Текст книги "Синяя звезда"

В конце концов не первый и не последний раз я пугаю людей своими соображениями, и если бабам обычно наплевать, у каждой в голове есть собственная стройная система мировоззренческого бреда, то мужики в таких ситуациях тихо, а иногда и довольно лихо, линяют подальше. И пусть, ведь разворачивающаяся передо мной картина было намного прекраснее всех мужиков, вместе взятых. Насчет того, который сидел за моей спиной, я еще не совсем была уверена, но время все и всех расставляет по своим местам, без исключений. Разберемся…

Море мерцало все сильнее, слабое белое сияние набегавшей на мокрый песок воды становилось все отчетливее, бесстрастный, холодный звездный свет разгорался все ярче на черном фоне ночной темноты. Внезапно вылетевший из-за прибрежных камней Форд влетел в воду, разбрызгивая вокруг себя сверкающие, как звезды, капли воды, усиливая свечение. Его черный силуэт на серебристом фоне опустил к воде голову, с омерзением помотал ею и рванул в нашу сторону. Соблюдая приличия, он старательно отряхнулся на некотором расстоянии от нас, заполнив бешено несущимися звездными брызгами пространство вокруг себя. Подлетев к нам, уселся, молотя хвостом, и заметил:

– Не люблю море. Вода в нем соленая, даже не напиться.

– Прагматик хренов, – невозмутимо отреагировал сосредоточенный Роман.

– Что-то ты сегодня был до неприличия молчаливым, – заметила я. – И в лодке ни слова не сказал, и убежал без до свиданья…

– Я терпел, – доступно объяснил Форд. – На остальное сил не оставалось.

– Оль, – не обращая ни малейшего внимания на кобеля, поинтересовался Роман. – Тебе понравилось бы жить среди звезд?

– Это как? Летать среди них в микроскопической коробке, в такой же невыносимой, если еще не хуже, атмосфере замкнутости, как на нашем корыте?

– Нет, – пожал он плечами, – я хотел сказать, именно среди звезд?

Пожалуй, не у одной меня мозги набекрень, промелькнула в голове скептическая мысль. Хотела бы я знать, что он имеет в виду? Среди звезд могут жить только звезды, не так ли?

– Стать звездой? – неуверенно поинтересовалась я. Роман посмотрел на меня, и в его глазах отразился холодный звездный свет моря. Он согласно кивнул головой.

– Да, стать звездой…

Теоретически рассуждая, почему бы и нет? До практики мы вряд ли доживем. С другой стороны, что там есть такого в жизни звезды, чтобы мне захотелось ею быть?

– Не знаю, – с искренним недоумением ответила я.

Роман усмехнулся, взял меня за руку, и мы двинулись к лодке, сопровождаемые подпрыгивающим от удовольствия Фордом. Всю дорогу я, не отрывая глаз, вглядывалась в стены сверкающей воды, поднимаемой в темный воздух мотором. Сияние заворожило меня, и даже на судне, среди прокуренного воздуха кают-компании, среди матерной речи мужиков, оно не оставляло меня. После ужина, не обращая ни на кого внимания, стараясь передвигаться как можно медленнее, чтобы не расплескать через край наполняющие меня впечатления, я осторожно добралась до своего лежбища, взобралась на него. Холодный свет под закрытыми веками постепенно стал превращаться из белого в голубой. И, окончательно погрузившись в неизмеримые глубины внутреннего сияния, я растворилась в нем без следа…

* * *

Свет вспыхнул совершенно неожиданно и мощно, вспыхнул внутри – мгновенная, ослепляющая вспышка голубого света… и сразу же исчез. Я ойкнула. Сидишь себе спокойно, мирно рассуждаешь, как вдруг в тебе что-то такое непонятное происходит…

Я подпрыгнула от неожиданности, вылетела из нагретых, уютных объятий кресла, решительно направляясь к Расмусу, может, это он, чертов колдун, виноват в происходящем? Чертов колдун молча валялся на постели, руки за голову, нога за ногу, безразлично созерцая потолок. На мое внезапное появление он отреагировал весьма спокойно, лишь повернул голову, в его глазах промелькнул вопрос, но в конечном итоге он так ничего и не сказал. Зато я молчать была не в состоянии.

– Это ты?

