Текст книги "Молот и крест"

После этого они не однажды пробовали обратиться к кавалькадам, выезжавшим из гастингского лагеря на разбой, пока король Карл, никуда не спешивший, поджидал неприятеля, в приходе которого не сомневался. Первая попытка стоила им лошадей; вторая – епископского перстня, которым Даниил слишком усердно размахивал.

Наконец за дело взялся отчаявшийся Альфгар. Они наткнулись на франкского священника, хищничавшего на руинах церкви, и Даниил принялся орать на него, но Альфгар оттолкнул епископа.

– Machina, – проговорил он членораздельно, призвав на помощь свою скудную латынь. – Ballista. Catapulta. Nos videre. – Он тронул свои глаза. – Nos dicere. Rex[49]49
  Мы видели. Мы расскажем. Королю (лат.).


[Закрыть].

Он махнул в направлении лагеря, знамена которого развевались двумя милями дальше, и подкрепил сказанное красноречивыми жестами.

Священник посмотрел на него, кивнул, повернулся к почти невменяемому епископу и обратился на латыни. У него был странный акцент, и он сразу пресек неистовые стенания Даниила, потребовав информации. Спустя какое-то время священник кликнул свой отряд конных лучников и отправился в лагерь, прихватив англичан. Затем их передавали с рук на руки, и духовные лица почерпывали все больше из Даниилова рассказа.

Но вот святоши наконец оставили гостей в покое. Альфгар и Даниил, уже в отчищенной одежде и сытые, топтались возле стола на козлах, за которым сидела группа мужчин, судя по виду – воинов. У одного на лысом черепе посверкивала корона. Подле него стоял англичанин, который внимательно слушал монарха. Вот он повернулся, и английская речь прозвучала впервые с момента появления Альфгара и Даниила в лагере.

– Священники сказали королю, что ты разумнее твоего епископа. А епископ твердит, что только вам двоим известна правда о событиях на севере. И что вам, – улыбнулся англичанин, – почему-то хочется посодействовать королю франков и христианской вере. Так слушай же: его величеству нет никакого дела до жалоб и предложений твоего епископа. Он хочет знать, во-первых, о мерсийской армии; во-вторых, о войске язычников Рагнарссонов и, в-третьих, об орде еретиков, с которой не терпится увидеться и сразиться его собственным епископам. Выложи все как на духу, веди себя благоразумно, и это сослужит тебе добрую службу. Королю понадобится сколько-то верных англичан, когда здесь утвердится его власть.

Надев личину глубочайшей преданности и уверенно глядя в глаза франкскому государю, Альфгар начал свою повесть о гибели Бургреда и разгроме на Узе. По ходу рассказа, который фразу за фразой переводили на франкский язык, он живописал свойства машин, посредством коих Ивар деморализовал армию Бургреда. Особо остановился на тех устройствах, которыми располагали воины Пути, подчеркнув, что видел их снова и снова в прошлогодних зимних боях. Набравшись смелости, он окунул палец в вино и нарисовал на королевском столе знак молота, и поведал об освобождении церковных рабов.

Король наконец пошевелился и задал через плечо вопрос. Из тени вынырнул священник, взял стило и восковую дощечку и изобразил сначала онагр, затем натяжную катапульту, а следом – машину, в которой использовался противовес.

– Он спрашивает, не их ли ты видел, – произнес толмач.

Альфгар кивнул.

– Он говорит, что это любопытно. Его ученые мужи тоже осведомлены о том, как строить такие машины, прочли у некоего Вегеция. Он не знал, что англичане достаточно грамотны, чтобы делать подобные вещи. Но франки применяют подобные устройства только при осаде. Глупо использовать их против конницы. Всадник движется слишком быстро, в него трудно попасть. Все же король благодарен за твою добрую волю и желает, чтобы ты сопровождал его на поле сражения. Он считает, что твои познания о его врагах могут пригодиться. Твоего спутника отправят в Кентербери, и там он будет ждать допроса у папского легата.

Альфгар поклонился и попятился от стола, как никогда не пятился перед Бургредом, и твердо решил еще до ночи обзавестись учителем франкского языка.

Король Карл Лысый проводил его взглядом и снова взялся за кубок.

