигали цели не так часто, как раньше. То ли я уже приспособился к поведению тренера, то ли на самом деле стал двигаться быстрее, чем раньше. Впрочем, возможно и то и другое. Удивительно было только одно: слишком рано я обнаружил некоторые успехи. Ведь я начал тренироваться всего ничего, пару дней назад!

Хотя кто знает, что за гадость он мне дает. Может, так подстегивает, что у меня весь организм вскачь пошел? Не зря же меня трясет – уже который день.

Потом был завтрак. Простой, незамысловатый – яйца вкрутую, бутерброды с сыром, горячий сладкий чай. Кстати сказать, Сазонов даже акцентировал на этом внимание: мол, сахару побольше клади, хорошо для мозговой деятельности. И для того, чтобы сигналы по нервам лучше расходились, быстрее. Как горючее мозгу. Ну, я и не протестовал. Хотя сладкое перестал любить еще год назад.

Когда собрался на работу (благо, что отсюда мне всего пара остановок до РОВД и транспорта просто море – всякого), я немного подумал, отделил от «зарплаты» Армена приличную кучку и вручил Сазонову. Мне все равно этих денег ни на что не хватит – так, чуть жизнь подсластить, а ему нужно – и на еду (не сяду же я на шею пенсионеру?!), и на стиральный порошок, и на электроэнергию – на все. Машинка сама стирает, но в нее надо порошок насыпать. Да и жрет электричества немерено.

Кстати, машинка у Сазонова импортная – я уже успел заметить. Откуда у пенсионера деньги и возможность купить импортную машинку? Впрочем, деньги – это и есть «возможность». Если есть деньги, в наше время купишь все, что угодно. Даже жизнь и здоровье.

Смешно, право слово! Всегда говорили – «здоровье за деньги не купишь». Как бы не так! Еще как купишь!

За большие деньги можно купить всех и вся. Ну-у… почти всех. Меня? Меня тоже можно купить. Не за деньги, нет. Но то, чего бы я хотел больше всего на свете, мне никто не предложит. Никто! Даже Он. Он никогда не слушает мольбы и просьбы. Я знаю. Пробовал.

Деньги Сазонов взял. Молча кивнул, сунул в карман тощую пачку. Не стал спрашивать – что за деньги, откуда и зачем. И так все ясно. К чему лишние слова? Вообще-то, может, и глупо, но я должен был дать ему денег еще и для собственного самоутверждения. Мол, свой хлеб ем! И я не нахлебник! Я мужчина, а мужчина сам зарабатывает себе на жизнь!

Планерку сегодня проводил начальник отдела участковых, потому она закончилась довольно быстро и без особых неприятностей. Меня никто не теребил, никто мной особо не интересовался. Я получил три материала, два – побои, полученные от неизвестных лиц. Один – мужик подрался с соседями на кухне коммунальной квартиры. Чистые «личные неприязненные отношения». Сегодня вечером разберусь.

Уже когда уходил из РОВД, сдав написанные вчера протоколы на двух пьяных, меня поймал Городницкий, настигнув на выходе из отдела:

– Слыхал, что у тебя на участке случилось?

– А что случилось? – Я сделал удивленное лицо. – Убили кого?

– Ларек Ибрагима сожгли! – Глаза Городницкого впились в мою равнодушную физиономию. И мне пришлось изобразить хищное удовольствие:

– Ага! Сссука! Все-таки напоролся! И кто его сжег?

– Не знаю, – Городницкий опять впился взглядом в мое лицо. – Говорят, их двое было или трое!

Я чуть не расхохотался. Двоилось в глазах продавщицы! Или троилось. Но Городницкий-то каков! Это ведь он меня подозревает, точно. Реакцию проверяет на новости.

Вообще-то даже интересно, неужели он считает меня способным на такой поступок? Хм… я и сам-то раньше не подозревал за собой такой решительности и даже бесшабашности! Чтобы я вот так запросто пошел и стал жечь ларьки?! Чудно!

