Текст книги "Сбежавший нотариус"

ХV

Эту очаровательную девушку с опущенными глазами и скромными манерами, которая прошла мимо меня, учтиво поклонившись, я бы без исповеди допустил к причащению, если бы не слышал, что она говорила несколько минут назад.

Войдя к Бержерону, я застал его за разборкой бумаг в бюро, которое он немедленно запер, воскликнув: «А вот и доктор, который держит слово!» Я стал расспрашивать его о здоровье. Он жаловался на боль в печени и сердцебиение.

Освидетельствование и бессвязные ответы показали, что он лжет. У этого человека было железное здоровье. Очевидно, он хотел зазвать меня в замок для какой-то цели. Я не стал показывать Бержерону, что ему не удалось обмануть меня, – не хотел расстраивать составленный им план. Я сослался на то, что, прежде чем начать лечение, нужно изучить симптомы болезни и в особенности темперамент нового пациента.

«Изучайте, изучайте, доктор, и для этого пожалуйте к нам, когда вам будет угодно», – ответил Бержерон самым любезным тоном. Он взял меня под руку и, как бы считая мой визит оконченным, собрался проводить меня. Шагая по коридору, он вдруг остановился и воскликнул: «Кстати, ваше имя – Морер – со вчерашнего дня не выходит у меня из головы. И только час тому назад я вспомнил, что у меня когда-то давно был подчиненный с таким именем. Это был ваш родственник?» – «Мой отец». – «Я совсем его не помню. Только имя осталось у меня в памяти, – продолжал он равнодушным тоном. – Давно вы потеряли отца?» – «Несколько месяцев назад».

Во всем, что он говорил, не было ничего особенного, а между тем один пункт возбудил во мне недоверие. Как он мог знать о смерти человека, о котором час назад не помнил вообще? Накануне, во время его посещения, тетушка ничего не говорила о моем отце. Я предавался этим размышлениям, когда господин Бержерон, отворив дверь, пропустил меня вперед со словами: «Надеюсь, что вы не откажетесь позавтракать с нами».

Я очутился в столовой. Возле накрытого стола стояла мадемуазель Лора в ожидании своего отца. «Дитя мое, позови Аннету, чтобы она поставила прибор для доктора», – сказал Бержерон.

Мадемуазель Лора взглянула на отца и спросила с удивлением: «Аннету? Почему же не Фредерика?» – «Потому что я послал Фредерика с поручениями в Париж. Аннета заменит его сегодня», – ответил отец, избегая взгляда дочери. «В таком случае Карл…» – настаивала Лора. «Карл отправился в Виллезар за ящиками, которые прислали для меня на станцию».

Не прибавив больше ни слова, мадемуазель Лора нервным движением дернула звонок, что тотчас заставило меня подумать, что услуги Аннеты не совсем приятны барышне.

В столовую вошла та самая девушка, которую я встретил на пороге кабинета Бержерона. Проворная и грациозная, она отлично прислуживала за столом, выказывая особенное внимание молодой госпоже, которая не только не была этим тронута, но и принимала предупредительность служанки с какой-то печальной покорностью.

Что касается Бержерона, то он с необычайной бдительностью следил за каждым движением Аннеты. Два или три раза отданные им приказания были произнесены сухим, повелительным тоном, совсем не походившим на тот нежный, почти робкий голос, которым он обращался к ней у себя в комнате.

Я вспомнил слова сборщика, сообщившего за обедом у тетки, что его начальник – большой охотник до женского пола, и у меня не осталось ни малейшего сомнения в том, что в доме распоряжалась девушка-служанка. Правда, власть ее была еще тайной – она не смела обнаружить ее перед мадемуазель Лорой. Но когда мадемуазель Бержерон выйдет замуж, то есть покинет этот дом, то, бесспорно, на другой же день после ее отъезда прекрасная блондинка станет полноправной хозяйкой.