– Я, – он с усмешкой пожал плечами. – Кто же еще? Или не похож?

– Не морочь мне голову, – сердито отрезала я. – Это ты натворил?

– Что с тобой случилось? А? – наконец-то заинтересовался он.

– Свет! Голубой свет внутри меня!

Он поднял брови кверху, под самую челку, вытянул губы, потом втянул.

– И сейчас?

– Нет, – кажется, я стала понемногу успокаиваться. – Сейчас нет. Он вспыхнул и погас. Я думала, это ты натворил…

– Голубой? – уточнил он, даже не думая приподниматься.

– Голубой… – напряжение, как воздух из воздушного шарика, стало выдуваться из меня.

– Жаль, – повернув глаза к потолку, равнодушно заметил Расмус. – А, может, это и к лучшему… Всему свое время.

Философ хренов! Чего это он заторможенный такой? Я собралась уйти с гордо поднятой головой, но он кротко заметил:

– Не уходи. Посиди со мной. Поговорить надо.

Сзади меня пихнуло под коленки возникшее, как всегда из ниоткуда, кресло. Я, не удержавшись, потеряла равновесие и упала в него.

– Черт тебя дери, Расмус, ну и шуточки у тебя!

– Какие есть, – невозмутимо отозвался он, – других не держим. Ты уже успокоилась?

– Почти, – я вздохнула. – Расмус, ты можешь мне объяснить, что со мной происходит?

В мои руки воткнулся голубой цветок с одуряющим запахом, тот самый, точно такой же. Голова закружилась, я застонала:

– Расмус! Мне плохо! Я ничего не понимаю… и ужасно боюсь. Я превращаюсь в эту?…

Он наконец-то соизволил встать, подошел ко мне.

– Это добрый знак. Ты близка к концу…

– Чего-о? Какому концу? – меня затрясло, давно не приходилось испытывать такого ужаса во сне. – И для кого он добрый? Для меня? Для тебя? Для чужого дяди?

– Не волнуйся ты так, – он положил на мою макушку свою ладонь, и меня слегка отпустило. – Ты подошла к концу одного пути… и началу нового…

– И что со мной теперь будет? – простонала я.

– Я же говорил тебе – не знаю. Это ты Синяя звезда… тебе и придется самой узнавать себя в новом качестве, – Расмус сел рядом на пол, поднял на меня свои мерцающие глаза. – И вообще не понимаю, чего ты так перепугалась?

– Как это чего? Я боюсь перестать быть самой собой…

– А с чего ты взяла, что с тобой случится нечто подобное?

– Но ты же сам сказал, что я становлюсь какой-то там Синей звездой?

– Но я никогда не говорил, что ты перестанешь быть самой собой, что тебе светит превратиться в некоего светящегося монстра. Ты зачем сама себя пугаешь? Адреналину не хватает? А? Так это я тебе могу устроить, только попроси. Но давай сначала сходим, пожуем немного. Что-то я устал в последнее время… и чувствую, что сил у меня становится все меньше и меньше. А впереди большая серьезная драка… в то время, как мои силы расходуются совсем на другое… И что там меня ждет, и каков будет исход сражения? Не знаю…

– Ты что, тоже боишься?

Он досадливо отмахнулся, фыркнул сердито:

– Ничего я не боюсь, не придумывай лишнего. Меня сейчас тревожит совсем другое, поэтому приходится размышлять над тем, как выкрутиться из этого сложного положения. Сложного, но не безнадежного, к счастью.

Он встал с пола, потянулся, протянул мне руку:

– Ну что, лопать пойдем?

Я бездумно поднялась, протянула ему руку. С одной стороны, мало ли какая чертовщина может человеку присниться, чего я дергаюсь? С другой… Странно все как-то… то ли неправильно, то ли… чего-то я не понимаю в происходящем. Синяя звезда… Что это такое? И спрашивать бессмысленно, он и сам не знает… или врет и знает? Что-то он знает, этот злодей, порождение моих сонных мозгов. Почему мне не снятся другие сны? Такие веселые, добрые, разноцветные, как узоры в калейдоскопе? И желательно простые, без напряга, без натуги? Конец одного пути… какого? И начало какого другого? Куда я иду и почему? Какая сила тащит меня в чертову неизвестность?