Кстати, а Городницкий ведь знает и о мыле, и о бензине! Рядом ведь сидим, все в опорном знаем!

Ну и что? Знает – и пусть знает! Еще доказать нужно! А доказательств у тебя шиш! Правда, может Ибрагиму стукануть – в отместку. Но вряд ли. Не такой уж он продажный, чтобы против своего, мента, направлять каких-то там ларечников-уголовников! Хотя… в наше время все возможно. Ну пусть попробуют предъявить. Смешно будет! Ларечники пришли забивать стрелку участковому! Народ смеяться будет.

Из РОВД я отправился к Сазонову. Оставить дипломат и отправиться кое-что узнать – налегке.

Нет, все-таки хорошо жить на участке! Все под рукой, вышел – и ты уже на работе! Вот так и надо – чтобы участковый жил на своем участке. Квартиру ему, и живи, работай! Только черта с два. Участковый как добывал себе квартиру сам, так и добывает. Никаких милостей от природы, то бишь от начальства. Более того, как ни смешно, оказалось, начальство само обращается к участковым за помощью в решении квартирного вопроса для личного состава РОВД. Каким образом? А запросто! Все квартиры – государственные. Если их и продают за деньги, то фактически продают не собственность, а прописку: одни выписываются, другие прописываются – все это одновременно. Вписали в ордер, поставили штамп в паспорт – вот ты и владелец квартиры. Но речь не об этом. А о том, как участковый может добыть себе квартиру.

А запросто! Если шанс подвернется и если он дельный участковый.

Ходит он себе по участку, по зоне, и собирает информацию – и кстати, на абсолютно законном основании. Участковый даже обязан хотя бы раз за время службы посетить жителя своего участка и дать ему свою визитку. Требуют так. И вот он узнает, что в какой-то квартире живет одинокий старичок или старушка, у которых нет никакой родни. Живет себе и живет, а потом – бах! И помирает. От абсолютно естественных причин. Болезнь, старость и все такое прочее. Никакого криминала. Но и даже если криминал? Какая разница! Главное – помер.

А вот потом начинается точно уже что-то вроде криминала. И если за это прихватит прокуратура – никому не поздоровится. Если только не смотреть на явление сквозь пальцы, как это и происходит уже много лет (прокурорским тоже нужны квартиры!). Итак, как можно присвоить себе квартиру умершей бабульки? Легко! Надо, чтобы ты был в ней прописан ДО смерти этой самой бабульки. А кто прописывает? Паспортный стол. А где находится паспортный стол? В РОВД!

Алле-ап! Фокус раскрыт.

Задним числом в квартиру прописывается некий человек, и вот он уже ответственный квартиросъемщик.

Конечно, это не какие-то там шикарные квартиры, обычно это квартиры в старом фонде, едва ли не бараках, но ведь это жилье! А если другого нет?

И опять же – можно вот эту квартирку и свою маленькую, уже имеющуюся, обменять на квартиру побольше! В общем, квартира есть квартира, и негласно участковым давным-давно был отдан приказ: «Ищите квартиры!», и мы ищем. И находим. Находят.

Честно сказать, я еще не находил. Потому что и не искал. Не на то я рассчитывал, когда шел в участковые. Хорошую квартиру хотел, от города полученную, – двухкомнатную, как и положено. А не в старом фонде и не в бараке, да еще и хитро отжатую у муниципалитета.

Нет, я не считаю это мошенничеством, отнюдь нет. Если государство не заботится о тебе – ты сам о себе должен позаботиться. Иначе просто сдохнешь. Государству на тебя плевать с высокой башни Кремля. Со Спасской башни. И что характерно – чем дальше в провинции ты находишься от этой самой башни, тем плевок в твою сторону становится смачнее.

Нет, Сазонов не отпустил меня без часа тренировки. Мы опять кружились на площадке возле навеса, опять меня обстреливали камнями, опять я валился на землю, безуспешно пытаясь противодействовать коварным захватам старого «ниндзя».