Чтобы заставить Бержерона быть менее суровым по отношению к Аннете, я поставил ловушку тщеславию победителя, сказав после ухода блондинки: «Красивая девушка, у нее не будет недостатка в женихах!»

Господин Бержерон пожал плечами, с печальным видом поднял глаза к небу и ответил: «Только она не хочет замуж!» – «Как не хочет?» – «Она знает, что хорошенькая, и кокетничает… я был бы рад, если бы она вышла замуж. Но боюсь, что Аннета испортится и пойдет по дурному пути».

Все это было произнесено с добродетельным видом, который, однако, не обманул меня. В моей голове зародилась мысль, что господин Бержерон мечтает освободиться от любовницы.

Мадемуазель Лора сказала отцу: «Но, папа, если ты так боишься, что Аннета испортится, почему ты не соглашаешься на партию, которую ей предлагают?»

Выражение крайней досады отразилось на лице Бержерона, но он быстро совладал с собой и с видом человека, который не понимает, о чем идет речь, спросил дочь: «Партию? О какой партии ты говоришь, моя милая?» – «О предложении Генёка». – «Он все еще грезит об этом браке?» – «Сегодня утром он просил меня, чтобы я поговорила с Аннетой». – «Генёк – человек честный, работящий, ответственный, экономный, во всех отношениях достойный похвалы, но он же… садовник!» – «А ты ищешь принца для Аннеты?» – заметила мадемуазель Лора с усмешкой.

На этот раз в глазах Бержерона вспыхнул гнев, но он продолжал мягким тоном: «Ты не поняла меня, дитя мое. Я хотел сказать, что такая достойная девушка, как Аннета, может метить несколько выше. Чего ей стоит влюбить в себя какого-нибудь мелкого чиновника, деревенского коммерсанта или мелкого землевладельца?» – «Или доктора, – обратилась ко мне Лора, захохотав. Потом, приняв серьезный вид, сухо прибавила: – Впрочем, какое мне дело! Отдавайте служанку замуж за кого вам угодно, если Генёк пугает вас».

Последние слова были сказаны с особенным ударением. Теперь Бержерон не в состоянии был скрыть свой гнев. Не говоря ни слова, он остановил на дочери сердитый взор. Откинувшись на спинку стула, мадемуазель Лора смело выдержала взгляд отца.

На этом месте Либуа, быстро поднявшись с кресла, прервал рассказ доктора.

– Тише, – сказал он, прислушиваясь.

– Что такое? – спросил Морер.

– Можно подумать, что кто-то пытается войти. Слышите, как будто ключ в замке поворачивается?

– Должно быть, возвратился ваш слуга, – заметил Морер, прислушиваясь.

– Нет, я отпустил его до завтра пьянствовать на улицу Комартен. В этом отношении он малый ответственный – вернется завтра пьянее вина.

Шум усиливался.

– Пойдем посмотрим, – предложил художник.

Оба направились на цыпочках в прихожую. Замок все скрипел. Либуа решительно отворил дверь и увидел слугу, упорно пытавшегося отпереть замок крючком, которым обыкновенно чистил свою трубку. Художник с удивлением воззрился на багровое лицо и блуждающие глаза несчастного слуги.

Морер заметил:

– Похоже, бедняга совсем обезумел. Сильное потрясение, гнев или страх расстроили его слабый ум, и без того разгоряченный вином.

В эту минуту пьяница, содрогаясь всем телом, с усилием пробормотал:

– Дьявол этот Генёк! Знаете, какую еще штуку выкинул этот негодяй?

Тут слуга растянулся на скамье и тотчас уснул мертвым сном. Поль решил, что, если Генёк опять встретился с его слугой, это значит, что он не нашел маркиза и с досады выместил злобу на слуге. Но чем же объяснить ту сцену, которую художник наблюдал в телескоп, то есть двух сержантов у окна и толпу народа в комнате, где за двадцать минут до этого завтракали любовники?

«Маляры работали в комнатах, поссорились между собой, и Монжёз, раздосадованный их поведением, вызвал полицию», – подумал художник.