Расмус дернул меня за руку.

– Очнись, Холли, дорогая!

Вот он, источник всех моих неприятностей, вот кто во всем виноват! Как бы мне от него избавиться? И все бы осталось на своих местах, все вернулось бы на круги своя, и я снова могла бы спокойно жить дальше.

– Жить? Или умирать? – пристально посмотрев на меня, он отпустил мою руку. Зараза, он таки читает мои мысли!

– Не все, – спокойно заметил он, усаживаясь за стол. – Только те, которые высовываются у тебя из мозгов наружу.

Я села напротив и сердито уставилась в его сияющие разноцветными искрами глаза.

– Что значит жить, и что значит умирать?

Ответил он невнятно, потому что уже успел сунуть в пасть кусок чего-то съедобного:

– Прожить жизнь спокойно и умереть в никуда… Или прожить ее, как нужно, и перейти на иной уровень существования.

Тоже мне ответ!

– Какой есть, – достаточно внятно парировал он в промежутке между проглоченным и еще не засунутым в рот следующим куском.

– Если я тебя правильно поняла, для меня стать Синей звездой обозначает переход на иной уровень существования? – мрачно спросила я его. – А кто-нибудь, ответственный за происходящее со мной, поинтересовался хоть раз, нужен мне этот переход или нет?

Расмус уставился в тарелку, не глядя на меня. Он молчал, сосредоточенно и твердо, но на его лице было нарисовано упрямое торжество победителя. Что он победил? Или кого?

– Судьбу, – усмехнулся он, медленно поднимая глаза на меня. – Мою собственную судьбу.

И заодно перекорежил мою?

– С чего ты взяла? Твоя судьба осталась твоей судьбой. Разве? Что-то непохоже…

– Ты не можешь судить об этом, пока не узнаешь. Холли, девочка моя…

Это что-то новенькое, такого он мне еще не говорил.

– Мало ли чего я тебе еще не говорил… и еще не скажу. Жизнь непредсказуема. Не перебивай меня.

Да я же ни слова не говорю, молчу, как рыба!

– Тебе только кажется, – он расхохотался. – Ты постоянно перебиваешь меня, я не могу не откликаться на твои бешеные мысли. Так ничего и не съела? Может, чаю?

Чаю! Помню я, как ты меня напоил чаем в последний раз!

– Не сердись, я же тебе все объяснил… Нормального чаю. А? Ну, Холли, перестань дергаться. Сейчас мы с тобой отправимся развлекаться, а то, сдается мне, ты совсем заскучала.

Сейчас! С тобой соскучишься! Ну все, я теперь тебе устрою, чертяка, проклятый колдун, злодей, мерзавец, гад, подлец…

– А я-то, дурак, поверил, что ты меня любишь…

Сердце сжалось от боли. Я люблю тебя, дурака, только что мне с того? Ты даже не подпускаешь меня к себе, и сам не приближаешься. Да и что это за любовь, любовь во сне, спишь и любишь, пока спишь? Он ничего не ответил, не возразил. Почему? Почему ты так мучительно молчишь, Расмус?

Тягостную паузу прервал вошедший Герберт. Он поглядел на наши надутые физиономии, мгновенно оценил обстановку, с грохотом уселся за стол рядом с нами.

– Капитан! У нас проблемы!

– Какие еще проблемы? – в сердцах рявкнул Расмус.

И как только этот дядечка позволяет ему так с собой обращаться? Расмус нахмурился, бросил на меня короткий взгляд, снова обернулся к механику.

– Ну, что там еще у нас?

– Центральный компьютер завис.

– Тоже мне, проблема! Сам не можешь справиться?

– Лучше бы ты сам взглянул, – меланхолично заметил Герберт. – Вдруг он от твоих усилий пострадал?

– Сдается мне, ты просто боишься, что я съем твою драгоценную Холли. Если тебе чего от меня на самом деле нужно, говори прямым текстом.

– Сходи, посмотри компьютер, может, остынешь по дороге, – фыркнул Герберт.

Храбрый человек, как только не боится, что в нем этот горящий взгляд прожжет дырку без малейших усилий? Но Расмус поднялся и вышел. Герберт подмигнул мне.

– Достал? Или ты его?

– Оба, – облегченно рассмеялась я. – Спасибо за спасение.

