Книга: Без догмата - Генрик Сенкевич

Ах, какие противоречивые эмоции вызвала во мне история Леона Плошовского: счастье от воссторжествования справедливости - за что боролся-на то и напоролся; тоску, нагоняющую сон (в прямом смысле - не вспомню другой книги, которая бы таким снотворным служила Оо); одновременные негодование и радость от полярности размышлений главного героя... Пожалуй, постараюсь рассказать по порядку.

Практически все повествование этого произведения Сенкевича выстроено на рефлексии основного персонажа - мужчины потерявшегося что во внешнем мире, что в свое собственном внутреннем. Он сам часто ссылается на некую польскую человеческую пассивность, которой объясняет сложность собственной натуры - он и чувствителен сверх меры, и нервный, и утомленный впечатлительностью своей. Но при этом всем Леон погряз в метаниях - то он искренне уверен, что познал весь мир и себя, то путается в чувствах, прыгая из одной крайности в другую. Помимо того, что тридцатипятилетний мужчина ведом, как не знаю кто - плывет по течению своих колеблющихся и дрожащих, метающихся мыслей и чувств, он утопает в размышлениях эфемерного порядка, постоянно скатываясь в демагогию. Мысль ради мысли - это не так хорошо, как могло бы показаться - если в голове и сердце постоянно вертятся в нестройном танце мыслишки да чувствишки, но не приводят к осознанию, действиям, трансформации, в целом какому-либо осуществлению продолжения - грош им цена.

Именно поэтому большая часть постоянно происходящего в голове героя процесса вгоняет в транс, когда просыпаешься через несколько страниц, будучи неспособным контролировать свое присутствие здесь и сейчас - невозможно удержаться и не отключиться от закольцованного потока, не имеющего цели. Мы думаем, чтобы что-то исправить, изменить, с чем-то покончить, на что-то решиться, а не чтобы в голове тишина не стояла. Такая отдача энергии в ни во что не выливающиеся размышления - просто замена реальных действия. замена взятия ответственности за себя и свою жизнь. Это признак инфантильности... Знаете, я для анализа встречающихся пси-портретов смотрела закончившийся в эту пятницу проект "Холостячка" (сразу оговорюсь, для меня это шоу со сценарием чистой воды, в котором нет настоящих чувств) - и вот там был очень интересный мужчина, страдавший ровно от той же проблемы, что и Плошовский - он постоянно пытался передать ответственность за свои решения женщине, выбирающей между героями реалити. И при всей моей симпатии к его внешности, отличному чувству юмора я постоянно ловила себя на мысли, что "брать" его нужно только предлагая отправиться к моим коллегам на терапию, и никак иначе, поскольку мужчина без четкости, без позиции, передаривающий свою ответственность - это не вариант для отношений. Как говорится, ты сначала сам в себе разберись!

Вот такими «to be or not to be?» я заполняю дни и ночи, потому что мне больше нечем жить. А подобные размышления – отнюдь не самое большое из земных наслаждений, ибо чаще всего напоминают попытки собаки поймать собственный хвост. Ничего я не поймаю, ничего не докажу и только устану смертельно.

И вот Леон такой же - он не может определится - сначала он влюблен в одну, потом его чувство тухнет, когда бежит за страстью, при этом третьей она дает ложные надежды. Как только же объект его первых чувств становится недоступным, он ощущает как в нем разгорается пламя, требующее отношений с им же покинутой женщиной - но получая возможность приблизиться к ней он в реальности вновь не делает мужских поступков, а лишь варится в котле собственных страданий, стенаний, обид, страстей, перетекающих из одной полярности в другую. Закономерен при таком раскладе финал книги! Кстати, именно начавшие уже все-таки касаться действительности размышлизмы героя (правда, лишь ближе к концу истории) и то, как справедливо распорядилась судьба жизнями героев, заслуживших то, что заслужили, а заодно невероятная мудрость всех трех женщин Леона (кажется, сам автор не выдержал перегибов Плошовского и для баланса наделил дам чувствовм собственного достоинства, позволившего им принять исключительно мудрые решения относительно пусть и любимого, но недо-мужчинки) буквально заставили меня все же проникнуться историей и оценить ее довольно неплохо.

Цитата из 19 века: Теперь сильные характеры встречаются всё реже и должны исчезнуть под влиянием разлагающего нас скептицизма. Он как бацилла, источив человеческую душу, ослабил и уничтожил её сопротивление физиологическим прихотям нервов, которые в довершение всего у нас больные. Современный человек всё осознаёт и анализирует, но бессилен что-нибудь изменить.

Раньше старшему поколению внушали, что они строители новой жизни и без них Родине никак. А теперь кто мы? Разве не "лишние люди" в своей стране?