Потом посмотрел на часы и, увидев, что остается больше двух часов до поезда, на котором он должен встретится с Монжёзом, Либуа решил посмотреть в телескоп, чтобы убедиться, что в доме прекрасной Венеры не произошло ничего нового.

– Что там? – спросил Морер.

– Окно закрыто, это меня беспокоит.

– В таком случае давайте сходим туда.

Но Либуа был малым осторожным.

– Э, – промолвил он, – пускай пока вода течет под мостом, всегда успеем пуститься вплавь.

Это был ответ эгоиста, но храп, раздававшийся из прихожей, служил ему оправданием. Несколько слов слуги о новой встрече с Генёком могли быть доказательством того, что садовник не нашел маркиза.

Либуа предложил:

– Не угодно ли вам, доктор, продолжить рассказ?

После некоторого колебания Морер снова заговорил:

– Из сцены за завтраком мне стало ясно, что господин Бержерон милосерден к своей дочери. Вместо того чтобы выплеснуть гнев, который я заметил в его глазах, когда мадемуазель Лора намекнула, что он боится Генёка, Бержерон умиротворяющим тоном ответил ей: «Полно, полно! Я уступаю. Генёк или кто другой женится на Аннете – нас не касается. Она поступит как ей будет угодно».

С этими словами он встал из-за стола. Я последовал его примеру, и он, приблизившись ко мне, спросил: «Вы идете домой, доктор?»

Мне хотелось поскорее увидеть тетку, чтобы рассказать ей в подробностях о своем первом визите в замок. Я ответил утвердительно. «В таком случае я провожу вас кратчайшей дорогой», – сказал он.

После того как Бержерон прервал разговор, мадемуазель Лора взяла один из лежавших на столе журналов и сделала вид, что читает его. Она едва приподняла голову, чтобы ответить на мой прощальный поклон. Я последовал за отцом, который, не сказав дочери ни слова, покинул комнату. «Ссора разгорится, когда меня не будет», – подумал я.

Господин Бержерон повел меня по тропинке, которая кончилась калиткой в ста метрах от дома моей тетки. Он, без сомнения, намеревался объяснить мне сцену, свидетелем которой я стал.

«Видели, доктор? Таковы все девушки! Ни при одной из них нельзя говорить о замужестве другой. Какая-то ревность или зависть овладевает ими, и самая кроткая обращается чуть ли ни в тигрицу. Доказательством может служить моя милая Лоретта, девушка чрезвычайно добрая. Но что делать! Ей уже двадцать лет».

На это я заметил: «В двадцать лет она должна быть уже замужем». Но Бержерон покачал головой и ответил печальным тоном: «Да, это и есть предмет моих ежедневных терзаний. Но вы поймете колебания отца при мысли, что он может неудачно выдать замуж единственную дочь». – «Красота мадемуазель Лоры и ваше состояние, обещающее хорошее приданое, должны привлечь множество женихов, из которых вам останется только выбирать». – «Да, их уже немало являлось. Но ни один мне не понравился. А между тем были среди них и очень богатые», – заметил он, делая особенное ударение на последней фразе. «Деньги всегда идут к деньгам», – рассмеялся я. Но он с добродушным неудовольствием воскликнул: «А на что мне богатый зять! У меня приличное состояние, как вы сами сказали. Деньги не приносят счастья – так гласит пословица, с которой я вполне согласен. Искателю с миллионами в руках я готов предпочесть хорошего человека без гроша за душой, если посчитаю его способным сделать мою дочь счастливой».

И вслед за этим Бержерон прибавил: «Не могли бы вы рассказать мне, что за человек этот господин Реноден, здешний нотариус? О нем говорят много хорошего, но излишняя предосторожность никогда не помешает. Я видел его на днях и признаюсь, он произвел на меня неплохое впечатление». – «Я не могу расхваливать вам господина Ренодена». – «Почему же?» – «Потому что он принадлежит к числу друзей моей тетки и вы можете подумать, что я хвалю его по дружбе». – «Это человек серьезный? На него можно положиться?» – «Вполне». – «В таком случае я поручу ему найти мне хорошего зятя. Избранника Ренодена я приму. Пусть даже у него не будет ни гроша за душой».