– Первая крыса, – сказал он своему коннетаблю Годфруа.

– Крысы с осадными машинами для боя в чистом поле. Тебя не испугал его рассказ?

Король расхохотался:

– Переход через Узкое море сродни возвращению во времена предков, когда короли выезжали на бой в воловьих упряжках. Во всей стране не найти противника, кроме норманнских разбойников, которые безобидны в отрыве от своих кораблей, и храбрых придурковатых мечников, которых мы разобьем на днях. Усы длинные, да ноги медленные! У них нет ни лошадей, ни кавалерийских копий, ни стремян, ни полководцев. Теперь мы знаем их боевые повадки и должны принять меры предосторожности. – Карл задумчиво почесал в бороде. – Но лучшую армию христианского мира не победить при помощи горстки машин.

Глава 10

На этот раз Шеф с нетерпением ждал неизбежного видения. Его одолевали сомнения, он разрывался между возможностями, но уверенности все не было. Он знал, что помощь обязательно придет извне. Обычно это случалось, когда он выматывался или засыпал на полный желудок. Поэтому он весь день не садился в седло и шел подле коня, пропуская мимо ушей строевые шуточки. Вечером он медленно наполнил живот кашей, приготовленной из последних припасов. И вытянулся на ложе, боясь, как бы таинственный советчик его не подвел.

– Да, – молвил голос во сне.

Узнав его, Шеф мгновенно испытал облегчение. Это был тот самый веселый голос, который велел ему искать землю и навеял сон о деревянном коне. Голос безымянного бога с лукавым лицом, показавшего ему шахматную королеву. Бога, посылавшего ответы.

– Да, – произнес голос, – ты увидишь то, что тебе нужно узнать. Но только не то, что ты считаешь нужным. Ты вечно спрашиваешь «что?» и «как?». Но я покажу тебе «почему» и «кто».

Шеф вдруг очутился на скале настолько высокой, что перед ним простерся весь мир: вздымалась пыль, маршировала армия – точь-в-точь как он видел в день убийства короля Эдмунда. Он снова понял: если правильно прищуриться, различишь все, что захочешь; прочтешь по губам слова франкского военачальника, найдешь прибежище Альфреда – живого или мертвого. Шеф тревожно огляделся, пытаясь сориентироваться и выбрать самое важное.

Какая-то сила отвернула его голову от панорамы и заставила упереться взором в далекую даль за пределами реального мира, вне времени и пространства.

Там он увидел человека, который двигался по горной дороге, – мужчину со смуглым, живым и веселым лицом, не вполне заслуживавшего доверия; с лицом неизвестного бога из его снов. По мере того как этот человек проникал в видение, Шеф осознавал, что у него много обличий.

Человек, если это был человек, подошел к хижине – по сути, убогой хибаре, жалкому сооружению из кольев и коры, со щелями, неумело заделанными дерном и глиной. «Так жили люди в старину, – подумал Шеф. – Теперь научились строить лучше. Но у кого?»

Мужчина и женщина возле хижины бросили свои дела и уставились на пришельца: странная пара – оба согнулись под гнетом непрерывного труда; оба невысокие и коренастые, с каштановыми волосами и землистой кожей, кривоногие, со скрюченными пальцами.

– Их зовут Ай и Эдда, – произнес голос бога.

Они поприветствовали гостя и пригласили в дом. Предложили отведать подгоревшей каши, сдобренной лишь козьим молоком и полной шелухи и каменной крошки, поскольку толочь зерно приходилось вручную при помощи пестика и ступки. Пришелец, ничуть не смущенный таким приемом, разговаривал бодро и весело, а когда настала пора почивать, улегся на груду подгнивших шкур между хозяином и хозяйкой.

Посреди ночи он повернулся к Эдде, одетой в черное рубище. Ай крепко спал и не шевелился – быть может, уколотый сонным шипом. Смышленый гость задрал тряпье, взгромоздился на хозяйку и овладел ею без всяких предисловий.