Больно и досадно, да, но… вдруг мне показалось, что теперь я падал уже не так тупо, как раньше, напоминая собой мешок цемента, плюхнувшийся со второго этажа. Сейчас я падал пружинисто, ловко, почти удерживаясь на ногах. Даже Сазонов это заметил, сказав, что теперь я похож не на прошлогоднее дерьмо, а на кучку этой же субстанции, но гораздо свежее.

Солдатский юмор, ага. С армии его помню. Армейский юмор и юмор на гражданке частенько отличаются так, что кажется – юморят существа с разных планет.

Ну вот, пример – как развлекаются в армии. Был у нас в роте один нерусский, казах или калмык, не помню. И вот этот калмык очень плохо говорил по-русски и вообще – был какой-то вечно грязный, зачуханный, за что его и не любили. Что в армии, что в тюрьме – терпеть не могут неопрятных людей, не следящих за гигиеной. Этот калмык-казах был таким вонючим, что с души воротило! Откинет одеяло – и все вокруг сразу кричат: «Внимание! Яма с говном раскрылась!» И ржут. Тупо, согласен, но тогда это казалось настолько смешно, что просто покатывались со смеху. До слез! А сейчас вспоминаю, и хоть бы улыбка мелькнула в мозгу или где там еще.

А то еще вот так: новобранец, или, как его называют в армии, дух. Подходит к нему дед, то есть старослужащий, и строго так спрашивает:

– Ты кто?!

А дух уже знает, как отвечать, и отвечает верно:

– Я тыгыдымский конь!

– Ну, тогда скачи!

И дух начинает подпрыгивать на месте, изображая бешеную скачку, приговаривая:

– Тыгыдым! Тыгыдым! Тыгыдым!

Я всегда считал и теперь считаю, что в нынешней армии идет оглупление личного состава. Начиная с самого печального зашуганного духа-калмыка и заканчивая высшим офицерским составом. И думаю, что это оглупление идет по плану, намеренно, и не только в нашей армии, но и во «вражеской». Попробуй-ка послать человека на смерть, в атаку, если у него развитое воображение и мышление, и он тут же представит, что будет с ним после того, как поднимется над окопом! Для такого дела лучше быть недалеким и полностью лишенным воображения. Чтобы не до конца понимать, что может прожить после прыжка из окопа ровно одну секунду. А то и меньше. Не зря же солдатам, идущим в атаку, давали «наркомовские» сто граммов водки. С той целью, да. Оглупить. Лишить страха.

Нет, я не очернитель. И не наводящий поклеп на доблестную российскую армию. Со ста граммами или без них, с глупыми солдатами и умными – она всегда и всюду давала пилюлей тем, кто решил, что пересилит русскую силу. Вот только давала жару она не благодаря «правильному» командованию этой самой армией, а вопреки ему. За счет того, что заложено в нас, русских, – это неукротимое свободолюбие, заставляющее драться до последнего, кидаясь в атаку даже тогда, когда пуля разворотила твою грудь или газ напрочь выжег твои легкие. Русские мы, чего уж там. Будем ругать свою страну до пены, до метания в нее дерьмом, но попробуй кто-то чужой кинуть в нее хотя бы засохшей козюлькой – порвем на хрен! Не моги! Моя страна! Я могу на нее гадить, а ты не смей… сссобака басурманская! Нишкни, гад пиндосский!

Через полтора часа, сполоснутый под душем и страдающий от ушибов, я уже стоял у калитки, когда Сазонов вдруг подошел ко мне и протянул сложенную вчетверо бумажку:

– Возьми.

– Что это? – Я развернул бумагу, прочел: «Гавриков Семен Михайлович, телефон…» – Это кто такой? Зачем?

– Это тренер по стрельбе. А еще – оружейник. Он приторговывает оружием. Тебе ведь нужен ствол? Вернее, стволы. Вот с ним и поговоришь. Скажешь… от Старика. Он может попросить тебя описать мою внешность. Опишешь. О себе лишнего не говори, просто скажи, что именно тебе надо. Он много запрашивать не будет. Потому что ты пришел от меня. Все ясно?

– Ясно. Адрес-то скажете?