– Ты что, до сих пор не поняла, что он только прикидывается великим злодеем? Он, конечно, с заворотами и изрядными завихрениями, что поделаешь, голова у него так устроена.

– Мне кажется, я его обидела…

– Брось, Холли, никто не может обидеть человека, кроме него самого, – успокоил меня Герберт. – Одумается, придет в норму.

Где я уже слышала про обиды? Расмус что-то толковал во сне? Или кто-то другой, наяву? И где я сама? Что-то мне тоже начинает казаться, что я живу совсем не во сне, а в другой реальности. Вспышка интенсивного голубого цвета скрутила меня такой болью, что я больше не могла дышать… чувствовать… существовать…

* * *

Черт, что творится? Сон рассеялся, но еще несколько мгновений я не могла вдохнуть, как будто у меня на груди сидел натуральный слон. Прорвавшийся в легкие воздух заставил пару раз вздохнуть так, как будто мне только что пришлось вынырнуть с большой глубины. Отдышавшись, я попыталась понять, что со мной происходит. Так ничего и не сообразив спросонья, мрачно рухнула с полки вниз, где обнаружила Романа, валявшегося в глубокой задумчивости. Даже мое низвержение с небес не вывело его из транса. Он даже не поглядел в мою сторону. Что это с ним?

– Что с тобой? – беспардонно поинтересовалась я, присев рядом с ним.

– Доброе утро, – он всплыл из глубин сосредоточенности, сел, протянул длинную лапу и обнял меня. – Я по тебе снова успел соскучиться.

– А о чем ты так крепко думал?

– Да так, – он поскреб затылок. – Неловко признаваться. Не хочется выглядеть в твоих глазах приземленным.

– Что же это у меня за глаза такие возвышенные? – фыркнула я. – Давай, колись, что за страшную тайну ты от меня скрываешь?

– Я обдумываю поход в баню, – расхохотался он. – Скоро последняя стоянка в цивилизованном месте, потом будет полный глушняк.

– Ну, если ты попробуешь меня не пригласить с собой, я сочту это за страшное оскорбление. Я сама мечтаю о бане, о телефоне, о…

– Можешь не продолжать, я понял, что феи не чураются простых человеческих удовольствий, – он поднялся со своей лавки. – Позвольте пригласить вас, сударыня, в баню. Как только пристанем к берегу… И если она будет работать.

– Что, и такое возможно? – со страхом спросила я.

– Фея, разве можно жить в нашей реальности, не замечая ее реалий? Конечно, и запросто. Например, баня вполне может работать только два раза в неделю, как раз вчера и послезавтра. Мы ж не в столице, голубушка.

Я вздохнула. И в самом деле, что-то я увлеклась чудесами вокруг, забыв про быт. А телефон?

– А телефон? – с тревогой спросила я.

– С этим проще, его или нет совсем, что сомнительно в столь цивилизованном месте, или его хозяйка ушла ненадолго доить корову, что предполагает наличие некоторых возможностей. Кофе хочешь?

– Неужели еще остался? – я не могла в это поверить.

– Отобрал у капитана на правах большого начальника и спрятал, специально для тебя, – он полез под подушку и предъявил мне многострадальную банку.

Я захохотала, взяла ее, чмокнула его в нос и потащилась в сторону чайника. В кают-компании тоже обсуждались виды на баню. Мне тут же предложили потереть спинку, я вежливо отказалась под предлогом, что от меня ничего не останется под их старательными руками. Кофе, сигарета… жизнь продолжается… даже в таких дурацких обстоятельствах. Гнусные намеки мгновенно прекратились, когда в дверь просунулась голова Романа.

– Оль, обсудить кое-что требуется…

Я вылезла из-за стола, расталкивая мужиков. Люди они неплохие, только временами утомительные в отдалении от семьи и иных сдерживающих факторов.

– Что ты собрался со мной обсуждать?

– Пошли на корму.

На корму так на корму. И что? По дороге выяснилось, что он без меня снова соскучился. Блин, поубивала бы всех мужиков, которые путаются у нас под ногами! Я тоже соскучилась, но когда, черт подери, мы сможем спокойно остаться наедине? На корме обсуждали виды на будущее Юрик с боцманом Геной. В планах обнаружилась великая попойка. Только этого мне еще и не хватало. Снова шум, гам, топот, пьяные излияния и признания в любви с бессмысленными глазами. Устала. Скорее бы все закончилось, скорее бы добраться до места, сделать работу. А потом домой! Я вспомнила свою уютную кухню, тишину безлюдных комнат… Пойти, что ли, Шубе поплакаться?