Наутро незнакомец встал и ушел, оставив Эдду разбухать, стенать, рожать четверых детей – таких же коренастых и уродливых, как она сама, но более деятельных, более работящих. Они вывозили навоз, приносили хворост, ходили за скотиной, рыхлили почву деревянными заступами. «Они, – произнес Шеф-сознание, – положат начало расе трэллов. Когда-то и я был трэллом, но с этим покончено».

Странник продолжил путь, быстро шагая меж гор. На следующий вечер он дошел до ладной избы, построенной из бревен, которые прочно сцеплялись посредством глубоких, прорубленных топором пазов; с одной стороны красовалось окно с крепкими, на славу подогнанными ставнями; в сторонке виднелся нужник над овражком. Очередная супружеская чета оставила работу, едва увидела путника: это была кряжистая пара, кровь с молоком; обветренные лица и толстые шеи. Мужчина был лыс и с ухоженной бородой, женщина – круглолицая и долгорукая, рожденная для бремени. На ней было длинное коричневое платье, но под рукой находилась и шерстяная накидка для холодных вечеров. Бронзовые заколки лежали наготове. Мужчина был в просторных портках вроде тех, что носили воины флота викингов, но кожаная рубаха переходила на поясе и рукавах в ремни, чтобы были видны мускулы. «Вот так сейчас живет большинство людей», – подумалось Шефу-сознанию.

– Их зовут Афи и Амма, – сообщил голос.

Страннику опять дали приют, его угостили щедро посоленной жареной свининой, жир от которой стекал на хлеб, – пищей тружеников и сильных людей. Потом все трое возлегли на соломенный тюфяк, укрывшись шерстяными одеялами. В ночи раздался храп Афи, который спал, не снимая рубахи. Гость повернулся к Амме, одетой лишь в свободное платье, и зашептал ей на ухо, а вскоре взял ее с прежними пылом и прытью.

И снова странник отправился в путь, оставив Амму круглеть и с безропотной стойкостью рожать четверых детей – таких же могучих и крепко сбитых, как она, но, может быть, немного смекалистее и больше расположенных к новому. Ее отпрыски развели коров, построили амбары, выковали плуги, сплели неводы, вышли в открытое море. «От них, – понял Шеф, – пошло сословие карлов. Когда-то я тоже был карлом, но и эта пора миновала».

Тем временем путник сошел в широкие долины. Он достиг дома, стоявшего в стороне от дороги и обнесенного кованой оградой. В доме было несколько помещений – для сна, для трапез, для скотины, и все с окнами и широкими дверными проемами. Перед ним на изящной скамье сидели мужчина и женщина. Они окликнули странника и предложили ему воды из своего глубокого колодца. Это была красивая чета – узколицые, высоколобые, с нежной кожей, не поврежденной тяжким трудом. Когда мужчина встал, чтобы приветствовать незнакомца, он оказался на полголовы выше гостя. Его плечи были широкими, спина – прямой, а пальцы – сильными от тетивы.

– Это Фадир и Модир, – произнес голос бога.

Они ввели путника в дом, где пол был застелен благоухавшими коврами, и усадили за стол. Ему принесли чашу воды, чтобы помыть руки; поставили перед ним жаркое из дичи, миску оладий, хлеб и кровяную колбасу. После ужина женщина села за прялку, а мужчины завели разговор.

Когда наступила ночь, хозяева несколько смущенно препроводили гостя к широкой пуховой перине с валиками и уложили между собой. Фадир заснул. И снова пришелец повернулся к хозяйке и принялся ласкать, а после взял ее, как бык или жеребец, по примеру двух прежних.

Гость ушел, женщина округлилась, из ее чрева вышла раса ярлов, эрлов, воинов. Они покоряли фьорды, разводили лошадей, ковали металл, обагряли мечи и кормили воронов на поле брани. «Так люди хотят жить сейчас, – подумал Шеф-сознание. – Если только это желание не навязано им извне…»

«Но это не может быть концом всего: от Ая до Афи и до Фадира, от Эдды до Аммы и до Модир. Кем будут Сын и Дочь, кем окажется Прапраправнук? Трэллом, Карлом или Ярлом? Я нынче ярл. Но кто идет после Ярла? Как называются его сыновья и далек ли путь странника? Сын Ярла – Конунг, сын же Конунга…»

Шеф обнаружил вдруг, что бодрствует и прекрасно помнит увиденное, отлично понимая: это в каком-то смысле рассказ о нем самом. Он осознал, что это был план выведения новой породы, призванный усовершенствовать человечество; таким же образом люди выводят лучших лошадей или охотничьих собак. Но лучших в чем? Умнее? Способнее к приобретению новых познаний? Так сочли бы жрецы Пути. Или быстрее изменяющихся? Более склонных использовать уже известное знание?