Сазонов назвал, и я без удивления, как и ожидал, услышал адрес городского тира, в котором тренируется половина города – и менты, и бандиты, и частные охранники, и… в общем, все, кто может заплатить за роскошь пострелять по различного вида мишеням. Пожечь патроны, как говорят стрелки.

Прежде чем поехать к Гаврикову, зашел к шинкарке – разнюхать, что делается по городу. Благо, что она живет через два дома от Сазонова. Кстати, еще одно удобство моего заселения в дом тренера. Информатор едва ли не на заднем дворе живет.

Шинкарка встретила меня радостно, мне показалось – едва не бросилась на шею.

Вот чего мне не хватало – так это ее потных объятий! Потом за версту от меня будет вонять дешевыми сладкими духами и кремом для рук. Агентов надо ставить на место, чтобы понимали, «кто есть ху», – дистанцию нужно держать. Общаться только по делу, и никакой дружбы. Кто знает, какая услуга может понадобиться от этого самого агента, так что дружить с ним – это завалить всю тщательно продуманную операцию. Я не параноик и не склонен преувеличивать возможность такого события, но оно может случиться, а потому – всяк сверчок знай свой шесток.

Но вообще-то было странно-приятно. Я уже как-то привык, что никому на фиг не нужен. Совсем пропащий, бирюк-одиночка, и вот вдруг все понеслось вскачь! Сазонов, шинкарка эта самая… даже продавщица из ларька… И какого черта она у меня из головы не уходит? Лучше бы, конечно, Танька Краюхина, но… она замужем. А я не собираюсь вмешиваться в жизнь семейных женщин. Муж у нее где-то во вневедомственной охране работает, я его ни разу не видел. Но говорят – хороший парень. Зачем его обижать? Вот если бы разведенная была или вдова… Тьфу! Какие дурацкие мысли в голову лезут! Пусть живет ее муж сто лет! Такой же мент, как и я, служит себе честно и служит! Хотя кто в наши годы честно служит? Вернее, что понимать под честной службой?

Да, разобраться бы – что такое честная служба и что такое оборотни в погонах. Кто я, оборотень? Или честный служака? Если деньги беру с ларечника? Или с шинкарки!

Все берут. Ну… почти все. Не берут только те, кто не может. На зарплату нынешнюю не проживешь. Но тут есть большая разница – за что брать деньги. Вот, например, следователь. Если он берет деньги за то, чтобы отмазать преступника – вымогателя, насильника, убийцу, – он подлец. Оборотень в погонах. И такого не то что в народное хозяйство – в Нижний Тагил, на зону! Чтобы рядом с такими же, как он, парился!

А если ему дали немного денег, чтобы он как следует, полноценно расследовал, чтобы ночи не спал, собирал доказательства, так что в этом плохого? Стимулировали, так сказать, спонсировали.

То же самое опер. Или вот я – ну да, я беру деньги с шинкарки. Так на хорошее дело! Я хочу наказать подлецов! А как это сделать без денег?

Опять же – оперативную информацию дает! Как бы я Косого вычислил, если бы не она? А то, что я закрываю глаза на ее бизнес, – так это самое маленькое зло, которое может быть. Людей она не травит, а то, что самогонку гонит, – так это всегда было и будет. Большое зло и маленькое зло – выбор тут очевиден.

– Здравствуйте, Андрей Владимирович! Какими судьбами? Чайку попьете? – Шинкарка просто-таки лучилась довольством. Оно и понятно – бизнес пер пыхтящим паровозом, деньги текли рекой. Она за ценой не стояла, и по сравнению с магазином стоило ее спиртное совсем не так уж и дорого. И качеством неплохое – очищала не хуже, чем на ликеро-водочном.

Я бы вот, кстати, предпочел произведение ее рук водке с нашего ликеро-водочного, подмятого зятем нынешнего губернатора. Слышал, как там делали очистку, – одна сивуха да альдегиды. Гадость! И кстати, запретили торговать осетинской водкой, которой было в городе до тех пор просто море.