Сильный был мужчина. Всю силу на стихи растратил. Жизнь мою погубил. х/ф «Формула любви»

Все таки писателям 19 века было не в пример легче, чем нынешним. Берешь себе какой-нибудь персонаж с ярко выраженным неврозом (для яркости картинки , конечно, лучше психоз, но ничего, невроз тоже неплохо), и расписываешь невероятные страдания своего героя страницах эдак на 400-500. Сейчас так не получится. Уляжется, к примеру, господин Обломов на диван, как тут же прибежит Штольц, да не один, а с дипломированным психиатром в придачу, проверят у него рефлексы, щитовидку, назначат соответствующие гормоны и транквилизаторы, курс витаминов группы В, что-нибудь стимулирующее, и все - какие тут могут быть страдания, о чем писать кроме истории болезни. С психозами – та же история. Пару уколов галоперидола, и никаких тебе великанов вместо мельниц, полетов на Луну верхом на ядре, синих гусениц. Скучно мы теперь живем, господа. В окна к любимым женщинам уже не пролазим. Да и женщины уже не те. Где эти милые обмороки, стесненное дыхание, стыдливый румянец, очаровательные переживания по поводу того, что же скажет троюродная тетушка пятиюродного племянника по поводу зачатого тобою бастарда. Какие поезда, какие обрывы? Слезинку с глаз смахнула, незаконнорожденного ребенка в садик устроила, и на работу – новые карьерные подвиги делать, корпорации возглавлять, мир от злодеев спасать. В крайнем случае можно миссис Вселенной стать, дите-то кормить надо. И несовершенство общественной формации в своей тонкой душевной организации и неспособности с целью в жизни определится, уже не обвинишь, не актуально как-то, нет у нас «лишних» людей. Есть только не обследованные невротики, которым еще на заре 20 века дедушка Фрейд популярно все объяснил, почему им так плохо и сколько раз. Последующие поколения психологов, неврологов и психиатров всю эту теорию раздвинули, углубили, опровергли и снова расширили и продвинули в массы. А тут и биохимия с фармакологией подтянулись. Не забалуешь.

С диагнозом главного героя сразу все понятно стало. Он и так по складу характера пессимистом-меланхоликом был, а тут еще затяжная депрессия наложилась.

Живу растительной жизнью, отдыхаю, как человек, изнемогший от трудов, и меня сковывает какая-то истома, словно я сижу в теплой ванне. Никогда я еще не чувствовал себя менее способным к каким бы то ни было действиям, и самая мысль о них мне неприятна. Если бы я захотел придумать себе девиз, я выбрал бы слова: «Не будите меня!»

И когда ГГ обитает в Риме, то как-то еще с этой напастью справляется. Все-таки солнечных дней там побольше – серотонин с дофамином худо-бедно организм вырабатывает. А как в зимнюю Польшу приедет – ну прям беда. Мало того, что все блекло и скучно, и люди вокруг нудные, так и родная тетушка все женить норовит, и непременно на полячке. Женишься на такой, и будет она у тебя целыми днями перед глазами ходить: туда-сюда, туда-сюда. Хотя в этот раз тетушка-то, пожалуй, угадала – девочка славная, правильная такая вся. А дальше начинается «Евгений Онегин –польский вариант», и не говорите мне, что ремейки придумали недавно. Здесь, правда, без дуэли обошлось,и в прозе все написано, зато с невероятно растянутыми внутренними переживаниями главного героя, каждое страдание страницы по 2-3 мелкого текста. Вот он страдает, катаясь на лодочке по Средиземному морю, вот еще сильнее мучается занимаясь адюльтером с красавицей-римлянкой. И все надрывно так, с глубоким самокопанием, самобичеванием и растягиванием своих и без того тонких нервов ещё на несколько километров. И все-то вокруг него виноваты, все раздражают: и у друга всё слишком хорошо, и замужние женщины слишком соблазнительны, и незамужние – недостаточно соблазняют, и общественно-экономическая формация куда-то в не ту сторону движется, а наследственность уж какая плохая. Так и вспоминается Король из «Обыкновенного чуда».

Да уж, не складываются у меня отношения с классической литературой. За редким-редким исключением. И прекрасно же понимаю, что нельзя лезть в 19 век с нормами 21. Разумом понимаю, а чувства ничего не цепляет. Еще исторические романы (того же Сенкевича) идут не без удовольствия. Несмотря на слащаво- приторную красивость и правильность главных героинь, и романтически-маскулинную стандартность главных героев, в этих книгах есть достаточно яркий динамичный сюжет, интересный антураж, да и некоторые исторические факты в таком виде лучше в мозги укладываются. А вот так называемые публицистично-воспитательные романы – нет, не моё. Скучно мне там, тесно, затянуто и пресно. Очень долго я на эту книгу собиралась, тридцать лет простояла она на книжной полке непрочитанной. Можно было бы и еще лет тридцать подождать. Возможно, стану я лет под 80 этакой романтически-сентиментальной старушкой, осуждающей всё новое и вспоминающей, какие замечательные люди жили во времена моей юности, в 19 веке. Перечитаю я тогда «Без догмата» и решу, что нет, и в 19 веке хватало весьма скучных и нудных личностей. А пока вернусь к веку 20 и 21, не требующим почему-то у меня при прочтении столь сильных морально-волевых усилий...

Прекрасный образец психологичного романа с несколько затянутыми рассужденями, которые иногда можно и пропускать.