У меня появилось смутное подозрение… Не мне ли предлагает миллионер свою дочь? Мне казалось, что он дает мне понять, что, представленный Реноденом, я буду принят. И тут я вспомнил слова тетки: «Племянник, остерегайся».

Между тем мы подошли к калитке, которую он отпер. Протянув мне руку на прощание, он опять повторил эту странную фразу: «Значит, решено. После всего хорошего, сказанного вами о Ренодене, я попрошу его найти мне зятя». – «И он найдет его», – заявил я, пожимая ему руку.

С этими словами господин Бержерон задержал на мне проницательный взгляд. Но мой равнодушный вид смутил его, я прочел на его лице досаду – он, видимо, решил, что обратился к дураку, который не понял его.

Тетушка встретила меня с добродушным ворчанием: «Долгим же был твой первый визит в замок! Твой новый пациент заставил тебя пересчитывать его волосы?» Она указала мне на ожидавший меня прибор. «Ты, должно быть, голоден как волк, – продолжала она. – Садись и наверстывай упущенное». – «Я позавтракал в замке». – «Каково! – воскликнула она, обменявшись с сидевшим за столом Реноденом ироничным взглядом. Потом с любопытством обратилась ко мне: – Расскажи нам все в подробностях».

Я подчинился. «Дворняжка ведет свою игру», – спокойно заметила тетушка, когда я передал разговор, нечаянно подслушанный за дверью. Она молчала до того момента, пока я не рассказал о сцене между отцом и дочерью, в конце которой Бержерон уступил.

«Эге! – промолвила тетушка. – Он хорошо делает, что поджимает перед ней хвост. – И с улыбкой прибавила: – Она, как видно, девушка с головой и характером! Я готова полюбить ее, эту мадемуазель Лору». Тут я рассмеялся и заявил: «В таком случае она может стать вашей племянницей! Это зависит от господина Ренодена: ему стоит только представить меня отцу, и я тотчас буду принят». – «Что ты там напеваешь?» – воскликнула тетушка, широко раскрыв глаза.

Тогда я повторил слово в слово разговор с Бержероном, налегая в особенности на то, что хозяин замка дважды упоминал о своем немалом состоянии, которое позволяет ему требовать от зятя лишь одного, а именно – счастья дочери.

Реноден выслушал меня с насмешливой улыбкой, но ничего не сказал. Профессиональная скромность принуждала его молчать. Что же касается тетушки, то она при упоминании о состоянии Бержерона принялась хохотать и, задыхаясь, проговорила: «Его состояние! Да он мастер врать! У него ни гроша нет!»

XVI

Увидев сомнение на моем лице, тетушка перестала смеяться и серьезным тоном продолжала: «Ни гроша! Говорю тебе, ни единого гроша! Все, что он имел, он давно промотал – промотал с распутными женщинами. Состояние есть только у его дочери – это ее наследство от матери. О, я понимаю теперь, почему он ищет бедного зятя, дурака, умирающего с голоду! Он даст ему только маленький кусок пирога и потребует от него расписку в получении всего – вот куда он метит!»

Я не мог пропустить мимо ушей ее заявление о бедственном финансовом положении Бержерона и позволил себе заметить: «Но замок Кланжи стоит немалых денег…» – «Да, но это деньги дочери. Прежде он был ее опекуном. Но из-за его мотовства и расточительности право опеки у него отняли. Новый же опекун, зная характер родителя, помещает все капиталы в недвижимые имения. В тот день, когда Лора станет совершеннолетней, если она не назначит ему пожизненной пенсии, то он вынужден будет показывать фокусы на площадях».