Но Роман решил проблему намного проще, выперев мужиков с кормы под предлогом, что нам до зарезу необходимо обсудить планы предстоящей работы. Мужики, понимающе ухмыляясь, отчалили прочь, оставив нас в покое. Я поуспокоилась, села на скамейку, закурила. Роман устроился рядом на лодочной корме. У меня возникло ощущение, что он в некотором затруднении, и оно меня не обмануло. Роман поскреб свалявшийся затылок и с сомнением в голосе предложил:

– Оль, слушай… может, нам перебраться на ночь в гостиницу? Мужики водку будут жрать, мы поболтаем спокойно… и хотя бы одну ночь проведем вместе…

Возможно, Наташка права, и моторные навыки не забываются… но мне все равно было как-то не по себе. Впрочем, я кивнула головой… потому что язык не поворачивался… и ни слова я выговорить не смогла… Роман покачал головой почти с осуждением.

– Тебе не нравится моя идея? Глядя на твое лицо, можно решить, что ты жуешь лимон. Если не хочешь, так и скажи.

Хотеть-то я хотела, но боялась, боялась того, что будет потом, потом, когда мы вернемся домой…

– Оля, – Роман взял меня за руку. – Оль, ты боишься меня? Или себя?

– Не знаю, – еле ворочая непослушным языком, выговорила я.

Даже внутренний язык перестал шевелиться. Чего я, в самом деле, так перепугалась, кажется, не маленькая уже? И ведь хотела, а как только дошло до дела, меня перекосило. Смешно!

Я рассмеялась:

– Не смотри на меня такими испуганными глазами, Рома. Не боюсь я тебя, только себя боюсь. А уж с этим у меня, наверное, получится справиться. Если не смогу, ты мне поможешь. Договорились?

Он поднял брови кверху, склонил голову набок.

– Куда деваться бедному влюбленному? Договорились.

Пару томительных часов до швартовки я провалялась в кубрике, пытаясь понять, как можно писать, переводить и печатать настолько скучные книги, да еще и называть их фантастикой. Бред, так бы и назвали, по крайней мере читатель бы знал, к чему быть готовым. Литературные вкусы человечества настолько разнообразны, даже на явный бред можно найти спрос, только по мне, живется легче, когда все названо своими истинными именами.

Эк меня разобрало в волнительных-то обстоятельствах, мне оставалось только посмеяться над собой. Не плакать же, хотя иногда хочется… и именно сейчас хочется. Снова топот, шум и гам над головой, только сегодня они явно превышают привычную интенсивность. Судно брякнулось бортом в причал, слегка отошло, снова брякнулось. Шум достиг апогея и смолк.

Роман просунул голову в кубрик:

– Мы прибыли. Идем? Собирайся. На улице ветер, оденься потеплее.

Я перекинула через плечо теплой куртки сумку с барахлом и отчасти обреченно поперлась навстречу великим свершениям своей судьбы. Кто сказал, что мы строим свою судьбу сами? Я ведь и пальцем не пошевелила, чтобы изменить в своей хоть что-нибудь, просто не сопротивлялась ее телодвижениям. И сейчас не особенно упираюсь. Или от способа свершения своей судьбы ничего не зависит?

Погода была, мягко выражаясь, так себе. Дождя не было, но низкие серые тучи были способны на любую подлость. Нам с Романом здорово задувало в спину, подталкивая в сторону благ цивилизации. Подгоняемые ветром с моря и неискоренимым стремлением к комфорту, мы быстро шагали по мокрым остаткам асфальта на середине улицы. Роман, повертев головой на очередном перекрестке, вспомнил, в какой стороне почта, и оказался прав.

Кирпичное одноэтажное строение, промороженное бестолковым человеческим рвением, полагающим, что батареи центрального отопления есть современная вершина достижений человека по борьбе с северным холодом, поэтому на печки нужно срочно плюнуть и забыть про них. В холодных внутренностях помещения между нами и замотанной в теплый платок увесистой тетенькой обнаружился барьер, на котором стояло то, к чему я так стремилась – телефонный аппарат.