Он не сомневался в одном: если за всем этим стоит лукавый, веселый странник, лицо которого принадлежало и богу-хранителю Шефа, то даже улучшенные люди обнаружат, что им придется расплачиваться за дар. И все-таки путник желал Шефу преуспеть и знал, что решение существует – его нужно только найти.

В темный предрассветный час Шеф натянул омытые росой кожаные башмаки, поднялся с шуршащего соломенного тюфяка, закутался в плащ и вышел в прохладу позднего английского лета. Он двинулся через спавший лагерь, как призрак, не имея при себе никакого оружия, кроме скипетра-оселка, устроившегося на сгибе левой руки. В отличие от викингов, вольноотпущенники не обнесли лагерь ни частоколом, ни рвом, но выставили часовых. Шеф дошел до одного из них – алебардщик Луллы стоял, опершись на древко. Глаза были открыты, но он не шелохнулся, когда Шеф миновал его и направился в темный лес.

Небо на востоке посветлело, проснулись птицы. Шеф осторожно нащупывал путь сквозь заросли боярышника и крапивы, пока не очутился на узкой тропе. Она напоминала ту, по которой он годом раньше бежал с Годивой от Ивара. В ее конце наверняка окажутся поляна и укрытие.

Когда он достиг опушки, день уже наступил и вокруг разъяснелось. Убежище оказалось обычной хижиной. Перекосившаяся дверь отворилась, и вышла женщина. Старуха? У нее было измученное трудами лицо, бледное и заостренное, как от постоянного недоедания. Но Шеф, стоявший под деревьями молча и неподвижно, понял, что она не так уж стара. Не замечая его в немощном свете солнца, она огляделась, опустилась на землю, утопила лицо в ладонях и беззвучно зарыдала.

– Что случилось, матушка?

Она затравленно вздрогнула и вскинула глаза, в которых застыл ужас. Поняв, что незнакомец один и без оружия, она успокоилась.

– Случилось? Давнее дело… Моего мужа забрали в королевское войско.

– Что за король? – спросил Шеф.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Прошли уже месяцы, а муж так и не вернулся. Мы не рабы, но безземельные. Голодали все лето. Эди батрачил, и без него мы остались ни с чем. После сбора урожая мне разрешили прибрать колосья, которые пропустили жнецы. Этого мало, но нам бы хватило, да только было поздно. Мое дитя, моя дочь умерла две недели назад. А нынче стряслась новая беда. Я отнесла ее в церковь, чтобы похоронить, а там не оказалось священника. Говорят, он сбежал, его выжили язычники. Вроде как люди Пути. Я не знаю правильного названия. Деревенские веселились – сказали, что больше не будет ни десятины, ни лепты Святого Петра. Но мне-то какая радость? Я была слишком бедна, чтобы платить десятину, а священник порой давал мне крохи из того, что имел. И кто теперь похоронит мою малышку? Как она упокоится без напутственных слов? Как попадет на небо без младенца Христа?

Раскачиваясь, женщина вновь залилась слезами. «Что бы ответил ей Торвин?» – подумал Шеф. Сказал бы, небось, что христиане не всегда были плохи – пока не прогнила Церковь. Но по крайней мере, некоторым она дарила утешение. То же самое должен делать и Путь, не ограничиваясь лишь теми, кто следует тропою героев в Валгаллу с Одином или в Трутвангар – с Тором.

Он было сунул руку в пояс, но сообразил, что у него нет ни гроша.

– Теперь ты видишь, что натворил? – спросили сзади.

Шеф медленно обернулся и увидел Альфреда. Под глазами у молодого короля виднелись круги, одежда была заляпана грязью. У него не осталось ни меча, ни плаща, но сохранились кольчуга и кинжал.