Тетка перевела дух, потом, посмотрев на нотариуса, продолжила: «Кроме того, он делает вид, что не знает Ренодена. К своему несчастью… он его очень хорошо знает, и издавна… этим он не похвастается!»

Чтобы убедиться в истинности ее слов, мне не нужно было допрашивать Ренодена – тот, не раскрывая рта, подтверждал слова тетки мерным покачиванием головы. Последняя между тем продолжала насмешливым тоном: «А! Мадемуазель Лора показывает свой нрав! И хорошо делает, по моему мнению. Скверное, должно быть, положение у Бержерона между этими двумя женщинами: одна защищает свое имущество, другая хочет разбогатеть. Скоро в замке начнутся раздоры – не вмешивайся в них. Нечего тебе там делать. Остерегайся, племянник, остерегайся!»

И, по своему обыкновению тетушка прибавила, как делала всегда, когда хотела прекратить разговор: «Тебя ждут больные».

Я отправился в город и час спустя вошел в дом одной старой женщины, моей пациентки. Там я застал мадемуазель Лору, сидевшую у изголовья крестьянки. Она щедро одарила несчастную женщину, страдавшую главным образом от лишений. Во время моего визита мадемуазель Лора сидела безмолвно. Когда же я, уходя, поклонился ей, она последовала за мной.

«Доктор Морер, я хочу попросить у вас прощения», – сказала она, когда мы вышли из хижины. «Прощения? У меня, мадемуазель?» – спросил я в недоумении. «Да, сегодня утром, споря с отцом из-за Аннеты… или, вернее, из-за мужа, которого он хочет найти для служанки, я предложила доктора…» – «Уверяю вас, мадемуазель Лора, что я вовсе не обижен вашей шуткой». – «Шутка эта, сказанная со злобы, была очень глупой, – призналась Лора без малейшего колебания и с презрением произнесла: – Предложить вас в мужья Аннеты!»

Она, очевидно, знала, какую роль играла в жизни отца обворожительная блондинка. Затем Лора протянула мне руку со словами: «Мир, не правда ли, доктор? Мы не враги?» – «Я никогда не был вашим врагом».

После этих слов она ушла. Весь последовавший за тем месяц мы почти каждый день встречались с мадемуазель Бержерон. Страдание и нужда почти всегда неразлучны. Там, где нуждались в моих попечениях, я находил Лору с ее щедрой помощью. Естественно, что вскоре между нами установились дружеские отношения.

Я видел, что она несчастна, что ее душит какая-то тайна, что она страдает от присутствия Аннеты, под влияние которой с каждый днем все больше попадал ее отец. Я не вызывал ее на откровенность, не предлагал помощи. Я ждал, что она начнет доверять мне и заговорит сама.

Бержерон, без сомнения, отказался от своих видов на меня. Вспомнив о том, как он выразил намерение положиться на Ренодена в выборе зятя, я спросил однажды у нотариуса: «Был ли у вас в конторе господин Бержерон?» – «Нет, доктор». – «Он приглашал вас в замок?» – «Тоже нет. Но я собираюсь отправиться туда без приглашения. Этот шаг я должен сделать по поручению одного из моих клиентов».

Тут мне вспомнился маркиз де Монжёз, чей разговор с нотариусом я невольно подслушал. Этот человек мечтал стать хозяином замка если не за счет его покупки, то хотя бы посредством женитьбы.

Представив, как маркиз, богатый, титулованный, красивый, делает предложение Лоре под покровительством нотариуса, имея все шансы на успех, я испытал острую душевную боль и тут понял, что полюбил Лору как безумный.

Много дней я лелеял мечту о том, что Реноден забыл о поручении маркиза или тот отказался от своих намерений, что он умер и бог знает что еще. Что поддерживало меня в этих обманчивых мечтах? То, что в продолжение двух недель после моей беседы с нотариусом я встречал Лору во время ее благотворительных обходов и она ни единым словом не намекнула на это предложение.