Лоббирование, и ничего больше. Осетинская водка, точно знаю, была гораздо чище местной. Ну и дешевле. Но ее не стало. И тогда – как грибы после дождя выросли шинки. Ну не местную же водку пить? И дорого, и «грязно»!

– Чаю не хочу, а хочу услышать новости! – ответствовал я, усаживаясь на скамью под навесом. После тренировки все болело. И как я терплю такие измывательства? Сказали бы раньше – я б не поверил, что могу позволять так с собой обращаться! Как со скотом бессловесным!

– Новости, ага! – довольно кивнула шинкарка. – Есть новости! Во-первых, Митяй с дружками пропал! Говорят, нашли его на берегу со сломанной шеей! А во рту – деньги!

– Как это «во рту»? – неприятно удивился я, услышав о деле рук своих. Именно своих, это ведь я отдал Митяя на растерзание армянам. Почитай – убил!

– Ну так! – радостно хихикнула женщина. – Комком скрутили бабло, и в рот! И говорят еще – деньги-то… в говне были! Хи-хи-хи… Вроде как зад подтерли и в рот ему сунули!

– Тьфу! – сплюнул я, живо представив картину. Это вам не Сицилия! У нас покруче… и погаже!

– А кто его грохнул? – с опаской поинтересовался я, мало ли какие слухи ходят…

– Да кто? Кого-то подломал, кого-то грабанул – делов-то! Отомстили! – спокойно пожала плечами шинкарка. – Такие, как Митяй, долго не живут. Грабят всех, кого ни попадя, а потом языком треплют на каждом перекрестке. Так что…

– Еще что-то интересное было? – нетерпеливо прервал я поток философских рассуждений. – Кто-то грабанул, кого-то грохнули?

– Да особо никто и ничего, – снова пожала плечами женщина. – Ларек вот у Ибрагима сожгли. Дотла! Ничего не спасли. Один каркас остался!

– Да-а?! – делано удивился я. – И что, короткое замыкание, что ли? Чего он загорелся-то?

– Да я же говорю – сожгли! – Женщина досадливо поджала губы. – Видели мужика, который бросал в ларек бутылки! У него морда в маске была, не видать ее было!

– А если не видать, с чего решили, что мужик? – резонно поинтересовался я. – Может, баба какая?

– Может, и баба. А я знаю? – хмыкнула шинкарка и опасливо покосилась на меня. – Вот еще что… Андрей Владимирович… поговаривают, что это… хм… вы и сожгли Ибрагима!

– Что-о?! – встрепенулся я, едва не вздрогнув, как от удара поленом по башке. – Что за чушь?! Кто распространяет эту ересь?!

– Да Ибрагим и… это… распространяет! Говорит, вы приходили к нему, а он вас выгнал… э-э… как собаку! А вы сожгли ему ларек! Ну не сами, конечно, кто-то за вас, но точно – вы! Болтовня, конечно. Но за что купила, за то и продаю! Уж не обессудьте!

– Ну ладно! – тяжело поднялся я, настроение мое безнадежно упало, как столбик термометра во время мороза. – Бред всякий несут, уроды! За клевету бы привлечь гада!

– Он заяву обещал кинуть! Или разобраться с вами по-своему! Вы уж осторожнее, Андрей Владимирович! Хачики, они злые! По башке дадут из-за угла, и че тогда мне делать?

«Че-че, торговать будешь, как торговала, – хотелось мне сказать, но не сказал. – Другой участковый будет тебя доить! И ты так же счастливо будешь его встречать. И не вспомнишь обо мне! Да и с какого хрена тебе обо мне вспоминать? Помер Максим – да и хрен с ним!»

– Андрей Владимирович, тут мне часики принесли интересные… за долги. За два литра один хрен отдал. Часишки-то ерундовые, механические, импортные только что. Даже ремешок старый кожаный. Ничего особенного. Но этот черт баял, что стоят они дорого. Что они их взяли на хате одной в центре. Посмотрите? Может, пригодятся?