Роман оставил меня, пообещав вернуться через час, и умчался обстряпывать другие дела, вроде выяснения режима работы местной бани. Наедине с сердитой неразговорчивой теткой я просидела почти полчаса, пока нас соединили. Обстоятельства сложились в высшей степени удачно, Наташка оказалась дома.

– Привет! – вздохнула я, чувствуя себя виноватой по всем статьям.

– Ты где пропадаешь, почему не звонишь? – я позавидовала Натальиной энергии. – Меня твои сыновья совсем достали, ты им какую-то сумятицу написала, они так и не поняли, куда тебя унесло!

– Во-первых, где я тебе посреди моря телефон возьму? – предприняла я слабую попытку отразить нападение. – Во-вторых, ты им объяснила?

– А что мне еще оставалось делать? Я им вполне доступно растолковала, что их мамаша совсем рехнулась.

– Ты серьезно? – усмехнулась я. – И как они отреагировали?

– Нормально, успокоились. По-моему, они давно смирились, что у их мамочки с головой не совсем в порядке, – строго заметила Наталья. – Я таскаюсь твои цветочки поливать, но они все равно без тебя дохнут чего-то. А как моя кофта, все разговаривает?

– Не твоя, а моя. Куда она денется, говорит, когда рядом никого нет. Нет, еще при Романе позволяет себе трепаться.

– Значит, его зовут Роман, – мечтательно произнесла Наталья. – Ага, так я и знала, что все не так уж и плохо. Ты ведь говорила, что он заика и с ним невозможно разговаривать. А все остальное, значит, возможно?

Вот зараза, все ведь помнит! Нет, надо срочно прекращать лишнее трепать про себя. Почему чужие тайны я храню под семью замками, а свои вываливаю на окружающих в мельчайших подробностях?

– Он по неизвестной причине по дороге перестал заикаться, – не рассказывать же мне про эльфа, встреченного нами в лесу, тут-то она мне и приклеит диагноз навечно.

– Да ты что! – охнула она. – Что с людьми любовь вытворяет! А ты чего-нибудь перестала по дороге?

– Что-то я тебя не понимаю, – заметила я. – Что это ты такое имеешь в виду, небось неприличное что?

– А как же! – трубка затряслась у меня в руках от ее хохота.

– Или до сих пор стоишь насмерть?

– Чтоб тебя! – рассердилась я. – Какое твое дело?

– Я должна быть в курсе, – уверенно фыркнула Наташка.

– Иначе что мне говорить твоим усатым детям, когда какой-нибудь лихой джигит увезет тебя на белом коне прямо к счастью?

– Додуматься до такого, это же надо, – не то, чтобы мне нравилась такая перспектива, но идея была неплоха.

– С тобой можно и не до такого додуматься, при минимуме-то информации, – продолжила Наташка. – Поседеешь с тобой на старости лет!

– Иди ты в баню! – посоветовала ей я. – Ты и так уже лет десять как седая, так что нечего прибедняться.

– Сама иди! – захохотала Наталья.

– Я как раз туда и направляюсь, – гордо парировала я. – В следующий раз позвоню не раньше, чем через пару недель, так что не психуй. И детям передай, что все в порядке, пусть не волнуются.

– Ладно, – теплым голосом отозвалась Наталья. – Пусть у тебя все будет хорошо. И я тогда буду счастлива. Пока!

– Пока. Я бы тоже не отказалась стать счастливой.

– Да кто тебе мешает, мымра? Иди уж… в баню… и становись счастливой…

Наташка бросила трубку, я посидела минут пять в раздумьях. Попыталась вспомнить, что в спешке детям написала. А хрен его знает, не помню. Может, действительно сумбурно получилось… Ничего, переживут, они уже взрослые, что им до мамочкиной крыши? У них свои проблемы, намного актуальнее моих по молодости лет и активности гормонов.