При каждой встрече она по-прежнему указывала мне нищих, нуждавшихся в помощи доктора, а я ей – своих больных, нуждавшихся в материальной поддержке. Только в конце второй недели я заметил, что девушка опечалена. Ее терзало какое-то горе, но она хранила его в тайне.

Наконец я заметил, что нравственная пытка подорвала ее физические силы. Утром, когда мы встретились на дороге из Виллезара в Кланжи, я был поражен при виде ее бледности, темных кругов под глазами и тяжелой поступи. Она остановилась и посмотрела на меня с печальной улыбкой, ожидая, что я ей скажу.

«Вы больны!» – воскликнул я. «О, вовсе нет, – ответила Лора, – разве что немного утомлена. Сегодня я прошла четыре лье…» Я покачал головой. «Нет-нет, это не усталость так изменила ваши черты. Вы больны… очень больны…»

Я взял ее руки в свои и, сжав их, взмолился: «Говорите, Лора, говорите!» Мой отчаянный голос тронул ее, она ответила с напускной веселостью: «Ничего не скроешь от этих докторов!» Затем, пристально посмотрев на меня, спросила: «Могу я довериться вам?» – «О, да, да, говорите!» – «Вы знаете решетку, которая отделяет дорогу от замка? Сегодня в одиннадцать часов я приду сообщить вам, какой болезнью страдаю».

В назначенное время я был у решетки. Ночь стояла теплая, воздух казался удушливым; небо было покрыто облаками. Когда Лора подошла к решетке, она была так слаба, что схватилась рукой за прутья, чтобы не упасть. Дыхание со свистом вырывалось из ее груди. Она спросила меня едва слышно: «Могу я положиться на вашу клятву?» – «Клянусь вам никому не открывать того, о чем вы мне сообщите».

Она опустила руку в карман, вынула какую-то вещь и протянула мне через решетку. «Возьмите!» – «Что это?» – спросил я, хотя на ощупь понял уже, что держу пузырек. «Это половина того лекарства, которое мне предписано принимать каждый вечер». – «Предписано? Кем же?» – воскликнул я. «Вашим коллегой, доктором Пижо». – «Вместо того чтобы обращаться к этому невежде, почему вы не обратились ко мне?» – «Это нужно спросить у Аннеты – она побежала за помощью».

При имени Аннеты у меня по телу пробежала дрожь. Но так ужасно было зародившееся в уме подозрение, что я отказался ему верить. «От какой болезни прописал вам Пижо это лекарство?» – «Чтобы успокоить мои возбужденные нервы». – «Не пережили ли вы какой-нибудь крупной неприятности?» – «Нет-нет! – ответила она все тем же ироничным тоном. – Испытанное мною волнение, напротив, может быть причислено к разряду приятных для девушки, которой пора замуж». – «А, речь идет о замужестве!» – пробормотал я.

Значит, кто-то просил ее руки. Был ли это Монжёз? Я недолго пребывал в недоумении, ибо Лора почти в ту же минуту сказала: «Не вы ли говорили мне о господине Ренодене?» – «Да, как о человеке опытном, способном дать хороший совет».

Все тем же печально-ироничным тоном мадемуазель Бержерон продолжала: «Первая же моя встреча с господином Реноденом отнюдь не принесла мне счастья. На следующий день после того, как он представил мне жениха, мое здоровье ухудшилось».

С легкой насмешкой, ужасный смысл которой был для меня ясен, она прибавила: «Я, как видно, могу быть здорова лишь при условии, что не выйду замуж». – «Так вы приняли предложение представленного Реноденом жениха?» – «Я не сказала ни да, ни нет… но этот жених, богатый, титулованный, молодой, показался кое-кому настолько привлекательным для меня, что они решили, будто я скажу да». – «О ком вы говорите?» – «Прежде всего, о моем отце… Он так мучил меня с того самого вечера… ввиду моих собственных интересов, как он говорил… так истово добивался от меня ответа, чтобы знать, какого мнения держаться, что после беседы с ним я вышла из комнаты с расстроенными нервами…» – «И Аннета побежала за доктором Пижо», – договорил я, видя, что она остановилась в нерешительности. «Да, и он прописал мне это успокоительное лекарство». – «Действие которого пришел проверить на следующий день?»