– Неси… – я снова уселся на скамью и, проводив взглядом толстый зад шинкарки, стал думать о том, что она мне сообщила. Новости были не так уж и неожиданными, но неприятными. Ладно Ибрагим заяву кинет. Хотя и это неприятно! Расследование могут учинить, УСБ наслать! А если Ибрагим своих отморозков на меня напустит? И что тогда? Хоть ночью не ходи! Вот времена настали – участковый боится, что на него бандиты наедут! А ведь могут, да! В прежние времена они бы пискнуть боялись – на мента нападать нельзя! Это беспредел! Все менты ополчатся, сожрут за милую душу! Пересажают, если не успеют убежать в свой Азербайджан! А теперь что? Вон, показывали – менту, оперу, на рынке башку кастетом проломили, и что характерно – патрульные стояли рядом и смотрели! Даже не шевельнулись, когда своего, мента, убивали! Твари толстокожие! Толку-то, что потом их всех поувольняли, – дело-то шумное, даже в наше время. Проломить башку капитану милиции – это вам не прохожего измордовать, тут же из министерства проверяющие прибыли. Поувольняли всех – и правых, и виноватых.

Но да ладно – что делать-то мне? Если и правда наедут?!

Подумать не дала шинкарка. Она плюхнулась на скамейку (явно скоммуниздила ее где-то в парке, там такие стоят) и протянула мне простенькие часы.

– Смешное название! – хихикнула шинкарка. – Я уж потом прочитала, смеялась! Сартир! Часы – сартир! Говенные, значит! Ха-ха-ха…

Я сунул часы «Сартир» в карман и невозмутимо поинтересовался, кто же это принес такие смешные часы и как его найти. А еще – не приносил ли этот типчик еще чего-нибудь очень смешного.

Оказалось, смешного больше не приносил, вот только «Сартир». А был это молодой пацан, Катьки Милютиной сын, бандюган, само собой. И живет он… она назвала адрес, у меня на участке. Щупленький такой, рыжий, весь в прыщах. Противный пацан, на крысу похож. Или на лису – потому что рыжий («ха-ха-ха!»).

Ну вот, на этом наша беседа и закончилась. От шинкарки я уходил несколько обескураженный, весь в раздумьях, унося в кармане часы «Картье» стоимостью тысяч тридцать баксов. А может, и больше. Если только это настоящие часы «Картье». Мало ли в мире бродит китайских подделок? Наши китайские братья так навострились ляпать подделки в любой отрасли народного хозяйства, что скоро их подделки полностью заменят оригиналы. На десять настоящих швейцарских часов приходятся тысячи поддельных, у которых от оригинала только вид да надпись. Видел я такие в ларьке привокзального рынка, «швейцарские», ага. На лохов! На вокзале, видишь ли, торгуют настоящими швейцарскими часами! Швейцарцев-часоделов кондратий бы хватил, увидь они эти грубые подделки, дискредитирующие всю швейцарскую часовую промышленность.

Мне сдается, это все-таки были настоящие швейцарские часы. Вот было в них что-то такое… хм… настоящее! Не смогу точно это передать – какие-то мелкие признаки того, что эти часы сделаны именно в Швейцарии, а не в какой-нибудь китайской провинции. То ли качество отделки, то ли аккуратно выбитый на крышке номер. Не помню, у китайской подделки есть на крышке номер? Вряд ли… а если и есть – он не такой аккуратный, как здесь. Ватер пруф, станлесс… автоматик. Ну тут все ясно – водозащитные, автоматический подзавод и т. д. В самом деле не верится, что эти часы могут стоить СТОЛЬКО. Если бы шинкарка знала, что мне отдала, повесилась бы от разочарования.

Итак, чую – от этих часов пахнет нехорошим. Может, даже кровью. Нужно аккуратно поинтересоваться у оперов: не проходили ли по розыску такие часы? Где-то ведь хату грабанули, точно! Может, и убили кого. Ловить надо гадов!

Хорошие часы. Вот бы их мне! Нет, не носить – я бы их продал. За треть стоимости. На машину бы хватило. Да еще и остались бы деньги!