Вручив тетеньке деньги за телефон, которые она с удовольствием взяла, я попыталась вручить ей и свою благодарность заодно. Но она ей на фиг была не нужна, тетка буркнула что-то нечленораздельное, и я выкатилась от греха подальше на улицу. Там было если и не теплей, чем внутри, то по крайней мере душевнее. Я закурила, скосив глаза на нос, наливающийся от холода красным цветом. Все-таки хочется быть красивой, а сволочной нос сводит на нет все мои попытки, особенно зимой. Я даже губы не могу помадой намазать, потому что полагаю, что губы и нос, окрашенные примерно с одинаковой интенсивностью, отнюдь не украшают женщину.

Из-за ближайшей деревяшки, которую хотелось квалифицировать как амбар, хотя я в жизни амбаров не видела, только предполагала, что это такое, вывернул Роман. Он шел, сунув одну руку в карман, ссутулившись, размахивая свободной рукой, раскачиваясь на ходу. Его длинный нос был устремлен в землю, как у собаки, идущей по следу. Длинные волосы раскачивались в такт расслабленной походке.

Я уставилась на него, не в силах отвести глаза, я где-то видела что-то подобное. Точно! Но где? Где я могла его раньше видеть? В институте? Что-то сомнительно, не припомню никак… Тогда где? Чего я дергаюсь с моими-то привычками забывать на ходу все, что меня непосредственно не касается? Значит, видела, могла и запомнить нечаянно…

Роман улыбнулся мне:

– О чем ты так напряженно задумалась? Могу тебя обрадовать, баня работает. Мало того, цивилизация достигла здесь таких высот, что в ней есть два отделения, мужское и женское.

– А что, разве бывает по-другому? – по-дурацки удивилась я.

– Ну, Оль, ты что, раньше в такую глушь не забиралась? В некоторых забытых богом местах до сих пор есть бани намного проще местной.

– Неужели аборигенам приходится мыться вместе?

– Зачем? – Роман с сожалением посмотрел на меня. – По очереди… Хотя не исключено, что им понравилось бы мыться вместе. Ладно, пошли, время уходит, а баня работает только до обеда.

– Почему?

– Оля, ты удивляешь меня своей наивностью, – фыркнул Роман. – Где они столько грязного народа наберут, чтобы работать целый день? Тут у каждого второго есть своя банька, где они могут мыться хоть вместе, хоть по очереди, кому как хочется.

Я устыдилась. С легкостью рассуждаю о происходящем за пределами существующей Вселенной, а о том, что творится под носом, ничего не знаю. Мне стало грустно, но ненадолго, хватило только до дверей длинного деревянного здания бани. Пар, вылетевший из открытой перед моим носом двери, чувствительно шибанул в нос запахом немытых человеческих тел. Отказавшись от заботливо предложенного мне мятого веника, побрела в женское отделение.

Деревянные скамейки со спинками были загромождены бельем, раздевающимися немытыми бледнотелыми тетками и отфыркивающимися красномордыми мытыми тетками.

Я скинула с себя одежонку, рванув в… как это у них называется? Помоечное? Нет, кажется, все-таки моечное отделение. Лавки, пар из кранов с горячей водой, пар из парилки. Отыскав среди клубов пара и голых мыльных теток свободный тазик, занялась собой, окружающая атмосфера мне больше не мешала. Бездумно соскребая с себя грязь, я почувствовала странное единение с этой намыленной толпой, безудержно радующейся жизни среди замызганных досок, закопченных стен и скользкого пола. И все-таки подобные радости жизни немного не по мне, я предпочитаю поваляться в ванне, одна, в тишине, можно в компании с книжкой.

Вылив на себя очередной таз горячей воды, почувствовала, что мне, кажется, не по себе. Кое-как доковыляв до своего места в раздевалке, рухнула на него… Дикая боль скрутила меня, разгораясь в животе, в глазах поплыли синие искры, и последнее, что я запомнила, теряя сознание – сострадательные, еще бледные и уже красные лица теток, глядящие на меня сверху вниз, с безмерной высоты…

* * *

Задыхаясь, я рывками выплывала из глубин голубого, временами становившегося синим, сияния. Невыносимая боль скручивала тело судорогами, меня разрывало изнутри, казалось, еще немного – и я разлечусь на части, растаскиваемая в стороны страшной силой, стремящейся вырваться наружу. Да, всего ничего, и от меня ничего не останется, все сгорит в нестерпимых страданиях тела. В какое-то мгновение боль вздохнула и начала отступать, медленно оставляя меня. Я открыла глаза… Надо мной склонился Расмус, он держал мою руку в своей. Наши кольца соприкасались, и я почувствовала, почти увидела, как моя боль вытекает через мое кольцо в кольцо Расмуса.