– Я натворил? Кажется, по эту сторону Темзы живут твои подданные. Может быть, Путь и лишил ее священника, но мужа забрал ты.

– Значит, не ты, а мы натворили.

Оба взглянули на женщину. «Вот что меня послали остановить, – подумал Шеф. – Но я не смогу это сделать, если буду служить одному Пути. Или Пути в понимании Торвина и Фармана».

– Я делаю тебе предложение, король, – сказал он. – У тебя есть кошель, а у меня нет. Отдай его этой несчастной – глядишь, и доживет до возвращения мужа. А я верну тебе ярлство. Или, точнее, мы будем делить его, пока не разобьем твоих врагов-крестоносцев, как я уже разгромил моих.

– Ты хочешь разделить ярлство?

– Я хочу разделить все, что у нас есть. Деньги. Людей. Власть. Риск. Пусть наши судьбы идут рука об руку.

– Значит, мы разделим удачу? – спросил Альфред.

– Да.

– Я должен выставить два условия. Я христианин, и мы не сможем выступить под стягами Молота. Не люб мне и крест, ибо его осквернили разбойники Франкии и папы Николая. Давай запомним эту женщину с ее скорбью и встанем под знаки того и другого. А если победим, то пусть наши народы обретут утешение там, где захотят. В этом мире не бывает, чтобы утешения хватало на всех.

– Каково же второе условие?

– Вот эта вещь. – Альфред указал на скипетр-оселок. – Избавься от нее. Ты лжешь, когда держишь ее, и посылаешь друзей на смерть.

В который раз Шеф взглянул на свирепые бородатые лики, что украшали оба конца точильного камня и походили на лицо хладноголосого бога из его снов. Он вспомнил гробницу и юных рабынь со сломанными хребтами; подумал о Сигварде, отправленном на лютую смерть; о Сиббе и Вилфи, посланных на костер. И о Годиве, спасенной лишь ради уловки.

Повернувшись, он швырнул оселок в густой подлесок. Скипетр кувырнулся в воздухе несколько раз и исчез из виду, снова найдя покой среди плесени.

– Будь по-твоему, – сказал Шеф. – Мы выступим под обоими знаками и либо победим, либо проиграем.

Он протянул руку. Альфред обнажил кинжал, срезал кошель и бросил его на сырую землю к ногам женщины. Лишь после этого мужчины обменялись рукопожатием.

Когда их не стало, женщина подняла кошель и затеребила тесемки неверными пальцами.

Не пройдя и сотни ярдов по тропе, они уловили шум схватки: лязг металла, крики, ржание лошадей. Оба побежали к лагерю идущих Путем, но их задержали колючие заросли. Когда они, задыхаясь, выскочили из леса, все уже кончилось.

– Что стряслось? – спросил Шеф у людей, которые обернулись к ним, не веря глазам.

Из-за поваленной палатки вышел жрец Фарман.

– Франкская легкая конница. Немного, около сотни. Они знали, где мы находимся, и скопом повалили из леса. Где ты был?

Но Шеф смотрел через его плечо на Торвина, который проталкивался сквозь возбужденную толпу, крепко держа за руку Годиву.

– Мы прибыли, едва рассвело, – сказал Торвин. – Пришли перед самым нападением франков.

Шеф пропустил эти слова мимо ушей, он смотрел только на Годиву. Она вздернула подбородок и вызывающе глянула в ответ. Он погладил ее по плечу:

– Прости, что я позабыл о тебе. Есть дела, которые… может быть… скоро… Я постараюсь загладить вину. Но не сейчас. Пока я все еще ярл. Сперва нужно выставить дозорных, чтобы нас больше не застигли врасплох. Потом мы выступим. Но перед этим, как только часовые заступят на посты, ко мне должны явиться Лулла, Фарман, все воеводы и жрецы. А сейчас, Озмод, собери двадцать женщин.

– Женщин, лорд ярл?

– Женщин. У нас их полно – жен, подруг, потаскух, мне все равно. Главное, чтобы умели шить.