Камешки по краю блестят. Металл белый. То ли нержавейка, то ли… да нет, вряд ли! Платину на часы? Хотя кто знает, может и так быть. Ясно, это очень дорогие часы. И они не могут оказаться в руках какого-то босяка, если только он их не попер. Или нашел, что вряд ли.

До городского парка от дома Сазонова пешком пятнадцать минут. Пока шел, внимательно смотрел в темные стекла витрин редких магазинов – так положено узнавать, нет ли за тобой «хвоста». Ничего такого не заметил и слегка успокоился. Нет, все-таки меня обеспокоило известие о грядущей разборке. Даже сам удивился, насколько обеспокоило. Вроде бы что мне терять? Кроме своей жалкой жизни… Я стал меняться?

Тренер Гавриков был на месте, в тире. В здании метров семидесяти длиной, наполовину закопанном в землю, как и положено нормальному тиру. У меня это здание почему-то всегда ассоциировалось с длинной конюшней для лошадей – скатная на две стороны крыша, грубые, кирпичные, окрашенные грязной белой краской стены. Нет, красили-то ее совсем не грязной краской, когда-то стены сияли белизной, но теперь, когда белизной сияет только снег на вершинах гор, эта краска стала грязно-желтой, пятнистой, будто на здание помочился безумный великан. Нет у государства денег, чтобы поддерживать всяческие спортивные секции. Да и ни к чему народу учиться как следует стрелять. Нам теперь никто не угрожает, со слов представителей демократической общественности, а учить народ стрелять – себе дороже. Научи-ка это серое быдло пользоваться оружием – и завтра они тебя самого пристрелят! Нет уж, это умение не для народных масс. В армии научат? Да кто там учит, в армии-то? Отбыл свой срок, и на «гражданку», искать работу за копейки. Или пополнять ряды торгашей и бандитов.

Гавриков чем-то напоминал Сазонова. Нет, физически, строением тела они отличались – Сазонов был очень крепким, плотным, можно даже подумать, что он слегка полноват (и жестоко ошибешься!), Гавриков же высок, худ, жилист, с ладонями-лопатами, с запястьями, перевитыми крупными дорожками вен.

Взгляд – вот что было общим. Тяжелый, уверенный, будто пронизывающий насквозь. Взгляд-рентген, до самой души, до самых пяток!

И возраст – Гаврикову тоже около шестидесяти.

Сразу напрашивалась мысль, что Сазонов и Гавриков пересекались где-то на службе. Иначе откуда они друг друга знают? Впрочем, все может быть. Жизнь – сложная штука, запутанный клубок…

Я представился, Гавриков кивнул, молча протянул руку. Я вложил свою ладонь в его с некоторой опаской – так-то я не слабый парень, но уж больно зверски выглядел этот мужик! Небось подковы ломает своими ручищами!

Против ожидания Гавриков пожал мою руку осторожно, и ощущение было таким, будто сунул кисть руки в огромные тиски, но их владелец меня пожалел и не стал крутить вороток тисков на полную – так, слегка сжал стальными губами.

Потом так же молча позвал меня за собой, отведя в небольшую комнатку-клетушку возле огневого рубежа. Я в тире не раз бывал, но никогда не обращал внимания на эту неприметную дверь слева от позиции стрелков – не интересовался. Мое дело – получил патроны и… «на огневой рубеж шагом марш! Заряжай! Лейтенант Каргин стрельбу закончил! Оружие к осмотру!» – и все такое прочее. Отбыл, отстрелял – и отдыхать. Дел своих хватает. Не до осмотра каких-то там тиров.

Летом обычно стреляли за городом, под открытым небом, зимой же здесь – благо тир находится на территории, контролируемой РОВД. Всегда проще решить вопрос со стрельбами, когда ты контролируешь хранение оружия в этом тире. Даже сейчас, когда все пущено в свободное плавание и каждый выживает как может, тир находился под контролем РОВД, и хранение оружия и патронов регулярно проверяли инспекторы разрешительной системы.