Мадемуазель Бержерон ответила, подчеркивая каждое слово: «Действие которого он по просьбе отца и Аннеты, встревоженных моим недомоганием, приходил проверять все последующие дни… и, не видя почти никакого эффекта, постоянно увеличивал дозу».

Слушая Лору, я сжимал в руке пузырек. Мне не терпелось поскорее вернуться домой и подвергнуть анализу его содержимое. «И болезнь ни на минуту не ослабевала?» – спросил я. «Нет, один раз… когда я сказала, что из-за болезни намерена отказать господину Монжёзу, мне стало лучше». – «Болезнь, однако, вернулась?» – «Да, на следующий день… когда я изменила решение». – «Так вы решились выйти замуж за маркиза де Монжёза?»

Мадемуазель Бержерон не ответила. Я не мог относиться к маркизу как к сопернику, поскольку я, бедный деревенский врач, не в силах был с ним бороться. Весьма понятна досада, прозвучавшая в моих словах, когда я прибавил: «Я плохо знаю господина Монжёза, но все же могу сказать, что это корыстолюбивый глупец». – «Все же лучше мне выйти за глупца, чем за мошенника», – отрешенно проговорила Лора.

Я был ошеломлен этими словами. Не известен ли ей план, который, по мнению тетушки, составил Бержерон: найти какого-нибудь негодяя, который согласился бы за сто тысяч франков жениться на дочери и выдать отцу расписку в получении всего состояния?

В эту минуту часы на замке пробили полночь. «Полночь! Нам нужно расстаться», – сказала Лора. «Как, уже?» – «У меня едва хватит сил добраться до своей комнаты».

Я не мог усомниться в ее словах: чтобы не упасть, девушка обеими руками ухватилась за решетку.

«Когда я вас увижу?» – спросил я. «Завтра, здесь же и в этот же час».

Она удалилась, пошатываясь, и исчезла во мраке. Я хотел уже уйти, как услышал ее голос: «Завтра… если силы мне позволят».

Я быстрыми шагами пошел к дому, чтобы поскорее заняться анализом лекарства. Двадцать минут спустя я убедился в страшной истине: к лекарству был примешан яд. На глазах у доктора-невежды мадемуазель Бержерон медленно отравляли, чтобы присвоить себе ее состояние, которое ускользнуло бы из жадных рук, если бы она вышла замуж.

Более часа я сидел в отчаянии, глядя на пузырек; дрожь волнами пробегала по моему телу, и я спрашивал себя: может и должен ли честный человек сдержать клятву – не открывать никому этой ужасной тайны?

Потом отчаяние сменилось мыслью, сначала неопределенной, но мало-помалу окрепшей. «Чего дочь не может открыть вам про своего отца, то откроет вам этот пузырек. Я погибла, если вы мне не поможете. Вся моя надежда на вас». Да, с такой мыслью Лора передала мне пузырек.

«Я спасу ее!» – воскликнул я, дрожа от радости.

Весь следующий день я провел, снедаемый нервной лихорадкой. На часах было одиннадцать, когда я подошел к решетке. Я запасся лекарствами, необходимыми для того, чтобы вывести яд из организма. И захватил хороший револьвер на случай непредвиденных обстоятельств.

Сначала я ждал без особенного нетерпения, но время шло, а она не приходила. Часы пробили полночь. Тогда мною овладел неизъяснимый страх. Мне вспомнилась последняя фраза, сказанная накануне: «Завтра… если силы мне позволят».

Так ей хуже!.. Умирает… может быть, уже умерла… а я стою здесь! Я перелез через решетку и спрыгнул на другую сторону. Светившийся издали огонек указал мне, в каком направлении находится замок и куда мне идти.