– Полегчало? – тихо спросил он.

Я моргнула, не в силах не то чтобы произнести слово, я не могла даже представить себе, что могу пошевелиться. Он сосредоточенно кивнул головой сам себе, звонко щелкнул пальцами. Мое тело поднялось с пола, где оно располагалось, и плавно поплыло. Я покорно закрыла глаза, ощущая движение воздуха на мокром лице. Наконец моя спина обрела опору, значит, я в своей постели.

– Расмус, почему мне так больно? – простонала я.

– Трансформация личности всегда болезненна, – он вытянул губы. – Холли, дорогая, потерпи, осталось немного.

– Но я не хочу, – слезы потекли сами собой, но плакала не я, плакало мое измученное тело. – Я не хочу становиться Синей звездой, если это так больно…

– Было бы легко – согласилась бы? А? – фыркнул Расмус. – Но теперь тебе некуда деться… остается только терпеть. Как ты думаешь, страдает ли тело куколки, разрываемое изнутри рвущейся на свободу бабочкой?

Я вздохнула. Какая бабочка рвется из меня на волю, заставляя так мучительно страдать? Расмус погладил мою руку.

– Мы с тобой отправляемся в дорогу в поисках дополнительных сил.

Я жалобно пискнула:

– Сейчас? Но я не могу… сил совсем нет…

– Они тебе и не понадобятся, я понесу тебя. Мы отправляемся с тобой за звездной пылью, она пригодится нам обоим. Мне нужны силы и для себя, и для твоей поддержки. И тебе лишняя энергия пойдет на пользу. Закрой глаза.

Я послушно закрыла глаза, почувствовала, как Расмус крепко схватил меня за руку… и мы провалились куда-то… С закрытыми глазами я падала, падала и падала вслед за ним, время остановилось, осталось только падение. Иногда движение закручивало нас, и наш отвесный путь превращался в спираль, от поворотов которой кружилась голова, но не тягостно, скорее, как в бешеном кружении танца. Мне не хотелось открывать глаза, нет, мое желание здесь было ни при чем, во мне действительно не было сил даже на то, чтобы поднять веки.

Падение с закрытыми глазами создавало ощущение, что я падаю не в каком-то неизмеримом пространстве, что я проваливаюсь в свою собственную глубину внутри себя, и только рука Расмуса снаружи, по-прежнему крепко вцепившаяся в мои пальцы, убеждала в том, что мои чувства меня обманывают. Невнятные поначалу мысли зашевелились, откуда у них и силы появились? Сама я по-прежнему чувствовала себя без сил… нет, уже не так… что-то во мне изменилось. Может, пора открывать глаза, спросила меня одна, особенно воспрянувшая духом мысль?

Нет, ни за что… Блаженное ощущение все ускорявшегося падения, беспрепятственного, беспредельного, освобождавшего тебя от ответственности за себя, за свое тело, за происходящее вокруг… Падать и падать, полностью отдаваясь движению, растворяясь в нем без остатка…

– Ты поосторожнее со своими желаниями, – предупредил меня голос Расмуса. – А то растворишься без остатка, с чем я останусь тогда?

Я засмеялась. Вот эгоист, только о себе и беспокоится…

– Как всякий нормальный эгоист, я забочусь в первую очередь о тебе, потому что без тебя мне будет плохо. Открой глаза, Холли, открой, не пожалеешь!

Через силу преодолевая нежелание, я слегка раздвинула веки… и резко распахнула глаза – мы падали среди звезд! Они сияли вокруг нас, чистые и яркие, не мерцая, равномерно излучая ровный свет. Звезды были разной величины, разного цвета, местами они были одинокими, местами сбивались в созвездия. Только продолжавшееся ощущение падения вниз мешало думать, что это не мы падаем, а звезды летят мимо нас, двигаясь по своему пути, в то время как мы в восхищении провожаем их взглядом. Или нет, я в восхищении провожаю их… А Расмус? Не знаю, надо бы посмотреть на его выражение лица. Он опередил меня, повернув ко мне свое лицо.