Двумя часами позже Торвин, Фарман и Гейрульф – единственные жрецы Пути среди полудюжины английских военачальников – с тоской уставились на новую эмблему, которую спешно вышили на главном боевом знамени войска. Вместо белого молота, вертикально стоящего на алом фоне, там красовались скрещенные молот и крест.

– Это сделка с врагом, – сказал Фарман. – Уступка, какой они сами не сделают никогда.

– Это условие, поставленное королем в обмен на его поддержку, – возразил Шеф.

Жрецы вскинули брови, взглянув на жалкую одинокую фигуру.

– Не только мою, но и поддержку моего королевства, – сказал Альфред. – Я потерял войско, но есть еще люди, готовые воевать с захватчиками. Им будет легче, если не придется менять заодно и веру.

– Люди нам очень нужны, – подхватил Озмод, лагерный начальник и командир катапультистов. – После дезертирств и сегодняшнего налета при машинах осталось по семь-восемь человек, а нужна дюжина. И Удд понаделал арбалетов больше, чем имеется стрелков. Но они нужны нам немедленно. И где же их взять, да при такой спешке?

Шеф с Альфредом неуверенно переглянулись, пытаясь найти решение.

Всеобщее молчание нарушил голос, раздавшийся из угла палатки. Заговорила Годива.

– Я могу дать ответ, – сказала она. – Но вы должны пообещать мне две вещи. Во-первых, место в этом совете. Я больше не потерплю, чтобы со мной обращались как с хромой кобылой или больной собакой. Во-вторых, я не желаю, чтобы ярл снова заявил: «Не сейчас. Не сейчас, потому что я твой ярл».

Все взгляды обратились сначала к ней, потом к Шефу – сперва потрясенные, затем исполнившиеся сомнения. Машинально пошарив в поисках спасительного оселка, Шеф словно впервые заглянул в лучистые глаза Годивы. Он вспомнил, что оселка больше нет – как и дела, которому тот служил. Шеф потупился.

– Я принимаю оба условия, – хрипло произнес он. – Теперь отвечай нам, советница.

– Люди, в которых вы нуждаетесь, уже находятся в лагере, – сказала Годива. – Но это женщины, а не мужчины. Их сотни. По деревням можно собрать еще больше. Они могут быть не только потаскухами, как выразился ярл. И не только швеями. В некоторых вещах они ничем не хуже мужчин. Поставьте по шесть на каждую катапульту. Часть мужчин освободится и заберет арбалеты Удда, а самые сильные отправятся в алебардщики к Лулле. Но я бы посоветовала Удду набрать женщин помоложе и посмелее и тоже выдать им арбалеты.

– Это невозможно, – произнес потрясенный Квикка.

– Почему бы и нет?

– Да потому… потому что у баб силенок не хватит.

Шеф рассмеялся:

– А помнишь, Квикка, как викинги то же самое говорили про тебя? Сколько нужно сил, чтобы потянуть за веревку? Нажать на рычаг? Крутануть ворот? Машина сама придает силы!

– Они перетрусят и удерут! – уперся Квикка.

– Взгляни на меня, Квикка, – холодно перебила его Годива. – Ты видел, как я нырнула в тележку с дерьмом. Разве я испугалась? А если и было такое, я же все равно не отступилась. Шеф! Позволь мне поговорить с женщинами. Всем остальным, – она вызывающе обвела взглядом круг, – советую не забывать, что женщины могут потерять больше, чем любой из вас. И больше приобрести.

Теперь молчание нарушил Торвин, по-прежнему настроенный скептически:

– Все это очень хорошо. Но сколько людей было у короля Альфреда, когда он выступил против франков? Пять тысяч? Это были закаленные воины. Даже если мы приспособим к делу всех женщин, что есть в лагере, у нас получится треть от этого числа – и как же нам победить? С мужчинами или женщинами, которые раньше только по птицам стреляли? Воина за день не воспитаешь!

– Но за день можно научить стрельбе из арбалета, – неожиданно встрял Удд. – Нужно только зарядить и прицелиться.

– Все равно, – подал голос Гейрульф, служитель Тира. – Сегодня утром мы поняли, что франки не будут стоять и ждать, пока их подстрелят. Как же нам быть?

– Послушайте меня, – сказал Шеф, набрав в грудь воздуха, – и я вам отвечу.